Майкл Каннингем «Избранные дни», или что скрывает американская улыбка.
Это книга о смерти, с самого начала, с первых слов: «Уолт говорил, что мертвые становятся травой, но там, где похоронили Саймона, травы не было. Вместе с прочими ирландцами он лежал на другом берегу реки, где только глина, гравий и имена на камнях».
Это книга о жизни, потому что «малейший росток есть свидетельство, что смерти на деле нет», потому что смерть «гибнет сама, едва лишь появляется жизнь». И «умереть - это вовсе не то, что ты думал, но лучше». Два мира, мир живых и мир мёртвых - одно целое, не различить:
«- Сэр, правда, что мёртвые возвращаются к нам травой?
- Да, мой мальчик, они и в траве и в деревьях.
- И только?
- Нет, не только. Они повсюду вокруг нас. Они в воздухе и в воде. Они в земле и в небе. Они в наших головах и в наших сердцах.
- А в машинах?
- Ну да, и в машинах тоже, они везде».
Три сюжетно самостоятельные части романа расставлены во времени с интервалом в сто лет - конец XIX века, наши дни и «светлое» будущее, которое может нас ожидать, если мы очень постараемся. Связывает их в единое целое поэзия Уолта Уитмена, Нью-Йорк и таинственная чашка. А также мужчина, женщина и мальчик - общая для всех трёх частей структура, на которую нанизаны их сюжеты. То ли для придания дополнительной целостности роману, то ли для намёка на то, что меняются времена, но не люди, или же с какой-то иной целью, Каннингем не стал проявлять излишнюю фантазию при раздаче имён своим героям: мужчины у него Саймоны, мальчики - Лукас и Люк, женщины - Кэтрин, Кэт и Катарина. Не буду углубляться в поиски тайных смыслов романа или заниматься придумыванием своих версий того, что хотел сказать автор - остановлюсь кратко на религиозных ассоциациях, которые возникают в процессе чтения. Похожий на Бога Уитмен, сотворивший свой мир и каким-то неведомым образом назначенные медиумы, которые получают доступ к этому миру и он начинает звучать в них строками поэмы «Листья травы». Неспроста, наверное, мальчикам даны имена, созвучные имени одного из евангелистов - они тоже начинают свидетельствовать об ином мире, несут людям благую весть о нём, но люди, как чаще всего бывает, эту весть не принимают. Можно взглянуть на ситуацию с другой стороны и уже Уолта Уитмена назвать евангелистом, а его «Листья травы» - новым Евангелием Новой Религии, своеобразным Новым Заветом. Можно искать аналогии между христианской Троицей и тремя героями, придумать им соответствующие ипостаси, но лучше вернуться на грешную землю и найти ту точку опоры, с помощью которой можно отбросить второстепенное и выделить основное в романе, во всяком случае, что мне кажется основным, как читателю. И когда такая точка найдена, всё выстраивается в стройную систему и становится не столь важным совпадение авторского замысла и того, каким его творение представилось мне. В духе времени, могу заявить - покупатель читатель всегда прав.
Перейдём к точкам опоры. Как уже сказано выше, это книга о смерти и это книга о жизни. И ещё - книга о страхе. Может быть, в первую очередь о страхе. Герои романа погружены в страх, они живут в нём, постоянно стремясь избавиться от него, избежать его прикосновения, но страх вездесущ, он растворён в действительности. Сам мир стал источником страха. Только утром ещё «легко считать мир надёжным и многообещающим. Легко представить, что в нём не найдётся места ничему вредоносному и ядовитому». Но маленькое утро мимолётно и крепко зажато между громадами дня и ночи - не вырваться из этих объятий. Так и персонажи романа пытаются вырваться из объятий страха, но опасности таятся повсюду и всегда рядом самая страшная из них - смерть. С одной стороны, в смерти нет ничего страшного - ведь ты не исчезаешь, просто превращаешься во что-то другое, попадаешь в тот рай, который тебе ближе. Так, для матери Лукаса раем могла быть их ферма, но только что бы в ней никто не голодал. Для Лукаса рай - тишина, звёздное небо и трава, в которую Лукас должен превратиться после смерти. С другой стороны, смерть пугает и Лукас пытается защитить от неё Кэтрин. А смерть приходит к людям через машины. Мёртвые возвращаются, поселяются в машинах и зовут к себе. Большие машины пожирают мужчин, маленькие - женщин. Примечательна метаморфоза трёх Саймонов. Саймон из первой части съеден машиной, Саймон нашего времени преуспевающий, добропорядочный член общества, Саймон из третьей уже сам стал машиной, пусть и очень сложной. Машина съела Саймона окончательно, она стала его сущностью. И, в то же время, машина-Саймон будущего человечнее многих людей, окружающих его. Можно сказать, что через сто лет машина превратилась в человека, а человек - в машину. Эволюции машин и человека направлены в разные стороны. Взрослые сами творят действительность и, поэтому, не так чувствуют её несовершенство, как дети. И уже дети пытаются спасти взрослых, встав у пропасти во ржи. Только им не хватает сил, чтобы ловить больших дядей и тётей и они нашли более эффективный способ - убивать их. Любят, чтобы убить и убивают, потому что любят. Вся эта предыстория логичным образом приводит нас в Нью-Йорк будущего, где реализовались созревавшие тёмные потенции общества - катастрофа произошла, но даже она не изменила и не улучшила людей, осталась надежда только на радикальный выход - начать жизнь с чистого листа и на другой планете.
В какой-то степени «Избранные дни» являются романом-предупреждением. И далеко не первой в американской литературе (не говоря уже о кинематографе) книгой, в которой действие разворачивается на фоне произошедшей катастрофы или в её преддверии. Жизнерадостная американская улыбка известна всем, но склонность к апокалипсическому видению заставляет сомневаться в её искренности и зреют смутные сомнения, что за этим белозубым фасадом скрывается страх. Что если это не улыбка, а гримаса ужаса?