Часть 2. Теоретическая возможность. Потеря творческого преемства.
Прежде чем говорить о развитии и тенденциях христианского искусства, следует учитывать неразрывную связь творчества (особенно религиозного) и мировоззренческой базы, на которой оно основывается. Это неразрывный процесс влияния идеи на материю, процесс формирования оболочки вокруг Слова (логоса, идеи). Иными словами, идея, проецируясь на плоскость эмпирического бытия, оставляет самый заметный след в виде произведений искусства. Отталкиваясь от этой ключевой мысли, стоит рассматривать весь накопленный материал христианского искусства за две тысячи лет. В этом случае, «Кристаллизация» Духа и есть тот критерий, который помогает определить «чистоту» религиозного искусства. (этот вопрос сложный, пока кратко написал тезисы подобно формулам из-за нехватки моих знаний, уверен, что ответ в том или ином виде частично содержится у Платона, Гегеля, Юнга и философов начала XX в.) По этой причине много внимания следует уделять течениям развития самой Церкви.
Вернемся к вопросу. Может ли сейчас христианство предоставить единый мировоззренческий комплекс, который бы являлся стержнем культуры и дал новый виток в христианской архитектуре?
С одной стороны да, может, теоретически. И вот почему. Однажды так уже было, это период средневековья (хотя тут не все однозначно). Рамки окончания средневековья достаточно размыты, но, как мне кажется, кульминацией этой эпохи на западе является период схоластики, а на востоке - период распространения исихазма. В этом случае вершиной европейского христианского искусства будет готика, на востоке - период Палеологовского Ренессанса в Византии, который отразился на Руси так называемым русским Предвозрождением.
Может еще и потому, что христианство исторически обладает достаточной гибкостью, относительно социально-культурного контекста. Придерживаясь основных догматов (стоит заметить, всегда актуальных, т.к. они представляют абстрактные величины, из которых можно низводить широкий спектр выводов), Церковь адаптируется к окружающей действительности (и адаптирует ее под себя) преображая ее. Есть стереотип, и достаточно устойчивый, - связывание ортодоксии и консерватизма, хотя, по сути, исторически Церковь - очень живой организм, способный существовать (выживать) при любом государственном режиме, в контексте любого мировоззрения. К вопросу о гибкости христианской мысли я вернусь чуть позже, уже в ключе архитектуры.
Я кратко указал на теоретическую возможность развития нового витка церковного искусства. Для дальнейшего развития мысли, снова считаю уместным воспроизвести основные этапы формирования русского искусства, но уже с точки зрения не чистоты выражения христианской мысли, а с точки зрения преемства формы.
История христианского зодчества да, впрочем, практически любого развивающегося во времени искусства рассказывает нам о преемстве идей. Мастера древности: живописцы, зодчие - изучали лучшие произведения своей эпохи и только потом создавали свои произведения. Особо это заметно, на мой взгляд, в церковной архитектуре. Прослеживать ее генеалогический путь не так сложно, развитие формы шло достаточно равномерно, не без исключений конечно, но, как правило, можно сказать, чем вдохновлялись или на что ставили в пример при постройке своего творения зодчие той или иной эпохи, что для них служило образцом. В XI в. такими ключевыми сооружениями становятся Софийские соборы Киева и Новгорода, научившись у греков, зодчие Руси уже строят свои соборы, но греческий след, где-то ярче, где-то приглушеннее, будет чувствоваться в них вплоть до падения Византийской империи в середине XV в. Иконы и фрески Андрея Рублева очень византийские, может чуть грубее, провинциальнее, чем лучшие произведения византийских мастеров того времени, но основания полагать, что он учился у греков, имеются. В 1475 году приглашается Аристотель Фиорованти, который строит Успенский собор в Москве по подобию Успенского собора во Владимире, основываясь, конечно, на своей итальянской архитектурной школе той поры. После постройки в 1508 году Архангельского собора в Москве Алевизом Новым, архитектура Руси наполняется «итальянизмами». с XV века культурный импорт идет уже не от «греков», а со стороны запада. «Итальянизмы» перерастают в стиль, так называемого, московского узорочья. Далее барокко, классицизм, ампир, эклектика и, наконец, модерн. И всегда одно плавно вытекает из другого. Процесс преемства в эволюции искусства иногда подвержен внезапным скачкам, в большинстве случаев продиктованным желаниями правителя государства, но даже подобные форсированные стилистические изменения не моментальные, а до провинциального зодчества доходят в полной мере, порой, десятилетия.
Стоит сказать, что такая преемственность свойственна, пожалуй, всякому творческому процессу, и она сохраняется и в наши дни, уловить, правда, ее несколько сложнее и архитектурные течения чуть более спонтанно возникают. Опять же, подобная преемственность особенно характерна для церковного зодчества.
Весь интерес в том, что в контексте России, в XX в. нить передачи церковного искусства через поколения обрывается, и для ныне живущих и связанных с церковным творчеством, с первого взгляда, как я писал прежде, этот факт кажется проблемой. Одно дело, оглядываться на образцы недавно возведенные, совсем другое - «обновлять» идеи вековой давности.
Но потеря преемственной связи может означать и положительные начала.
Вернемся к вопросу. Может ли сейчас христианство предоставить единый мировоззренческий комплекс, который бы являлся стержнем культуры и дал новый виток в христианской архитектуре?
С одной стороны да, может, теоретически. И вот почему. Однажды так уже было, это период средневековья (хотя тут не все однозначно). Рамки окончания средневековья достаточно размыты, но, как мне кажется, кульминацией этой эпохи на западе является период схоластики, а на востоке - период распространения исихазма. В этом случае вершиной европейского христианского искусства будет готика, на востоке - период Палеологовского Ренессанса в Византии, который отразился на Руси так называемым русским Предвозрождением.
Может еще и потому, что христианство исторически обладает достаточной гибкостью, относительно социально-культурного контекста. Придерживаясь основных догматов (стоит заметить, всегда актуальных, т.к. они представляют абстрактные величины, из которых можно низводить широкий спектр выводов), Церковь адаптируется к окружающей действительности (и адаптирует ее под себя) преображая ее. Есть стереотип, и достаточно устойчивый, - связывание ортодоксии и консерватизма, хотя, по сути, исторически Церковь - очень живой организм, способный существовать (выживать) при любом государственном режиме, в контексте любого мировоззрения. К вопросу о гибкости христианской мысли я вернусь чуть позже, уже в ключе архитектуры.
Я кратко указал на теоретическую возможность развития нового витка церковного искусства. Для дальнейшего развития мысли, снова считаю уместным воспроизвести основные этапы формирования русского искусства, но уже с точки зрения не чистоты выражения христианской мысли, а с точки зрения преемства формы.
История христианского зодчества да, впрочем, практически любого развивающегося во времени искусства рассказывает нам о преемстве идей. Мастера древности: живописцы, зодчие - изучали лучшие произведения своей эпохи и только потом создавали свои произведения. Особо это заметно, на мой взгляд, в церковной архитектуре. Прослеживать ее генеалогический путь не так сложно, развитие формы шло достаточно равномерно, не без исключений конечно, но, как правило, можно сказать, чем вдохновлялись или на что ставили в пример при постройке своего творения зодчие той или иной эпохи, что для них служило образцом. В XI в. такими ключевыми сооружениями становятся Софийские соборы Киева и Новгорода, научившись у греков, зодчие Руси уже строят свои соборы, но греческий след, где-то ярче, где-то приглушеннее, будет чувствоваться в них вплоть до падения Византийской империи в середине XV в. Иконы и фрески Андрея Рублева очень византийские, может чуть грубее, провинциальнее, чем лучшие произведения византийских мастеров того времени, но основания полагать, что он учился у греков, имеются. В 1475 году приглашается Аристотель Фиорованти, который строит Успенский собор в Москве по подобию Успенского собора во Владимире, основываясь, конечно, на своей итальянской архитектурной школе той поры. После постройки в 1508 году Архангельского собора в Москве Алевизом Новым, архитектура Руси наполняется «итальянизмами». с XV века культурный импорт идет уже не от «греков», а со стороны запада. «Итальянизмы» перерастают в стиль, так называемого, московского узорочья. Далее барокко, классицизм, ампир, эклектика и, наконец, модерн. И всегда одно плавно вытекает из другого. Процесс преемства в эволюции искусства иногда подвержен внезапным скачкам, в большинстве случаев продиктованным желаниями правителя государства, но даже подобные форсированные стилистические изменения не моментальные, а до провинциального зодчества доходят в полной мере, порой, десятилетия.
Стоит сказать, что такая преемственность свойственна, пожалуй, всякому творческому процессу, и она сохраняется и в наши дни, уловить, правда, ее несколько сложнее и архитектурные течения чуть более спонтанно возникают. Опять же, подобная преемственность особенно характерна для церковного зодчества.
Весь интерес в том, что в контексте России, в XX в. нить передачи церковного искусства через поколения обрывается, и для ныне живущих и связанных с церковным творчеством, с первого взгляда, как я писал прежде, этот факт кажется проблемой. Одно дело, оглядываться на образцы недавно возведенные, совсем другое - «обновлять» идеи вековой давности.
Но потеря преемственной связи может означать и положительные начала.