"Дневники" Мессинга. Дальше - больше: встречи с шаманами и буддистами, опыт ЛСД (дважды).
Вдогонку предшествующему посту .
«Дневники» Мессинга - полная профанация и бесстыдное спекулирование на ожиданиях заурядного читателя. Пиздёж, даже не старающийся быть правдоподобным - тут все, что хочешь, и телекинез (в духе Нинель Кулагиной), левитация, опыты с транскраниальной магнитной стимуляцией, встречи с шаманами и знахарями, целительство. Вот чего не было к удивлению, так это общение Мессинга с НЛО и пришельцами. Видимо, если бы книга была выпущена в 90-х они бы там были, но в 2016-м про НЛО стало не очень модно. А вот сейчас, в 2021 тема с НЛО снова на мази...
Возвращаясь к цитатам из «дневников»:
Понравилось про человеческий муравейник:
5 июня 1920
(...) Что я значу без моих способностей? Да, я не просил Создателя наделить меня странными, подчас пугающими талантами, но смирись уж, Велвеле. И кем же ты станешь, когда вдруг лишишься силы? Одним из мириада созданий, копошащихся в варшавском муравейнике?
Помню, однажды в деревне я перевернул старую, полуистлевшую колоду, а под ней кишели мураши. Они бегали, суетились, таскали яйца. Я тогда еще подумал, что это здорово похоже на городскую сутолоку.
Так как, Велвеле, готов ли ты стать в строй безвестных и безымянных граждан, стать интегральной единицей «народных масс»? Пока сила с тобой, Велвеле, ты - единственный на свете.
«Встреча» с амазонским индейским шаманом:
7 сентября 1925, Рио-де-Жанейро
(...) На полпути к Манаусу самолет сделал посадку на крошечном поле посреди сельвы, как здесь называют джунгли. Пока летчики катили бочки с бензином и перекачивали его в баки, из зарослей показались трое настоящих индейцев - голые, в одних повязках, с перьями в волосах, они казались не отторгаемой частью леса. Двое дикарей были молоды и поддерживали третьего, старого и безразличного ко всему.
Увидев меня, старик встрепенулся и велел своим провожатым подвести себя к бледнолицым. Скользнув взглядом по Леону, он вперился в меня черными и зоркими глазами.
- Я видеть большая сила, - прошамкал он. - Очень-очень большая. Она исходить от тебя, как свет от костра в ночи. Не трать ее на зло, бледнолицый…
- Не буду, - пообещал я.
Встреча с буддийским ламой:
5 сентября 1931 года, Париж
(...)
После двухчасового перерыва часть опытов была повторена. При этом я подвергался длительному воздействию гостя института - ламы Норбу Римпоче, настоятеля буддистского монастыря, что в Тибете.
Около часа его высокопреподобие ходил вокруг, осеняя меня руками, касаясь пальцами моей головы и бормоча странные молитвы, которые буддисты зовут мантрами. По уверениям ламы, тем самым мои душа и разум «выйдут за пределы черепа, объемля вселенную и познавая семь счастливых драгоценностей…». От ламы исходила большая психическая сила, и я видел, как Норбу Римпоче кивал одобрительно, шаря в воздухе вокруг моей головы и бормоча, как перевел толмач: «Очень хорошая аура, светлая…»
Пара музыкантов, прибывших с ламой, молчаливых и диковатых, сидели в углу, прямо на ковре, и тихонько наигрывали - один на дудке и крошечном барабанчике, а другой меланхолично ударял маленькими металлическими тарелочками, звон которых не гас целыми минутами.
С жаровни - еще одного инструмента ламы - тянуло ароматным дымком, и я, постепенно цепенея, впал в транс. Может, то состояние, которое я испытывал, будет неверно называть трансом, но других слов не подберу.
Я и был и не был одновременно, ощущая очень странное, скорее неприятное чувство нервного взрыва. Я будто бы покинул телесную оболочку и моя душа заполнила весь мир - я видел свое тело, бритоголовых музыкантов в оранжевых накидках, сухонького ламу в смешной шапке с гребнем, профессора Ости.
Я видел весь Париж, одновременно зрением человека, гуляющего по бульварам, и с птичьего полета. Я видел весь мир, я мог греть руки, катая в ладонях далекую звезду, и отряхивать с волос туманность.
Я все понимал, вот только перевести открывшиеся мне истины на человеческий язык не получалось - речь не могла вместить их. Это было все равно что описать радугу, пользуясь черным и белым цветами.
Я все мог - и ничего не хотел, как пресытившееся божество. Для меня не существовало тайн и загадок, я видел прошлое и будущее - как мои далекие предки изгоняли саблезубого тигра из пещеры, как египтяне складывали великую пирамиду, как неустрашимые викинги подплывали к берегу и весело скалились в предвкушении разбоя, как бесшумно гремели пушки под Аустерлицем. Как в дыму и пламени сойдутся сотни танков близ какой-то русской деревушки, как взлетит громадная ракета, как медленно и грозно восклубится «гриб» чудовищного взрыва.
Я был везде и нигде, легким усилием мысли материализуясь там и тогда, где и когда хотел. Трудно сказать, сколько прошло времени. Мне показалось, что минула вечность, пока я не «сдулся», не вернулся в крошечное человеческое тело.
Очнувшись, я узнал, что минуло всего пятнадцать минут. Марсель Ости был бледен, у него по щеке текла кровь. Профессор, запинаясь, объяснил, что, пока я лежал как мертвый, многие предметы приходили в движение - стулья, книги, приборы. Один из стеклянных колпаков разбился, с силою ударившись о стену, и осколком порезало щеку Марселю.
И только один лама был доволен - он ласково щурился, кивал мне одобрительно и прищелкивал языком: «Большая сила! Очень большая!»
:-)))) И вот здесь меня снова накрыло ощущением наглого «пиздежа»:
Говоря про наблюдал «как египтяне складывали великую пирамиду» здесь «литературному обработчику» нужно было быть особенно осторожным, потому что мало какая тема имеет столько противоречивых толков и спекуляций. Навскидку, цитата из Успенского, 9 глава книги «Новая Модель Вселенной»:
«Сфинкс, который построен, по-видимому, одновременно с пирамидами или еще раньше, справедливо считается доисторическим памятником. Что это значит? Это значит, что за несколько тысяч лет до нашей эры народ или народы, известные нам под именем «древних египтян», обнаружили в долине Нила пирамиды и сфинкса, наполовину погребенные песком; их смысл и значение казались египтянам непостижимыми. Сфинкс глядел на восток; поэтому его назвали «Хармакути», или «солнце на горизонте». Гораздо позже царь, которому приписывается имя Хеопса (у египтологов есть для него совершенно другое имя), восстановил одну из пирамид и сделал из нее для себя усыпальницу, или мавзолей. Более того, надписи, высеченные на поверхности этой пирамиды, описывают деяния царя в хвалебных и преувеличенных тонах; при этом «восстановление» было названо, разумеется, «строительством». Эти надписи и ввели в заблуждение Геродота, который принял их за точные исторические данные.
Однако реставрация пирамид не была их строительством.»
А на «сладкое», Мессинг описывает свой ЛСД опыт (дважды), причем по описаниям «видений» прошлого он смахивает больше на ДМТ или псилоцибиновый трипы:
1 ноября 1941 года, Новосибирск (см. также Документ 33 в издании 2016)
Профессор И. Металин, соратник академика Орбели, задумал поставить интересный эксперимент по «расширению сознания». Как и я, профессор находился в Новосибирске, здесь же он собрал целую группу ученых, задумавших изучить мой «феномен». Я рассказал им о встрече с ламой Норбу Римпоче. Они сильно заинтересовались, а Металин проворчал, что «эти тибетские штучки» легко объяснимы, и предложил принять дозу не столь давно синтезированного вещества под названием ЛСД. Как я понял, это некое производное спорыньи. Оно помогает «открыть дверь» в подсознание, хотя и бывают случаи деперсонализации. Короче говоря, прием ЛСД должен был поспособствовать «расширению сознания», опыт которого я уже имел.
Происходило все просто, хотя обставлено было с умом - профессор Металин объяснил, что ЛСД позволяет переживать очень сильные эмоции, и тут все зависит не только от человека, но и от окружающей обстановки. Если она мрачная, заставляет нервничать, то и переживания окажутся негативными, как в кошмаре.
Я сел в кресло, стоявшее посреди большой комнаты. Медсестра подала мне препарат - это был кусочек сахара, который почти впитал прозрачную каплю ЛСД. Я рассосал сахарок, не замечая постороннего вкуса, и ощутил легкое головокружение. Оно быстро прошло, зато началось нечто невероятное - я стал усиленно воспринимать цвета: синие занавески буквально горели сапфирным пламенем, а от белых стен веяло холодом, будто от первого снега.
Потом и вовсе началась фантасмагория: по стенам словно рябь прошла, пол «задышал», потолок «поплыл», а перед глазами закружились чрезвычайно сложные, многоцветные узоры. Они сплетались и расплетались даже тогда, когда я зажмурился. Крик птицы, донесшийся с улицы, я воспринял как оптический образ - черные зигзаги, а тихо наигрывавшая музыка рождала то россыпь цветных полупрозрачных шаров, мягко опадавших вниз, то плавно вращавшихся кристаллов, отблескивавших гранями. И только тут я, каким-то краем сознания, вспомнил о строгом наказе Металина: сопротивляться психоиллюзиям, подавлять их, в надежде вызвать нетипичный ответ моего сознания. Подавить разгул цвета и эффект «плавучих» поверхностей мне удалось легко, я почти не напрягался. Оглянувшись, я увидел всю ту же комнату и был разочарован. И это все?
Разочарование мое длилось недолго. Сердце билось ровно и спокойно, я не испытывал ни малейших болезненных или просто неприятных ощущений, но в комнате стала сгущаться тьма, и в этой тьме смутно проглядывали серые пятна, шатучие тени, постепенно светлеющие, набирающие цвета и оттенки. Это было похоже на мои «сеансы» ясновидения, когда мне как будто кто-то показывал фильм «про будущее».
Но увидел я прошлое.
Сначала, правда, я не понял, что именно мне открыло сознание. Ведь картины грядущего, зрителем которых я изредка становился, были часто смутны, как воспоминания, расплывчаты, словно через запотевшее стекло. Лишь иногда словно чья-то незримая рука протирала «окно», и видение делалось четким - проглядывали лица, города, поля сражений. Но то, на что я смотрел теперь, было ясным - никакой размытости. Я видел стены древнего города, сложенные из сырцового, обожженного на солнце кирпича: башни с зубцами отливали желтым глинистым цветом. Поверх зубчатых стен выбивалась пышная глянцевая зелень - перистые листья пальм и кроны неизвестных мне деревьев. А вокруг волнами расходились пески с редкими кустиками и купами деревьев там, где тянулась череда мелких озерков - усохшее русло. Крепость брали штурмом - из пустыни накатывали колесницы, копотя рыжей пылью, и полуголые лучники слали и слали стрелы поверх стен, обрушивая железный дождь на защитников города. А ворота атаковали сложные осадные орудия. Оборонцы давали сдачи - камни так и сыпались на штурмующих, тяжелые копья, пущенные со стен, просаживали насквозь загорелые тела в одних набедренных повязках.
Тут картинка размылась, что-то замелькало, какие-то цветные пятна, словно пленку перематывали, и мне вновь открылся незнакомый мир. Уже не пустыня стелилась «на экране», а степь: высокие травы, уже начавшие буреть под солнцем, волновались как зеленое море, клонясь под ветром широкими разливами. Вдали брело огромное стадо животных, кажется буйволов. Или бизонов. Или туров. Но на травоядных я глянул мельком, поскольку моим вниманием завладели люди - они жили на границе степи и гор. Степь кормила смелых охотников, а скалистые склоны давали приют, отворяя зияния пещер. Да, я наблюдал за жизнью каменного века. Вот только ни одного косматого, грязного здоровяка, обмотанного куском шкуры, я не заметил - бороды охотников были аккуратно подрезаны, а длинные волосы собраны в «хвосты» или заплетены в косы. Одеты мои предки были в штаны и рубахи из тонко выделанной, отскобленной добела кожи, расшитые речным жемчугом, кусочками янтаря и каких-то красивых камешков, вроде бирюзы. Они сжимали в мускулистых руках копья, смеялись, переговаривались, кивая на степь, где над колоссальным стадом колыхался жар, исходивший от мириадов туш. Вход в пещеру был заложен огромными камнями, а скала вокруг пестрела разноцветными рисунками-оберегами. Вот из пещеры вышла девушка с копной выгоревших на солнце волос, стянутых на лбу кожаной тесемкой. Одежду ее составляла не слишком длинная юбка из замши и что-то вроде пелеринки из роскошных перьев. Один из охотников резко обернулся, словно на зов, и его мужественное, посеченное шрамами лицо осветилось радостной улыбкой…
И снова все поглотила тьма, и опять протаяла светом. Я увидел людей в тогах. Они расхаживали в портиках, то выходя на свет, то пропадая в зыбкой тени, обходя прекрасные статуи и переговариваясь. Справа высились колонны огромного храма, слева тянулась улица, вымощенная каменными плитами, а в просвете между многоэтажками открывался знакомый Колизей, но куда более величественный - облицованный светлым камнем, с изваяниями в каждой из ниш. Толпы народа шагали по улице, а важного толстяка-сенатора в тоге с широким красным подбоем тащили на носилках восемь чернокожих рабов… «Рим…» - прохрипел я, задыхаясь, и тьма рассеялась.
Я снова оказался в той же комнате, потрясенный и подавленный. Металин показался по первому же моему зову. Я изложил ему виденное, и ученые - комната незаметно заполнилась народом - сцепились в споре, сути которого я не понял. Профессор предположил, что если это были не галлюцинации, то у меня открылась так называемая «память поколений». Ну, то, что мне удалось «повидаться» со своими предками, я и так понял - почувствовал. Досадно, что окошко в прошлое приоткрылось так ненадолго…»
Второй раз 27 января 1942 года, Новосибирск (см. Документ 34)
Одновременно с нею или порознь экспериментаторы применяли вещества с мудреными названиями. Я запомнил только одно - ЛСД-25. Метод был отработан еще в 30-х годах, и данный препарат должен был расщепить сознание и подсознание, после чего уже другими препаратами, вроде холинестеразы (запомнил же…), обеспечивалось интенсивное мышление.
Но лично я хотел лишь одного - вернуться памятью в далекое прошлое. Я очень хотел еще раз увидеть тех древних охотников на мамонтов, кусочек памяти о которых засел у меня где-то на глубине инстинктов. Они мне запомнились, я ощущал с ними родство. Сложно объяснить.
Металин согласился попробовать «один разочек».
Меня поместили в изолированную камеру, подключили энцефалограф и заперли, чтобы ничего из внешнего мира не мешало опыту. Я храбро принял препарат, началась стимуляция…
И хотение мое сбылось! Я увидел все тот же горный кряж, источенный пещерами, и ту девушку, которой улыбался древний воин. Только теперь она улыбалась мне! Ну, не мне, конечно, а тому охотнику, воспоминание которого передалось мне через сотню поколений. Она ему улыбалась и правой рукой охватывала выпуклый живот, будучи на седьмом месяце, наверное.
А племя росло - уже не одна, а целых три пещеры были заселены, подходы к ним защищались огромными камнями, между которых торчали врытые в землю заостренные бревна. Взрослые женщины разделывали тушу огромнейшего пещерного медведя, а на его шкуре, расстеленной на камнях, резвились голые ребятишки. Да и в самой пещере было на диво уютно: на полу мохнатые шкуры, перегородки из шестов и плетеных циновок, стены изрисованы узорами или картинами на темы войны и охоты.
Тусклые поначалу образы обретали яркость и звучание, теснились, сливались или набегали один на другой, повторялись снова и снова, мелькали или складывались в целостную картину. Вся та же девушка предстала уже молодой матерью в юбочке из мехов, а ее сын бегал голышом, смешно переваливаясь, но уже с игрушечным копьем: привыкай, малыш!
Потом я видел, как бойцы-мужчины вязали плоты и целая экспедиция отправилась вверх по большой реке, далеко на север - за бивнями мамонтов. Я понял так, что вовсе не камень был главным материалом в ту пору, а мамонтовая кость. Из нее и рыболовный крючок сладишь, и иглу, и все что хочешь. Я понятия не имею, как древним охотникам удавалось выпрямлять изогнутые бивни мамонтов, но они это делали! Правда, охоты на мамонтов я не видел - мои предки набрели на кладбище этих мохнатых слонов и отрубали от объеденных скелетов тяжеленные бивни, грузили на плоты и сплавлялись вниз по течению.
Потом у меня пошли мыслеформы-обрывки. Вот несколько мамонтов, покрытых длинной рыже-бурой шерстью, степенно шагают по северной степи, а вдали мерцает белая полоса ледника… Желтоватый, с серыми пятнами саблезубый тигр терзает убитую буйволиху, рявкая на трупоедов. Когда саблезуб щерится, его огромные клыки вгоняют в дрожь…
Молодой, мускулистый парень в коротких меховых штанах о чем-то шепчется со скуластой девчушкой в юбке из леопардовой шкуры, а мой предок ощущает печаль - это было единственный раз, когда я ощутил эмоцию, перенесенную через бездну веков. Быть может, это был тот самый малыш с копьецом, только подросший? Или мужчина, чуток памяти которого мне передался, грустил о подруге, матери юноши? Не знаю. Я понял одно: наши предки не были блохастыми, тупыми дикарями. Это были огромные, красивые люди, веселые и грозные в своей ярости. Я понял и другое: если человек и переменился за минувшие века, то не в лучшую сторону…
Дня три после этого «путешествия во времени» я отдыхал, а потом Металин познакомил меня с настоящим знахарем, старичком-таежником.
«Обработчик» несколько увлекся, потому что стилистически текст походит на нечто плоско-поверхностное и пафосное, псевдо-мистическое, напоминающее манеру русских переводов книг Кастанеды (где, вероятно, только первые тома еще можно отнести к оригинальным авторским, а остальные псевдо-поделки «в духе» как серия ОШО)
... вспомнился финал еще одной поделки - серии книг, написанных и выпущенных дельцами в 90-х годах по следам показа сериала «Твин Пикс»:
Весь окружающий мир замер. Не трепетало пламя костра, не шевелились ветви деревьев, тень летящей совы замерла на неподвижной траве. Ветер тоже замер, словно на картине. Дэйл Купер пытался крикнуть, шепнуть, двинуть рукой и понял, что парализован. Ни единого звука не доходило из оцепеневшего мира до него, и Дэйл подумал:
- Я мертв, я в аду, - потом, - я сошел с ума, - потом, - время остановилось.
Затем Купер сообразил, что в таком случае мысль его тоже должна остановиться. Решил проверить - повторил в уме загадочную четвертую эклогу Вергилия. - Быть может, со всем миром происходит то же самое?
Но Дэйлу Куперу не было, у кого спросить. Вдруг слеза покатилась по щеке специального агента, и он коротко вскрикнул. Весь мир ожил. Пламя костра зашевелилось у его ног, яркие искры взлетали к небу.
- Майор Таундеш, майор Таундеш! - закричал Дэйл Купер, - вы хотели рассказать мне о белом вигваме.
Голос великана прозвучал над самой головой Дэйла Купера:
- Вот теперь ты узнал всю правду. Ты знаешь, как все произошло и теперь ты свободен. Тебя попытаются запутать. Но если ты будешь чист душой - пройдешь через все испытания. Прощай!
Дэйл Купер поднял голову и увидел, как медленно растворяется в ночном небе голубоватое облако.
:-))