Старенький космотрамвайчик
Фото Ханса Орлеманса. 1976
В Союзе было много трамваев. Но лучший из них - это трамвай моего детства. Вот такой. Он поэтично назывался КТМ-2/КТП-2. А выпускал его Усть-Катавский вагоностроительный завод.
Видите голубое колесо в кабине слева от водителя? Так вот. Это - тормозной штурвал!
Что-то вроде автомобильного ручника, но в трамвае. Был у водителя обычный тормоз, а было еще и вот такое колесо.
Да и черт бы с ним. Так и уехал бы КТМ-2, громыхая и лязгая, в историю. Забылся бы вместе со своей крутилкой.
Но! Последнее место в каждом вагоне - одиночное, с той стороны, где двери - в этой серии трамваев было спроектировано для кондуктора. На заводе спроектировано!
Фишка в том, что перед этим местом росла из пола железная колонка - с таким же штурвалом на конце!
Аварийное торможение: вдруг вагоновожатый в пути ангиной или подагрой заболеет? Или в запой скоропостижно уйдет, мало ли? А тут кондуктор хрясь! и затормозит. И спасет жизни трудящихся.
Но и это еще не все. Главное детское чудо и счастье было в том, что кондукторские тормозные колонки в одесских трамваях были отключены. Не знаю, почему. Но при этом не выкорчеваны, а оставлены в вагонах. Зачем - тоже без понятия.
Мы не размышляли, зачем и почему. Мы знали, что в каждом вот таком вагоне стоит тормозная колонка. И что кондукторы (которые не сидели на месте имени себя, а ходили по вагону) не имеют ничего против, чтобы дети встали за ее обалденный штурвал. Который свободно крутился. Чтобы встали - и рулили! Рулили трамваем! Или пароходом. Или самолетом. Или ракетой. Кто чем хочет!
Для полного и окончательного кайфа внизу из колонки еще торчала маленькая железная педалька. Которая нажималась ногой! Действительно нажималась!
Мы дрались за честь встать у штурвала. Мы благородно пропускали к нему без очереди девчонок. Мы тут же давали им по башке за то, что они рулили не туда, перехватывали штурвал и в последнюю секунду спасали экипаж космического корабля от столкновения с фашистским метеоритом.
Однажды осенью (когда мы в первом классе учились), с боем продравшись к колонке, я поставил между собой и штурвалом одноклассницу.
Она деликатно, по-девчоночьи, рулила. Я охранял отвоеванное для нее от поползновений разбитых в пух и прах врагов место у штурвала. Одноклассницу звали Иля.
Моя победа над хнычущими противниками была так велика, бесспорна и эпична, что я не мог не влюбиться в Ильку за это. Через пару дней я объяснился ей в любви. И аж до самого Нового года любил без задних ног.
А когда пришел с зимних каникул - ее уже не было!
Наша учительница сказала, что они переехали. И что Ильку перевели в другую школу. А в какую - она не знает.
Представляете катастрофу? Смысл всей моей жизни - девочку с нежным именем Иля, таким же нежным, очень бледным личиком, перечеркнутым голубоватыми жилками, с трогательными косичками - у меня отнял неумолимый Фатум.
Я поклялся, что верну свою любовь. Сел за телефон, взял телефонный справочник и стал обзванивать по очереди все школы Одессы.
Представьте на секунду, что вы - секретарь. Снимаете трубку и слышите писклявый детский голосок: "Алло, это говорит директор двадцать девятой школы (назвать номер не своей школы мне даже в голову не пришло). Скажите, пожалуйста, у вас в первом классе учится Илина Бортман?"
Как бы вы поступили на месте секретаря?
Тогда был Советский Союз. И все секретарши поступили одинаково. Все! Странно булькая в трубку (мое исполненное тихой скорби по безвременной утрате любимой достоинство подсказывало, что они пытаются унять сочувственные слезы), секретарши лезли в свои амбарные книги и смотрели. Никто не отказал. Никто. В Союзе люди были людьми и отказывать ребенку просто так, чтобы лишний раз поговниться, было не принято.
Она нашлась в школе номер сто двадцать два.
Я (сам! в первом классе! нынешних родителей разбил бы паралич и ишиас, узнай они о таком) сел в этот же 28-ой трамвай - может быть, именно тот, что на снимке. Приехал к Водному институту под сто двадцать вторую школу. И стал ждать мою любовь.
Ждал я ее минут десять - пятнадцать. Мимо ходили школьники. Я стоял дурак дураком. И злился. Я когда-то завоевал для нее штурвал и возможность рулить этим миром. А она... она даже не предупредила, что переезжает. Даже не дала нашей учительнице новый адрес - для меня. Ей на меня наплевать.
Иля увидела меня первой. Когда она подбежала, радостно улыбаясь, я сказал: "Ну и катись себе, дура. Уехала - и плевать. Прощай".
Сел на 28-ой трамвай. Может быть, вот этот самый. Что на снимке. И поехал домой.
С тех пор я никогда не видел Илю. И сколько ни катался на трамваях, никогда не рулил тормозным штурвалом. Смысл?
В самом начале восьмидесятых последние трамваи КТМ-2 пошли на слом. Еще раньше уничтожили Одессу. А там добрались и до Советского Союза.
Сейчас в трамваях не поставят штурвал. И ни за какие коврижки не дадут рулить неэлитарным детям. Да и как ни крути руль, в ту страну уже не вернуться. А в эту - на хрен не сдалось.
