Типовые штаты исправительно-трудовых лагерей ОГПУ от 10 ноября 1933 г.
Все сканы документов, представленные в посте, еще никогда не публиковались в сети.
Материалы отражают лихорадочное расширение и изменения штатов ИТЛ образца 1930-1931 гг. в 1933 г из-за шквального притока осужденных к лишению свободу в ходе развертывания масштабных репрессивных кампаний эпохи коллективизации и связанных с нею массовых депортаций и раскулачивания. На экстремальный прирост контингентов лишенных свободы также оказывало влияние ужесточение общеуголовного законодательства в вопросах борьбы со спекуляцией и расхищением священной "социалистической собственности" из-за катастрофического голода 1932-1933 гг.. В объяснительной записке к штатам ИТЛ отмечается, что: "практика показывает, что нередко только что утвержденный штат, уже не соответствует действительному положению." За этой изящной и скуповатой формулировкой работника ОГПУ скрывался на тот момент самый массовый и резкий приток в пенитенциарные структуры следственных и срочных заключенных за всю документируемую историю существования судебной и квази-судебной юстиции в нашей стране.
Приказ ОГПУ №00361 с объявлением типовых штатов для Исправительно-трудовых лагерей ОГПУ от 10 ноября 1933 г. (с объяснительной запиской в приложении).
Источник: ГА РФ.Ф.9401.(пока не раскрываю полный шифр).
Чтобы четче представить себе исторический контекст появления данного приказа и проиллюстрировать причины взрывного экспоненциального роста среднесписочного числа заключенных в пенитенциарной системе СССР, можно процитировать несколько уже приводившихся мной документов.
В письме инструктора Орготдела ВЦИК Миха заведующему Орготделом Н.Ф. Новикову о причинах неудовлетворительного хода сева в Еланском районе Нижне-Волжского края от 05.05.1933 говорилиось:
"Вся работа проверяется голым администрированием, поголовными обысками и арестами, сплошным исключением из колхозов без различия между кулаком и честным колхозником., подряд без разбора. Вместо нажима на кулака и приближения к себе честного колхозника-ударника, вместо классовой дифференциации, вместо массовой разъяснительной работы проводятся массовые репрессии. Вместо засыпки семян идет буквально засыпка людей, и этим прикрывают не только свое неумение работать, но вора, лодыря и кулака…Арестовывают и обыскивают все кому не лень: и члены сельсоветов, и уполномоченные, и члены штурмовых бригад, и вообще всякий комсомолец, всякий, кому не лень. А действительные виновники расхищения также не отстают, проявляют свою активность в обысках, отводя этим от себя всякие подозрения. За этот год осуждено судами в районе 12% хозяйств, 4% трудового населения, не считая раскулаченных, высланных, оштрафованных и.т.д. По подсчетам бывшего здесь пом.краевого прокурора Васильева, за год репрессировано 15% взрослого населения…" ( ГА РФ. Ф. Р-1235. Оп. 141. Д. 1521. Л. 157-152. Подлинник. Автограф; Л. 160-158. Копия.)
В письме врача Звенигородской районной больницы Киевской области П. Блонского наркому здравоохранения УССР С.И. Канторовичу о положении в районе в связи с голодом от марта 1933 г. констатировалось:
"Преступность увеличилась до невероятных размеров. Голод приводит к таким преступлениям, о каких раньше не слыхали. Я уже не говорю о знаменитом срезывании колосков. Все (не только крестьяне) сделались ворами от недоедания. Попрошайничество небывалое. "Спекулянтов", или лучше сказать "людей воздуха" (т.е. занимающихся тем же, чем занималась до недавнего времени еврейская беднота в местечках), развелось невероятное количество. Арестов производится страшно много; тюрьм не хватает: в Звенигородке на днях тоже открыли тюрьму, закрытую 8 лет назад. <…>
Суд функционирует вовсю. Немало арестованных при милиции умерло. За один 1932 г. разбежалось в разные части СССР тысяч более 10 тыс.[107] из Звенигородского района. Разрушенных построек жилых и хозяйств в Звенигородке и по селам чрезвычайно много; по улицам много пухлых, истощенных. Словом, положение не лучше, чем после нашествия… жестокого неприятеля, военной осады или стихийного бедствия." (ЦА ФСБ РФ. Ф. 2. Оп. 11. Д. 56. Л. 259-261. Заверенная копия)
Масштабный кризис в пенитенциарной системе, связанный с астрономическим приростом среднесписочного состава контингентов лишенных свободы, вынудил власти пойти на некоторое ослабление репрессий и на "разгрузку" мест лишения свободы ОГПУ, милиции и НКЮ. Так появилась знаменитая и уже цитировавшаяся мной инструкция от 8 мая 1933 г., где , в частности, отмечалось:
"Правда, из ряда областей все еще продолжают поступать требования о массовом выселении из деревни и применении острых форм репрессий. В ЦК и СНК имеются заявки на немедленное выселение из областей и краев около ста тысяч семей. В ЦК и СНК имеются сведения, из которых видно, что массовые беспорядочные аресты в деревне все еще продолжают существовать в практике наших работников. Арестовывают председатели колхозов и члены правлений колхозов. Арестовывают председатели сельсоветов и секретари ячеек. Арестовывают районные и краевые уполномоченные. Арестовывают все, кому только не лень и кто, собственно говоря, не имеет никакого права арестовывать. Не удивительно, что при таком разгуле практики арестов органы, имеющие право ареста, в том числе и органы ОГПУ, и особенно милиция, теряют чувство меры и зачастую производят аресты без всякого основания, действуя по правилу: сначала арестовать, а потом разобраться." (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 981. Л. 229-238. Подлинник. Машинописный текст с правкой И.В.Сталина.)
Цитируя классическую монографию О.В. Хлевнюка: " Массовые репрессивные меры, при помощи которых режим пытался преодолеть кризис, очень быстро приобрели огромные масштабы и вызвали последствия, еще более усугублявшие кризис. Только органами ОГПУ в 1933 г. было арестовано 505 тыс. человек по сравнению с 410 тыс. в 1932 г. [1] Кроме этого, аресты производили милиция, прокурорские работники, всевозможные уполномоченные по хлебозаготовкам и т.д. <...>. В результате массовых беспорядочных арестов в тюрьмах (домах заключения), камерах предварительного заключения и следственных изоляторах оказалось во много раз больше заключенных, чем было положено по нормам. В ряде случаев разрыв доходил до десятикратного [3]. В условиях голода и массовых эпидемий это имело катастрофические последствия. По свидетельству сотрудника центрального аппарата ОГПУ, командированного в марте 1933 г. на Украину и в Северо-Кавказский край, в тюрьмах даже крупных городов Украины (в Харькове, Киеве, Одессе) неработающие заключенные получали сто граммов хлеба в день, а работающие двести. Кроме этого, им выдавалась вода и 10 граммов круп. Больные заключенные в арестантских помещениях милиции получали 50 граммов хлеба в день. «Здоровым» не давали ничего и «они жили либо за счет передач, либо совсем голодали» (очевидно, что в основном голодали, так как получить передачу в голодной Украине было практически невозможно). «Положение на Украине таково, - делал вывод проверяющий, что не истощенных нет - все абсолютно истощены». Еще худшее положение зафиксировал московский чиновник в Северно-Кавказском крае, где к ужасам голода добавлялась прогрессирующая эпидемия сыпного тифа [4] В тюрьмах Узбекистана в начале 1933 г. в среднем ежемесячно от голода умирало до 15% заключенных. В ташкентской тюрьме в январе 1933 г. умерло 15%, а в феврале 25% заключенных [5].
О положении десятков тысяч заключенных, которые находились в милицейских камерах предварительного задержания, свидетельствовала справка Главного управления рабоче-крестьянской милиции при ОГПУ от 20 февраля 1933 г. В ней говорилось, что большинство камер были рассчитаны на 15-20 человек и на кратковременное содержание (24-48 часов). В силу этого они не имели даже элементарного оборудования - нар, кухонь, уборных и т.д. Несмотря на это, перегрузка милицейских камер достигла 200-400%, а в отдельных случаях 600-800% от нормы. Так, даже в московских камерах милиции, рассчитанных на 350 человек, на конец января 1933 г. содержалось 2341 человек. Аналогичное положение складывалось во всех краях и областях. Сроки содержания арестованных, как правило, составляли от одного до трех месяцев, а в отдельных случаях 5-6 и даже 9 месяцев. Происходило это потому, что арестованных и уже осужденных людей некуда было перевозить. Тюрьмы, лагеря и колонии были переполнены. «Перегруженность настолько велика, что милицейские камеры забиты арестованными. Нередки случаи, когда арестованные не имеют возможности ни лежать и ни сидеть, а стоят [...] Благодаря несоответствию емкости милицейских камер с находящимся в них количеством арестованных и полной их неприспособленности, они находятся в антисанитарном состоянии: повсюду грязь, вшивость», - говорилось в записке. В силу таких условий в камерах распространялись эпидемии. Заключенные жестоко голодали и умирали от истощения. Широкое распространение получили побеги, в том числе групповые, являвшиеся во многих случаях единственным способом спасения от неминуемой смерти. Нередко побеги сопровождались убийствами постовых и конвоиров [6].
Информация об абсолютно критическом положении тюрем и изоляторов уже не могла далее игнорироваться высшим руководством страны. Особенно чувствительным было то, что места лишения свободы превращались в очаги распространения эпидемий, главным образом тифа. Однако попытки разгрузить места заключения и направить заключенных в колонии и лагеря были также обречены на провал. Наличные «емкости» Гулага, прежде всего лагеря, не могли вместить стремительно нараставший поток осужденных к заключению. Прирост заключенных лагерей в первом квартале 1933 г. побил все рекорды. Если на 1 января 1933 г. в лагерях содержалось 334 тыс. человек, то на 10 апреля - уже 456 тыс. и еще 41 тыс. находились в пути [7]. Столь значительного прироста контингентов, почти 50% всего за один квартал, лагеря еще не знали. Однако, как докладывал 20 апреля 1933 г. начальник Гулага Берман заместителю председателя ОГПУ Ягоде, в случае выполнения планов перевода в лагеря заключенных из тюрем и изоляторов прирост лагерного населения за следующие два месяца, в мае - июне, должен был составить еще 255 тыс. человек [8]. Это означало, что всего за первую половину 1933 г. лагеря должны были принять вдвое больше заключенных, чем за предыдущие три года. К такому размаху репрессий они были совершенно не готовы, тем более что в 1932 -1933 гг. в них, как и повсюду в стране, нарастал голод.
[3] ГА РФ. Ф. Р-3316. Оп. 64. Д. 1266. Л. 42.
[4] ДА ФСБ. Ф. 2. Оп. 11. Д. 546. Л. 92-94.
[5] Там же. Д. 548. Л. 102.
[6] ГА РФ. Ф. Р-3316. Оп. 64. Д. 1423. Л. 3-9. Эту справку заместитель председателя ОГПУ СССР Прокофьев 22 февраля 1933 г. послал в Президиум ЦИК СССР на имя секретаря ЦИК А. С. Енукидзе. На документе есть отметка о том, что Енукидзе ознакомился с документом (Там же. Л. 1).
[7] ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 11. Д. 546. Л. 79.
[8] Там же.
Для иллюстрации тезисов Хлевнюка приведу справку о динамике движения заключенных только в лагерях ( без учета колоний и домзаков всех видов, тюрем, спецпоселений для депортированных крестьян, политизоляторов ОГПУ и камер милиции) в 1930-1934 гг.
Динамика численности заключенных в лагерях НКВД (без находящихся в переброске между лагерями) за подписью начальника 2-го (учетно-распределительного) отдела ГУЛАГа НКВД Полонского от 16.VIII-1934 г.
Источник: ГА РФ.Ф.Р-9414.Оп.1.
Материалы отражают лихорадочное расширение и изменения штатов ИТЛ образца 1930-1931 гг. в 1933 г из-за шквального притока осужденных к лишению свободу в ходе развертывания масштабных репрессивных кампаний эпохи коллективизации и связанных с нею массовых депортаций и раскулачивания. На экстремальный прирост контингентов лишенных свободы также оказывало влияние ужесточение общеуголовного законодательства в вопросах борьбы со спекуляцией и расхищением священной "социалистической собственности" из-за катастрофического голода 1932-1933 гг.. В объяснительной записке к штатам ИТЛ отмечается, что: "практика показывает, что нередко только что утвержденный штат, уже не соответствует действительному положению." За этой изящной и скуповатой формулировкой работника ОГПУ скрывался на тот момент самый массовый и резкий приток в пенитенциарные структуры следственных и срочных заключенных за всю документируемую историю существования судебной и квази-судебной юстиции в нашей стране.
Приказ ОГПУ №00361 с объявлением типовых штатов для Исправительно-трудовых лагерей ОГПУ от 10 ноября 1933 г. (с объяснительной запиской в приложении).
Источник: ГА РФ.Ф.9401.(пока не раскрываю полный шифр).
Чтобы четче представить себе исторический контекст появления данного приказа и проиллюстрировать причины взрывного экспоненциального роста среднесписочного числа заключенных в пенитенциарной системе СССР, можно процитировать несколько уже приводившихся мной документов.
В письме инструктора Орготдела ВЦИК Миха заведующему Орготделом Н.Ф. Новикову о причинах неудовлетворительного хода сева в Еланском районе Нижне-Волжского края от 05.05.1933 говорилиось:
"Вся работа проверяется голым администрированием, поголовными обысками и арестами, сплошным исключением из колхозов без различия между кулаком и честным колхозником., подряд без разбора. Вместо нажима на кулака и приближения к себе честного колхозника-ударника, вместо классовой дифференциации, вместо массовой разъяснительной работы проводятся массовые репрессии. Вместо засыпки семян идет буквально засыпка людей, и этим прикрывают не только свое неумение работать, но вора, лодыря и кулака…Арестовывают и обыскивают все кому не лень: и члены сельсоветов, и уполномоченные, и члены штурмовых бригад, и вообще всякий комсомолец, всякий, кому не лень. А действительные виновники расхищения также не отстают, проявляют свою активность в обысках, отводя этим от себя всякие подозрения. За этот год осуждено судами в районе 12% хозяйств, 4% трудового населения, не считая раскулаченных, высланных, оштрафованных и.т.д. По подсчетам бывшего здесь пом.краевого прокурора Васильева, за год репрессировано 15% взрослого населения…" ( ГА РФ. Ф. Р-1235. Оп. 141. Д. 1521. Л. 157-152. Подлинник. Автограф; Л. 160-158. Копия.)
В письме врача Звенигородской районной больницы Киевской области П. Блонского наркому здравоохранения УССР С.И. Канторовичу о положении в районе в связи с голодом от марта 1933 г. констатировалось:
"Преступность увеличилась до невероятных размеров. Голод приводит к таким преступлениям, о каких раньше не слыхали. Я уже не говорю о знаменитом срезывании колосков. Все (не только крестьяне) сделались ворами от недоедания. Попрошайничество небывалое. "Спекулянтов", или лучше сказать "людей воздуха" (т.е. занимающихся тем же, чем занималась до недавнего времени еврейская беднота в местечках), развелось невероятное количество. Арестов производится страшно много; тюрьм не хватает: в Звенигородке на днях тоже открыли тюрьму, закрытую 8 лет назад. <…>
Суд функционирует вовсю. Немало арестованных при милиции умерло. За один 1932 г. разбежалось в разные части СССР тысяч более 10 тыс.[107] из Звенигородского района. Разрушенных построек жилых и хозяйств в Звенигородке и по селам чрезвычайно много; по улицам много пухлых, истощенных. Словом, положение не лучше, чем после нашествия… жестокого неприятеля, военной осады или стихийного бедствия." (ЦА ФСБ РФ. Ф. 2. Оп. 11. Д. 56. Л. 259-261. Заверенная копия)
Масштабный кризис в пенитенциарной системе, связанный с астрономическим приростом среднесписочного состава контингентов лишенных свободы, вынудил власти пойти на некоторое ослабление репрессий и на "разгрузку" мест лишения свободы ОГПУ, милиции и НКЮ. Так появилась знаменитая и уже цитировавшаяся мной инструкция от 8 мая 1933 г., где , в частности, отмечалось:
"Правда, из ряда областей все еще продолжают поступать требования о массовом выселении из деревни и применении острых форм репрессий. В ЦК и СНК имеются заявки на немедленное выселение из областей и краев около ста тысяч семей. В ЦК и СНК имеются сведения, из которых видно, что массовые беспорядочные аресты в деревне все еще продолжают существовать в практике наших работников. Арестовывают председатели колхозов и члены правлений колхозов. Арестовывают председатели сельсоветов и секретари ячеек. Арестовывают районные и краевые уполномоченные. Арестовывают все, кому только не лень и кто, собственно говоря, не имеет никакого права арестовывать. Не удивительно, что при таком разгуле практики арестов органы, имеющие право ареста, в том числе и органы ОГПУ, и особенно милиция, теряют чувство меры и зачастую производят аресты без всякого основания, действуя по правилу: сначала арестовать, а потом разобраться." (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 981. Л. 229-238. Подлинник. Машинописный текст с правкой И.В.Сталина.)
Цитируя классическую монографию О.В. Хлевнюка: " Массовые репрессивные меры, при помощи которых режим пытался преодолеть кризис, очень быстро приобрели огромные масштабы и вызвали последствия, еще более усугублявшие кризис. Только органами ОГПУ в 1933 г. было арестовано 505 тыс. человек по сравнению с 410 тыс. в 1932 г. [1] Кроме этого, аресты производили милиция, прокурорские работники, всевозможные уполномоченные по хлебозаготовкам и т.д. <...>. В результате массовых беспорядочных арестов в тюрьмах (домах заключения), камерах предварительного заключения и следственных изоляторах оказалось во много раз больше заключенных, чем было положено по нормам. В ряде случаев разрыв доходил до десятикратного [3]. В условиях голода и массовых эпидемий это имело катастрофические последствия. По свидетельству сотрудника центрального аппарата ОГПУ, командированного в марте 1933 г. на Украину и в Северо-Кавказский край, в тюрьмах даже крупных городов Украины (в Харькове, Киеве, Одессе) неработающие заключенные получали сто граммов хлеба в день, а работающие двести. Кроме этого, им выдавалась вода и 10 граммов круп. Больные заключенные в арестантских помещениях милиции получали 50 граммов хлеба в день. «Здоровым» не давали ничего и «они жили либо за счет передач, либо совсем голодали» (очевидно, что в основном голодали, так как получить передачу в голодной Украине было практически невозможно). «Положение на Украине таково, - делал вывод проверяющий, что не истощенных нет - все абсолютно истощены». Еще худшее положение зафиксировал московский чиновник в Северно-Кавказском крае, где к ужасам голода добавлялась прогрессирующая эпидемия сыпного тифа [4] В тюрьмах Узбекистана в начале 1933 г. в среднем ежемесячно от голода умирало до 15% заключенных. В ташкентской тюрьме в январе 1933 г. умерло 15%, а в феврале 25% заключенных [5].
О положении десятков тысяч заключенных, которые находились в милицейских камерах предварительного задержания, свидетельствовала справка Главного управления рабоче-крестьянской милиции при ОГПУ от 20 февраля 1933 г. В ней говорилось, что большинство камер были рассчитаны на 15-20 человек и на кратковременное содержание (24-48 часов). В силу этого они не имели даже элементарного оборудования - нар, кухонь, уборных и т.д. Несмотря на это, перегрузка милицейских камер достигла 200-400%, а в отдельных случаях 600-800% от нормы. Так, даже в московских камерах милиции, рассчитанных на 350 человек, на конец января 1933 г. содержалось 2341 человек. Аналогичное положение складывалось во всех краях и областях. Сроки содержания арестованных, как правило, составляли от одного до трех месяцев, а в отдельных случаях 5-6 и даже 9 месяцев. Происходило это потому, что арестованных и уже осужденных людей некуда было перевозить. Тюрьмы, лагеря и колонии были переполнены. «Перегруженность настолько велика, что милицейские камеры забиты арестованными. Нередки случаи, когда арестованные не имеют возможности ни лежать и ни сидеть, а стоят [...] Благодаря несоответствию емкости милицейских камер с находящимся в них количеством арестованных и полной их неприспособленности, они находятся в антисанитарном состоянии: повсюду грязь, вшивость», - говорилось в записке. В силу таких условий в камерах распространялись эпидемии. Заключенные жестоко голодали и умирали от истощения. Широкое распространение получили побеги, в том числе групповые, являвшиеся во многих случаях единственным способом спасения от неминуемой смерти. Нередко побеги сопровождались убийствами постовых и конвоиров [6].
Информация об абсолютно критическом положении тюрем и изоляторов уже не могла далее игнорироваться высшим руководством страны. Особенно чувствительным было то, что места лишения свободы превращались в очаги распространения эпидемий, главным образом тифа. Однако попытки разгрузить места заключения и направить заключенных в колонии и лагеря были также обречены на провал. Наличные «емкости» Гулага, прежде всего лагеря, не могли вместить стремительно нараставший поток осужденных к заключению. Прирост заключенных лагерей в первом квартале 1933 г. побил все рекорды. Если на 1 января 1933 г. в лагерях содержалось 334 тыс. человек, то на 10 апреля - уже 456 тыс. и еще 41 тыс. находились в пути [7]. Столь значительного прироста контингентов, почти 50% всего за один квартал, лагеря еще не знали. Однако, как докладывал 20 апреля 1933 г. начальник Гулага Берман заместителю председателя ОГПУ Ягоде, в случае выполнения планов перевода в лагеря заключенных из тюрем и изоляторов прирост лагерного населения за следующие два месяца, в мае - июне, должен был составить еще 255 тыс. человек [8]. Это означало, что всего за первую половину 1933 г. лагеря должны были принять вдвое больше заключенных, чем за предыдущие три года. К такому размаху репрессий они были совершенно не готовы, тем более что в 1932 -1933 гг. в них, как и повсюду в стране, нарастал голод.
[3] ГА РФ. Ф. Р-3316. Оп. 64. Д. 1266. Л. 42.
[4] ДА ФСБ. Ф. 2. Оп. 11. Д. 546. Л. 92-94.
[5] Там же. Д. 548. Л. 102.
[6] ГА РФ. Ф. Р-3316. Оп. 64. Д. 1423. Л. 3-9. Эту справку заместитель председателя ОГПУ СССР Прокофьев 22 февраля 1933 г. послал в Президиум ЦИК СССР на имя секретаря ЦИК А. С. Енукидзе. На документе есть отметка о том, что Енукидзе ознакомился с документом (Там же. Л. 1).
[7] ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 11. Д. 546. Л. 79.
[8] Там же.
Для иллюстрации тезисов Хлевнюка приведу справку о динамике движения заключенных только в лагерях ( без учета колоний и домзаков всех видов, тюрем, спецпоселений для депортированных крестьян, политизоляторов ОГПУ и камер милиции) в 1930-1934 гг.
Динамика численности заключенных в лагерях НКВД (без находящихся в переброске между лагерями) за подписью начальника 2-го (учетно-распределительного) отдела ГУЛАГа НКВД Полонского от 16.VIII-1934 г.
Источник: ГА РФ.Ф.Р-9414.Оп.1.