(no subject)
ПАЛЕРМСКИЙ БЛОКНОТ
Для Е.
ПАЛЕРМО НАЧИНАЕТСЯ в ночном автобусе с чувства голода, тумана усталости в голове и сентиментального итальянского рэпа про белую розу.
Темные горы надвигаются как колоссальная волна и, остановившись в последний момент, нависают угрожающим скалистым валом над обочиной. У меня сонные галлюцинации: каждые несколько минут между фонарей и домов прорываются какие-то человеческие и вовсе нечеловеческие фигуры.
В два часа ночи брожу пьяным районом Вуччирия, пытаясь найти хостел. Обретаю только молодежь в измененных состояниях сознания. На краю надежды с помощью первого попавшегося бармена (здесь все всех знают) бужу хозяина. За углом идет безудержная гульба с танцами, криками и хоровыми песнопениями.
Утром солнце отражается в лужах, по крышам слоняются девять котов и кричат чайки под окнами.
Под хостелом оказывается рыбный рынок. Рыба нарисована на стенах. Местная нищенка, темнокожая круглолицая бабушка, кутается в накидку с узором из тунцов и сельди. На льду между сардинами лежит огромный пурпурный кальмар, выпучив удивленные черные глаза. Торговцы что-то выкрикивают нараспев. Проезжает парень на мопеде с таким видом, будто везет золотой запас Сицилии, а не два ящика моркови. Между прилавками бегает большой молчаливый черный пес, точно такой, какого я видел накануне в Неаполе.
Да это он и есть.
Полуденный кофе на вкус как победа.
***
ВЕСЬ ДЕНЬ собачий лай, кошачьи свары; чайки работают, когда у них есть настроение, будильниками. Люди активизируются ближе к вечеру - не только кричат и жестикулируют, но и еще включают музыку, очень громко и очень много, из машин и в ресторанах. Круглосуточно в Палермо стоит шум;
и только Луна не издает ни звука, продолжая висеть над твоим правым блаженно неподвижным ухом.
***
НОВЫЙ НА ВИД и не очень красивый, Палермо полностью опровергает предположение о южной яркости. Также здесь нет столичного размаха Рима, музейного высокомерия Венеции, буржуазной самодостаточности Милана. Это город цвета пересохшей земли.
Весь блеск скрыт в церквях: ослепительные мозаики ХII века, искусственные золотые небеса, на которых рассказывается одна и та же история: как люди провинились тем, что они люди.
[NB: Наедине с каким-либо памятником ты обращаешься не ко времени, а к пространству, к этим обломкам чужого языка - склеиваешь все заново собственными значениями, и чем ты внимательнее, тем больше твоего там остается].
San Giuseppe dei Teatini - барочный избыток, лоснящиеся фрески, стада пухлых мраморных ангелов на потолке. Кажется, что оказался внутри гигантского торта. Уже на выходе вижу выбоину на шлифованной поверхности колонны, вылом величиной с человеческую ладонь, открывающий структуру камня, и вдруг в этом переслащенном зрелище появляется смысл.
San Giovanni degli Eremiti e Chiostro. Руины норманнской церкви и монастыря ХІ века. Не сохранилось ни одной росписи. Стены и колонны, голые камни, общие формы, объемный чертеж былой благодати. В саду меж невысоких арок растут гранатовые деревья с полуоткрытыми плодами. Приходит в голову змей - тот самый - что должен обвивать одну из этих ветвей. Но, в конце концов, может ли быть зло в таком месте?
Зло?
***
ФАСАД кафедрального собора - обещанный архитектурный пирог норманнской готики и арабской вязи. Перпендикулярно через дорогу - узенькая улочка, пройти по ней еще сотню метров - на белых пластиковых стульях сидят пожилые женщины, стерегут одежду, развешенную на веревках вдоль стен, мальчик и девочка лупят друг друга, их успокаивает массивный чернокожий отец. В приоткрытые окна и двери видно крохотную захламленную кухню и комнату с кроватью, с длинным забитым разными мелочами шкафом и с огромным распятием на стене, декорированной включенной электрической гирляндой, из-за чего здесь, кажется, все время Новый год. Двое домохозяек играют в "Монополию", мужчины в спортивных костюмах говорят за жизнь, дети визжат. На меня никто не обращает внимания. Собор заглядывает в устье переулка, туристы идут дальше - тратить деньги, которых здесь, в этом квартале, никогда не будет.
***
ЕСЛИ ДОЛГО шагать от моря по любой улице, то обязательно увидишь горы. А над горами - облака, а среди облаков - белый полумесяц. При попытке все это сфотографировать мимо будет проезжать пара ребят на странном длинном велосипеде, и тот, кто за рулем, испустит вопль дикого кота, а ты помашешь рукой, а он помашет тебе в ответ, и не просто так помашет, а как настоящий вождь всех велосипедистов.
***
Оказаться здесь ПОД ДОЖДЕМ - это стоять у ворот хостела и смотреть на череду мелких рыжих муравьев, равномерно снующих по косяку вверх и вниз, то ли увлеченных, то ли напуганных потопом.
Ливень смывает торговлю вместе с рыбным запахом. Эта улица называется Серебряная. Когда немного проясняется, по ней медленно проходит небритый человек в черном под неожиданно красным зонтиком.
[NB: Когда я в хостеле поставил сковородку на огонь, из нее, то есть из сковородки, полезли точно такие же муравьи.
В хостеле хозяйничают двое парней. Хозяин, веселый, лысый и вечно возбужденный белозубый говорун, знает на украинском конструкцию «Господи боже курва мать», его помощник - недобрый красавец с длинными черными волосами - делает вид, что ничего не знает. Мне кажется, что они - демоны. А хостелом занимаются, потому что, видимо, демонам тоже нужны деньги].
***
В парке Гарибальди растет настолько огромный ФИКУС, что становится немного не по себе. Он здесь был еще до пластиковых стульев, пиццы и даже соборов. Воздушные корни упираются в островерхий забор. Забор украшен охотничьими мотивами - битыми утками и кабаньими головами, выглядит пошло. Словно пытались отделаться дурной шуткой от такого проявления жизни.
Палермо как этот фикус - серый, бесформенный, в ограде банальностей, но дьявольски древний и нелинейный.
***
КАТАКОМБЫ КАПУЦИНОВ.
Парад мертвых.
Сидят, стоят, лежат, всех сословий и возрастов, есть целые семьи.
Некоторые вроде как поют.
Некоторые смотрят с укором, или саркастически, или свысока.
Иногда они, кажется, беседуют.
Пыльные.
Красная краска на верхней челюсти. Бирка РА329. Франт: перчатки, фрак.
- Здравствуй! Что у тебя с лицом?
Молчит.
Епископ на углу. Хорошо сохранился и явно недоволен. Не на такое рассчитывал?
В Коридоре профессионалов на ум приходит игривое: "На миру и смерть красна".
Но первое, что я увидел при входе в Катакомбы - голые смуглые ноги молодой продавщицы.
Бодлер что-то об этом писал, об истлевшем локоне. Не помню точно.
***
Городской ПОЧТАМТ - скромно-функциональный в интерьерах, с фонтаном на входе, с часами внутри, застывшими на 14.59. Ты объясняешь работнице в зале свой вопрос, она отводит тебя к окошку с летним сеньором в синем мундире, то кивает и сразу забывает о твоем существовании.
Ты стоишь перед окошком. Часы показывают 14.59, люди шумят, солнце движется в небе, из космоса на Землю мчится гигантский астероид.
Наконец, случайно, появляется совершенно иной человек и, насколько ему позволяет его английский, все тебе объясняет, но Вселенная уже коллапсировала.
***
Отправившись исследовать ПОРТ, я вступил в дерьмо. Это был явный знак, но знак чего?
В порту я подошел к набережной между двумя колоссальными кранами. Сделав несколько фотографий, решил бросить монетку в воду согласно туристическому предрассудку. Рядом на причальной тумбе сидела чайка. «Стоит мне возвращаться в Палермо, или нет? Стоит или нет?» - спросил я у нее, бросая монетку.
Чайка внимательно меня выслушала, повернула голову в одну сторону, в другую, сорвалась с тумбы и уже на лету с естественной непринужденностью нагадила в воду недалеко от того места, куда упала монетка.
И это был знак.
***
Полежал на каменной скамейке под фонтаном на углу КВАТРО КАНТИ - той самой площади, где в героя "Съемок в Палермо" Вима Вендерса едва не попала стрела, пущенная тучным призраком.
Лежать там вполне удобно, но видишь все вверх тормашками. Люди ходят вниз головой, дома нависают, как неровные стены огромного колодца. Если заснуть, то потом, от резкого пробуждения, может действительно привидеться невесть что, как у Вендерса.
Не засыпай в Палермо, не совершай ошибку.
***
МУЗЕЙ МАРИОНЕТОК - сицилийских puppi - место, в котором любому человеку со страстью к театру должно распасться на атомы, чтобы остаться в этом воздухе, загустевшем от взглядов рыцарей и кентавров, чертей и матрон, драконов и трубочистов.
Основатель, бывший хирург, собрал здесь более 3000 кукол.
И чем дольше я нахожусь среди этих невозмутимых ярких лиц, тем больше понимаю, что оказался в точном отражении Катакомб.
Все как там. Только кукловоды разные.
***
Я приехал в Палермо за образами смерти.
Получилось дольше и проще.
В Палермо смерть и любовь - тени друг друга, и они пригласили меня на танец.
Танцуем до сих пор.
Под крики чаек, которых здесь нет.
Дмитрий ДЕСЯТЕРИК, "День", Палермо-Киев
Для Е.
ПАЛЕРМО НАЧИНАЕТСЯ в ночном автобусе с чувства голода, тумана усталости в голове и сентиментального итальянского рэпа про белую розу.
Темные горы надвигаются как колоссальная волна и, остановившись в последний момент, нависают угрожающим скалистым валом над обочиной. У меня сонные галлюцинации: каждые несколько минут между фонарей и домов прорываются какие-то человеческие и вовсе нечеловеческие фигуры.
В два часа ночи брожу пьяным районом Вуччирия, пытаясь найти хостел. Обретаю только молодежь в измененных состояниях сознания. На краю надежды с помощью первого попавшегося бармена (здесь все всех знают) бужу хозяина. За углом идет безудержная гульба с танцами, криками и хоровыми песнопениями.
Утром солнце отражается в лужах, по крышам слоняются девять котов и кричат чайки под окнами.
Под хостелом оказывается рыбный рынок. Рыба нарисована на стенах. Местная нищенка, темнокожая круглолицая бабушка, кутается в накидку с узором из тунцов и сельди. На льду между сардинами лежит огромный пурпурный кальмар, выпучив удивленные черные глаза. Торговцы что-то выкрикивают нараспев. Проезжает парень на мопеде с таким видом, будто везет золотой запас Сицилии, а не два ящика моркови. Между прилавками бегает большой молчаливый черный пес, точно такой, какого я видел накануне в Неаполе.
Да это он и есть.
Полуденный кофе на вкус как победа.
***
ВЕСЬ ДЕНЬ собачий лай, кошачьи свары; чайки работают, когда у них есть настроение, будильниками. Люди активизируются ближе к вечеру - не только кричат и жестикулируют, но и еще включают музыку, очень громко и очень много, из машин и в ресторанах. Круглосуточно в Палермо стоит шум;
и только Луна не издает ни звука, продолжая висеть над твоим правым блаженно неподвижным ухом.
***
НОВЫЙ НА ВИД и не очень красивый, Палермо полностью опровергает предположение о южной яркости. Также здесь нет столичного размаха Рима, музейного высокомерия Венеции, буржуазной самодостаточности Милана. Это город цвета пересохшей земли.
Весь блеск скрыт в церквях: ослепительные мозаики ХII века, искусственные золотые небеса, на которых рассказывается одна и та же история: как люди провинились тем, что они люди.
[NB: Наедине с каким-либо памятником ты обращаешься не ко времени, а к пространству, к этим обломкам чужого языка - склеиваешь все заново собственными значениями, и чем ты внимательнее, тем больше твоего там остается].
San Giuseppe dei Teatini - барочный избыток, лоснящиеся фрески, стада пухлых мраморных ангелов на потолке. Кажется, что оказался внутри гигантского торта. Уже на выходе вижу выбоину на шлифованной поверхности колонны, вылом величиной с человеческую ладонь, открывающий структуру камня, и вдруг в этом переслащенном зрелище появляется смысл.
San Giovanni degli Eremiti e Chiostro. Руины норманнской церкви и монастыря ХІ века. Не сохранилось ни одной росписи. Стены и колонны, голые камни, общие формы, объемный чертеж былой благодати. В саду меж невысоких арок растут гранатовые деревья с полуоткрытыми плодами. Приходит в голову змей - тот самый - что должен обвивать одну из этих ветвей. Но, в конце концов, может ли быть зло в таком месте?
Зло?
***
ФАСАД кафедрального собора - обещанный архитектурный пирог норманнской готики и арабской вязи. Перпендикулярно через дорогу - узенькая улочка, пройти по ней еще сотню метров - на белых пластиковых стульях сидят пожилые женщины, стерегут одежду, развешенную на веревках вдоль стен, мальчик и девочка лупят друг друга, их успокаивает массивный чернокожий отец. В приоткрытые окна и двери видно крохотную захламленную кухню и комнату с кроватью, с длинным забитым разными мелочами шкафом и с огромным распятием на стене, декорированной включенной электрической гирляндой, из-за чего здесь, кажется, все время Новый год. Двое домохозяек играют в "Монополию", мужчины в спортивных костюмах говорят за жизнь, дети визжат. На меня никто не обращает внимания. Собор заглядывает в устье переулка, туристы идут дальше - тратить деньги, которых здесь, в этом квартале, никогда не будет.
***
ЕСЛИ ДОЛГО шагать от моря по любой улице, то обязательно увидишь горы. А над горами - облака, а среди облаков - белый полумесяц. При попытке все это сфотографировать мимо будет проезжать пара ребят на странном длинном велосипеде, и тот, кто за рулем, испустит вопль дикого кота, а ты помашешь рукой, а он помашет тебе в ответ, и не просто так помашет, а как настоящий вождь всех велосипедистов.
***
Оказаться здесь ПОД ДОЖДЕМ - это стоять у ворот хостела и смотреть на череду мелких рыжих муравьев, равномерно снующих по косяку вверх и вниз, то ли увлеченных, то ли напуганных потопом.
Ливень смывает торговлю вместе с рыбным запахом. Эта улица называется Серебряная. Когда немного проясняется, по ней медленно проходит небритый человек в черном под неожиданно красным зонтиком.
[NB: Когда я в хостеле поставил сковородку на огонь, из нее, то есть из сковородки, полезли точно такие же муравьи.
В хостеле хозяйничают двое парней. Хозяин, веселый, лысый и вечно возбужденный белозубый говорун, знает на украинском конструкцию «Господи боже курва мать», его помощник - недобрый красавец с длинными черными волосами - делает вид, что ничего не знает. Мне кажется, что они - демоны. А хостелом занимаются, потому что, видимо, демонам тоже нужны деньги].
***
В парке Гарибальди растет настолько огромный ФИКУС, что становится немного не по себе. Он здесь был еще до пластиковых стульев, пиццы и даже соборов. Воздушные корни упираются в островерхий забор. Забор украшен охотничьими мотивами - битыми утками и кабаньими головами, выглядит пошло. Словно пытались отделаться дурной шуткой от такого проявления жизни.
Палермо как этот фикус - серый, бесформенный, в ограде банальностей, но дьявольски древний и нелинейный.
***
КАТАКОМБЫ КАПУЦИНОВ.
Парад мертвых.
Сидят, стоят, лежат, всех сословий и возрастов, есть целые семьи.
Некоторые вроде как поют.
Некоторые смотрят с укором, или саркастически, или свысока.
Иногда они, кажется, беседуют.
Пыльные.
Красная краска на верхней челюсти. Бирка РА329. Франт: перчатки, фрак.
- Здравствуй! Что у тебя с лицом?
Молчит.
Епископ на углу. Хорошо сохранился и явно недоволен. Не на такое рассчитывал?
В Коридоре профессионалов на ум приходит игривое: "На миру и смерть красна".
Но первое, что я увидел при входе в Катакомбы - голые смуглые ноги молодой продавщицы.
Бодлер что-то об этом писал, об истлевшем локоне. Не помню точно.
***
Городской ПОЧТАМТ - скромно-функциональный в интерьерах, с фонтаном на входе, с часами внутри, застывшими на 14.59. Ты объясняешь работнице в зале свой вопрос, она отводит тебя к окошку с летним сеньором в синем мундире, то кивает и сразу забывает о твоем существовании.
Ты стоишь перед окошком. Часы показывают 14.59, люди шумят, солнце движется в небе, из космоса на Землю мчится гигантский астероид.
Наконец, случайно, появляется совершенно иной человек и, насколько ему позволяет его английский, все тебе объясняет, но Вселенная уже коллапсировала.
***
Отправившись исследовать ПОРТ, я вступил в дерьмо. Это был явный знак, но знак чего?
В порту я подошел к набережной между двумя колоссальными кранами. Сделав несколько фотографий, решил бросить монетку в воду согласно туристическому предрассудку. Рядом на причальной тумбе сидела чайка. «Стоит мне возвращаться в Палермо, или нет? Стоит или нет?» - спросил я у нее, бросая монетку.
Чайка внимательно меня выслушала, повернула голову в одну сторону, в другую, сорвалась с тумбы и уже на лету с естественной непринужденностью нагадила в воду недалеко от того места, куда упала монетка.
И это был знак.
***
Полежал на каменной скамейке под фонтаном на углу КВАТРО КАНТИ - той самой площади, где в героя "Съемок в Палермо" Вима Вендерса едва не попала стрела, пущенная тучным призраком.
Лежать там вполне удобно, но видишь все вверх тормашками. Люди ходят вниз головой, дома нависают, как неровные стены огромного колодца. Если заснуть, то потом, от резкого пробуждения, может действительно привидеться невесть что, как у Вендерса.
Не засыпай в Палермо, не совершай ошибку.
***
МУЗЕЙ МАРИОНЕТОК - сицилийских puppi - место, в котором любому человеку со страстью к театру должно распасться на атомы, чтобы остаться в этом воздухе, загустевшем от взглядов рыцарей и кентавров, чертей и матрон, драконов и трубочистов.
Основатель, бывший хирург, собрал здесь более 3000 кукол.
И чем дольше я нахожусь среди этих невозмутимых ярких лиц, тем больше понимаю, что оказался в точном отражении Катакомб.
Все как там. Только кукловоды разные.
***
Я приехал в Палермо за образами смерти.
Получилось дольше и проще.
В Палермо смерть и любовь - тени друг друга, и они пригласили меня на танец.
Танцуем до сих пор.
Под крики чаек, которых здесь нет.
Дмитрий ДЕСЯТЕРИК, "День", Палермо-Киев