«The New Ethics» och Kina
В восприятии Китая существует две крайности, каждая из которых одинаково сильно деформирует представления об этой стране - архаизация и «глобализация». Истина же, как водится, посередине. Китай за полтора столетия сильнейшего влияния Запада перенял многие его достижения, причем не только технические, но и гуманитарные. Однако, страна, продолжая сохранять свою специфику, находится под влиянием сложного исторического процесса, в котором были не только классический имперский период, но и несколько десятилетий «казарменного коммунизма», недавняя бедность, бурный экономический рост и, наконец, нынешняя «новая эпоха», когда на повестку дня выходит национализм, а Запад вызывает уже не восхищение, а разочарование. Поэтому западным умом Китай не понять, аршином глобализованным не измерить. Попытка спроецировать на Китай матрицу американской «новой этики» (*) ожидаемо дает сбой.
К примеру, отсутствие гомофобии.
Держащиеся за руки или танцующие друг с другом мужчины никого не смущают - причем чаще всего это просто такие гетеросексуальные друзья, а вовсе не половые партнеры. При этом в Китае запрещены однополые браки. С одной стороны, налицо явная дискриминация. С другой - общество в целом хоть и не одобряет, но и не порицает.
Еще сложнее с неграми.
Китай не был колониальной державой и не испытывал недостатка рук для работы на плантациях. Так что завозить негров было неоткуда и незачем. Во времена Мао Пекин поддерживал борцов за права чернокожих в США, равно как и молодые африканские государства. Сегодня КНР продолжает активно сотрудничать с Африкой - ради получения доступа к ресурсам и рынкам сбыта. Побочный эффект - общины выходцев из Африки в китайских городах. С одной стороны, китайцам не в чем виниться перед неграми. С другой - проживающие в КНР африканцы вызывают у китайцев плохо скрываемое раздражение. Они считают «черные» кварталы Гуанчжоу рассадниками наркотиков, проституции, а с началом пандемии коронавируса еще и заразы, поскольку почему-то именно африканцы не носят на улицах маски и не хотят соблюдать карантинные ограничения. Популярная среди адептов «новой этики» концепция, предписывающая менять язык, чтобы изменить мышление, китайцам непонятна. Для обозначения негров употребляется термин «хэйжэнь» (дословно «черный человек»), и никакой негативной коннотации здесь нет.
Аналогичная ситуация с феминитивами.
Это на английском, когда девушку из полиции называют «полисмен», получается обидно и несправедливо, и хочется сказать «полисвумэн». А на китайском языке, где рода отсутствуют, а слово «жэнь» («человек») обозначает как мужчину, так и женщину, никаких проблем с этим нет. Единственный вопрос из широкого спектра «новой этики», действительно получивший резонанс в Китае, это права женщин. Но и тут всё не так однозначно. Традиционно отношение к женщине в Китае было снисходительным. Такова уж специфика земледельческой цивилизации - женщина не может выполнять тяжелую полевую работу наравне с мужчиной. В китайских семьях матримониальные дела обычно рассматривались в контексте товарно-денежных отношений, что отчасти сохранилось и по сей день. Издревле в Поднебесной считалось абсолютно нормальным заводить наложниц. В общем, в рамках «новой этики» все это выглядит типичным примером мизогинного патриархального общества с той лишь спецификой, что возглавляли его не белые, а желтые цисгендерные мужчины.
Упав на благодатную почву, зерна эмансипации в современном понимании этого слова дали в Китае такие всходы, которые долгое время были невообразимы в тех же США. Ключевое значение имел приход к власти Коммунистической партии (КПК) в 1949 году. Именно коммунисты запретили институт наложниц и обычай бинтовать ноги, установили минимальный возраст для вступления в брак (18 лет для женщин, 20 для мужчин) и разрешили разводы, в том числе по инициативе женщин. При коммунистах обычным делом стало получение девушками образования и работа на заводе или в конторе наравне с мужчинами. Наконец, благодаря КПК была создана Всекитайская федерация женщин, действующая с вполне феминистических позиций, а также установлена негласная «женская квота» в различных структурах, включая высшее руководство страны.
В списках китайских депутатов или чиновников до сих пор возле некоторых фамилий в скобках есть специальное указание - это женщина, или, например, уйгур или маньчжур. Особенно везет сотрудникам орготдела партии, которые занимаются подбором кадров, если вдруг появляется способная женщина из нацменьшинств. Тогда получается одним махом закрыть и «женскую» квоту, и «нацменскую». Словом, отношение к правам женщин у правящей партии Китая специфическое, но отрицать, что она защищает их - пусть и в своеобразной форме, - нельзя. Существует множество примеров того, как женщины добивались успеха в бизнесе и госуправлении. Деньгами в семьях, как правило, распоряжаются женщины. Да и от домашнего насилия в Китае страдают не только властолюбивые китайские дамы, но и их податливые и затюканные мужья. Однако впервые о насилии в китайских семьях на весь мир рассказала женщина, причем иностранка.
Если в Америке есть «эффект Вайнштейна», то в Китае впору говорить об «эффекте Ли Яна», поскольку первый скандал разразился в семье этого успешного преподавателя и популяризатора английского языка. Учитель Ли, известный своей методикой кричать изучаемые слова в полный голос, как выяснилось, кричал еще и на свою жену, гражданку США, а иногда и поколачивал ее. В 2011 году Ким Ли выложила в Сеть фотографии со следами побоев и подала на мужа в суд, что стало шоком, поскольку, в Китае не принято «выносить сор из избы». Вопреки ожиданиям скептиков суд удовлетворил жалобу женщины, предоставив ей право опеки над детьми и запретив теперь уже бывшему мужу приближаться к ней, а заодно обязав Ли Яна выплатить пострадавшей экс-супруге солидную компенсацию.
Успех американки воодушевил китайских феминисток. В 2012 году появилась радикальная «Феминистская пятерка». Чиновники смотрели на развитие радикального феминистского движения сквозь пальцы. Это были первые годы после прихода к власти Си Цзиньпина, и государство занималось более насущными проблемами - разгулом коррупции и замедлением экономики. Всё изменилось, когда «Феминистская пятерка» нарушила негласные границы политической активности в КНР - в 2015 году она устроила очередной флешмоб в дни проведения в Пекине ежегодной сессии парламента. Активисток задержали и поместили под стражу. Вскоре единомышленники «Феминистской пятерки» столкнулись с давлением властей и цензурой в интернете. Повторение акций протеста на этом фоне оказалось невозможным.
Кампания MeToo, начавшаяся спустя несколько лет, уже не выплескивалась из соцсетей на улицы. Вероятно, не только потому, что заявляемые проблемы не находят живого отклика в китайском обществе, все еще довольно консервативном и иерархичном, но и потому, что «культура отмены» не поддерживается государством. А государство в Китае нынче хочет контролировать всё или почти всё. И когда необходимо, государство с легкостью берет на вооружение и феминистическую риторику.
Так произошло в августе этого года, когда потребовалось нанести удар по корпорации «Алибаба». Совершенно типичная для китайской корпоративной этики ситуация пришлась весьма вовремя. В конце июля менеджер одной из дочерних фирм «Алибабы» по имени Ван Моувэнь организовал поездку в соседнюю провинцию на встречу с клиентом. С собой он взял свою подчиненную. Вечером состоялся ужин в честь завершения переговоров. Во время застолья его участники, как это часто бывает в Китае, злоупотребляли алкоголем и спаивали молодую сотрудницу. Девушка помнит, как клиент поцеловал ее, а потом уже ничего не помнит. Утром она проснулась в номере отеля без одежды. Девушка предположила, что была изнасилована, причем сделал это Ван Моувэнь - камеры видеонаблюдения показали, что он четыре раза входил и выходил из ее номера. По возвращении домой женщина обратилась в отдел кадров и к вышестоящему начальству с требованием предоставить ей выходной, а заодно уволить Ван Моувэня. Однако никаких мер принято не было. После этого она решила предать дело огласке и 6 августа написала анонимный пост в корпоративной сети компании. Ситуация быстро просочилась в китайские соцсети и уже через два дня вышла в топы, чему способствовала и раскрутка новости в государственных СМИ. «Алибабе» пришлось начать внутреннее расследование, жертвами которого стал целый ряд менеджеров среднего и высшего звена, так или иначе связанных со злополучным Ван Моувэнем.
Пекинские власти не стали педалировать историю, которая и так развивалась наилучшим для них образом. Секс-скандал в «Алибабе» продолжал бить и по репутации, и по управляемости компании Джека Ма, который незадолго до того позволил себе ряд критических замечаний в отношении политики партии. Центральная комиссия по проверке дисциплины лишь выступила с заявлением, в котором осуждала «отвратительные привычки злоупотребления алкоголем в частных корпорациях».
Наблюдатели увидели в этом заявлении свидетельство того, что власти пристально следят за обстановкой в гигантах частного бизнеса и используют все средства, чтобы взять их под контроль. Таким образом государство показывает, что только оно будет решать, кого «отменять», а кого нет. И, как показывает практика, «культура отмены с китайской спецификой», при которой из публичного пространства исчезают люди, запятнавшие себя критическими отзывами о политической системе КНР или другими прегрешениями, лишь набирает обороты. Однако это имеет отношение не к «новой этике», а к «новой эпохе», как в Китае уже называют период правления Си Цзиньпина.
https://profile.ru/abroad/est-li-shansy-u-amerikanskoj-novoj-etiki-zakrepitsya-v-kitae-930312
(*) Словосочетание «новая этика» в нынешнем значении придумали в России - и оно отражает российскую оптику. Для россиян эта «этика» - «новая», потому что само явление - новое для России. Для США внимание к сексуальному насилию и разного рода харассменту, чувствительность к обидам, нанесенным любым меньшинствам, особенно расовым, - явление давнее: https://ru.wikipedia.org/wiki/Новая_этика_(Россия)