Manolito Gafotas, отрывок.
Манолито Очкарик.
Эльвира Линдо.
Люди из моего района жалуются.
Меня зовут Манолито Гарсия Морено, но если вы зайдете в мой район и спросите первого попавшегося вам человека:
- Скажите, вы не знаете Манолито Гарсия Морено?
Прохожий, одно из двух: или пожмет плечами, или скажет:
- Хм, мне это имя ничего не говорит.
Потому что как Манолито Гарсию Морено меня не знает даже Ушастик Лопес, мой лучший друг, хотя иногда он свинья и предатель, а иногда и свинский предатель одновременно, но он мой лучший друг и он классный.
В Карабанчеле, моём районе, если я вам ещё не рассказал, все меня знают как Манолито Очкарика. Ну, конечно, только те, кто со мной знакомы. А те, кто не знакомы, даже не подозревают, что я ношу очки с пяти лет.
Меня назвали Манолито в честь грузовика моего папы, а грузовик назвали Манолито в честь самого папы, которого зовут Маноло. Моего папу назвали Маноло в честь его папы, и так до начала времен. Эх, знал бы Стивен Спилберг, что первого велоцираптора на земле звали Маноло, и от него имя дошло до наших дней, до последнего Манолито Гарсия, а это я и есть, последняя обезьяна. Так меня называет мама в критические моменты, и это не потому, что она исследует происхождение человеческого рода. Она меня так называет, когда хочет дать оплеуху или подзатыльник. Мне неприятно, когда меня называют последней обезьяной, а ей не нравится, что на улице меня зовут Очкариком. Как видно, нас раздражают разные вещи, хотя мы, в общем-то, из одной семьи.
Мне нравится, что меня зовут Очкариком. В моей школе Диего Веласкес у каждого, кто хоть что-то собой представляет, есть кличка. Прежде чем у меня появилась кличка, я много плакал. Когда какой-нибудь задира начинал лезть ко мне на перемене, дело всегда заканчивалось тем, что он обзывал меня очкариком или четырехглазым. Но с тех пор как я стал Манолито Очкариком, обзывать меня - пустая трата времени. Ну, меня, правда, ещё могут назвать большеголовым, но это слово не пришло им сразу в голову, так что теперь я стараюсь о нем не напоминать. То же самое происходило и с Ушастиком Лопесом: с тех пор как у него появилась кличка, никто не дразнит его из-за ушей.
Однажды, возвращаясь из школы, мы спорили чуть ли не до драки: он говорил, что предпочитает свои уши моим очкам, похожим на днища стаканов, а я говорил, что предпочитаю свои очки его ушам, похожим на попу макаки. Это сравнение ему совсем не понравилось, но ведь это правда! Когда на улице холодно, его уши становятся ну точно такого же цвета, как у попы макаки из зоопарка, это вам любой нотариус подтвердит. Мать Ушастика говорит, что ему не нужно беспокоился, потому что, когда он подрастет, уши усохнут, а если и не усохнут, то их подправит пластический хирург, и бог с ними.
Мама у Ушастика очень классная, потому что разведена и, так как считает себя виноватой, никогда не поднимает руку на Ушастика, чтобы не стала ещё серьезней его травма, которую лечит сеньорита Эсперанса, наш школьный психолог. Моя мама, конечно, тоже не хочет, чтобы я получил травму, но, так как она не разведена, она иногда дает мне подзатыльники, на этом она специализируется.
Подзатыльник - это затрещина, которую тебе дает мама или кто-нибудь другой в её отсутствие по этой части человеческого тела, которая называется затылок. По правде сказать, она большой эксперт в этом деле, и я это говорю не потому, что она моя мама. Моему дедушке не нравится, что она дает мне подзатыльники, и всегда говорит: «Если ты собираешься его ударить, дай ему чуть пониже, не по голове же! Ведь парень учится».
Мой дедушка классный, очень классный, просто восхитительный. Три года назад он приехал из деревни, и мама вытащила на веранду раскладной диван, чтобы мы с дедушкой на нем спали. Каждый вечер я его разбираю для дедушки. Это смертная скука раскладывать ему диван, но я всё равно остаюсь доволен, потому что после этого дедушка всегда мне дает двадцать пять песет одной монетой для моей свинки (да нет, это не настоящая свинья, это копилка), и постепенно я становлюсь сказочно богатым.
Иногда дедушка зовет меня наследным принцем, потому что говорит, что всё, что он смог скопить со своей пенсии, достанется мне. Маме не нравится, что мы говорим о смерти, но дедушка сказал, что эти оставшиеся пять лет его жизни он будет говорить, о чем ему вздумается.
Мой дедушка все время повторяет, что хочет умереть до двухтысячного года, что не желает увидеть, что произойдет в следующем веке, так как он уже достаточно пожил и в этом. Он упорствует на том, что должен умереть в 1999 и обязательно от простаты, потому что он уже столько времени с ней мучается, что было бы обидно умереть от чего-нибудь другого.
Я ему говорю, что лучше наследую все сбережения с пенсии и без его смерти, потому что спать с моим дедушкой классно, просто здорово. Каждую ночь мы спим с включенным радио и, если мама пытается его выключить, мы тут же просыпаемся. Мы такие. Если бы дедушка умер, мне бы пришлось делить веранду с Придурком, и это бы мне мало понравилось.
Придурок - это единственный мой маленький братик. Маме не нравится, что я зову его Придурком, да ей вообще никакие клички не нравятся. Да будет известно, что я начал так называть его совершенно бессознательно, а не сидел часами, задумавшись, сжимая кулаками голову, готовую вот-вот взорваться.
Это произошло в самый первый день, когда он родился. Дедушка отвел меня в больницу, мне тогда было пять; я хорошо это помню, потому что мне только-только сделали первые очки, и наша соседка Луиса все время причитала: «Бедняжка, а ведь ребенку ещё только пять лет».
Так вот, я подошел к колыбели и собрался было открыть ребенку один глаз, потому что Ушастик меня предупредил, что если у моего братика будут красные глаза, то им овладел дьявол. Я, честное слово, хотел проверить это из лучших побуждений, а он заплакал этим фальшивым плачем. Тогда все набросились на меня, как будто это мной овладел дьявол, и я в первый раз подумал: «Ну и придурок!», эта мысль была одной из тех, что уже не выходят из головы. Поэтому никто не может мне сказать, что я дал ему эту кличку намеренно, ведь это он родился, чтобы мешать и, значит, заслуживает этого.
Так же как и я заслуживаю того, чтобы дедушка звал меня Манолито, новый Хоселито. Это потому что он научил меня его любимой песне, которая называется «Кампанера», она очень старая, времен, когда в доме дедушки ещё не было туалета, а телевидение было «немым». Иногда по вечерам мы играем в Хоселито, который был маленьким мальчиком когда-то очень давно и пел эту песню, а сейчас я пою её дедушке и изображаю из себя несчастного. Иногда это превращается в ужасную скукотищу. К тому же, у дедушки каждый раз слезы наворачиваются на глазах от жалости к бедному мальчику, в конце концов оказавшемуся в тюрьме. Мне стыдно за дедушку, что он такой старый и плачет над каким-то древним мальчиком.
Подводя итог, я могу вас уверить, что если вы зайдете в Карабанчель и спросите, где вам найти Манолито, нового Хоселито, вам опять ничего не ответят или, может быть, укажут на тюрьму, которая находится в моём районе, чтобы прикинуться остроумными, это в нашем районе любят.
Вам не скажут, ни кто такой Мануэль, ни Маноло, ни Мануэль Гарсия Морено, ни Новый Хоселито, зато все в подробностях расскажут о Манолито, более известном по эту сторону реки Мансанарес как Очкарик и более известном в своем доме как последняя обезьяна.
Ну и дурацкий же мне поставили диагноз.
Сюзана говорит, что когда человек в Испании идет к психологу, это потому что его уже отправляли, куда только можно отправить, что раньше людей посылали на необитаемый остров, но сейчас, с таким количеством китайцев в мире, свободных островов уже не осталось, и поэтому должны существовать психологи.
Мы терпим эти её теории только потому, что она девчонка. Если бы она была мальчиком, мы бы заставили её землю есть.
Она рассказала это Ушастику Лопесу, моему лучшему другу (хотя он свинья и предатель), Джихаду, хулигану из моего района, и мне, как я уже говорил тысячу раз, я Манолито Очкарик. Она это сказала, когда мы ждали, пока нас примет школьный психолог, которая нас впускала по очереди, потому что всех троих вместе не может вынести никто, ведь самое позднее через три года мы станем преступниками. Это говорю не я, а моя сеньорита Асунсьон, которая кроме того что учительница, ещё и предсказательница, потому что видит будущее всех своих учеников. Ей не нужен ни стеклянный шар, ни карты: она пронзает взглядом твою голову и видит тебя одним из самых опасных преступников в истории или получившим Нобелевскую премию, одно из двух. У неё нет чего-то среднего.
Ушастика, так как его родители развелись, мама отвела к психологу, чтобы у него не было ужасной травмы и чтобы он, когда вырастет, не стал серийным убийцей. Джихада привели туда, потому что моя сеньорита Асунсьон говорит, что он проблемный ребенок и хулиган. А ещё, однажды она дала нам задание нарисовать своих родителей, и Джихад нарисовал маму с усами, а папу с рогами, а моей сеньорите не нравится, когда мамы на рисунках выходят так, что кажется, будто они не сделали депиляцию. Нам его рисунок конечно очень, очень понравился. Если бы существовал на свете фестиваль Евровидение рисунков своей семьи, я уверен, что Джихад бы взял первый приз. Но моя сеньорита, которая всегда портит лучшие моменты Нескафе, забрала у него рисунок и вызвала в школу родителей, чтобы своими глазами посмотреть на усы и рога. Усы у его мамы действительно немного видны, а вот рогов у отца не оказалось, какое разочарование! Я это говорю так, к слову, вдруг кому интересно.
Мама отвела меня к психологу, которая, несмотря на то, что её зовут сеньорита Эспе, всё время говорит: «Зови меня Эсперанса», но в моей школе это не проходит. Если тебя зовут Эсперанса, то до самой смерти ты будешь сеньоритой Эспе.
Меня мама отвела к психологу, потому что я не могу замолчать, и она говорит, что от моей болтовни у неё болит голова. И всё это моя мать говорит обо мне, поэтому она и привела меня к психологу. Скорее всего, она рассудила так: «То, о чём он поговорит с психологом, ему не нужно будет обсуждать дома». Но она ошиблась. Я всего два раза там был, а когда приходил домой, во мне просыпалось только ещё большее желание разговаривать, потому что, как говорил мой дедушка, «у ребенка ещё много тем припрятано».
Эльвира Линдо.
Люди из моего района жалуются.
Меня зовут Манолито Гарсия Морено, но если вы зайдете в мой район и спросите первого попавшегося вам человека:
- Скажите, вы не знаете Манолито Гарсия Морено?
Прохожий, одно из двух: или пожмет плечами, или скажет:
- Хм, мне это имя ничего не говорит.
Потому что как Манолито Гарсию Морено меня не знает даже Ушастик Лопес, мой лучший друг, хотя иногда он свинья и предатель, а иногда и свинский предатель одновременно, но он мой лучший друг и он классный.
В Карабанчеле, моём районе, если я вам ещё не рассказал, все меня знают как Манолито Очкарика. Ну, конечно, только те, кто со мной знакомы. А те, кто не знакомы, даже не подозревают, что я ношу очки с пяти лет.
Меня назвали Манолито в честь грузовика моего папы, а грузовик назвали Манолито в честь самого папы, которого зовут Маноло. Моего папу назвали Маноло в честь его папы, и так до начала времен. Эх, знал бы Стивен Спилберг, что первого велоцираптора на земле звали Маноло, и от него имя дошло до наших дней, до последнего Манолито Гарсия, а это я и есть, последняя обезьяна. Так меня называет мама в критические моменты, и это не потому, что она исследует происхождение человеческого рода. Она меня так называет, когда хочет дать оплеуху или подзатыльник. Мне неприятно, когда меня называют последней обезьяной, а ей не нравится, что на улице меня зовут Очкариком. Как видно, нас раздражают разные вещи, хотя мы, в общем-то, из одной семьи.
Мне нравится, что меня зовут Очкариком. В моей школе Диего Веласкес у каждого, кто хоть что-то собой представляет, есть кличка. Прежде чем у меня появилась кличка, я много плакал. Когда какой-нибудь задира начинал лезть ко мне на перемене, дело всегда заканчивалось тем, что он обзывал меня очкариком или четырехглазым. Но с тех пор как я стал Манолито Очкариком, обзывать меня - пустая трата времени. Ну, меня, правда, ещё могут назвать большеголовым, но это слово не пришло им сразу в голову, так что теперь я стараюсь о нем не напоминать. То же самое происходило и с Ушастиком Лопесом: с тех пор как у него появилась кличка, никто не дразнит его из-за ушей.
Однажды, возвращаясь из школы, мы спорили чуть ли не до драки: он говорил, что предпочитает свои уши моим очкам, похожим на днища стаканов, а я говорил, что предпочитаю свои очки его ушам, похожим на попу макаки. Это сравнение ему совсем не понравилось, но ведь это правда! Когда на улице холодно, его уши становятся ну точно такого же цвета, как у попы макаки из зоопарка, это вам любой нотариус подтвердит. Мать Ушастика говорит, что ему не нужно беспокоился, потому что, когда он подрастет, уши усохнут, а если и не усохнут, то их подправит пластический хирург, и бог с ними.
Мама у Ушастика очень классная, потому что разведена и, так как считает себя виноватой, никогда не поднимает руку на Ушастика, чтобы не стала ещё серьезней его травма, которую лечит сеньорита Эсперанса, наш школьный психолог. Моя мама, конечно, тоже не хочет, чтобы я получил травму, но, так как она не разведена, она иногда дает мне подзатыльники, на этом она специализируется.
Подзатыльник - это затрещина, которую тебе дает мама или кто-нибудь другой в её отсутствие по этой части человеческого тела, которая называется затылок. По правде сказать, она большой эксперт в этом деле, и я это говорю не потому, что она моя мама. Моему дедушке не нравится, что она дает мне подзатыльники, и всегда говорит: «Если ты собираешься его ударить, дай ему чуть пониже, не по голове же! Ведь парень учится».
Мой дедушка классный, очень классный, просто восхитительный. Три года назад он приехал из деревни, и мама вытащила на веранду раскладной диван, чтобы мы с дедушкой на нем спали. Каждый вечер я его разбираю для дедушки. Это смертная скука раскладывать ему диван, но я всё равно остаюсь доволен, потому что после этого дедушка всегда мне дает двадцать пять песет одной монетой для моей свинки (да нет, это не настоящая свинья, это копилка), и постепенно я становлюсь сказочно богатым.
Иногда дедушка зовет меня наследным принцем, потому что говорит, что всё, что он смог скопить со своей пенсии, достанется мне. Маме не нравится, что мы говорим о смерти, но дедушка сказал, что эти оставшиеся пять лет его жизни он будет говорить, о чем ему вздумается.
Мой дедушка все время повторяет, что хочет умереть до двухтысячного года, что не желает увидеть, что произойдет в следующем веке, так как он уже достаточно пожил и в этом. Он упорствует на том, что должен умереть в 1999 и обязательно от простаты, потому что он уже столько времени с ней мучается, что было бы обидно умереть от чего-нибудь другого.
Я ему говорю, что лучше наследую все сбережения с пенсии и без его смерти, потому что спать с моим дедушкой классно, просто здорово. Каждую ночь мы спим с включенным радио и, если мама пытается его выключить, мы тут же просыпаемся. Мы такие. Если бы дедушка умер, мне бы пришлось делить веранду с Придурком, и это бы мне мало понравилось.
Придурок - это единственный мой маленький братик. Маме не нравится, что я зову его Придурком, да ей вообще никакие клички не нравятся. Да будет известно, что я начал так называть его совершенно бессознательно, а не сидел часами, задумавшись, сжимая кулаками голову, готовую вот-вот взорваться.
Это произошло в самый первый день, когда он родился. Дедушка отвел меня в больницу, мне тогда было пять; я хорошо это помню, потому что мне только-только сделали первые очки, и наша соседка Луиса все время причитала: «Бедняжка, а ведь ребенку ещё только пять лет».
Так вот, я подошел к колыбели и собрался было открыть ребенку один глаз, потому что Ушастик меня предупредил, что если у моего братика будут красные глаза, то им овладел дьявол. Я, честное слово, хотел проверить это из лучших побуждений, а он заплакал этим фальшивым плачем. Тогда все набросились на меня, как будто это мной овладел дьявол, и я в первый раз подумал: «Ну и придурок!», эта мысль была одной из тех, что уже не выходят из головы. Поэтому никто не может мне сказать, что я дал ему эту кличку намеренно, ведь это он родился, чтобы мешать и, значит, заслуживает этого.
Так же как и я заслуживаю того, чтобы дедушка звал меня Манолито, новый Хоселито. Это потому что он научил меня его любимой песне, которая называется «Кампанера», она очень старая, времен, когда в доме дедушки ещё не было туалета, а телевидение было «немым». Иногда по вечерам мы играем в Хоселито, который был маленьким мальчиком когда-то очень давно и пел эту песню, а сейчас я пою её дедушке и изображаю из себя несчастного. Иногда это превращается в ужасную скукотищу. К тому же, у дедушки каждый раз слезы наворачиваются на глазах от жалости к бедному мальчику, в конце концов оказавшемуся в тюрьме. Мне стыдно за дедушку, что он такой старый и плачет над каким-то древним мальчиком.
Подводя итог, я могу вас уверить, что если вы зайдете в Карабанчель и спросите, где вам найти Манолито, нового Хоселито, вам опять ничего не ответят или, может быть, укажут на тюрьму, которая находится в моём районе, чтобы прикинуться остроумными, это в нашем районе любят.
Вам не скажут, ни кто такой Мануэль, ни Маноло, ни Мануэль Гарсия Морено, ни Новый Хоселито, зато все в подробностях расскажут о Манолито, более известном по эту сторону реки Мансанарес как Очкарик и более известном в своем доме как последняя обезьяна.
Ну и дурацкий же мне поставили диагноз.
Сюзана говорит, что когда человек в Испании идет к психологу, это потому что его уже отправляли, куда только можно отправить, что раньше людей посылали на необитаемый остров, но сейчас, с таким количеством китайцев в мире, свободных островов уже не осталось, и поэтому должны существовать психологи.
Мы терпим эти её теории только потому, что она девчонка. Если бы она была мальчиком, мы бы заставили её землю есть.
Она рассказала это Ушастику Лопесу, моему лучшему другу (хотя он свинья и предатель), Джихаду, хулигану из моего района, и мне, как я уже говорил тысячу раз, я Манолито Очкарик. Она это сказала, когда мы ждали, пока нас примет школьный психолог, которая нас впускала по очереди, потому что всех троих вместе не может вынести никто, ведь самое позднее через три года мы станем преступниками. Это говорю не я, а моя сеньорита Асунсьон, которая кроме того что учительница, ещё и предсказательница, потому что видит будущее всех своих учеников. Ей не нужен ни стеклянный шар, ни карты: она пронзает взглядом твою голову и видит тебя одним из самых опасных преступников в истории или получившим Нобелевскую премию, одно из двух. У неё нет чего-то среднего.
Ушастика, так как его родители развелись, мама отвела к психологу, чтобы у него не было ужасной травмы и чтобы он, когда вырастет, не стал серийным убийцей. Джихада привели туда, потому что моя сеньорита Асунсьон говорит, что он проблемный ребенок и хулиган. А ещё, однажды она дала нам задание нарисовать своих родителей, и Джихад нарисовал маму с усами, а папу с рогами, а моей сеньорите не нравится, когда мамы на рисунках выходят так, что кажется, будто они не сделали депиляцию. Нам его рисунок конечно очень, очень понравился. Если бы существовал на свете фестиваль Евровидение рисунков своей семьи, я уверен, что Джихад бы взял первый приз. Но моя сеньорита, которая всегда портит лучшие моменты Нескафе, забрала у него рисунок и вызвала в школу родителей, чтобы своими глазами посмотреть на усы и рога. Усы у его мамы действительно немного видны, а вот рогов у отца не оказалось, какое разочарование! Я это говорю так, к слову, вдруг кому интересно.
Мама отвела меня к психологу, которая, несмотря на то, что её зовут сеньорита Эспе, всё время говорит: «Зови меня Эсперанса», но в моей школе это не проходит. Если тебя зовут Эсперанса, то до самой смерти ты будешь сеньоритой Эспе.
Меня мама отвела к психологу, потому что я не могу замолчать, и она говорит, что от моей болтовни у неё болит голова. И всё это моя мать говорит обо мне, поэтому она и привела меня к психологу. Скорее всего, она рассудила так: «То, о чём он поговорит с психологом, ему не нужно будет обсуждать дома». Но она ошиблась. Я всего два раза там был, а когда приходил домой, во мне просыпалось только ещё большее желание разговаривать, потому что, как говорил мой дедушка, «у ребенка ещё много тем припрятано».