О "Венецианском преследовании" Жана Бодрийяра
Моя публикация в "Сетевой словесности" по поводу малоизученной, но очень интересной теории преследования "единственного адекватного постмодерниста" (с) Жана Бодрийяра. Надо заметить, что у меня это, как всегда, больше чем просто статья, ведь у нее есть цель.
Страсть к интеллектуалистским играм и эстетская прихотливость подвели Бодрийяра к запутанной метафоре как средству решения философской проблемы. Но по-другому, надо признать, эту ситуацию и не опишешь, кроме как через обращение к художественному языку.
Абстрактность постмодернистского символизма заставляет меня прибегать к не менее постмодернистскому интерпретированию, границы которого могут быть ограничены разве что глубиной философской фантазии (работа носит чуть ли не криптографический характер, и только интерпретация заставляет ее цвести и переливаться всеми красками мира). Однако если присмотреться лучше, то можно заметить неразрывную связь метафоры со всеми остальными, более известными идеями философа. А использование исключительно посреднической литературы (второисточников) в моей работе делает ее еще более бодрийяровской.
Статья Бодрийяра "Венецианское преследование" основана на хэппенинге (1980 г.) фотографа Софи Каль. Суть акции заключалась в том, что Софи следует по улице (в Париже) наугад за людьми, за всеми по очереди, быстро и ни на ком не останавливая своего выбора. Она фотографирует их, и, конечно же, люди не догадываются об этом преследовании.
Концепт преследования - основа статьи. По мысли философа, по-другому нельзя назвать тот способ, которым мы познаем Другого, то есть получаем гуманитарное знание. Особенно в современности, когда медийное пространство является вторичным и основным источником знания о Другом.
Другие вряд ли знают, что мы уже давно наблюдаем за ними и ходим по их следам, вне зависимости от нашего возраста. При этом мы исходим из того, что "жизнь людей - это случайный маршрут, обаяние которого в том, что он не имеет смысла и никуда не ведет". Мы совершаем этот путь "вовсе не для того, чтобы проникнуть в жизнь Другого или узнать, куда он идет или выследить какого-нибудь незнакомца". Нас прельщает мысль о том, что мы являемся "зеркалом этого Другого при том, что он не знает об этом". Мы получаем удовольствие, "ощущая себя судьбой Другого, его двойником на этом пути". Зеркалу приятно на этом пути отражать Другого, при этом осознавая свою онтологическую значимость.
Однако эксперимент Софи не кончился на улицах Парижа. Вскоре она решает придать ему особую значимость. Художница следует за одним из незнакомцев в Венецию и решает в течение всего своего пребывания там следовать за ним. Она находит отель, где он остановился, снимает комнату прямо напротив отеля с тем, чтобы наблюдать за передвижениями этого человека. Поскольку он может узнать ее, она меняет туалеты и превращается в блондинку. В течение двух недель она ходит за незнакомым человеком по Венеции и просто фотографирует его и те места, где он бывал, те вещи, которыми он пользовался. Ценой неимоверных усилий она старается не терять его из виду.
Чего же она хотела от этого человека? Чтобы он убил ее? Чтобы, сочтя эту слежку невыносимой, совершил над ней насилие или же, чтобы, придя за ней, заставил бы ее исчезнуть? Может, она желала чтобы, благодаря повороту судьбы, он стал ее судьбой? Софи могла бы ведь просто встретиться с этим человеком, увидеть его, поговорить с ним, признаться в чем-то и услышать что-то от него. Но, сложись все именно так, она никогда не нашла бы в нем Другого.
В этом-то и состоит причина обращения философа к теме преследования - в его отличии от встречи, прямого столкновения с Другим.
Уже здесь, исходя их этих формулировок, можно протянуть нить аналогии к другим бодрийяровским дихотомиям. И тогда встреча встанет в один ряд с такими его терминами как "реальность", "обозначаемое", "базис" и т.п., а преследование, в свою очередь, найдет много общего с "гиперреальностью", "обозначающим", "надстройкой". В конце концов - со знаменитым "симулякром", т.е. пустышкой, отсылающей к несуществующему объекту. Встреча с чем-либо означает непосредственное знакомство, взгляд на человека, явление, событие собственными глазами. Это есть участие в событии. Бодрийяр пишет, что встреча не доказывает существование Другого. И это именно из-за того, что ты сам включен в событие и не отделяешь его, не противопоставляешь его себе, следовательно, не воспринимаешь его как Другого. Встречающиеся узнают друг друга, отвергая свою идентичность; их связывает общее поле говоримого, как любящих связывает их любовь, в которой Другой как отличный отсутствует начисто. Преследование же - это скрытый способ получения знания, взгляд чужими глазами. Именно в преследовании существует Другой. Ты его и преследуешь-то именно потому, что он Другой, странный и экзотичный, и следует по чуждому тебе маршруту. "Отличие, чужеродность, которую невозможно понять, - таков секрет формы и своеобразия существования Другого". Другой нужен каждому, все хотят его преследовать. Мы ведь существуем только с помощью других, и именно инаковость Другого пробуждает в нас жизнь, призывает к ответам.
В общем, "Другой - это тот, чьей судьбой мы становимся, не сближаясь с ним в качестве собеседника, но окружая его подобно тени, подобно двойнику и изображению, примыкая к нему.... Другой - это совсем не тот, с кем вы общаетесь, это тот, за кем вы идете, и тот, кто идет за вами". "Другой существует потому, что я следую за ним тайно, потому что не знаю его, не хочу знать, равно как не желаю, чтобы он знал меня. Он существует потому, что, не останавливая на нем выбор, я осуществляю над ним свое право фатального преследования".
Это вообще основное правило игры, которую устроила Софи в Венеции: "не должно было произойти ничего такого, что привело бы к какому-либо контакту или связи между ними".
Уже в самом начале Бодрийяр пишет: "Странная гордость толкает нас не только на то, чтобы овладеть другим, но и на то, чтобы раскрыть его тайну и сделаться для него не просто чем-то дорогим, а фатальным. Сыграть в его жизни роль тайного советчика". Встреча не дает нам тайны (правды) о тексте, событии, человеке. Только преследование (опосредованный путь) способно выявить второе дно. Только в области интерпретаций появляются тайны и скандалы его маршрута. Ведь преследование - это узнавание информации не У него, а О нем.
И, очень важно то, что в преследовании ты становишься фатальной силой, влияющей на Другого: как неоднократно подчеркивает автор, акт преследования есть акт лишения Другого его маршрута. Как только за спиной Другого появляется преследователь, смысл пути мгновенно теряется; Другой лишается своей тени и, заодно, своих следов, которые стирает преследователь в своих интерпретациях. Преследовать - значит лишить Другого его цели, которую он утрачивает потому что мы сами теперь владеем его смыслом и судьбой. Поэтому для Другого преследование - это всегда нечто убийственное. На фотоснимке уже не ты, а кто-то другой, тем более в объективе видеокамеры. Больно видеть себя со стороны. Тебя охватывает ужас от осознания, что создался некий двойник, жалкая копия тебя, мало чем похожая на оригинал, живущая собственной жизнью в головах людей. Причем двойником становится сам преследующий. Ведь он повторяет маршрут Другого (преследование есть повторение), и тем самым становится его зеркалом, в котором находит свое пристанище вторая жизнь Другого.
Символическое убийство Другого достигается прежде всего за счет создания его второй жизни. Как пишет Ж. Бодрийяр, бесполезно пытаться выявить двойную жизнь человека, наблюдая за ним. Сама слежка есть двойная жизнь Другого, где первая жизнь есть жизнь уже умершего Другого, а вторая - жизнь в трансляции, "гипержизнь". А поэтому "любое сколь угодно банальное существование может оказаться преображенным, а любая сколь угодно исключительная жизнь - опошленной".
В этом заключается власть преследователя. Софи, оказывается, не столько преследовала незнакомца, сколько направляла его, и своим фотоаппаратом запечатлевала она больше не то, где он был, а то, где он будет. Эта слежка начала бессознательно влиять на него.
Встреча же никогда не дает такой власти. Она уравнивает нас с Другим, и тем самым мы теряем контроль над ситуацией, а значит самообладание и настойчивость. Мы прячем фотоаппарат. Столкновение (встреча) ущербна своей реальностью, прямотой и бестактностью, которая внушает страх, поэтому мы предпочитаем действовать с Другим по-другому.
Мы боимся ответственности, которая свалится на нас после соприкосновения с реальностью. Преследование же всегда более дешевое средство получить и сделать то, что нам хочется. Делая Другого своей судьбой, мы извлекаем из этого самую утонченную энергию к жизни.
Годом ранее венецианского преследования Софи проводила другую акцию под названием "Глубокий сон". Она приглашала своих друзей, соседей и незнакомцев одного после другого спать в ее кровати; сама Софи каждый час фотографировала спящих и делала записи, но гости об этом не знали. В этом эксперименте идея ухода от реальности в целях избавления от ответственности воспроизводится едва ли с меньшей элегантностью, чем в "Преследовании": ты получаешь человека (у тебя есть его снимки и записи о нем), но ответственность не тяготит твои плечи. Оба эксперимента Софи Каль выражают одну и ту же идею, только разными словами. Преследовать кого-то (т.е. наблюдать за тем, что ты хочешь), но не достигать; заставлять кого-то спать в твоей кровати, но не с тобой. Преследование Других становится единственным возможным путем для нас.
Алгоритм замещения - это путь тех, кто уже не способен доверять своим силам, тех, кто полагается на безусловную заботу и ждет защиты и покровительства. В "Преследовании" Софи слепо следует за Другим, а поэтому освобождается от какой бы то ни было ответственности. В "Глубоком сне" все похоже: приглашая, она удаляет себя из своей жизни и вводит в нее Других. И, как ни странно это звучит, она удаляет себя из ответственности спать. За нее все это делают другие. Мы безответственны в сартровском смысле, когда лишаем себя свободы, предоставляя ее Другому в обмен на спокойствие, и таким образом совершаем выгодную сделку.
Но разве это выглядит эксплуатацией и паразитизмом? И разве могла бы состояться игра, если бы эта ситуация не приносила пользы и другому участнику? Приглашая людей к себе, Софи тем самым говорит: я беру ответственность за вашу жизнь на восемь часов. А если внимательно изучить позицию преследуемого, то можно заметить, что иметь тень, которая за ним все время ходит, - это не так уж и плохо. Тень защищает его от солнца и берет ответственность за его жизнь. У него появляется собственный ангел-хранитель, который присматривает за его жизнью.
После всего сказанного становится понятно понимание Бодрийяром концепта преследования. Преследование есть акт соблазнения и исчезновения. Будучи отсутствующими, будучи не более чем зеркалом Другого, мы соблазняем себя идти дальше зеркального отображения. Мы попадаем в судьбу Другого и растворяемся в ней. Дублируем в сознании его путь, который имел для него какой-то смысл, но после того, как начал повторяться - потерял определенность. Поэтому это еще и акт исчезновения, где первоначальная цель индивида отвлечена или стерта по настоянию двойника.
Преследующий и преследуемый соединяются в интересной игре, где они перекладывают ответственность друг на друга. Преследуя Другого, человек заменяет его; они обмениваются жизнями, судьбами, страстями. Происходит взаимное уничтожение и, следовательно, исчезновение, при котором преследующий и преследуемый, конечно же, продолжают существовать фактически, но исчезает принцип, позиция субъекта аннулируется: снимки, которые делает Софи, фиксируют отсутствие как преследующего, затерявшегося в следах, так и преследуемого, лишенного маршрута.
Интерпретация, выступающая в понимании Бахтина способом познания в гуманитарной сфере, уничтожает идентичность и самость Другого. Она, по сути, уничтожает самого Другого, в то время как преследующий уничтожает себя в самом акте интерпретации.
Но самое интересное, что мы, как правило, не пользуемся нашим собственным пониманием. "Тезис, настаивающий на том, что каждый должен более охотно доверять своим собственным воззрениям, недооценивает противоположную тенденцию, согласно которой мы стремимся "подвесить" наше мнение рядом с мнением других людей, имеющих на него гораздо больше прав, чем мы". Коллега Бодрийяра по постструктурализму П. Бурдье сказал бы, что здесь имеет место процесс "делегирования", при котором лицо, авторитет которого основан на символическом капитале, становится нашим официальным выразителем. Мы не доверяем себе и отдаемся в руки Другого, будь это государство, лотерея, традиция или иная чужая воля. "Мы не знаем, чего хотим, и хотим лишь того, чего хочет кто-то". "На экранах, на фотографиях, в видеофильмах и репортажах мы видим лишь то, что до нас видели другие. Мы уже не способны видеть ничего, кроме того, что уже было увидено". Нас несут волны симулякров - в этом господство второисточников в современном состоянии общества.
Но в этой игре есть и свои неожиданности, возникающие не без вмешательства "мистических" сил. Бодрийяр наделяет Другого глубинной интуицией, которая может нашептать ему об опасности, угрожающей его самости (можно даже назвать это криком самости), и только тогда Другой заметит, что больше не оставляет следов. Это заставит его обернуться и увидеть преследующего.
Дело в том, что Другой не может не заметить, что он теряет часть себя. Теряет что-то такое, наличие чего являлось атрибутивным. Следы начинают меркнуть за амальгамой гиперреальности, а тем самым переходить во власть преследующего, который спешит прибрать к рукам его судьбу, его прошлое, будущее и даже настоящее.
И "это ощущение столь сильно, что люди часто чувствуют, что за ними идут следом; какая-то интуиция говорит им, что в их пространство проникло нечто, меняющее кривизну этого пространства". Другой резко оборачивается - это и есть самый драматичный момент игры. Она начинает идти в обратном направлении.
Такой поворот игры и произошел в Венеции. Человек, которого преследовала Софи, пришел к ней и спросил, чего она хочет. Но она не хочет ничего - ни авантюры в детективном жанре, ни сексуальных похождений. Это невыносимо и таит в себе риск убийства и смерти.
Но как можно спрашивать нас о причинах преследования, когда это игра? Простое любопытство, иррациональность. Это просто забавляет нас, ведь мы всего лишь передразниваем Другого.
С этого момента расстановка сил терпит изменение, власть перераспределяется. Но в пользу кого? Это зависит от того, кто окажется сообразительней. Например, сразу после встречи с Другим Софи понимает важную деталь: а вдруг он все это время знал, что я за ним иду, но вместо того, чтобы обернуться и закончить тем самым игру, он претворялся, что этого не знает, и вел меня куда хотел? Софи считала раньше, что власть целиком у нее: она знает, где он был, знает где он будет, а тут вдруг рушатся все представления! Акт преследования теперь мыслится не иначе чем как акт следования. Не она контролирует его судьбу, а он - ее. Каль становится заложницей его маршрута, а он - хозяином ситуации, скрывающим правду. Свое право на символическое производство Другой теперь использует себе на благо.
"Он, должно быть, обеспокоен и постоянно спрашивает себя, не иду ли я сзади. Теперь он думает обо мне, но я буду следить за ним по-другому" - решает тогда художница и решает правильно, ведь власть теперь у нее. Эта власть выражена в знании того, что он знает, что она его преследует. Густая тень всепроникающего диалогического слова нависает над Другим, угрожая его свободе и самости.
Таким образом, в этой паре каждый получает возможность иметь власть, каждый является отражением второго и пытается принять во внимание то, как он ему видится. От понимания этих моментов зависит вопрос об ответственности.
Но удержать у себя власть оказывается не просто. В основном причина этого кроется в личных желаниях субъекта. Дело в том, что Софи, стремясь избежать разоблачения, одновременно этого же разоблачения и желает нестерпимо. В глубине души она хочет быть замеченной, хочет насилия над собой, потому что хочет, чтобы он знал о своей ответственности, она хочет довериться в чьи-то руки. "Лучше, чтобы вас контролировал кто-то другой, нежели вы сами. Лучше, чтобы вас угнетал, эксплуатировал, преследовал, манипулировал вами кто-то другой, нежели вы сами". Почти что сервилистские желания продиктованы законом игры в прятки: если ты слишком хорошо спрятался - Другому просто наскучит тебя искать и он прекратит это делать. Поэтому правило таково, что лучше не играть слишком хорошо.
Бессмысленно в этой игре искать какие-либо рациональные мотивы, как бы с виду она ни казалась осмысленной. Ведь одно из условий ее существования - полное отсутствие какого либо raison d'etre.
Этим объясняется та легкость, с которой люди соглашались участвовать в загадочных и малоправдоподобных акциях. Ни разу Софи не встречала равнодушия или отказа, как в "Глубоком сне", так и в "Преследовании", где люди с удовольствием рассказывали ей сведения о Другом, которого она преследовала, даже не спрашивая о причинах поиска. Люди хотят быть соблазнены. Их возбуждает неожиданность просьб художницы, не пытающейся скрыть бессмысленности своих действий. Мы просто устали, пишет Бодрийяр, слишком услали от солидарности, контрактов и обмена. А Софи предлагает игру, и если у нее есть какие-то гносеологические цели, то вряд ли серьезные и рациональные ("отказ от знания"). Все происходит само собой и движется инерцией любопытства или какого-то неведомого инстинкта, а когда в конце пути мы вдруг оборачиваемся, то понимаем, что это была всего лишь игра, но эта игра и была самой жизнью.
К финалу Бодрийяр топит свою философскую метафору в море художественных узоров, и она тем самым уходит в мир непередаваемых страстей и чувств, откуда, собственно, и пришла. Но образ преследования не умирает, а, не без великодушной помощи со стороны принципов уклончивости и двусмысленности opera aperta, продолжает ветвиться, выливаясь из рамок, которые задает нам базовая интерпретация.
А заключается она в понимании преследования как способа получения знаний, включающего наблюдение, преследование, фотосъемку, вуайеризм - любое опосредованное получение информации, лишь бы это не была "банальная история", как пишет Бодрийяр: встреча с объектом. Вся наша жизнь расположена на чужом маршруте: "Вы существуете, лишь идя по их следам без их ведома. На самом же деле вы, сами того не зная, следуете своей собственной дорогой". Бодрийяр не оставляет нам другого пути актуализировать себя. Мы обречены вечно ловить ускользающее бытие.