д.и.н. М.А.Давыдов. Статистика и идеология: часть 2
Продолжаю выкладывать работу профессора М.А. Давыдова. Сама статья очень объемная и в ЖЖ выкладывать ее всю особенного смысла нет, выйдет слишком громоздко и раздроблено, так что желающим ознакомиться со всем массивом данных(в работе очень много статистических таблиц) придется все-таки ее качать в формате pdf. Но даже отдельные части материала заслуживают прочтения, с моей точки зрения.
<...>
Проблемы урожайной статистики.
Есть три комплекса источников, которые позволяют ответить на вопрос о роли экспорта в хлебной торговле России конца XIX - начала XX вв. Прежде всего, это таможенная статистика; статистика урожайности Центрального статистического комитета МВД (дальше - ЦСК МВД) и транспортная статистика, т.е. «Сводная статистика перевозок по русским железным дорогам» и статистика речных перевозок МПС.
Я уверен, что таможенная статистика достоверна настолько, насколько может быть достоверна официальная государственная дореволюционная статистика, и поэтому в любых вариантах анализа ее данные являются четким и достаточно надежным ориентиром. Весьма репрезентативна и созданная С.Ю. Витте «Сводная статистика перевозок», тарифная статистика Министерства финансов. Статистика речных перевозок МПС, по мнению самих составителей, недоучитывала четверть перевозок по внутренним водным путям.
Для тех, кто интересуется этой темой, не секрет, что наибольшие и вполне обоснованные сомнения - в силу самой методики сбора данных - вызывает урожайная статистика МВД (статистика Министерства земледелия и земская еще менее надежны).
В 2003 г. я писал: «Урожайная статистика России - своего рода Пизанская башня отечественной исторической науки, которая, в отличие от оригинала, радует глаз не столько красотой, сколько удобством, несмотря на очевидное отклонение от нормы. Вопрос о достоверности урожайной статистики ЦСК МВД, как известно, был поставлен еще до революции, и уже тогда была хорошо известна ее сомнительность. Однако комфортность применения данного источника всегда перевешивала сомнения. «Урожай 18..-го года» (или любого иного) - солидное издание в прямом смысле слова, в своем роде мечта исследователя»6.
Не вдаваясь в детали, скажу, что погубернское сопоставление урожаев главных хлебов и их перевозок в начале ХХ в., а также и нарративные источники, убедило меня в правоте тех историков, которые не считают урожайную статистику ЦСК МВД репрезентативным источником.7 Из самых что ни на есть корыстных соображений ее респонденты, как минимум, в голодные годы определенно занижали величину урожаев. Поэтому мы вправе предположить, что в реальности вывозилась меньшая часть урожая, чем это показывают мои таблицы (см.ниже).
Тем не менее, несмотря на недостоверность данных ЦСК МВД, мы вынуждены их использовать - за неимением других столь же масштабных. Ведь исследование, охватывающее не менее 63-х губерний, должно основываться, по возможности, на однотипных источниках, обрабатываемых по единой методике, поскольку в такой работе особенно необходимы ориентиры, обладающие хотя бы относительной устойчивостью во времени и пространстве. К тому же вектор искажения урожайности известен. Как ни странно, на первый взгляд, но эту весьма тривиальную мысль в научном сообществе требуется специально объяснять, в первую очередь таким его специфическим представителям, как С.А. Нефедов, что само по себе симптоматично.
Как можно использовать подобную информацию в принципе, еще в 1899 г. показал К.Ф. Головин, попутно очертив круг предубеждений чисто психологического характера, связанных с урожайной (и не только) статистикой.
Критикуя тех, кто отвергал мнение о перепроизводстве хлеба в годы мирового аграрного кризиса, он пишет: «Статистика, говорят они, дает точные цифры для мирового урожая и для ввоза хлеба в потребляющие страны. Цифры эти неотразимо показывают, что хлеба не хватает, что, с одной стороны, рост его производства, а с другой-ввоз его в западноевропейские государства отстает от роста населения.
Не приходило в голову им одно лишь-усомниться в верности и убедительности этих цифр. А всякий раз, что точные вычисления приводят к нелепому выводу, следовало бы задаться вопросом, не вкрались ли в это вычисление две ошибки: одна-фактическая, касающаяся цифровых данных, другая-логическая, кроющаяся в оценке этих данных.
И, становясь на эту почву, мы не можем не усомниться в достоверности статистики урожаев. Допустим, что в странах, где статистика эта ведется издавна, и где аппарат для собирания сведений усовершенствован, словом-в наиболее культурных странах Западной Европы, сведения о собранных урожаев близки к истине.
Для таких стран, как Испания, Италия и балканские государства, не говоря уже о Турецкой империи, сомневаться в этом позволительно. Возможен скептицизм и по отношению к Соединенным Штатом, где, во-первых, население большинства западных хлебородных штатов очень скудно и малообразовано, а во-вторых, обнародование официальных данных об урожаях находится под прямым воздействием крупных экспортеров, часто заинтересованных в их искажении.
А что сказать о прочих американских государствах, о Канаде, где площадь засеваемых земель среди незаселенных степей Манитобы растет не по дням, а по часам,- о Чили, об Аргентине, о Мексике? Что сказать, наконец, об Индии и Австралии?
Неужели есть люди, серьезно верящие, что существует точная регистрация хлебного производства на всем пространстве Индостана, среди его полуварварского населения, или в пустынях Австралии? (полагаю, это намек на А.Ф. Фортунатова, издавшего в 1898 г. книгу «Население и хозяйство Австралии» - М.Д.)
Признаемся, наконец, что и в нашем отечестве статистика оставляет поле для сомнений, хотя бы уже в виду того, что эта статистика у нас многоглавая, и каждое ведомство имеет свои, конечно, весьма точные, но далеко не тождественные данные.
Несомненно одно-за последнюю четверть века и засеваемая площадь, и хлебный экспорт у нас выросли в очень крупных размерах. Едва достигший в конце 80-х годов 250 мил. пуд., вывоз нашего зерна за трехлетие, с 1894-96 гг., выражался цифрой, близкой к 630 мил. пуд.
Сколько бы ни говорили, что русский мужик недоедает-и понижение цен несомненно влечет за собою усиленную распродажу крестьянского зерна,-недоедание имеет свои пределы.
Если население, возросшее за 25 лет с 90 мил. душ до 130, тем не менее, вывозит почти втрое больше хлеба, нельзя не признать, что производство этого хлеба растет еще быстрее, чем населенность.
Что это именно так, видно из статистики урожаев, составляемой в министерстве земледелия. Об этой статистике мы, конечно, должны сказать тоже, что повторяли не раз по отношению ко всем официальным цифрам, так усердно собираемым нашими ведомствами: она обладает достоверностью лишь очень относительною.8
Но когда, тем не менее, она в целом ряде данных указывает на одно и тоже постоянное явление, ей можно верить, если не безусловно, то, по крайней мере, признавая в ней несомненного указателя на наличность такого явления. И вот, если взять цифры урожая за весь период с 1883 - 1898 г., нельзя не остановиться перед одним поразительным фактом. За два несомненно урожайных года-1887 и 1888 г., когда ни одна из внутренних губерний не пострадала от недорода, хлеба было собрано в Европейской России-в первом из этих годов 2.541 мил. пуд., а во втором 2.453 мил. Между тем, для двух далеко не благополучных годов-1897 и 1898, когда в целом ряде черноземных губерний обнаружился прямой недостаток в продовольствии, соответствующие цифры были 2.451 мил. п. и 2.793 мил.
Таким образом, истекший год, во время которого несколько уездов Казанской, Симбирской и Самарской губерний голодали, даже превысил по валовому сбору зерна высокоурожайный 1887 г. Это несомненно показывает, что сравниваются неодинаковые величины и что площадь посевов в настоящее время гораздо значительнее, чем десять лет назад. И если бы в истекшем году урожая был повсеместным, как в 1887 и 1888 гг., мы получили бы, вероятно около 3,5 миллиарда пудов хлеба и не знали бы, куда его девать, то есть продавали бы по тем же ценам, как в 1894 и 1895 гг., надолго загромоздив амбары всей Европы запасами на будущее время.
А кто высчитал расширение посевной площади в Аргентине, Канаде, Мексики, Австралии? Мы имеем, правда, сведения о том, сколько оттуда еженедельно вывозится зерна в Европу, каков размер плывущих грузов и так называемых «видимых запасов», но эта цифровая фантасмагория, открывающая перед нами с кажущеюся ясностью короткое поле зрения среди непроглядной темноты общего баланса хлебного дела, ничего не говорит нам о запасах невидимых, лежащих под ключом фермерских амбаров.
Итак, остается одно лишь: не доверяя мнимо точным известиям о производстве зерна в странах экспортирующих, подсчитывать цифры ввоза в страны потребления»9.
Эти строки, на мой взгляд, прекрасный пример профессионального суждения о проблемах, решаемых на массовом статистическом материале. К.Ф. Головин, человек большого и острого ума, огромных знаний и прекрасно развитого здравого смысла, хорошо показывает несуразность истовой механической веры в кажущуюся точность любых цифр, столь свойственную человечеству во все времена (эта вера сама по себе -предмет для специального изучения наукой психологией).
Головин совершенно справедливо отмечает принципиальную связь между достоверностью урожайной статистики, с одной стороны, и размерами территории той или иной страны, уровнем культурности ее населения и способами собирания информации.
И это помогает даже людям, далеким от проблем источниковедения, понять две из причин, по которым ни правительству, ни земствам не удалось сделать урожайную статистику добротным и репрезентативным источником.
Первая из них - российские просторы, вторая - методика сбора данных. Мы как-то не очень задумываемся о том, насколько в принципе сама по себе масштабна и сложна задача - наладить сбор полноценной массовой статистики, причем не в Бельгии, например, которая вся по площади практически равна одному Николаевскому уезду Самарской губернии, а в самой большой стране в мире.
И одновременно Головин объясняет, почему об основных тенденциях развития изучаемых процессов можно судить, используя и не вполне корректные данные, если известен вектор искажения: «Но когда, тем не менее, она (урожайная статистика) в целом ряде данных указывает на одно и тоже постоянное явление, ей можно верить, если не безусловно, то, по крайней мере, признавая в ней несомненного указателя на наличность такого явления». Если в неурожайный для ряда губерний год валовый сбор зерна больше, чем в высокоурожайном 1887 г., то «это несомненно показывает, что сравниваются неодинаковые величины и что площадь посевов в настоящее время гораздо значительнее, чем десять лет назад». Особо хочется отметить недоступную адептам «голодного экспорта» даже и сегодня мысль о том, что «недоедание имеет свои пределы».
Мысли Головина относятся, разумеется, не только урожайной статистике МГИ, но и к статистике МВД, и к статистике как «факту мироздания» вообще.
Здесь уместно привести следующую мысль Б.Н. Миронова: «При оценке точности данных любой статистики, в том числе сельскохозяйственной, нужно принимать во внимание, что абсолютно надежных данных не бывает в принципе. Колебания данных в разных источниках закономерны и, если они в пределах 10-20%, то они приемлемы для научного анализа. При современном учете, неизмеримо более совершенном, чем 100-200 лет назад, точных данных также не существует. Английский статистик О.Моргенштерн установил, что в США статистические данные, разрабатываемые двумя главными центрами сельскохозяйственной статистики, Бюро цензов и Министерством сельского хозяйства, в 1950-е гг. отличались друг от друга по уборочной площади основных культур от +0,6 до -24,6%, по производству - от +6,0 до -13,4%»10.
Для большинства современников недостоверность урожайной статистики, в том числе и ЦСК МВД, была такой же банальностью, как для советских людей - приписки в этой советской жизни вообще и в колхозах, в частности, только с обратным знаком. В колхозах показатели завышались, а до революции урожаи, численность поголовья скота и т.д. занижались.
Занижение урожаев статистикой МВД закономерно вытекало из самой системы сбора сведений о них. Напомню, что ЦСК МВД рассылал в волостные правления (и землевладельцам) специальные опросные листки. Путем анкетирования выяснялась площадь посевов и высота урожайности на единицу площади, а затем умножение первого показателя на второй давало величину валовых сборов культур в отдельной волости. Сумма волостных данных принималась за урожай уезда, а сумма данных по уездам - заурожай губернии.
Между тем, крестьяне, прежде всего, из «податных опасений» негативно, а нередко и агрессивно воспринимали разного рода опросы, анкетирование и т.п., которые они считали исходящими от Власти (в широком смысле слова) и которые были направлены на выяснение истинного положения дел в их хозяйстве. Вот, например, что пишут об этом агрономы области Войска Донского: «Цель обследования была более глубокой: нам хотелось выяснить, как относятся крестьяне вообще к анкетам и различным обследованиям; опыт убедил нас в том, что с этим нужно быть поосторожнее. В противном случае можно столкнуться с явлениями (!), от которых у обследователя опускаются руки и отпадает всякая охота к дальнейшим шагам в этом направлении. Темнота, невежество и предрассудки многих крестьян заставляют последних относиться с недоверием к настойчивым расспросам для выяснения тех или иных областей сельского хозяйства. Не скрою, что обследование сопряжено с громадными трудностями, благодаря косности невежества отдельных групп крестьян, но отсутствие статистических данных является громадным тормозом для продуктивного и целесообразного развития агрономической помощи населению. Массовые обследования до настоящего времени не производились и вряд ли в ближайшее время будут произведены. Причин, которые служат тормозом к такого рода начинанию, много. Главная же из них та, чтобы не породить в среде крестьян нелепых слухов и тем самым не заставить их облечься вновь в броню недоверия и боязни вообще к агрономическому персоналу. Утверждать, что везде будет именно так, а не иначе, - я не берусь, но все же в большинстве случаев, несмотря ни на какие разъяснения и объяснения, с подобными явлениями, пожалуй, встретиться придется»11.
Крестьяне не доверяли статистике во всех ее видах, что естественно - она по-прежнему ассоциировалась у них с переписями-ревизиями времен крепостного права, т.е. с податями. Напомню, что ставшая к концу XIX в. заметным явлением в жизни страны земская статистика прежде всего была статистикой оценочной - и правительству, и в первую очередь самим земствам было необходимо хотя бы приблизительно знать, сколько можно требовать с населения налогов (примерно 75% доходов земств поступало от обложения недвижимости, прежде всего земли). Земская статистика и возникла в связи с необходимостью переписать все подлежащие обложению земли в уездах и - это основное - определить их «ценность и доходность», от которых зависел размер податей.
Крестьяне, понятно, стремились платить как можно меньше, и несложно поэтому представить их отношение к людям, от мнения, т.е. от оценок, которых прямо зависела величина налогов. Очевидно, что статистика не воспринималась крестьянами как нечто, призванное облегчить им жизнь.
Соответственно, и опросные анкеты ЦСК МВД о размерах посевов и урожайности и бюджетные обследования воспринимались крестьянами (в том числе и волостными писарями, ведавшими этими анкетами) в этом же контексте. Дискуссия о способах преодоления недоверия и настороженности крестьян занимает видное место в земской статистической литературе. 12
А.А.Кауфман писал: «Читатель знает, что с 1893 г., особенно с 1900 года, земской статистике подчинены оценки земель для целей земского обложения. Это обстоятельство, конечно, повысило практическое значение статистики для земства-но повысило отнюдь не в таком направлении, какое было бы способно снискать статистике доверие и симпатии населения.
Напротив: раз собираемые статистикой данные непосредственно предназначаются для использования в целях обложения: раз, следовательно, от результатов статистики непосредственно зависит, или, во всяком случай, может зависеть, размер налоговой тягости; раз, значит, эти результаты могут быть непосредственно выгодны для одних и непосредственно убыточны для других,-отношение населения к статистике, которое прежде было, может быть, только безразличным, становится опасливым и недружелюбным, и это опасливо- недружелюбное отношение населения является одним из серьезнейших затруднений для правильного функционирования статистики.
Чтобы земская статистика. приобрела, в самом деле, доверие и сочувствие массы населения-то доверие и сочувствие, которое так облегчило бы ее работу и повысило бы достоверность ее результатов, необходимо, чтобы земская статистика приняла непосредственное участие в земской работе»13.
Кауфман считает, что «можно ослабить, но никакими стараниями нельзя совершенно устранить и стремления той или другой части лиц, числящихся в составе корреспондентов, давать сознательно неверные сведения: реже в сторону подсказываемого главным образом тщеславием и другими подобными мотивами преувеличения, чаще-в сторону преуменьшения, внушаемого, главным образом, податными опасениями. С непониманием вопросов и неумением излагать ответы, с одной стороны, с намеренно-неверными показаниями, не говоря просто, об ошибочных, с другой, придется - повторяю - считаться всегда» .
Для данной темы интересен и важен рассказ правительственного агронома Виленской губернии К.П. Рудзита, руководившего в 1913 г. обследованием единоличных хозяйств в Трокском (Тракайском - М.Д.) уезде этой губернии для землеустроительной анкеты: «Агрономы приехали... Приехали агрономы...» слышались на базаре в селении Бутриманцах голоса то в одном, то в другом месте. - Крестьяне, рассказывает К.П. Рудзит, были в большом недоумении, зачем приехали агрономы в таком большом количестве. Некоторые крестьяне выражали предположение, что по всей вероятности из-за леса, выдаваемого при переносе построек; другие же говорили: «Наша-то деревня ведь лес получила, не на счет ли податей это». Так примерно рассуждали крестьяне, когда в Трокский уезд прибыли счетчики для производства статистическо-экономического обследования хуторских хозяйств.
Впоследствии, когда счетчики выехали на места обследований, приходилось слышать боязливые вопросы в роде того, что не по той ли цене, что сейчас записывают в опросных листках, от них будут брать лошадей, а также скотину на мясо в случае войны.
Разговоры эти, однако, скоро прекратились. Дело в том, что во главе каждой партии обследователей находилось по одному правительственному агроному» 15, которые для крестьян были «едва ли не единственными людьми, которым они более или менее доверяют. Все же по отчетам крестьян и по тому раздумью, с каким давались эти ответы, нетрудно было догадаться, что в душе крестьянина кроется какое-то недоумение, не позволяющее ему уяснить самому себе: в пользу ли улучшения хозяйства или ухудшения ему следует давать ответы.
Видя подобные колебания в крестьянах, рассказывал Рудзит, было бы бесполезно сразу же приступать к делу обследования и задавать один вопрос за другим, не заручившись предварительным доверием крестьянина и не разъяснив ему цели предстоящей анкеты. Крестьянин действительно очень часто не знает в точности высеваемого им количества зерна, а если к этому прибавить еще стремление его всегда и во всем (из-за боязни увеличения податей или других соображений) уменьшить цифры, касающиеся его экономического благосостояния, то становится понятными вся медлительность и все ухищрения хуторянина при подаче ответов.
Подобное же явление наблюдается и при подсчете урожая. Здесь крестьянин первоначально начинает говорить, что плохо уродилось, затем уменьшает количество собранных копен или возов, а в конце концов уменьшает и умолот с копны или с воза. В одном случае, со слов крестьянина, выходило так, что он собрал гороха осенью менее, чем на другую весну посеял; на вопрос, где покупал семена гороха и по какой цене, он ответил, что своих семян хватило. Становилось ясным, что опять урожай заведомо преуменьшен. После этого, говорит Рудзит, начинаешь убеждать крестьянина говорить правду и не хитрить, но вряд ли можно быть убежденным, что последующие после этого ответы не будут опять преуменьшены» 16.
Ключевые слова в этом сообщении - «стремление его (крестьянина. - М.Д.) всегда и во всем (из-за боязни увеличения податей или других соображений) уменьшить цифры, касающиеся его экономического благосостояния» 17.
Уже эти мнения ясно очерчивают первый пласт проблем, связанных с проблемой репрезентативности урожайной статистики и бюджетных обследований.
После голода 1891 г. в России всерьез развернулась правительственная продовольственная помощь, Она сопровождалась списанием десятков миллионов рублей продовольственных долгов и вскоре фактически приобрела благотворительный характер. У крестьян появился, таким образом, дополнительный стимул преуменьшать размеры урожаев - они быстро поняли, что размеры этой помощи зависят от сведений о величине сборов, и отнюдь не стремились представить их в истинном свете (замечу на полях, что по времени этот процесс совпал со становлением урожайной статистики ЦСК МВД).
Председатель Темниковского уездного Комитета Красного Креста, кн. Н. Н. Енгалычев писал, в частности, на этот счет: «Неурожай 1906 года коснулся как озимой ржи, так и яровых хлебов, и особенно трав. К сожалению, сведений об урожае не удалось получить своевременно ни правительственным органам, ни земским управам. Получение более или менее точных данных действительно связано с большими трудностями, вследствие неудовлетворительной постановки у нас сельскохозяйственной статистики. К очередным уездным земским собраниям в конце сентября 1906 года были представлены весьма гадательные подсчеты о количестве хлеба и корма, необходимых для продовольствия населения и прокормления скота. Объясняется это отчасти тем, что население приучено последними годами к широкой раздаче пособий к мысли, что стоит только заявить о нужде, как помощь посыплется как из рога изобилия. Большинство крестьян-хозяев, по этим соображениям, уменьшают размеры собранного урожая в сообщаемых ими сведениях и сгущают краски, указывая на недород»18.
Во время обсуждения Государственным Советом и Государственной Думой продовольственных трудностей 1907-1908 гг. их члены обратили внимание на «чрезвычайную неполноту сведений, приводимых министерством (внутренних дел. -М.Д.) в его представлениях по испрошению продовольственных кредитов для некоторых местностей. Тем не менее, высшие государственные учреждения признали возможным кредиты эти отпустить, чтобы не поставить население в затруднительное положение ко времени посева, - но без уверенности в том, что они во всех местностях соответствуют действительной нужде. На это было в Государственном Совете мною (А.С. Ермоловым. -М.Д.) сказано, что при существующей системе собирания сведений о продовольственных потребностях и порядке ассигнования средств на их удовлетворение, МВД не имеет других способов, как основываться на донесениях и запросах с мест, несомненно, весьма часто преувеличенных, и сколько-нибудь достоверными данными располагать не может. Уже многократно Государственный
Совет оказывался в необходимости разрешать отпуск испрашиваемых кредитов (для помощи населению пострадавшим от неурожаев местностей - М.Д.) без уверенности в действительной их необходимости и не имея никакой возможности их проверить» 19.
Разумеется, я не считаю заведомо недостоверными все 100% показаний статистики ЦСК. Сомнения вызывают прежде всего данные черноземных губерний, а из них - прежде всего губерний общинных, на которые падала не только значимая часть товарного хлеба, но также подавляющая часть продовольственных долгов и недоимок (см.ниже).
В целом состояние российской сельскохозяйственной статистики было таково, что правительственные органы и до Первой Мировой войны зачастую не имели объективной картины положения на местах
В издании «Производство, перевозки и потребление хлебов России в 1909-1913 гг.» говорится: «Наибольшие возражения, по-видимому, вызывают комитетские данные (т.е. данные ЦСК МВД - М.Д.) о посевных площадях. Есть немало авторитетных статистиков, которые готовы были считать эти данные чуть ли не за случайный набор цифр и, во всяком случае, не за статистические величины, пригодные для обоснования тех или иных выводов. С противоположной стороны раздавались иногда осторожные указания на то, что по большим сравнительно совокупностям (уездам и губерниям) волостные данные дают в общем результаты, близкие к результатам экспедиционных обследований»20. Преуменьшить урожай проще всего за счет снижения размеров посевов.
И.Д. Ковальченко в монографии «Массовые источники по социально-экономической истории России периода капитализма» в общем виде так охарактеризовал проблему репрезентативности урожайной статистики: «Вопрос этот (о достоверности данных ЦСК. - М.Д.) обсуждался уже современниками. Как всегда в подобных случаях, высказывались разные мнения. Одни подвергали сомнению достоверность сведений об урожайности ЦСК. Основой для сомнений служило несовершенство методов их сбора, некомпетентность местной сельской администрации, отсутствие какой-либо системы контроля, недостаточная тщательность разработки материалов и т. д. Другие, наоборот подчеркивали положительное значение однообразия и устойчивости в методах урожайной статистики ЦСК сравнительно с приемами Министерства земледелия и земств, отмечали,
что по закону больших чисел крайние отклонения даже в пределах одного года уравновешивались. В итоге эти данные признавались достаточно надежными» .
На позиции тех «других», считавших информацию ЦСК МВД «достаточно надежной», нужно остановиться особо.
Вообще говоря, люди, обращающиеся к статистике, делятся, как мне кажется, на три категории. Одни с ее помощью хотят удовлетворить собственную любознательность, им важно и интересно на ее основе выяснить, что же было (или что происходит) на самом деле. У других задача прагматически утилитарная -им нужно доказать то, что хочется или нужно доказать, неважно по каким причинам.
Полагаю, что именно в результате осмысления первыми усилий вторых и увидела свет известная мысль о статистике как одном из видов лжи. О третьем типе пользователей я скажу ниже.
В специфических российских условиях уже с 1870-х гг. данные урожайной статистики перестали быть нейтральной, т.е. справочной статистической информацией, поскольку аграрное развитие страны из проблемы хозяйственно- экономической превратилось в проблему также и политическую.
Дело в том, что заведомо заниженная статистика урожаев - а иной она и не могла быть - как будто специально предназначалась для иллюстрации тяжелого положения крестьянства. И, соответственно, уже начиная с Янсона, она начала играть важную роль в публицистической борьбе оппозиции с правительством. Утверждения о низком уровне урожайности и потребления населения, о «недоедании», удивительным образом не имеющем «пределов», должны были демонстрировать, в числе прочих аргументов, несостоятельность царизма (в тех же целях ее использовала и советская историография).
Примеры этому найти несложно. Так, Н.Осипов замечает: «Со времен Тенгоборского принято считать, что вычисляемый урожай примерно на 10% ниже действительности; и мнение это подтверждается, между прочим, тем обстоятельством, что в некоторые годы разность между чистым сбором и вывозом хлебов, при разделении этой цифры на численность населения, давала такую потребительную норму, которая послужила даже поводом к утверждению, что в России будто бы происходит массовое недоедание (Николай-он, «Очерки нашего пореформенного хозяйства»), - мнение, к счастью, до сих пор не подтвержденное никакими прямыми и бесспорными фактами»22.
Но тут важно было произнести «слово», потому что читающей аудитории в России и не требовались никакие подтверждения тезиса, который ее устраивал.
Кстати, вот как характеризует содержащую подобные утверждения книгу Николай-она (Н.Ф. Даниэльсона), М.И. Туган-Барановский: «Эта работа долгое время считалась у нас образцом статистического искусства и знания. Но позднейшая критика обнаружила, что статистика г. Н-она, несмотря на свой более научный вид, столь же неудачна, как и статистика г. В.В. (В.П. Воронцова -М.Д.). Отличительной чертой статистических построений обоих этих авторов - и даже г. Н-она еще более, чем г. В.В.- является крайне некритическое отношение к статистическим источникам, к которым они прибегают, соединенное с весьма небрежным пользованием этими источниками. Оба они не только верят любой цифре, помещенной в официальных изданиях, как бы ни была очевидна несостоятельность этой цифры, но сплошь и рядом не вникают в имеющиеся в этих самых источниках разъяснения относительно того, что именно изображают эти цифры. Поэтому, они нередко сравнивают абсолютно несравнимое. Получаются фантастические статистические построения, дошедшие до своего апогея в трудах
профессоров Карышева и Каблукова. Ввиду этого о статистике г. Н-она лучше умолчать» .
Туган-Барановский называет имена кумиров «передовой» интеллигенции. Даниэльсон был марксистом, Воронцов и остальные - народниками, однако манера обращения их со статистикой была равно неприемлемой - она была ниже дилетантизма. М.И. в своих работах вдоволь посмеялся над их «обратившими на себя общее внимание» опусами.
Не смешно, однако, было то, что все эти люди имели большой авторитет у «передовой» читающей публики, которая глотала все, что угодно, лишь бы это было состряпано по социалистическим рецептам. Правда ей была не нужна, и критику Туган-Барановского, кстати, тоже социалиста, она пропускала мимо ушей. Подобная абсурдная ситуация сплошь и рядом проявляется и в наши дни.
В 1884 г. К.Ф. Головин, иронически оценивая стремление народнических экономистов доказать, - без учета фактора плодородия почвы - что в общинных губерниях урожайность выше, чем в подворных, писал: «Наконец, а это главное, самые цифры, на которых основан этот фактический материал, заслуживают мало доверия, так как данные, относящиеся к одной и той же губернии, но взятые из различных источников, расходятся между собою гораздо сильнее, чем цифры, получаемые одним и тем же ведомством из различных губерний.
Нельзя, в самом деле, без смеха читать глубокомысленные соображения иных исследователей, ломающих себе голову, отчего это в таком-то уезде средняя урожайность ржи на какую-нибудь десятую часть четверти ниже, чем в другом, соседнем, и объясняющих это все возможными условиями, климатическими, почвенными, культурными и даже этнографическими. А настоящее объяснение, между тем, зачастую лишь в том, что обе средние цифры урожаев попросту неверны. Смешно это кропотливое добывание выводов из сомнительных, по меньшей мере, статистических данных, и невольно оно приводит на память ироническое замечание графа Толстого, когда по поводу административной деятельности Алексея Александровича Каренина, он говорит, что на каждый запрос правительственного лица всегда получаются ответы самые точные и не допускающие сомнения. Искусственная точность всегда была идеалом бюрократии; жаль, что за последнее время ее стали добиваться и ученые исследователи»24.
В 1880-1890-х гг. народнически настроенные авторы начали осторожно проводить идею о том, что урожайная статистика ЦСК может считаться приемлемой, поскольку размеры занижения ею сборов велики не принципиально. Можно думать, что не в последнюю очередь это было связано с пропагандистским «удобством» этих цифр.
<...>
4 Давыдов М.А. Очерки аграрной истории России в конце XIX - начале XX вв. М., 2003. С.211-212
5 Нефедов С.А. О причинах Русской революции // О причинах Русской революции. М., 2010. С.42-44.
6 Давыдов М.А. Очерки аграрной истории... С.62-63
7 Давыдов М.А. Всероссийский рынок в конце XIX - начале XX вв. и железнодорожная статистика. СПб., Алетейа, 2010. С.68-73, 231-233.
8 Здесь далее в цитатах курсив принадлежит авторам, выделение жирным шрифтом - мне
9 Головин К.Ф. Наша финансовая политика и задачи будущего. 1887-1898. СПб., 1899. С. 101-104
10 Миронов Б.Н. Благосостояние населения и революции в имперской России. М., 2010. С.292
11 Отчет землеустроительной комиссии Области Войска Донского за 1913 г. Новочеркасск, 1914. С. 67, 70,
75.
12 Фирсов П.П. К вопросу об оценке земель как предмета земского обложения (Историко-критический
этюд). Херсон, 1894; Кауфман А.А. К вопросу о бюджетных исследованиях // Кауфман А.А. Сборник статей.
Община. Переселение. Статистика М., 1915; Там же. Земская статистика и статистическая методология.
13 Кауфман А.А. Агрономический персонал и его место в земском статистическом аппарате. Самара. 1916.
С.4-5.
14 Там же, С.17-18.
15 Юрьевский Б. Возрождение деревни. Пг., 1914 С. 162-163.
16 Там же. С. 164-168.
17 Там же. С. 167-168.
18 Ермолов А.С. Наши неурожаи и продовольственный вопрос СПб., 1909. Т. 1. С.378-379
19 Ермолов А.С. Наши неурожаи.... Т. 1. С. 540-541.
20 Производство, потребление и перевозки хлебов России в 1909-1913 гг. СПб., 1916. С. X.
21 Массовые источники по социально-экономической истории России периода капитализма. М., 1979. С. 251.
22 Осипов Н. К вопросу о статистике урожаев. СПб., 1901. С.20
23 Туган-Барановский М.И. Избранное. Русская фабрика в прошлом и настоящем. М., 1997. С.514-515.
24 Головин К.Ф. Разрешен ли крестьянский вопрос? // Русское обозрение 1894 г. № С.211-212
<...>
Проблемы урожайной статистики.
Есть три комплекса источников, которые позволяют ответить на вопрос о роли экспорта в хлебной торговле России конца XIX - начала XX вв. Прежде всего, это таможенная статистика; статистика урожайности Центрального статистического комитета МВД (дальше - ЦСК МВД) и транспортная статистика, т.е. «Сводная статистика перевозок по русским железным дорогам» и статистика речных перевозок МПС.
Я уверен, что таможенная статистика достоверна настолько, насколько может быть достоверна официальная государственная дореволюционная статистика, и поэтому в любых вариантах анализа ее данные являются четким и достаточно надежным ориентиром. Весьма репрезентативна и созданная С.Ю. Витте «Сводная статистика перевозок», тарифная статистика Министерства финансов. Статистика речных перевозок МПС, по мнению самих составителей, недоучитывала четверть перевозок по внутренним водным путям.
Для тех, кто интересуется этой темой, не секрет, что наибольшие и вполне обоснованные сомнения - в силу самой методики сбора данных - вызывает урожайная статистика МВД (статистика Министерства земледелия и земская еще менее надежны).
В 2003 г. я писал: «Урожайная статистика России - своего рода Пизанская башня отечественной исторической науки, которая, в отличие от оригинала, радует глаз не столько красотой, сколько удобством, несмотря на очевидное отклонение от нормы. Вопрос о достоверности урожайной статистики ЦСК МВД, как известно, был поставлен еще до революции, и уже тогда была хорошо известна ее сомнительность. Однако комфортность применения данного источника всегда перевешивала сомнения. «Урожай 18..-го года» (или любого иного) - солидное издание в прямом смысле слова, в своем роде мечта исследователя»6.
Не вдаваясь в детали, скажу, что погубернское сопоставление урожаев главных хлебов и их перевозок в начале ХХ в., а также и нарративные источники, убедило меня в правоте тех историков, которые не считают урожайную статистику ЦСК МВД репрезентативным источником.7 Из самых что ни на есть корыстных соображений ее респонденты, как минимум, в голодные годы определенно занижали величину урожаев. Поэтому мы вправе предположить, что в реальности вывозилась меньшая часть урожая, чем это показывают мои таблицы (см.ниже).
Тем не менее, несмотря на недостоверность данных ЦСК МВД, мы вынуждены их использовать - за неимением других столь же масштабных. Ведь исследование, охватывающее не менее 63-х губерний, должно основываться, по возможности, на однотипных источниках, обрабатываемых по единой методике, поскольку в такой работе особенно необходимы ориентиры, обладающие хотя бы относительной устойчивостью во времени и пространстве. К тому же вектор искажения урожайности известен. Как ни странно, на первый взгляд, но эту весьма тривиальную мысль в научном сообществе требуется специально объяснять, в первую очередь таким его специфическим представителям, как С.А. Нефедов, что само по себе симптоматично.
Как можно использовать подобную информацию в принципе, еще в 1899 г. показал К.Ф. Головин, попутно очертив круг предубеждений чисто психологического характера, связанных с урожайной (и не только) статистикой.
Критикуя тех, кто отвергал мнение о перепроизводстве хлеба в годы мирового аграрного кризиса, он пишет: «Статистика, говорят они, дает точные цифры для мирового урожая и для ввоза хлеба в потребляющие страны. Цифры эти неотразимо показывают, что хлеба не хватает, что, с одной стороны, рост его производства, а с другой-ввоз его в западноевропейские государства отстает от роста населения.
Не приходило в голову им одно лишь-усомниться в верности и убедительности этих цифр. А всякий раз, что точные вычисления приводят к нелепому выводу, следовало бы задаться вопросом, не вкрались ли в это вычисление две ошибки: одна-фактическая, касающаяся цифровых данных, другая-логическая, кроющаяся в оценке этих данных.
И, становясь на эту почву, мы не можем не усомниться в достоверности статистики урожаев. Допустим, что в странах, где статистика эта ведется издавна, и где аппарат для собирания сведений усовершенствован, словом-в наиболее культурных странах Западной Европы, сведения о собранных урожаев близки к истине.
Для таких стран, как Испания, Италия и балканские государства, не говоря уже о Турецкой империи, сомневаться в этом позволительно. Возможен скептицизм и по отношению к Соединенным Штатом, где, во-первых, население большинства западных хлебородных штатов очень скудно и малообразовано, а во-вторых, обнародование официальных данных об урожаях находится под прямым воздействием крупных экспортеров, часто заинтересованных в их искажении.
А что сказать о прочих американских государствах, о Канаде, где площадь засеваемых земель среди незаселенных степей Манитобы растет не по дням, а по часам,- о Чили, об Аргентине, о Мексике? Что сказать, наконец, об Индии и Австралии?
Неужели есть люди, серьезно верящие, что существует точная регистрация хлебного производства на всем пространстве Индостана, среди его полуварварского населения, или в пустынях Австралии? (полагаю, это намек на А.Ф. Фортунатова, издавшего в 1898 г. книгу «Население и хозяйство Австралии» - М.Д.)
Признаемся, наконец, что и в нашем отечестве статистика оставляет поле для сомнений, хотя бы уже в виду того, что эта статистика у нас многоглавая, и каждое ведомство имеет свои, конечно, весьма точные, но далеко не тождественные данные.
Несомненно одно-за последнюю четверть века и засеваемая площадь, и хлебный экспорт у нас выросли в очень крупных размерах. Едва достигший в конце 80-х годов 250 мил. пуд., вывоз нашего зерна за трехлетие, с 1894-96 гг., выражался цифрой, близкой к 630 мил. пуд.
Сколько бы ни говорили, что русский мужик недоедает-и понижение цен несомненно влечет за собою усиленную распродажу крестьянского зерна,-недоедание имеет свои пределы.
Если население, возросшее за 25 лет с 90 мил. душ до 130, тем не менее, вывозит почти втрое больше хлеба, нельзя не признать, что производство этого хлеба растет еще быстрее, чем населенность.
Что это именно так, видно из статистики урожаев, составляемой в министерстве земледелия. Об этой статистике мы, конечно, должны сказать тоже, что повторяли не раз по отношению ко всем официальным цифрам, так усердно собираемым нашими ведомствами: она обладает достоверностью лишь очень относительною.8
Но когда, тем не менее, она в целом ряде данных указывает на одно и тоже постоянное явление, ей можно верить, если не безусловно, то, по крайней мере, признавая в ней несомненного указателя на наличность такого явления. И вот, если взять цифры урожая за весь период с 1883 - 1898 г., нельзя не остановиться перед одним поразительным фактом. За два несомненно урожайных года-1887 и 1888 г., когда ни одна из внутренних губерний не пострадала от недорода, хлеба было собрано в Европейской России-в первом из этих годов 2.541 мил. пуд., а во втором 2.453 мил. Между тем, для двух далеко не благополучных годов-1897 и 1898, когда в целом ряде черноземных губерний обнаружился прямой недостаток в продовольствии, соответствующие цифры были 2.451 мил. п. и 2.793 мил.
Таким образом, истекший год, во время которого несколько уездов Казанской, Симбирской и Самарской губерний голодали, даже превысил по валовому сбору зерна высокоурожайный 1887 г. Это несомненно показывает, что сравниваются неодинаковые величины и что площадь посевов в настоящее время гораздо значительнее, чем десять лет назад. И если бы в истекшем году урожая был повсеместным, как в 1887 и 1888 гг., мы получили бы, вероятно около 3,5 миллиарда пудов хлеба и не знали бы, куда его девать, то есть продавали бы по тем же ценам, как в 1894 и 1895 гг., надолго загромоздив амбары всей Европы запасами на будущее время.
А кто высчитал расширение посевной площади в Аргентине, Канаде, Мексики, Австралии? Мы имеем, правда, сведения о том, сколько оттуда еженедельно вывозится зерна в Европу, каков размер плывущих грузов и так называемых «видимых запасов», но эта цифровая фантасмагория, открывающая перед нами с кажущеюся ясностью короткое поле зрения среди непроглядной темноты общего баланса хлебного дела, ничего не говорит нам о запасах невидимых, лежащих под ключом фермерских амбаров.
Итак, остается одно лишь: не доверяя мнимо точным известиям о производстве зерна в странах экспортирующих, подсчитывать цифры ввоза в страны потребления»9.
Эти строки, на мой взгляд, прекрасный пример профессионального суждения о проблемах, решаемых на массовом статистическом материале. К.Ф. Головин, человек большого и острого ума, огромных знаний и прекрасно развитого здравого смысла, хорошо показывает несуразность истовой механической веры в кажущуюся точность любых цифр, столь свойственную человечеству во все времена (эта вера сама по себе -предмет для специального изучения наукой психологией).
Головин совершенно справедливо отмечает принципиальную связь между достоверностью урожайной статистики, с одной стороны, и размерами территории той или иной страны, уровнем культурности ее населения и способами собирания информации.
И это помогает даже людям, далеким от проблем источниковедения, понять две из причин, по которым ни правительству, ни земствам не удалось сделать урожайную статистику добротным и репрезентативным источником.
Первая из них - российские просторы, вторая - методика сбора данных. Мы как-то не очень задумываемся о том, насколько в принципе сама по себе масштабна и сложна задача - наладить сбор полноценной массовой статистики, причем не в Бельгии, например, которая вся по площади практически равна одному Николаевскому уезду Самарской губернии, а в самой большой стране в мире.
И одновременно Головин объясняет, почему об основных тенденциях развития изучаемых процессов можно судить, используя и не вполне корректные данные, если известен вектор искажения: «Но когда, тем не менее, она (урожайная статистика) в целом ряде данных указывает на одно и тоже постоянное явление, ей можно верить, если не безусловно, то, по крайней мере, признавая в ней несомненного указателя на наличность такого явления». Если в неурожайный для ряда губерний год валовый сбор зерна больше, чем в высокоурожайном 1887 г., то «это несомненно показывает, что сравниваются неодинаковые величины и что площадь посевов в настоящее время гораздо значительнее, чем десять лет назад». Особо хочется отметить недоступную адептам «голодного экспорта» даже и сегодня мысль о том, что «недоедание имеет свои пределы».
Мысли Головина относятся, разумеется, не только урожайной статистике МГИ, но и к статистике МВД, и к статистике как «факту мироздания» вообще.
Здесь уместно привести следующую мысль Б.Н. Миронова: «При оценке точности данных любой статистики, в том числе сельскохозяйственной, нужно принимать во внимание, что абсолютно надежных данных не бывает в принципе. Колебания данных в разных источниках закономерны и, если они в пределах 10-20%, то они приемлемы для научного анализа. При современном учете, неизмеримо более совершенном, чем 100-200 лет назад, точных данных также не существует. Английский статистик О.Моргенштерн установил, что в США статистические данные, разрабатываемые двумя главными центрами сельскохозяйственной статистики, Бюро цензов и Министерством сельского хозяйства, в 1950-е гг. отличались друг от друга по уборочной площади основных культур от +0,6 до -24,6%, по производству - от +6,0 до -13,4%»10.
Для большинства современников недостоверность урожайной статистики, в том числе и ЦСК МВД, была такой же банальностью, как для советских людей - приписки в этой советской жизни вообще и в колхозах, в частности, только с обратным знаком. В колхозах показатели завышались, а до революции урожаи, численность поголовья скота и т.д. занижались.
Занижение урожаев статистикой МВД закономерно вытекало из самой системы сбора сведений о них. Напомню, что ЦСК МВД рассылал в волостные правления (и землевладельцам) специальные опросные листки. Путем анкетирования выяснялась площадь посевов и высота урожайности на единицу площади, а затем умножение первого показателя на второй давало величину валовых сборов культур в отдельной волости. Сумма волостных данных принималась за урожай уезда, а сумма данных по уездам - заурожай губернии.
Между тем, крестьяне, прежде всего, из «податных опасений» негативно, а нередко и агрессивно воспринимали разного рода опросы, анкетирование и т.п., которые они считали исходящими от Власти (в широком смысле слова) и которые были направлены на выяснение истинного положения дел в их хозяйстве. Вот, например, что пишут об этом агрономы области Войска Донского: «Цель обследования была более глубокой: нам хотелось выяснить, как относятся крестьяне вообще к анкетам и различным обследованиям; опыт убедил нас в том, что с этим нужно быть поосторожнее. В противном случае можно столкнуться с явлениями (!), от которых у обследователя опускаются руки и отпадает всякая охота к дальнейшим шагам в этом направлении. Темнота, невежество и предрассудки многих крестьян заставляют последних относиться с недоверием к настойчивым расспросам для выяснения тех или иных областей сельского хозяйства. Не скрою, что обследование сопряжено с громадными трудностями, благодаря косности невежества отдельных групп крестьян, но отсутствие статистических данных является громадным тормозом для продуктивного и целесообразного развития агрономической помощи населению. Массовые обследования до настоящего времени не производились и вряд ли в ближайшее время будут произведены. Причин, которые служат тормозом к такого рода начинанию, много. Главная же из них та, чтобы не породить в среде крестьян нелепых слухов и тем самым не заставить их облечься вновь в броню недоверия и боязни вообще к агрономическому персоналу. Утверждать, что везде будет именно так, а не иначе, - я не берусь, но все же в большинстве случаев, несмотря ни на какие разъяснения и объяснения, с подобными явлениями, пожалуй, встретиться придется»11.
Крестьяне не доверяли статистике во всех ее видах, что естественно - она по-прежнему ассоциировалась у них с переписями-ревизиями времен крепостного права, т.е. с податями. Напомню, что ставшая к концу XIX в. заметным явлением в жизни страны земская статистика прежде всего была статистикой оценочной - и правительству, и в первую очередь самим земствам было необходимо хотя бы приблизительно знать, сколько можно требовать с населения налогов (примерно 75% доходов земств поступало от обложения недвижимости, прежде всего земли). Земская статистика и возникла в связи с необходимостью переписать все подлежащие обложению земли в уездах и - это основное - определить их «ценность и доходность», от которых зависел размер податей.
Крестьяне, понятно, стремились платить как можно меньше, и несложно поэтому представить их отношение к людям, от мнения, т.е. от оценок, которых прямо зависела величина налогов. Очевидно, что статистика не воспринималась крестьянами как нечто, призванное облегчить им жизнь.
Соответственно, и опросные анкеты ЦСК МВД о размерах посевов и урожайности и бюджетные обследования воспринимались крестьянами (в том числе и волостными писарями, ведавшими этими анкетами) в этом же контексте. Дискуссия о способах преодоления недоверия и настороженности крестьян занимает видное место в земской статистической литературе. 12
А.А.Кауфман писал: «Читатель знает, что с 1893 г., особенно с 1900 года, земской статистике подчинены оценки земель для целей земского обложения. Это обстоятельство, конечно, повысило практическое значение статистики для земства-но повысило отнюдь не в таком направлении, какое было бы способно снискать статистике доверие и симпатии населения.
Напротив: раз собираемые статистикой данные непосредственно предназначаются для использования в целях обложения: раз, следовательно, от результатов статистики непосредственно зависит, или, во всяком случай, может зависеть, размер налоговой тягости; раз, значит, эти результаты могут быть непосредственно выгодны для одних и непосредственно убыточны для других,-отношение населения к статистике, которое прежде было, может быть, только безразличным, становится опасливым и недружелюбным, и это опасливо- недружелюбное отношение населения является одним из серьезнейших затруднений для правильного функционирования статистики.
Чтобы земская статистика. приобрела, в самом деле, доверие и сочувствие массы населения-то доверие и сочувствие, которое так облегчило бы ее работу и повысило бы достоверность ее результатов, необходимо, чтобы земская статистика приняла непосредственное участие в земской работе»13.
Кауфман считает, что «можно ослабить, но никакими стараниями нельзя совершенно устранить и стремления той или другой части лиц, числящихся в составе корреспондентов, давать сознательно неверные сведения: реже в сторону подсказываемого главным образом тщеславием и другими подобными мотивами преувеличения, чаще-в сторону преуменьшения, внушаемого, главным образом, податными опасениями. С непониманием вопросов и неумением излагать ответы, с одной стороны, с намеренно-неверными показаниями, не говоря просто, об ошибочных, с другой, придется - повторяю - считаться всегда» .
Для данной темы интересен и важен рассказ правительственного агронома Виленской губернии К.П. Рудзита, руководившего в 1913 г. обследованием единоличных хозяйств в Трокском (Тракайском - М.Д.) уезде этой губернии для землеустроительной анкеты: «Агрономы приехали... Приехали агрономы...» слышались на базаре в селении Бутриманцах голоса то в одном, то в другом месте. - Крестьяне, рассказывает К.П. Рудзит, были в большом недоумении, зачем приехали агрономы в таком большом количестве. Некоторые крестьяне выражали предположение, что по всей вероятности из-за леса, выдаваемого при переносе построек; другие же говорили: «Наша-то деревня ведь лес получила, не на счет ли податей это». Так примерно рассуждали крестьяне, когда в Трокский уезд прибыли счетчики для производства статистическо-экономического обследования хуторских хозяйств.
Впоследствии, когда счетчики выехали на места обследований, приходилось слышать боязливые вопросы в роде того, что не по той ли цене, что сейчас записывают в опросных листках, от них будут брать лошадей, а также скотину на мясо в случае войны.
Разговоры эти, однако, скоро прекратились. Дело в том, что во главе каждой партии обследователей находилось по одному правительственному агроному» 15, которые для крестьян были «едва ли не единственными людьми, которым они более или менее доверяют. Все же по отчетам крестьян и по тому раздумью, с каким давались эти ответы, нетрудно было догадаться, что в душе крестьянина кроется какое-то недоумение, не позволяющее ему уяснить самому себе: в пользу ли улучшения хозяйства или ухудшения ему следует давать ответы.
Видя подобные колебания в крестьянах, рассказывал Рудзит, было бы бесполезно сразу же приступать к делу обследования и задавать один вопрос за другим, не заручившись предварительным доверием крестьянина и не разъяснив ему цели предстоящей анкеты. Крестьянин действительно очень часто не знает в точности высеваемого им количества зерна, а если к этому прибавить еще стремление его всегда и во всем (из-за боязни увеличения податей или других соображений) уменьшить цифры, касающиеся его экономического благосостояния, то становится понятными вся медлительность и все ухищрения хуторянина при подаче ответов.
Подобное же явление наблюдается и при подсчете урожая. Здесь крестьянин первоначально начинает говорить, что плохо уродилось, затем уменьшает количество собранных копен или возов, а в конце концов уменьшает и умолот с копны или с воза. В одном случае, со слов крестьянина, выходило так, что он собрал гороха осенью менее, чем на другую весну посеял; на вопрос, где покупал семена гороха и по какой цене, он ответил, что своих семян хватило. Становилось ясным, что опять урожай заведомо преуменьшен. После этого, говорит Рудзит, начинаешь убеждать крестьянина говорить правду и не хитрить, но вряд ли можно быть убежденным, что последующие после этого ответы не будут опять преуменьшены» 16.
Ключевые слова в этом сообщении - «стремление его (крестьянина. - М.Д.) всегда и во всем (из-за боязни увеличения податей или других соображений) уменьшить цифры, касающиеся его экономического благосостояния» 17.
Уже эти мнения ясно очерчивают первый пласт проблем, связанных с проблемой репрезентативности урожайной статистики и бюджетных обследований.
После голода 1891 г. в России всерьез развернулась правительственная продовольственная помощь, Она сопровождалась списанием десятков миллионов рублей продовольственных долгов и вскоре фактически приобрела благотворительный характер. У крестьян появился, таким образом, дополнительный стимул преуменьшать размеры урожаев - они быстро поняли, что размеры этой помощи зависят от сведений о величине сборов, и отнюдь не стремились представить их в истинном свете (замечу на полях, что по времени этот процесс совпал со становлением урожайной статистики ЦСК МВД).
Председатель Темниковского уездного Комитета Красного Креста, кн. Н. Н. Енгалычев писал, в частности, на этот счет: «Неурожай 1906 года коснулся как озимой ржи, так и яровых хлебов, и особенно трав. К сожалению, сведений об урожае не удалось получить своевременно ни правительственным органам, ни земским управам. Получение более или менее точных данных действительно связано с большими трудностями, вследствие неудовлетворительной постановки у нас сельскохозяйственной статистики. К очередным уездным земским собраниям в конце сентября 1906 года были представлены весьма гадательные подсчеты о количестве хлеба и корма, необходимых для продовольствия населения и прокормления скота. Объясняется это отчасти тем, что население приучено последними годами к широкой раздаче пособий к мысли, что стоит только заявить о нужде, как помощь посыплется как из рога изобилия. Большинство крестьян-хозяев, по этим соображениям, уменьшают размеры собранного урожая в сообщаемых ими сведениях и сгущают краски, указывая на недород»18.
Во время обсуждения Государственным Советом и Государственной Думой продовольственных трудностей 1907-1908 гг. их члены обратили внимание на «чрезвычайную неполноту сведений, приводимых министерством (внутренних дел. -М.Д.) в его представлениях по испрошению продовольственных кредитов для некоторых местностей. Тем не менее, высшие государственные учреждения признали возможным кредиты эти отпустить, чтобы не поставить население в затруднительное положение ко времени посева, - но без уверенности в том, что они во всех местностях соответствуют действительной нужде. На это было в Государственном Совете мною (А.С. Ермоловым. -М.Д.) сказано, что при существующей системе собирания сведений о продовольственных потребностях и порядке ассигнования средств на их удовлетворение, МВД не имеет других способов, как основываться на донесениях и запросах с мест, несомненно, весьма часто преувеличенных, и сколько-нибудь достоверными данными располагать не может. Уже многократно Государственный
Совет оказывался в необходимости разрешать отпуск испрашиваемых кредитов (для помощи населению пострадавшим от неурожаев местностей - М.Д.) без уверенности в действительной их необходимости и не имея никакой возможности их проверить» 19.
Разумеется, я не считаю заведомо недостоверными все 100% показаний статистики ЦСК. Сомнения вызывают прежде всего данные черноземных губерний, а из них - прежде всего губерний общинных, на которые падала не только значимая часть товарного хлеба, но также подавляющая часть продовольственных долгов и недоимок (см.ниже).
В целом состояние российской сельскохозяйственной статистики было таково, что правительственные органы и до Первой Мировой войны зачастую не имели объективной картины положения на местах
В издании «Производство, перевозки и потребление хлебов России в 1909-1913 гг.» говорится: «Наибольшие возражения, по-видимому, вызывают комитетские данные (т.е. данные ЦСК МВД - М.Д.) о посевных площадях. Есть немало авторитетных статистиков, которые готовы были считать эти данные чуть ли не за случайный набор цифр и, во всяком случае, не за статистические величины, пригодные для обоснования тех или иных выводов. С противоположной стороны раздавались иногда осторожные указания на то, что по большим сравнительно совокупностям (уездам и губерниям) волостные данные дают в общем результаты, близкие к результатам экспедиционных обследований»20. Преуменьшить урожай проще всего за счет снижения размеров посевов.
И.Д. Ковальченко в монографии «Массовые источники по социально-экономической истории России периода капитализма» в общем виде так охарактеризовал проблему репрезентативности урожайной статистики: «Вопрос этот (о достоверности данных ЦСК. - М.Д.) обсуждался уже современниками. Как всегда в подобных случаях, высказывались разные мнения. Одни подвергали сомнению достоверность сведений об урожайности ЦСК. Основой для сомнений служило несовершенство методов их сбора, некомпетентность местной сельской администрации, отсутствие какой-либо системы контроля, недостаточная тщательность разработки материалов и т. д. Другие, наоборот подчеркивали положительное значение однообразия и устойчивости в методах урожайной статистики ЦСК сравнительно с приемами Министерства земледелия и земств, отмечали,
что по закону больших чисел крайние отклонения даже в пределах одного года уравновешивались. В итоге эти данные признавались достаточно надежными» .
На позиции тех «других», считавших информацию ЦСК МВД «достаточно надежной», нужно остановиться особо.
Вообще говоря, люди, обращающиеся к статистике, делятся, как мне кажется, на три категории. Одни с ее помощью хотят удовлетворить собственную любознательность, им важно и интересно на ее основе выяснить, что же было (или что происходит) на самом деле. У других задача прагматически утилитарная -им нужно доказать то, что хочется или нужно доказать, неважно по каким причинам.
Полагаю, что именно в результате осмысления первыми усилий вторых и увидела свет известная мысль о статистике как одном из видов лжи. О третьем типе пользователей я скажу ниже.
В специфических российских условиях уже с 1870-х гг. данные урожайной статистики перестали быть нейтральной, т.е. справочной статистической информацией, поскольку аграрное развитие страны из проблемы хозяйственно- экономической превратилось в проблему также и политическую.
Дело в том, что заведомо заниженная статистика урожаев - а иной она и не могла быть - как будто специально предназначалась для иллюстрации тяжелого положения крестьянства. И, соответственно, уже начиная с Янсона, она начала играть важную роль в публицистической борьбе оппозиции с правительством. Утверждения о низком уровне урожайности и потребления населения, о «недоедании», удивительным образом не имеющем «пределов», должны были демонстрировать, в числе прочих аргументов, несостоятельность царизма (в тех же целях ее использовала и советская историография).
Примеры этому найти несложно. Так, Н.Осипов замечает: «Со времен Тенгоборского принято считать, что вычисляемый урожай примерно на 10% ниже действительности; и мнение это подтверждается, между прочим, тем обстоятельством, что в некоторые годы разность между чистым сбором и вывозом хлебов, при разделении этой цифры на численность населения, давала такую потребительную норму, которая послужила даже поводом к утверждению, что в России будто бы происходит массовое недоедание (Николай-он, «Очерки нашего пореформенного хозяйства»), - мнение, к счастью, до сих пор не подтвержденное никакими прямыми и бесспорными фактами»22.
Но тут важно было произнести «слово», потому что читающей аудитории в России и не требовались никакие подтверждения тезиса, который ее устраивал.
Кстати, вот как характеризует содержащую подобные утверждения книгу Николай-она (Н.Ф. Даниэльсона), М.И. Туган-Барановский: «Эта работа долгое время считалась у нас образцом статистического искусства и знания. Но позднейшая критика обнаружила, что статистика г. Н-она, несмотря на свой более научный вид, столь же неудачна, как и статистика г. В.В. (В.П. Воронцова -М.Д.). Отличительной чертой статистических построений обоих этих авторов - и даже г. Н-она еще более, чем г. В.В.- является крайне некритическое отношение к статистическим источникам, к которым они прибегают, соединенное с весьма небрежным пользованием этими источниками. Оба они не только верят любой цифре, помещенной в официальных изданиях, как бы ни была очевидна несостоятельность этой цифры, но сплошь и рядом не вникают в имеющиеся в этих самых источниках разъяснения относительно того, что именно изображают эти цифры. Поэтому, они нередко сравнивают абсолютно несравнимое. Получаются фантастические статистические построения, дошедшие до своего апогея в трудах
профессоров Карышева и Каблукова. Ввиду этого о статистике г. Н-она лучше умолчать» .
Туган-Барановский называет имена кумиров «передовой» интеллигенции. Даниэльсон был марксистом, Воронцов и остальные - народниками, однако манера обращения их со статистикой была равно неприемлемой - она была ниже дилетантизма. М.И. в своих работах вдоволь посмеялся над их «обратившими на себя общее внимание» опусами.
Не смешно, однако, было то, что все эти люди имели большой авторитет у «передовой» читающей публики, которая глотала все, что угодно, лишь бы это было состряпано по социалистическим рецептам. Правда ей была не нужна, и критику Туган-Барановского, кстати, тоже социалиста, она пропускала мимо ушей. Подобная абсурдная ситуация сплошь и рядом проявляется и в наши дни.
В 1884 г. К.Ф. Головин, иронически оценивая стремление народнических экономистов доказать, - без учета фактора плодородия почвы - что в общинных губерниях урожайность выше, чем в подворных, писал: «Наконец, а это главное, самые цифры, на которых основан этот фактический материал, заслуживают мало доверия, так как данные, относящиеся к одной и той же губернии, но взятые из различных источников, расходятся между собою гораздо сильнее, чем цифры, получаемые одним и тем же ведомством из различных губерний.
Нельзя, в самом деле, без смеха читать глубокомысленные соображения иных исследователей, ломающих себе голову, отчего это в таком-то уезде средняя урожайность ржи на какую-нибудь десятую часть четверти ниже, чем в другом, соседнем, и объясняющих это все возможными условиями, климатическими, почвенными, культурными и даже этнографическими. А настоящее объяснение, между тем, зачастую лишь в том, что обе средние цифры урожаев попросту неверны. Смешно это кропотливое добывание выводов из сомнительных, по меньшей мере, статистических данных, и невольно оно приводит на память ироническое замечание графа Толстого, когда по поводу административной деятельности Алексея Александровича Каренина, он говорит, что на каждый запрос правительственного лица всегда получаются ответы самые точные и не допускающие сомнения. Искусственная точность всегда была идеалом бюрократии; жаль, что за последнее время ее стали добиваться и ученые исследователи»24.
В 1880-1890-х гг. народнически настроенные авторы начали осторожно проводить идею о том, что урожайная статистика ЦСК может считаться приемлемой, поскольку размеры занижения ею сборов велики не принципиально. Можно думать, что не в последнюю очередь это было связано с пропагандистским «удобством» этих цифр.
<...>
4 Давыдов М.А. Очерки аграрной истории России в конце XIX - начале XX вв. М., 2003. С.211-212
5 Нефедов С.А. О причинах Русской революции // О причинах Русской революции. М., 2010. С.42-44.
6 Давыдов М.А. Очерки аграрной истории... С.62-63
7 Давыдов М.А. Всероссийский рынок в конце XIX - начале XX вв. и железнодорожная статистика. СПб., Алетейа, 2010. С.68-73, 231-233.
8 Здесь далее в цитатах курсив принадлежит авторам, выделение жирным шрифтом - мне
9 Головин К.Ф. Наша финансовая политика и задачи будущего. 1887-1898. СПб., 1899. С. 101-104
10 Миронов Б.Н. Благосостояние населения и революции в имперской России. М., 2010. С.292
11 Отчет землеустроительной комиссии Области Войска Донского за 1913 г. Новочеркасск, 1914. С. 67, 70,
75.
12 Фирсов П.П. К вопросу об оценке земель как предмета земского обложения (Историко-критический
этюд). Херсон, 1894; Кауфман А.А. К вопросу о бюджетных исследованиях // Кауфман А.А. Сборник статей.
Община. Переселение. Статистика М., 1915; Там же. Земская статистика и статистическая методология.
13 Кауфман А.А. Агрономический персонал и его место в земском статистическом аппарате. Самара. 1916.
С.4-5.
14 Там же, С.17-18.
15 Юрьевский Б. Возрождение деревни. Пг., 1914 С. 162-163.
16 Там же. С. 164-168.
17 Там же. С. 167-168.
18 Ермолов А.С. Наши неурожаи и продовольственный вопрос СПб., 1909. Т. 1. С.378-379
19 Ермолов А.С. Наши неурожаи.... Т. 1. С. 540-541.
20 Производство, потребление и перевозки хлебов России в 1909-1913 гг. СПб., 1916. С. X.
21 Массовые источники по социально-экономической истории России периода капитализма. М., 1979. С. 251.
22 Осипов Н. К вопросу о статистике урожаев. СПб., 1901. С.20
23 Туган-Барановский М.И. Избранное. Русская фабрика в прошлом и настоящем. М., 1997. С.514-515.
24 Головин К.Ф. Разрешен ли крестьянский вопрос? // Русское обозрение 1894 г. № С.211-212