Так видеть людей нельзя
/Написано в соавторстве с Мариной/
….Я слушал Марину с изрядной долей скептицизма. Принимал её слова с некоторой даже, может быть, ленью. Хотя и успевал, и взвешивать их на весах своего жизненного опыта, и пропускать через мощные фильтры недоверия. И, возможно, а скорее что и наверняка, я бы никогда не принял бы эти слова в себя. Так и оставил бы лежать на столике, между нами, и дожидаться официанта, который смахнул бы их после нашего ухода. Но, по своей старой привычке, некогда забытой мной, и так неожиданно вернувшейся в тот день, я периодически заглядывал в её глаза. И не находя там фальши, вынужден был принимать эти слова от неё, бережно и осторожно, словно редкие диковинки, такие хрупкие то ли в её наивности, то ли в моём цинизме. Они теснили мою сущность, выталкивали, исходящим от них светом, туда, к кончикам пальцев, хватающихся за холод стекла пивного бокала, как за нечто способное спасти от тепла этого света…
*
- Каждый новый человек - будто чистый холст для меня. Познавая его, я словно пишу картину, - говорила Марина.
- Хм, это как? Расскажи об этом, - просил я. А сам, в это время, пытался представить эти картины. А они вовсе не хотели мне представляться, т.к. я думал, нет, я был абсолютно уверен, что её картины слишком светлы. А я смотрел на людей вокруг, видел весь тот мрак, что у них внутри… Хотя видел и свет… Но не настолько же??? И не понимал - ну как, как она это видит иначе???
- Лучше я тебе покажу, - сказала Марина, - возьми мою руку.
И протянула мне руку. И я пожал её, и даже с радостью это сделал. И, вот, думал - ну пусть, пусть я увижу людей иными. Пусть и не правда будет это вовсе, но пускай. Лишь бы убедиться, что кто-то это видит так, иначе чем я, и верит, верит в это всею душою своею…
Как только пальцы наши соприкоснулись, реальность растворилась.
И, вот, как будто и не в кафе мы вовсе, а у Марины дома. И меня как бы и нету. Лишь мой призрак не зримый наблюдает со стороны как входит к Марине какой-то человек….
*
Он как-то совсем незаметно оказался в её просторной комнате, залитой радостным солнечным светом. Она услышала лишь легкий шорох за спиной, обернулась и увидела его - он был самым обычным белым Листом, таким же, как и сотни других, совершенно непонятным образом проникающих в её комнату. Она спешно подхватила его и уже чуть было не откинула куда-нибудь подальше, на потом… Но на миг задержала взгляд на его поверхности. Он был странный, то есть его структура была необычной. Вроде бы лист как лист, ничего особенного. Но, прикоснувшись к нему, она почувствовала тепло, еле уловимое… почти человеческое тепло.
В белом платье, ещё босая, сидя на полу, она вглядывалась в этот лист, нежно касаясь своей тонкой рукой его шероховатой поверхности. «Такой особенный… Он даже не представляет насколько прекрасен. Сколько в нем всего! Сколько цветов, сколько оттенков..»
И она взяла в руки кисть и краски.
- Ты чуткий, верный и надёжный - и Марина обмакнула кисточку в синий, - но почему-то скрываешь это и хочешь казаться строгим и неприступным, - и она добавила коричневого.
- А мы превратим это в таинственность и индивидуализм, пусть они прочувствуют твою чувственность, - Марина смягчила лист фиолетовым.
- Да к тому же в тебе столько радости и веселья! Ты молод, умен и доволен собой…- улыбнувшись, она по очереди махнула на него оранжевым и зеленым.
- Твоя страсть и любовь неподдельны и искренны - и она сделала уверенное движение кистью, оставляющей после себя алый красный.
- Но самое главное - это твоё тепло и великодушие. Ты как Солнце! - и красочный Лист засверкал благородным золотом, оживая на её глазах и улыбаясь своими радостными уже живыми оттенками. И хотя солнце спряталось за тучи, это было неважно - теперь ей было светло от многоцветия и золота Листа.
Она поставила его на самую верхнюю полку и смотря с низу вверх искренне по-детски восхищалась его сказочной красотой. Но Ветер судьбы распахнул дверь, закружился вихрем в ворохе её Комнаты-жизни, подхватил Лист и унес с собой, скрывшись в бесконечном пространстве за открытым окном.....
А с серого неба, смазывая, а потом и вовсе смывая все краски мира, падали тяжелые прозрачные капли… такие же как те, что роняли её огромные голубые глаза.
*
Наши руки разомкнулись и видения исчезли.
- Ты идеалистка, Марина. Так нельзя видеть людей, - сказал я, стараясь не обидеть её.
*
Расставшись, я дождался, пока Марина скроется из виду, достал из укромного места свой старенький мольберт, и стал увлечённо рисовать. Картина, с каждым мазком, становилась всё светлее и светлее. И даже стали исходить от неё яркие лучи, привлекающие прохожих, бродивших вокруг тёмными, бесформенными тенями. Они подходили, оценивающе смотрели, пожимали плечами и уходили. Но именно в тот момент, когда Марина была полностью нарисована и я отошел на несколько шагов, чтоб хорошенько её рассмотреть, один всё-таки не выдержал и ядовито заметил вслух:
- Слишком светлая получилась. Так нельзя видеть людей.
- Пошел к черту, дурак! - ответил я, отмахнувшись от него сверкающей кистью.
….Я слушал Марину с изрядной долей скептицизма. Принимал её слова с некоторой даже, может быть, ленью. Хотя и успевал, и взвешивать их на весах своего жизненного опыта, и пропускать через мощные фильтры недоверия. И, возможно, а скорее что и наверняка, я бы никогда не принял бы эти слова в себя. Так и оставил бы лежать на столике, между нами, и дожидаться официанта, который смахнул бы их после нашего ухода. Но, по своей старой привычке, некогда забытой мной, и так неожиданно вернувшейся в тот день, я периодически заглядывал в её глаза. И не находя там фальши, вынужден был принимать эти слова от неё, бережно и осторожно, словно редкие диковинки, такие хрупкие то ли в её наивности, то ли в моём цинизме. Они теснили мою сущность, выталкивали, исходящим от них светом, туда, к кончикам пальцев, хватающихся за холод стекла пивного бокала, как за нечто способное спасти от тепла этого света…
*
- Каждый новый человек - будто чистый холст для меня. Познавая его, я словно пишу картину, - говорила Марина.
- Хм, это как? Расскажи об этом, - просил я. А сам, в это время, пытался представить эти картины. А они вовсе не хотели мне представляться, т.к. я думал, нет, я был абсолютно уверен, что её картины слишком светлы. А я смотрел на людей вокруг, видел весь тот мрак, что у них внутри… Хотя видел и свет… Но не настолько же??? И не понимал - ну как, как она это видит иначе???
- Лучше я тебе покажу, - сказала Марина, - возьми мою руку.
И протянула мне руку. И я пожал её, и даже с радостью это сделал. И, вот, думал - ну пусть, пусть я увижу людей иными. Пусть и не правда будет это вовсе, но пускай. Лишь бы убедиться, что кто-то это видит так, иначе чем я, и верит, верит в это всею душою своею…
Как только пальцы наши соприкоснулись, реальность растворилась.
И, вот, как будто и не в кафе мы вовсе, а у Марины дома. И меня как бы и нету. Лишь мой призрак не зримый наблюдает со стороны как входит к Марине какой-то человек….
*
Он как-то совсем незаметно оказался в её просторной комнате, залитой радостным солнечным светом. Она услышала лишь легкий шорох за спиной, обернулась и увидела его - он был самым обычным белым Листом, таким же, как и сотни других, совершенно непонятным образом проникающих в её комнату. Она спешно подхватила его и уже чуть было не откинула куда-нибудь подальше, на потом… Но на миг задержала взгляд на его поверхности. Он был странный, то есть его структура была необычной. Вроде бы лист как лист, ничего особенного. Но, прикоснувшись к нему, она почувствовала тепло, еле уловимое… почти человеческое тепло.
В белом платье, ещё босая, сидя на полу, она вглядывалась в этот лист, нежно касаясь своей тонкой рукой его шероховатой поверхности. «Такой особенный… Он даже не представляет насколько прекрасен. Сколько в нем всего! Сколько цветов, сколько оттенков..»
И она взяла в руки кисть и краски.
- Ты чуткий, верный и надёжный - и Марина обмакнула кисточку в синий, - но почему-то скрываешь это и хочешь казаться строгим и неприступным, - и она добавила коричневого.
- А мы превратим это в таинственность и индивидуализм, пусть они прочувствуют твою чувственность, - Марина смягчила лист фиолетовым.
- Да к тому же в тебе столько радости и веселья! Ты молод, умен и доволен собой…- улыбнувшись, она по очереди махнула на него оранжевым и зеленым.
- Твоя страсть и любовь неподдельны и искренны - и она сделала уверенное движение кистью, оставляющей после себя алый красный.
- Но самое главное - это твоё тепло и великодушие. Ты как Солнце! - и красочный Лист засверкал благородным золотом, оживая на её глазах и улыбаясь своими радостными уже живыми оттенками. И хотя солнце спряталось за тучи, это было неважно - теперь ей было светло от многоцветия и золота Листа.
Она поставила его на самую верхнюю полку и смотря с низу вверх искренне по-детски восхищалась его сказочной красотой. Но Ветер судьбы распахнул дверь, закружился вихрем в ворохе её Комнаты-жизни, подхватил Лист и унес с собой, скрывшись в бесконечном пространстве за открытым окном.....
А с серого неба, смазывая, а потом и вовсе смывая все краски мира, падали тяжелые прозрачные капли… такие же как те, что роняли её огромные голубые глаза.
*
Наши руки разомкнулись и видения исчезли.
- Ты идеалистка, Марина. Так нельзя видеть людей, - сказал я, стараясь не обидеть её.
*
Расставшись, я дождался, пока Марина скроется из виду, достал из укромного места свой старенький мольберт, и стал увлечённо рисовать. Картина, с каждым мазком, становилась всё светлее и светлее. И даже стали исходить от неё яркие лучи, привлекающие прохожих, бродивших вокруг тёмными, бесформенными тенями. Они подходили, оценивающе смотрели, пожимали плечами и уходили. Но именно в тот момент, когда Марина была полностью нарисована и я отошел на несколько шагов, чтоб хорошенько её рассмотреть, один всё-таки не выдержал и ядовито заметил вслух:
- Слишком светлая получилась. Так нельзя видеть людей.
- Пошел к черту, дурак! - ответил я, отмахнувшись от него сверкающей кистью.