Кстати, со всеми этими событиями забыла рассказать вам о концерте Majdanek Waltz, а он был хорош. Писать много не буду, потому что получится предвзято, все-таки любовь моя к ним давняя. А вот другие музыканты, принимавшие участие, тоже внезапно доставили.
Click to view
"Говорят, в Рязани рейх под небесами" - написал один из посетителей питерского концерта. А мне вспомнился момент с предыдущего (2012) выступления в Москве, когда кто-то из поклонников в курилке выдал что-то вроде "слышал "Свастику" живьем, можно помирать спокойно". Иные композиции, кстати, не сразу узнала: все-таки, перелопатили их для озвучивания со сцены. Потеряли ли они от этого? Трудно сказать. Все-таки живой голос многое меняет. Разве только звучал он иногда слишком торопливо и немного неуверенно. И в этом есть свое очарование. Так сразу видишь поэта, который читает давно и уже выставил себе громкость по умолчанию, настроил функцию размахивания руками и так далее. И видишь тех, кто все это еще не наработал и, возможно, не наработает и в дальнейшем. И к последнему прислушиваешься внимательнее, потому что первого и так слышно.
Еще поймала себя на мысли, что под песню "Расправились орлом стальные крылья кали-юги..." (Hands Of Dust) представляю себе какого-то лауреата "Грушинского фестиваля", который внезапно про кали-югу. Сцена типа "и мы стоим, менты стоят, а он лежит", потому что сразу же представляется такая недоумевающая каэспэшная тусовка, которая - "эээ... а давай, может, про изгиб гитары желтой, а?". Больная фантазия способна, да, не в обиду автору. Хрен его знает, почему меня накрыло именно это чувство посреди готично раскрашенных женщин и парней, которых мой товарищ обозначил как "ходячий футарк". В честь того, что разрисованные-увешанные этим самым, ага.
Вообще, про разнообразие публики уже кто-то говорил. Ощутимому присутствию хипстоватой молодежи где бы то ни было уже не удивляешься. А вот люди, которые на подобные мероприятия приходят пива попить, да еще и возмущаются, что оно по 300 рублей, вызывают только вопрос: "Зачем?"
Часть вечера мое внимание было приковано к парочке очень юных людей. Совсем юных. Длинноволосый мальчик с Мьелльниром на шее и девочка в длинной юбке (ну узнаваемый типаж, короче) всю дорогу стояли обнявшись и даже на сцену не смотрели, занятые друг другом. Обернув лицо, отмеченное разными печатями и замазанное слоем штукатурки, к товарищу, чье лицо отмечено куда большим количеством всего и повреждением в виде почти отцветшего фингала, вопрошаю: "Сколько мы знакомы? Лет восемь?" "Девятый пошел", - следует ответ. И тут я задумываюсь о чем-то, трагически про... упущенном в юности по дури и еще каким-то причинам. Мы удаляемся к бару.