Из сэра Уолтера Рэли (Sir Walter Raleigh)
An epitaph upon the Honourable Sir Philip Sidney Knight: Lord Governor of Flushing
To praise thy life or wail thy worthy death
And want thy wit - thy wit high, pure, divine -
Is far beyond the power of mortal line,
Nor any one hath worth that draweth breath;
Yet rich in zeal, though poor in learning's lore,
And friendly care obscured in secret breast,
And love that envy in thy life suppressed,
Thy dear life done, and death hath doubled more;
And I, that in thy time and living state
Did only praise thy virtues in my thought,
As one that, seeled, the rising sun hath sought,
With words and tears now wail thy timeless fate.
Drawn was thy race aright from princely line,
Nor less than such - by gifts that nature gave,
The common mother that all creatures have -
Doth virtue show, and princely lineage shine.
A king gave thee thy name. A kingly mind,
That God thee gave, who found it now too dear
For this base world, and hath resumed it near,
To sit in skies and sort with powers divine.
Kent thy birth-days, and Oxford held thy youth;
The heavens made haste and stayed nor years nor time:
The fruits of age grew ripe in thy first prime,
Thy will, thy words; thy words, the seals of truth.
Greats gifts and wisdom rare employed thee thence,
To treat from kings with those more great than kings,
Such hope men had to lay the highest things
On thy wise youth, to be transported hence.
Whence to sharp wars sweet honour did thee call,
Thy country's love, religion, and thy friends -
Of worthy men the marks, the lives, and ends -
And her defence, for whom we labour all.
There didst thou vanquish shame and tedious age,
Grief, sorrow, sickness, and base fortune's might:
Thy rising day saw never woeful night,
But passed with praise from off this worldly stage.
Back to the camp, by thee that day was brought,
First thine own death, and, after, thy long fame,
Tears to the soldiers, the proud Castilian's shame,
Virtue expressed, and honour truly taught.
What hath he lost that such great grace hath won?
Young years for endless years, and hope unsure
Of fortune's gifts for wealth that still shall dure -
Oh happy race, with so great praises run!
England doth hold thy limbs, that bred the same;
Flanders thy valour, where it last was tried;
The camp thy sorrow, where thy body died;
Thy friends, thy want; the world, thy virtue's fame;
Nations, thy wit; our minds lay up thy love;
Letters, thy learning; thy loss, years long to come;
In worthy hearts sorrow hath made thy tomb;
Thy soul and spright enrich the heavens above.
Thy liberal heart embalmed in grateful tears,
Young sighs, sweet sighs, sage sighs, bewail thy fall;
Envy, her sting, and spite hath left her gall;
Malice herself a mourning garment wears.
That day their Hannibal died, our Scipio fell -
Scipio, Cicero, and Petrarch of our time -
Whose virtues, wounded by my worthless rhyme,
Let angels speak, and heaven thy praises tell.
На смерть достопочтенного сэра Филипа Сидниᴵ, лорда-коменданта Флашинга²
Не мне бы слабым голосом посметь
хвалить твой чистый и высокий разум,
жизнь прославлять достойную и, разом,
оплакивать достойнейшую смерть,
способную жизнь вдвое возвеличить.
Но я, взамен умения, вложу
пыл тайной дружбы, победившей ржу
невольной зависти к твоим отличьям,
в мой реквием. И, пересилив страх,
хоть не был никогда твоим знакомцем,
попробую: кто так мечтал о солнце,
как человек с повязкой на глазах!
Ты был ростком почтеннейшего рода³
и столькими талантами блистал,
что я б дары подсчитывать устал,
которые дала тебе природа.
Все знают, имя дал тебе король⁴,
а королевский ум - сам Бог, решивший,
что ты теперь, в столь низком мире живший,
высокую окончить должен роль.
Кент охранял твоё рожденье, годы
учения бдел Оксфорд на часах⁵.
Тебя не оставляли небеса
ни на мгновенье без своей заботы.
А в юности тебе уж короли
давали порученья к тем, кто выше,
чем короли⁶, - тогда корабль твой вышел
навстречу берегам чужой земли.
Оттуда ты был вызван зовом чести,
отечества религией святой⁷,
друзьями-забияками и той,
ради которой все мы были вместе⁸.
И ты забыл о том, как ты устал,
забыл про все болезни и печали.
Ты впитывал блеск солнца, глаз и стали
и в мировом театре ликовал.
Вернёмся в лагерь, в день, тебе принесший
смерть - на мгновенье, славу - навсегда,
в день тайного кастильского стыда⁹,
в день гордых слёз и горести кромешной.
Ты предпочёл навечно выбрать честь
взамен непрочных обещаний жизни.
Благословенно дерево отчизны,
у коего такие ветви есть.
Двум плакальщицам чёрным уподобясь,
стоят в слезах у твоего креста
Британия и Фландрия - места,
где вырос ты и где явил ты доблесть.
В стихах остался вольный разум твой,
народ его уже не позабудет,
обогащён им, но богато будет
и небо, завладев твоей душой.
Вздыхают о тебе святой, мерзавец,
над книгой - дева, воин - над мечом.
Зло запахнулось траурным плащом,
и чёрной желчью поперхнулась зависть.
О, этот день! Их Ганнибал убитᴵ⁰,
и Сципионаᴵᴵ нашего не стало,
Петрарки нашего, кому сих строчек мало -
пусть хор небес хвалу тебе трубит!
____________________________________________
ᴵ Филип Сидни (1554-1586) - английский поэт, дипломат. Умер от раны, полученной в стычке с испанцами около г. Зусен во Фландрии.
² Флашинг (Флиссинген) - город, крепость и порт в Голландии.
³ Филип родился в семье сэра Генри Сидни и леди Мэри Дадли. Существовала версия, что настоящими его родителями были Елизавета I Английская и Филип II Испанский.
⁴ Крёстным отцом Филипа Сидни был Филип II, давший ему своё имя.
⁵ Сидни, родившийся в графстве Кент, между 1566 и 1568 гг. стал студентом Оксфордского университета, который покинул в 1571 г.
⁶ В феврале 1577 г. Елизавета I отправила Филипа Сидни с посольством к императору Священной Римской империи Рудольфу II.
⁷ Свидетель Варфоломеевской ночи, Сидни не мог остаться в стороне от войны против представлявшей тогда собой оплот католицизма Испании.
⁸ Елизавета I.
⁹ Намёк на версию, согласно которой Сидни - не только крестник, но и родной сын Филипа II.
ᴵ⁰ Испанский граф Ганнибал Гонзаго также погиб в упомянутом бою под Зусеном.
ᴵᴵ В своей «Истории мира» Рэли отмечает тот факт, что римский военачальник Сципион Африканский Старший и разгромленный им при Заме карфагенский полководец Ганнибал умерли в один год (183 до н.э.).
To praise thy life or wail thy worthy death
And want thy wit - thy wit high, pure, divine -
Is far beyond the power of mortal line,
Nor any one hath worth that draweth breath;
Yet rich in zeal, though poor in learning's lore,
And friendly care obscured in secret breast,
And love that envy in thy life suppressed,
Thy dear life done, and death hath doubled more;
And I, that in thy time and living state
Did only praise thy virtues in my thought,
As one that, seeled, the rising sun hath sought,
With words and tears now wail thy timeless fate.
Drawn was thy race aright from princely line,
Nor less than such - by gifts that nature gave,
The common mother that all creatures have -
Doth virtue show, and princely lineage shine.
A king gave thee thy name. A kingly mind,
That God thee gave, who found it now too dear
For this base world, and hath resumed it near,
To sit in skies and sort with powers divine.
Kent thy birth-days, and Oxford held thy youth;
The heavens made haste and stayed nor years nor time:
The fruits of age grew ripe in thy first prime,
Thy will, thy words; thy words, the seals of truth.
Greats gifts and wisdom rare employed thee thence,
To treat from kings with those more great than kings,
Such hope men had to lay the highest things
On thy wise youth, to be transported hence.
Whence to sharp wars sweet honour did thee call,
Thy country's love, religion, and thy friends -
Of worthy men the marks, the lives, and ends -
And her defence, for whom we labour all.
There didst thou vanquish shame and tedious age,
Grief, sorrow, sickness, and base fortune's might:
Thy rising day saw never woeful night,
But passed with praise from off this worldly stage.
Back to the camp, by thee that day was brought,
First thine own death, and, after, thy long fame,
Tears to the soldiers, the proud Castilian's shame,
Virtue expressed, and honour truly taught.
What hath he lost that such great grace hath won?
Young years for endless years, and hope unsure
Of fortune's gifts for wealth that still shall dure -
Oh happy race, with so great praises run!
England doth hold thy limbs, that bred the same;
Flanders thy valour, where it last was tried;
The camp thy sorrow, where thy body died;
Thy friends, thy want; the world, thy virtue's fame;
Nations, thy wit; our minds lay up thy love;
Letters, thy learning; thy loss, years long to come;
In worthy hearts sorrow hath made thy tomb;
Thy soul and spright enrich the heavens above.
Thy liberal heart embalmed in grateful tears,
Young sighs, sweet sighs, sage sighs, bewail thy fall;
Envy, her sting, and spite hath left her gall;
Malice herself a mourning garment wears.
That day their Hannibal died, our Scipio fell -
Scipio, Cicero, and Petrarch of our time -
Whose virtues, wounded by my worthless rhyme,
Let angels speak, and heaven thy praises tell.
На смерть достопочтенного сэра Филипа Сидниᴵ, лорда-коменданта Флашинга²
Не мне бы слабым голосом посметь
хвалить твой чистый и высокий разум,
жизнь прославлять достойную и, разом,
оплакивать достойнейшую смерть,
способную жизнь вдвое возвеличить.
Но я, взамен умения, вложу
пыл тайной дружбы, победившей ржу
невольной зависти к твоим отличьям,
в мой реквием. И, пересилив страх,
хоть не был никогда твоим знакомцем,
попробую: кто так мечтал о солнце,
как человек с повязкой на глазах!
Ты был ростком почтеннейшего рода³
и столькими талантами блистал,
что я б дары подсчитывать устал,
которые дала тебе природа.
Все знают, имя дал тебе король⁴,
а королевский ум - сам Бог, решивший,
что ты теперь, в столь низком мире живший,
высокую окончить должен роль.
Кент охранял твоё рожденье, годы
учения бдел Оксфорд на часах⁵.
Тебя не оставляли небеса
ни на мгновенье без своей заботы.
А в юности тебе уж короли
давали порученья к тем, кто выше,
чем короли⁶, - тогда корабль твой вышел
навстречу берегам чужой земли.
Оттуда ты был вызван зовом чести,
отечества религией святой⁷,
друзьями-забияками и той,
ради которой все мы были вместе⁸.
И ты забыл о том, как ты устал,
забыл про все болезни и печали.
Ты впитывал блеск солнца, глаз и стали
и в мировом театре ликовал.
Вернёмся в лагерь, в день, тебе принесший
смерть - на мгновенье, славу - навсегда,
в день тайного кастильского стыда⁹,
в день гордых слёз и горести кромешной.
Ты предпочёл навечно выбрать честь
взамен непрочных обещаний жизни.
Благословенно дерево отчизны,
у коего такие ветви есть.
Двум плакальщицам чёрным уподобясь,
стоят в слезах у твоего креста
Британия и Фландрия - места,
где вырос ты и где явил ты доблесть.
В стихах остался вольный разум твой,
народ его уже не позабудет,
обогащён им, но богато будет
и небо, завладев твоей душой.
Вздыхают о тебе святой, мерзавец,
над книгой - дева, воин - над мечом.
Зло запахнулось траурным плащом,
и чёрной желчью поперхнулась зависть.
О, этот день! Их Ганнибал убитᴵ⁰,
и Сципионаᴵᴵ нашего не стало,
Петрарки нашего, кому сих строчек мало -
пусть хор небес хвалу тебе трубит!
____________________________________________
ᴵ Филип Сидни (1554-1586) - английский поэт, дипломат. Умер от раны, полученной в стычке с испанцами около г. Зусен во Фландрии.
² Флашинг (Флиссинген) - город, крепость и порт в Голландии.
³ Филип родился в семье сэра Генри Сидни и леди Мэри Дадли. Существовала версия, что настоящими его родителями были Елизавета I Английская и Филип II Испанский.
⁴ Крёстным отцом Филипа Сидни был Филип II, давший ему своё имя.
⁵ Сидни, родившийся в графстве Кент, между 1566 и 1568 гг. стал студентом Оксфордского университета, который покинул в 1571 г.
⁶ В феврале 1577 г. Елизавета I отправила Филипа Сидни с посольством к императору Священной Римской империи Рудольфу II.
⁷ Свидетель Варфоломеевской ночи, Сидни не мог остаться в стороне от войны против представлявшей тогда собой оплот католицизма Испании.
⁸ Елизавета I.
⁹ Намёк на версию, согласно которой Сидни - не только крестник, но и родной сын Филипа II.
ᴵ⁰ Испанский граф Ганнибал Гонзаго также погиб в упомянутом бою под Зусеном.
ᴵᴵ В своей «Истории мира» Рэли отмечает тот факт, что римский военачальник Сципион Африканский Старший и разгромленный им при Заме карфагенский полководец Ганнибал умерли в один год (183 до н.э.).