Путешествие - это серьезно (с)
Будучи человеком приземлённым (чего греха таить), для меня никогда не являлась самоцелью покупка машины, новой модели айфона, какой-либо брендовой вещи, ну или там шубы, золотых украшений или устройство свадьбы на несколько миллионов, - так, чтобы челюсть у всех попадала (вот только вопрос: у кого?). Собственно, для меня единственной причиной (помимо, конечно, самых очевидных и связанных с личной ответственностью человека за себя и семью), по которой нужно много работать - это возможность путешествовать. Нет, и мне, конечно, хотелось сделать ремонт (как приземлённому человеку), но потом в силу медленности процесса я настолько перегорела, что уже и не любопытствую насчёт полочек и шкафчиков, а вот насчёт дальних и не очень странствий - этот интерес во мне не угасает никогда. Нет-нет и заглянешь на какие-нибудь aviasales. И посмотришь билеты до Будапешта.
Предвкушение и ощущение дороги - одно из моих самых любимых. Смотреть программы, читать путеводители и сообщества, выстраивать в голове маршруты, аккуратно отмечать интересные места, записывать музыку и аудиокниги в дорогу и, конечно, собирать чемодан - я обожаю укладывать вещи для путешествий. О том, как важна первая встреча с городом, и говорить не приходится. Воздух и небо. Всегда новые.
В этом году без путешествий я страдала особенно сильно. «Работаешь-работаешь не покладая рук, ёклмн, я скажу тебе, друг», - пропевала я про себя Васю Васина, и задавала себе риторический вопрос и смахивала слезу, сначала воображаемую. Возможно, в этом году я слишком много смотрела свой любимый канал моя Планета, но подсознание стало выкидывать удивительные коленца. В своих снах я то шла по солнечному Израилю, то писала Жене pivonie sms, где спрашивала, в какие рестораны Праги зайти, а потом сидела на морском берегу с сестрой, имея перед собой запотевшую бутылочку белого вина и радуясь тому, что впереди ещё десять дней безмятежного отдыха. И что самое обидное - ощущения были настолько реалистичными и яркими, что невозможно было ни на секунду усомниться в происходящем. Когда я проснулась в своей кровати, а вовсе не на шезлонге под пальмой, аж слёзы брызнули из глаз. Потом рассказывала всем и смеялась, а тогда было не до шуток.
Сейчас мне, кстати, с завидной регулярностью снится Львов, брамы и каменицы, дряхлая лепнина, безмятежно спящий лев у Пороховой башни, ангелы и Мицкевич. Но это понятно, ведь я читаю львовский цикл Краевского, а у него много милых сердцу топонимов, хоть и шныряют в этих декорациях отъявленные негодяи и убийцы, которых ловит комиссар полиции Попельский (тот ещё фрукт, отнюдь не всегда действующий по закону). Ну да ладно, главное то, что во Львов я всё-таки вернусь, хотя год загадывать не буду.
Было бы несправедливым говорить, что в этом году у меня совсем не было путешествий. Нет, пушистая овечка всё же подарила мне неизменно любимый Питер - причём дважды. Январский, тёпло-слякотный, дождливый, в котором мы согревались чернильными стопочками егермейстера, маленькими глотками пили коньяк на набережной канала Грибоедова, ели вкуснейшую ряпушку и ходили в театр 3 дня подряд. Потом овечка щедро, с барского, так сказать, плеча, дала нам возможность посмотреть октябрьский Питер, да-да, уж роща отряхает последние листы с нагих своих ветвей, но было очень тепло, и за 72 часа на нас не упало ни единой снежинки, градинки или дождинки. Зато было много солнца в холодной воде, роскошный вид с Исаакия, на колоннаду которого я не взбиралась 4 года, золотисто-оранжевое Царское село с неизменным флейтистом и завораживающий Шлиссельбург, в котором мы оказались впервые. В осенних сумерках, с запахом моря, который тут же заполняет лёгкие целиком, с сыростью от тюремных стен и жуткими надписями о расстрелянных и сжёгших себя заживо революционерах - в крепость надо ехать именно в это время года, чтобы без буйства зелени, ароматов и безмятежного солнца. Глухой двор для расстрела впечатляет (сразу вспомнился Дельфин: «Никто не сможет ничего посоветовать, когда встанешь лицом к последней своей двери»), и выйдя к морю, отчаянно хочется глотнуть живительного вина (что мы, собственно, и сделали). Когда читаешь военную хронику, оторопь берёт ещё больше: как здесь, зимой, с обдирающим кожу ветром, можно было лежать на мёрзлой земле, выживать, обороняться и не давать врагу пройти - это то, что осмыслить невозможно. И хотя я любитель других пригородов - с грациозными статуями, ангелочками, позолотой и мрамором, винтовыми кружевными лестницами, гротами, зелёными беседками, аккуратно постриженными кустами, фонтанчиками и прочими царскими прихотями - Шлиссельбург меня поразил.
А ещё был театр, скучный для меня «Ревизор» в Ленсовета - слишком по тексту, пресновато и канонично, хотя Сергей Мигицко, Александр Новиков и Олег Андреев были хороши. И толпа шумных школьников вызвала неизменный приступ мизантропии и радость от того, что я не учитель. А вот спектакль «Графоман» Александра Баргмана в театре имени Коммисаржевской меня настолько встряхнул и перевернул, что я даже не припомню, когда испытывала подобные эмоции. Начнём с того, что я очень люблю и актёра и режиссёра Баргмана, и советских драматургов (Володина, Вампилова, Арбузова) и мне удивительным образом понятно и близко то, о чём они писали.
«Графоман» - тончайший, виртуознейший спектакль, то, насколько тщательно там переданы эмоции персонажей и эта, казалось бы, такая простая и одновременно сложнейшая трагедия инженера Мокина, блестяще переосмысленная Сергеем Бызгу - это высший пилотаж, без шуток. Собственно, у постановки много заслуженных и внушительных регалий, что не помешало публике шуметь, невпопад смеяться и уходить, громко хлопая дверью (это было в первой части действия). Вторая часть спектакля получилась, наверное, более цельной и напряжённой - оторваться от Анны Вартанян и Бызгу было просто невозможно, и когда в конце в очередной раз заиграла песня «Там за рекою лошади бредут», я уже рыдала практически в голос - и это, наверное, единственный случай за всё время моих театральных походов, несмотря на то, что я смотрела много мощных спектаклей, выворачивающих душу наизнанку. И не одну слезу смахивала, но не так, как на «Графомане». Это катарсис чистой воды и дорогого стоит. Так что прав прекрасный Баргман: «Володин - про каждого. Мы все - из володинских шарфиков, косыночек, кепочек. Он гений души человеческой и блестящий литератор. Его произведения заряжены энергетически правильно, звучат очень просто и очень к сердцу». Всё так, ни добавить, ни убавить.
Помимо культурных радостей, прогулок и прочих открытий для меня не менее важна кулинарная составляющая. Сидит внутри меня этакий Ламме Гудзак, требующий ортоланов, пива и тонких ломтиков ветчины. Ну что ж, старина Ламме был доволен: во-первых, в любимом ресторане я попробовала вкуснейших тёплых брецелей с кристалликами соли, съела гору жареных рёбрышек и поросячьих ушек (это, оказывается, вкусно); а, во-вторых, мы с мужем открыли отличное местечко - Фарш и бочка. Там сплошной минимализм, не то что в Bier König, но всё при этом очень стильно (и даже обычные краны рукомойника сделаны в виде пивных), для увлекающихся много сортов крафта и вкусная еда. И вменяемые цены, что немаловажно. Так что рекомендуем, хоть нам и не доплачивают за рекламу.
Вот такие в этом году получились путешествия. И спасибо, что они были. Но, обезьянка, наступающая на пятки, я всё-таки на тебя надеюсь. По крайней мере я должна доехать до Васильевского острова, где не была почти 6 лет. Ну а про Будапешт и Белград умолчу, так уж и быть.
Предвкушение и ощущение дороги - одно из моих самых любимых. Смотреть программы, читать путеводители и сообщества, выстраивать в голове маршруты, аккуратно отмечать интересные места, записывать музыку и аудиокниги в дорогу и, конечно, собирать чемодан - я обожаю укладывать вещи для путешествий. О том, как важна первая встреча с городом, и говорить не приходится. Воздух и небо. Всегда новые.
В этом году без путешествий я страдала особенно сильно. «Работаешь-работаешь не покладая рук, ёклмн, я скажу тебе, друг», - пропевала я про себя Васю Васина, и задавала себе риторический вопрос и смахивала слезу, сначала воображаемую. Возможно, в этом году я слишком много смотрела свой любимый канал моя Планета, но подсознание стало выкидывать удивительные коленца. В своих снах я то шла по солнечному Израилю, то писала Жене pivonie sms, где спрашивала, в какие рестораны Праги зайти, а потом сидела на морском берегу с сестрой, имея перед собой запотевшую бутылочку белого вина и радуясь тому, что впереди ещё десять дней безмятежного отдыха. И что самое обидное - ощущения были настолько реалистичными и яркими, что невозможно было ни на секунду усомниться в происходящем. Когда я проснулась в своей кровати, а вовсе не на шезлонге под пальмой, аж слёзы брызнули из глаз. Потом рассказывала всем и смеялась, а тогда было не до шуток.
Сейчас мне, кстати, с завидной регулярностью снится Львов, брамы и каменицы, дряхлая лепнина, безмятежно спящий лев у Пороховой башни, ангелы и Мицкевич. Но это понятно, ведь я читаю львовский цикл Краевского, а у него много милых сердцу топонимов, хоть и шныряют в этих декорациях отъявленные негодяи и убийцы, которых ловит комиссар полиции Попельский (тот ещё фрукт, отнюдь не всегда действующий по закону). Ну да ладно, главное то, что во Львов я всё-таки вернусь, хотя год загадывать не буду.
Было бы несправедливым говорить, что в этом году у меня совсем не было путешествий. Нет, пушистая овечка всё же подарила мне неизменно любимый Питер - причём дважды. Январский, тёпло-слякотный, дождливый, в котором мы согревались чернильными стопочками егермейстера, маленькими глотками пили коньяк на набережной канала Грибоедова, ели вкуснейшую ряпушку и ходили в театр 3 дня подряд. Потом овечка щедро, с барского, так сказать, плеча, дала нам возможность посмотреть октябрьский Питер, да-да, уж роща отряхает последние листы с нагих своих ветвей, но было очень тепло, и за 72 часа на нас не упало ни единой снежинки, градинки или дождинки. Зато было много солнца в холодной воде, роскошный вид с Исаакия, на колоннаду которого я не взбиралась 4 года, золотисто-оранжевое Царское село с неизменным флейтистом и завораживающий Шлиссельбург, в котором мы оказались впервые. В осенних сумерках, с запахом моря, который тут же заполняет лёгкие целиком, с сыростью от тюремных стен и жуткими надписями о расстрелянных и сжёгших себя заживо революционерах - в крепость надо ехать именно в это время года, чтобы без буйства зелени, ароматов и безмятежного солнца. Глухой двор для расстрела впечатляет (сразу вспомнился Дельфин: «Никто не сможет ничего посоветовать, когда встанешь лицом к последней своей двери»), и выйдя к морю, отчаянно хочется глотнуть живительного вина (что мы, собственно, и сделали). Когда читаешь военную хронику, оторопь берёт ещё больше: как здесь, зимой, с обдирающим кожу ветром, можно было лежать на мёрзлой земле, выживать, обороняться и не давать врагу пройти - это то, что осмыслить невозможно. И хотя я любитель других пригородов - с грациозными статуями, ангелочками, позолотой и мрамором, винтовыми кружевными лестницами, гротами, зелёными беседками, аккуратно постриженными кустами, фонтанчиками и прочими царскими прихотями - Шлиссельбург меня поразил.
А ещё был театр, скучный для меня «Ревизор» в Ленсовета - слишком по тексту, пресновато и канонично, хотя Сергей Мигицко, Александр Новиков и Олег Андреев были хороши. И толпа шумных школьников вызвала неизменный приступ мизантропии и радость от того, что я не учитель. А вот спектакль «Графоман» Александра Баргмана в театре имени Коммисаржевской меня настолько встряхнул и перевернул, что я даже не припомню, когда испытывала подобные эмоции. Начнём с того, что я очень люблю и актёра и режиссёра Баргмана, и советских драматургов (Володина, Вампилова, Арбузова) и мне удивительным образом понятно и близко то, о чём они писали.
«Графоман» - тончайший, виртуознейший спектакль, то, насколько тщательно там переданы эмоции персонажей и эта, казалось бы, такая простая и одновременно сложнейшая трагедия инженера Мокина, блестяще переосмысленная Сергеем Бызгу - это высший пилотаж, без шуток. Собственно, у постановки много заслуженных и внушительных регалий, что не помешало публике шуметь, невпопад смеяться и уходить, громко хлопая дверью (это было в первой части действия). Вторая часть спектакля получилась, наверное, более цельной и напряжённой - оторваться от Анны Вартанян и Бызгу было просто невозможно, и когда в конце в очередной раз заиграла песня «Там за рекою лошади бредут», я уже рыдала практически в голос - и это, наверное, единственный случай за всё время моих театральных походов, несмотря на то, что я смотрела много мощных спектаклей, выворачивающих душу наизнанку. И не одну слезу смахивала, но не так, как на «Графомане». Это катарсис чистой воды и дорогого стоит. Так что прав прекрасный Баргман: «Володин - про каждого. Мы все - из володинских шарфиков, косыночек, кепочек. Он гений души человеческой и блестящий литератор. Его произведения заряжены энергетически правильно, звучат очень просто и очень к сердцу». Всё так, ни добавить, ни убавить.
Помимо культурных радостей, прогулок и прочих открытий для меня не менее важна кулинарная составляющая. Сидит внутри меня этакий Ламме Гудзак, требующий ортоланов, пива и тонких ломтиков ветчины. Ну что ж, старина Ламме был доволен: во-первых, в любимом ресторане я попробовала вкуснейших тёплых брецелей с кристалликами соли, съела гору жареных рёбрышек и поросячьих ушек (это, оказывается, вкусно); а, во-вторых, мы с мужем открыли отличное местечко - Фарш и бочка. Там сплошной минимализм, не то что в Bier König, но всё при этом очень стильно (и даже обычные краны рукомойника сделаны в виде пивных), для увлекающихся много сортов крафта и вкусная еда. И вменяемые цены, что немаловажно. Так что рекомендуем, хоть нам и не доплачивают за рекламу.
Вот такие в этом году получились путешествия. И спасибо, что они были. Но, обезьянка, наступающая на пятки, я всё-таки на тебя надеюсь. По крайней мере я должна доехать до Васильевского острова, где не была почти 6 лет. Ну а про Будапешт и Белград умолчу, так уж и быть.
