Отчество
(Продолжение)
Иван Петрович оказался дядькой весёлым и добродушным, играл на баяне, пел песни и даже пытался танцевать, будучи выпимши. Он легко подружился с ним и Вовкой, к тому же ему из Красноярска доставили на самоходке инвалидку, положенную ему как инвалиду войны. Какой-никакой, а всё ж автомобиль, не мотоцикл, как у соседей Чупровых. Соседи Чупровы были людьми вольными и косо поглядывали на ссыльных, шибко умных и проворных; вон две хохлушки-бендеровки на глазах у всего посёлка нагло увели женатых мужиков у русских баб с детьми на руках. Да ещё каких мужиков! Один учитель математики, другой главбух леспромхоза - интеллигенция! И работа у них не бей лежачего - одна в школе шпрехает, другая в конторе сидит бумажки перекладывает, в то время как честные люди на шпалзаводе да на лесоповале вкалывают. А третья-то, третья! та, что с двумя приблудками прибыла. Так она дома сидит, не работает, мужика, приехавшего с северов, захапала. А приблудки её вон какими блядями вымахали, все парни вокруг них увиваются. Анна Васильевна как-то обмолвилась, что Анне Лечко больше всех досталось на всех этих этапах и пересылках. Из чего он заключил, что Анна Васильевна что-то знает об его отце, но не расскажет ему никогда. Тогда он подговорил Санька выведать у своей мамки, кто был его отец.
А Санёк некстати на всё лето угодил в больницу - катался на взрослом велосипеде под рамой, поскольку мелкий был, педалей не доставал, разогнался с горы и влетел в лес, да так и остался в нём лежать. Под вой и плач Анны Васильевны повезли его в Казачинск, потом в Красноярск, а в это время Терешкова с Быковским в космос полетели.
В конце июля, после покоса, мама и Иван Петрович решили переехать в Раздольный, подальше от обиженной бывшей жены. Тамошний маленький леспромхоз, в глазах начальства не имевший значения, не имел и школы, была только началка, куда Вовку и определили, а его, пятиклассника, мать с облегчением отдала в интернат. То, что мать относилась к нему холодно, он привык, но оказаться в интернате он никак не ожидал. Было тоскливо. Холодно и тоскливо. Он стал писаться по ночам.
Персонал интерната был толерантен ко всем нехорошим склонностям их воспитанников; курение, алкоголь, драки, воровство -- были явлениями обыденными, привычными, но тот, кто писался по ночам, автоматически становился вне закона, неприкасаемым. Мужеподобная воспитательница отвезла его к матери в Раздольный. Мать приняла его хмуро, нехорошо, хотя жили они с Иваном Петровичем и Вовкой дружно и весело, можно сказать, припеваючи - Иван Петрович часто доставал баян и пел. Жили они в новом просторном доме, по сравнению с которым их прежнее жильё представало убогим, тёмным чуланом, холодным и тесным. В этом новом доме для него даже нашлась отдельная комната, где он тихо сидел, стараясь не попадаться лишний раз матери на глаза. Он чувствовал себя виноватым перед ней - так опозориться в интернате! Иван Петрович, добрая душа, относился к нему в высшей степени хорошо, но в отношения своей жены к её старшему сыну не вмешивался. И мать нашла решение: она съездила к Анне Васильевне и договорилась, что он будет жить у неё и ходить в школу в тот же класс, с которым учился прежде.
Больше всех его возвращению обрадовался Санёк; и в первый же вечер он рассказал ему про Нью Йорк и его небоскрёбы.
- А зачем они небо скребут? - спросил удивлённо Санёк, и он зашёлся в смехе, давно так не хохотал. Санёк, сообразив, что что-то не так он понял про небоскрёбы Ниёрка, на всякий случай тоже захохотал.
- Санёк, ты спрашивал свою мать, кто мой отец?
- Спрашивал.
- И что?
- Страшный человек!
- Что - страшный человек?
- Мама сказала, что отец твой был страшный человек.
- А кто он, кем он был, как его звали, откуда он и где теперь? - Санёк и не спрашивал.
Так началась его жизнь у Анны Васильевны. С Саньком было гораздо веселей, чем дома с Вовкой, Анна Васильевна не шпыняла его, как мать, недовольным взглядом; школа, к которой он привык, да и сам поселок являлись для него привычной средой обитания, где не надо держать круговую оборону и быть в постоянной боевой готовности. Кошмар интерната длился не больше месяца, но ему хватило, чтобы почувствовать себя зэком.
Гражданский муж Анны Васильевны, школьный учитель математики Александр Данилович, придавал семье Анны Васильевны вид полноты и завершённости в деле семейного строительства. Но его пасынок Санёк был с ним на ножах с той поры, как был изгнан из постели мамы и туда улёгся этот дядька. Была у Александра Даниловича одна странность: выпив водки, он из школьного учителя превращался в омерзительную тварь, бросающуюся на людей. Впрочем, он быстро понял, что бросается он исключительно на Анну Васильевну и Санька, и это похоже на месть. Этот слабый человек мучительно переживал и не мог изжить чувства утраты, потери, ошибки, возникшее у него после того, как он бросил свою семью и ушёл к Анне Васильевне. Санёк этого никак не мог понять и считал своего отчима настоящим оборотнем.
Иван Петрович оказался дядькой весёлым и добродушным, играл на баяне, пел песни и даже пытался танцевать, будучи выпимши. Он легко подружился с ним и Вовкой, к тому же ему из Красноярска доставили на самоходке инвалидку, положенную ему как инвалиду войны. Какой-никакой, а всё ж автомобиль, не мотоцикл, как у соседей Чупровых. Соседи Чупровы были людьми вольными и косо поглядывали на ссыльных, шибко умных и проворных; вон две хохлушки-бендеровки на глазах у всего посёлка нагло увели женатых мужиков у русских баб с детьми на руках. Да ещё каких мужиков! Один учитель математики, другой главбух леспромхоза - интеллигенция! И работа у них не бей лежачего - одна в школе шпрехает, другая в конторе сидит бумажки перекладывает, в то время как честные люди на шпалзаводе да на лесоповале вкалывают. А третья-то, третья! та, что с двумя приблудками прибыла. Так она дома сидит, не работает, мужика, приехавшего с северов, захапала. А приблудки её вон какими блядями вымахали, все парни вокруг них увиваются. Анна Васильевна как-то обмолвилась, что Анне Лечко больше всех досталось на всех этих этапах и пересылках. Из чего он заключил, что Анна Васильевна что-то знает об его отце, но не расскажет ему никогда. Тогда он подговорил Санька выведать у своей мамки, кто был его отец.
А Санёк некстати на всё лето угодил в больницу - катался на взрослом велосипеде под рамой, поскольку мелкий был, педалей не доставал, разогнался с горы и влетел в лес, да так и остался в нём лежать. Под вой и плач Анны Васильевны повезли его в Казачинск, потом в Красноярск, а в это время Терешкова с Быковским в космос полетели.
В конце июля, после покоса, мама и Иван Петрович решили переехать в Раздольный, подальше от обиженной бывшей жены. Тамошний маленький леспромхоз, в глазах начальства не имевший значения, не имел и школы, была только началка, куда Вовку и определили, а его, пятиклассника, мать с облегчением отдала в интернат. То, что мать относилась к нему холодно, он привык, но оказаться в интернате он никак не ожидал. Было тоскливо. Холодно и тоскливо. Он стал писаться по ночам.
Персонал интерната был толерантен ко всем нехорошим склонностям их воспитанников; курение, алкоголь, драки, воровство -- были явлениями обыденными, привычными, но тот, кто писался по ночам, автоматически становился вне закона, неприкасаемым. Мужеподобная воспитательница отвезла его к матери в Раздольный. Мать приняла его хмуро, нехорошо, хотя жили они с Иваном Петровичем и Вовкой дружно и весело, можно сказать, припеваючи - Иван Петрович часто доставал баян и пел. Жили они в новом просторном доме, по сравнению с которым их прежнее жильё представало убогим, тёмным чуланом, холодным и тесным. В этом новом доме для него даже нашлась отдельная комната, где он тихо сидел, стараясь не попадаться лишний раз матери на глаза. Он чувствовал себя виноватым перед ней - так опозориться в интернате! Иван Петрович, добрая душа, относился к нему в высшей степени хорошо, но в отношения своей жены к её старшему сыну не вмешивался. И мать нашла решение: она съездила к Анне Васильевне и договорилась, что он будет жить у неё и ходить в школу в тот же класс, с которым учился прежде.
Больше всех его возвращению обрадовался Санёк; и в первый же вечер он рассказал ему про Нью Йорк и его небоскрёбы.
- А зачем они небо скребут? - спросил удивлённо Санёк, и он зашёлся в смехе, давно так не хохотал. Санёк, сообразив, что что-то не так он понял про небоскрёбы Ниёрка, на всякий случай тоже захохотал.
- Санёк, ты спрашивал свою мать, кто мой отец?
- Спрашивал.
- И что?
- Страшный человек!
- Что - страшный человек?
- Мама сказала, что отец твой был страшный человек.
- А кто он, кем он был, как его звали, откуда он и где теперь? - Санёк и не спрашивал.
Так началась его жизнь у Анны Васильевны. С Саньком было гораздо веселей, чем дома с Вовкой, Анна Васильевна не шпыняла его, как мать, недовольным взглядом; школа, к которой он привык, да и сам поселок являлись для него привычной средой обитания, где не надо держать круговую оборону и быть в постоянной боевой готовности. Кошмар интерната длился не больше месяца, но ему хватило, чтобы почувствовать себя зэком.
Гражданский муж Анны Васильевны, школьный учитель математики Александр Данилович, придавал семье Анны Васильевны вид полноты и завершённости в деле семейного строительства. Но его пасынок Санёк был с ним на ножах с той поры, как был изгнан из постели мамы и туда улёгся этот дядька. Была у Александра Даниловича одна странность: выпив водки, он из школьного учителя превращался в омерзительную тварь, бросающуюся на людей. Впрочем, он быстро понял, что бросается он исключительно на Анну Васильевну и Санька, и это похоже на месть. Этот слабый человек мучительно переживал и не мог изжить чувства утраты, потери, ошибки, возникшее у него после того, как он бросил свою семью и ушёл к Анне Васильевне. Санёк этого никак не мог понять и считал своего отчима настоящим оборотнем.