Мои претензии к японскому искусству
«Японское искусство - это явно не мое». Это была моя первая мысль после прочтения бестселлера и самого известного произведения Харуки Мураками «Норвежский лес». Тогда я лишний раз позавидовал людям, способным переваривать всякое художественное произведение. Мое обобщение было связано с тем, что в процессе чтения в моей памяти незамедлили всплыть другие творения страны, с которой у нас до сих пор не заключен мирный договор. Среди них мне особенно припомнился признанный мировой шедевр японского кинематографа - фильм «Токийская повесть» режиссера Ясудзиро Одзу.
Как можно догадаться, эти сходства касались вовсе не положительных сторон. В самом абстрактном виде посыл обоих произведений таков: «Так уж заведено, что мы вынуждены переживать смерть своих близких. Грустно, конечно, ну а че тут сделаешь? Жизнь продолжается и надо жить дальше». Ничего сенсационного, если не сказать откровенно, что из-за каждого слова на нас поглядывает вполне себе западный Кэп. Вообще, Восток славится своей простотой ответов и даже гордится этим. Видимо поэтому их искусство получает признание, ведь все гениальное просто!
То ли дело Запад. Некоторые представители готовы сказать более идеалистически и механистически, что проблема смерти любимых возможно дело не только природного круговорота, но и, допустим... науки. Как нам это, к примеру, показали в фильме «Время» (2011 г.): несмотря на первоначальные проблемы, герои таки смогли коммунистически раздать молодости и долголетия всем нуждающимся.
В связи с этим становится понятно почему браман Чаттерджи так удивлялся непоследовательность европейцев-христиан: вы, мол, горюете по умершим родственникам, а должны радоваться, что они попал в лучший из миров. Да, но без этой непоследовательности Запад не может помыслить себя.
С простотой философии этих произведений вполне рифмуется простота самих действующих лиц. Это самые простые, обычные, посредственные люди, не обладающие ничем выдающимся. В «Норвежском лесу» мы видим главного героя в молодых годах без цели в жизни, без каких-либо талантов, всю книгу только слушающего окружающих и поддакивающего. Его пассивность вынуждает книгу саму подкидывать ему события, что в жизни бывает только если ты рождаешься каким-нибудь наследником трона. На своем незамысловатом пути он встречает таких же бессмысленных личностей, ищущих только развлечений, ну, в крайнем случае, простого бытового счастья. В «Токийской повести» все еще банальней: нам показывают обычные отношения между родственниками, причем изображены намеренно самые бытовые ситуации: о том как уже пожилые родители навещают детей, а позже дети - родителей, по случаю кончины одного из них.
Никаких тебе западных суперменов, никаких спасений планеты, колонизаций Марса. Наоборот, все проникнуто приземленностью и принятием старины. Режиссер фильма Одзу, например, вообще критически относился к трансформации традиционного японского быта и семьи, произошедших после окончания войны, а в «Норвежскому лесу» то и дело высмеиваются марксисты-революционеры и прочие нарушители тихой размеренной жизни: «Я в революции не верю, - заявляет героиня. - Я только в любовь верю».
Как же это противоречит тому образу Японии, который вижу я. Сам Токио сегодня выглядит как настоящий город будущего, перемещенный в наше время. Япония обогнала Запад на его же пути развития в технологиях, социальной структуре и мышлении. Чего только стоят японские роботы, в настоящее время выглядящие достаточно забавно и безобидно, но в перспективе способные решить демографические и трудовые проблемы этой страны. Вот чему бы стоило поучиться нам у японцев, но мы, видимо, больше вдохновляемся советами других японцев, призывающих плыть по течению. Вернемся же к ним...
Не скажу, что в этих произведениях мне не понравилось все до последней детали. Нет, здесь есть интересные моменты. Несмотря на всю любовь к рядовому обывателю, «Норвежский лес» является калейдоскопом интересных личностей, а «Токийская повесть» выглядит не такой простой, какой кажется на первый взгляд.
Но в целом же эти тягучие, изобилующие ненужными деталями произведения вызывают во мне отторжение. «Токийская повесть» вполне себе открыто заявляет нам, что хочет видеть нас похожими друг на друга: вырастающими, создающими семью, отдаляющимися от своих родителей и хоронящих их. Человек, по сути, не должен делать ничего особенного. Даже забвение родителей выглядит как естественное и соответственно, оправданное. Не говоря уже о смерти. И наоборот, какое-то отклонение, проявление индивидуальной воли, считается за преступление против воли мировой (вспомним японскую пословицу: "торчащий гвоздь будет вбит"). Можно конечно напустить мистического тумана, объяснить все буддизмом и синтоизмом, но суть от этого не поменяется. «Норвежский лес» описывает гедонистов 60-х, но радикальной книга от этого не становится. Что революционного в бездельи и инфантилизме под битловский саундтрек? Бесконечное поглощение пищи, тонн пива и саке, посещение лав-отелей; все это можно назвать другой интерпретацией следования течению и мировой воли. Даже смерть (непременный атрибут японского искусства) одной из героинь расстраивает героя только с точки зрения потери потрясающих интимных навыков, которыми она обладала. И всем этим элементарным проявлениям человеческого существа мы должны сопереживать!
В «Токийской повести» особенно заметно, что многие японские произведения построены на одном из смертных грехов искусства. Межличностная, межродственная бытовуха, особенно приправленная такими сюжетными "находками" как тяжелая болезнь и смерть - это запрещенный прием, потому что он создан, чтобы вызывать сочувствие сам по себе. Дно, однако, было достигнуто в другом японском фильме, где основной сюжет построен на переживаниях старика, от которого убежал его любимый кот. Я имею в виду, что в таких ситуациях надо быть извергом, чтобы не начать сопереживать, поэтому мастерство автора здесь уходит на второй план. Примеры можно приводить бесконечно, но суть всего этого одна и та же, и ее особенно ненавидел М. Уэльбек: когда произведение превращается в жизнеописание омаров, ползающих в аквариуме друг по другу. Западу все же трудно понять такой подход. Точнее, понять легко, но принять трудно. Возможно и со «Сталкером» было точно так же.
Само собой существуют и другие, хорошие японские произведения. Японское искусство обладает особым шармом. К примеру, несмотря на то, что я плохо перевариваю аниме как феномен, это не мешает мне получать удовольствие от отдельных образцов. Но рассмотренные мной примеры действительно удивляют меня тем восторгом, с которым критики их приняли. Оценивать художественные особенности не моя задача, но само наполнение произведения не может оставаться на заднем плане. Они отказывают Толстому в Нобелевской премии за его «антипрогрессизм» в целях построения лучшего общества, но приветствуют творения, которые либо просто отрицают необходимость движения, либо вообще воспитывают примитивизм и иждивенчество.