Как я поняла, что не могу больше поддерживать транс-идеологию
Статья взята со страницы radfem translations.
До середины января я была стойкой сторонницей того, что обычно называют “правами трансгендеров”. Я не подвергала сомнению то, что трансженщины - женщины, а трансмужчины - мужчины, что трансгендерные персоны должны быть допущены в разделенные по полу пространства в зависимости от выбранного ими гендера (включая женские раздевалки, убежища для бездомных, тюрьмы, убежища для жертв изнасилования, временные пристанища и т.д.) и что те, кто подвергают это сомнению, в лучшем случае заблуждаются, а в худшем трансфобные ханжи.
Хотя некоторые аспекты транс-активизма выбивали меня из колеи. Например, то что самоидентификация была главным требованием для допуска трансженщин к соревнованиям в женской атлетике и в женских спортивных командах, но я отбросила это беспокойство. Это не заслуживало моего внимания, ведь я предполагала, что трансгендерных персон дискриминируют в очень многих общественных сферах. Более того, я многократно читала о том, что у трансгендерной молодежи высокий риск суицидальных настроений и попыток, так что когда речь заходила о защите трансгендерных людей, для меня было ясно, что время нельзя упускать.
Мой активизм по большей части проявлялся в безопасном пространстве за клавиатурой в социальных сетях вроде Твиттера. В этот период у меня появилось некоторое количество друзей и подписчиков (трансгендерных и нет) чьи схожие убеждения о важности прав трансгендеров мотивировали меня еще больше.
Я списывала со счетов всех, кто не соглашался с моими убеждениями, а иногда даже кричала на них постами в 280 символов или меньше. Я использовала свою докторскую степень по психологии как меч, несмотря на то, что мои знания в науке и психологии пола и гендера были минимальны. Большинство тех, кто были со мной не согласны - женщины, которые повторяли, что мужчины не могут стать женщинами, и, что хотя и права каждого человека должны уважаться и защищаться, права одной группы (транс-людей) не могут реализовываться за счет другой группы (женщин).
Когда меня спрашивали о том, почему я верю, что трансженщины - женщины, я утверждала, что некоторые мальчики и девочки “родились не в своем теле” и что наши мозги имеют гендер (то есть трансженщины имеют мужское тело, но “женский мозг”). Когда меня просили разъяснить, я прибегала к расплывчатым формулировкам вроде “знания” или “чувства”, а не к научным терминам. Если вопросы продолжались, я ходила по кругу: некоторые мужчины чувствуют себя женщинами, и только женщины могут чувствовать себя женщинами, значит некоторые мужчины - женщины. Когда спрашивали как это возможно “чувствовать себя женщиной”, я отвечала что ведь я “чувствую” - значит возможно. В других случаях я прибегала к обзывательствам, навешиваниям ярлыка “ханжа” на женщин, которые говорили что трансженщины - мужчины, говорила, что они застряли в пятидесятых и не поддерживают права человека. Если все остальное не помогало, я упоминала свою докторскую степень. Затем я заканчивала диалог, не считая, что мне следует еще об этом рефлексировать. В конце концов на моей стороне был федеральный закон. Мне было яснее ясного, что я защищала сторону правды. Так что, вместо того чтобы слушать, я покоряла свою собственную вершину: чем более права я была, тем выше забиралась.
Но в начале этого года все изменилось. В январе была обнародована информация о предполагаемом неприемлемом поведении самоидентифицированной трансженщины по имени Джонатан Янив (“JY”). Изначально известный подачей жалобы на 16 канадских женщин за нарушение прав человека, которые отказались делать восковую эпиляцию на мужских гениталиях, Джонатан также замечен в том, что оставлял плотоядные комментарии о девочках онлайн. Один из комментариев, которые оставил Джонатан, следующий: “Каждый раз, когда я хожу на пароме, тут проводят экскурсии с 10-12 летними девочками... Если девочка попросит у меня тампон или прокладку и помощь с использованием средств гигиены в первый раз, что мне делать?”. Также получило распространение селфи Джонатана в женской уборной, на котором на заднем плане были девочки.
То самое фото Джонатана Янива
Многие по понятным причинам возмущенные женщины (и некоторые мужчины) пытались обсудить свои подозрения по поводу поведения JY, но их заставили замолчать, так как они обращались к JY как к мужчине. Твиттер замораживал аккаунты временно (до семи дней) или навсегда, из чего стало еще яснее, что зонтик транссексуалов успешно используется для прекращения любого обсуждения действий Джонатана. Как только стала проясняться политика вокруг мисгендеринга JY, я начала замечать, что это происходит на более широком уровне. Женщин массово заставляли молчать, просто за то, что они говорили правду.
Несмотря на то, что я твердо верила, что трансгендерные люди уязвимы и что женщинам следует им помочь приспособиться, ситуация с Twitter и JY создала крошечную трещину в моей ранее непробиваемой броне. Насколько допустимо, что те, кто бьет тревогу о вопиющих действиях, получают осуждение и их заставляют молчать?
В расстроенных чувствах я связалась с Морганом Огером (Morgane Oger) одним из самых публичных представителей канадского комьюнити трансгендеров и вице президентом British Columbia NDP правящей партии провинции. Огер предложил поговорить по телефону, что я сочла довольно щедрым c его стороны. Мы проговорили почти час, и Огер выслушал мои опасения, сказав, что другие женщины тоже связывались с ним из-за поведения JY. Огер заявил, что было бы бесполезно доводить подобные проблемы до правоохранительных органов, если нельзя предоставить конкретные, поддающихся проверке доказательства. Мне было рекомендовано поискать возможные источники и связаться, если я их найду. После нашего разговора у меня осталось ощущение, что Огер обеспокоен обвинениями, выдвигаемыми против JY, и воспринимает их всерьез.
Фото Моргана Огера
Во время нашего разговора Огер упомянул событие, произошедшее несколькими днями ранее в публичной библиотеке Ванкувера, где обсуждались идеология гендерной идентичности и права женщин. Хотя я не была на презентации и не могла прокомментировать произошедшее, меня поразило как Огер описал выступление защитницы женских прав: “Это было похоже на Берлин 1933 года”.
Мой муж и дети - евреи, и я не могла перестать думать об этом сравнении. Оно показалось мне невероятным, особенно потому, что оно было сделано настолько публичным представителем политической партии.
Именно в тот момент, когда мне сказали, что критика и вопросы к идеологии гендерной идентичности от защитниц прав женщин, все равно что подготовка к одному из самых страшных геноцидов в истории человечества, у меня был момент «WTF?», и мои убеждения пошатнулись.
В последующие дни мне становилось все труднее поддерживать когнитивную согласованность - термин, введенный Леоном Фестингером в 1957 году в его книге “Теория когнитивного диссонанса”. Термин описывает потребность человека в том, чтобы поведение соответствовало его мыслям, взглядам и убеждениям. Как можно сравнивать выступление феминистки в публичной библиотеке на тему прав женщин с началом правления Гитлера? Этого просто не может быть. И, что более важно, этого не должно быть.
Было очень показательно, что мы достигли точки, когда представитель политической партии счел это сравнение приемлемым, и не предполагал, что такое высказывание заставит кого-то сильно призадуматься.
Потом у меня были еще более противоречивые мысли. Были ли какие-то доказательства того, что трансгендерные люди были подвержены риску неизбежного истребления, подобно уязвимым группам во время Холокоста? Нет.
Были ли трансгендерные люди как группа более уязвимыми, чем женщины? У меня не было никаких доказательств в поддержку этого утверждения.
Было ли лишение женщин, которые говорят, что трансженщины не женщины (а трансмужчины не мужчины) права высказываться наказанием, которое соответствует “преступлению”? Должно ли упоминание о самоидентифицированной трансженщине как “он”, даже непреднамеренно, означать, что женщины заслуживают того, чтобы они были отрезаны от онлайн общения (жизненно важного инструмента для женщин, позволяющего им участвовать как в публичных, так и в частных беседах)? Нет.
Когда я начала допускать такие мысли, я стала открываться к аргументам женщин, которые раньше пропускала мимо ушей. Кроме того я начала пользоваться моим образованием и провела некоторые изыскания.
Учитывая, что я много лет работала клинической психологиней, меня особенно интересовало, что происходит в медицинском сообществе в отношении пациентов с гендерной дисфорией. Я прочитала Руководство по психологической практике с трансгендерами и людьми, не соответствующими гендерным нормам от Американской психологической ассоциации за 2015 год, и узнала, что психологам необходимо “знать о множестве способов выражения цис-привилегий и антитранс-предубеждений”, в том числе важно изучить “как язык… может транслировать гендерную бинарность явными или скрытыми и непреднамеренными способами”. В руководстве также было отмечено, что психологам “может потребоваться предоставить TGNC [трансгендерным и не соответствующим гендерным признакам] людям информацию об идентичностях TGNC, предлагая язык для описания диссонанса и растерянности, которую могут испытывать TGNC люди”.
Затем я обратилась к “Журналу канадской медицинской ассоциации” (CMAJ) 2019 года, а именно к статье “Работа с гендерной дисфорией у подростков при первичной медицинской помощи”. Я читаю и читаю, и чем больше я узнаю, тем больше ужасаюсь. Согласно рекомендациям CMAJ, несмотря на тот факт, что “работа с трансгендерной молодежью все еще является относительно молодой областью, с ограниченным… объемом исследований, направленных на информирование об оказании медицинской помощи”, медицинским работникам было рекомендовано заниматься “позитивной помощью” и “ избегать наставления подростков на путь, который они бы сами для себя не выбрали”.
Кроме того, я выяснила, что рекомендации для клинической практики предписывают подавление полового развития с помощью гормонов для молодежи с гендерной дисфорией на “пубертатной стадии Таннера II”, которая наступает в среднем в 10,5 лет для девочек и в 11,5 лет для мальчиков. Авторы указали, что, хотя текущий рекомендуемый возраст для начала приема половых гормонов составляет 16 лет, для детей в возрасте 13,5 лет может быть назначено гормональное лечение, “так как многие подростки в стадии пубертата живут в своем присвоенном при рождении гендере в течение нескольких лет, длительная задержка подтверждающей выбранный гендер гормональной терапии может потенциально привести к негативным последствиям для психического здоровья”. Эта рекомендация была сделана, несмотря на признание авторами того, что в 16 лет будущая фертильность молодежи может быть навсегда нарушена в результате гормональной терапии, если только они не решат пройти процедуры сохранения фертильности, такие как забор спермы или яйцеклеток. Затем авторы признают, что “очень мало молодежи с гендерной дисфорией… [выбирают] процедуры сохранения фертильности”.
Неудивительно, что большинство 16-летних, начинающих принимать половые гормоны (не говоря уже о 13-летних), не заботятся о том, смогут ли они завести детей в 30 лет, учитывая, что префронтальная кора (часть мозга, который взвешивает результаты, формирует суждения и контролирует побуждения и эмоции) подростков, недостаточно развита, чтобы по-настоящему предвидеть долгосрочные последствия. Почему работник здравоохранения может позволить подросткам принимать решение, которое изменит их жизнь? Разве такой совет не является злоупотреблением служебным положением?
Информация, которую я читала в другом месте о куда более юных детях, была столь же тревожной. В статье, опубликованной Центром по охране здоровья трансгендеров [Center of Excellence for Transgender Health], “Вопросы здоровья гендерно-неконформных детей и трансгендерных подростков” говорилось, что "дети в возрасте 18 месяцев имеют четкую информацию об их гендерной идентичности и предпочтения в гендерной экспрессии", несмотря на тот факт, что обычные полуторагодовалые дети могут прислушиваться только к указаниям из одного или двух действий, часто выражают свои чувства через истерики и в среднем могут связать только два слова ("Я тут!"). В той же самой статье авторы утверждают, что "осознание своей гендерной идентичности не требует когнитивных способностей, приобретенных в подростковом возрасте". Это утверждение подразумевает, что уровень развития интеллекта не должен быть сдерживающим фактором для рассмотрения медицинского перехода. Затрагивая тему будущей фертильности, авторы поясняют: "Для подростков, чей пубертат был остановлен на самых ранних стадиях, и которым затем вводили гормоны поддерживающие выбранный гендер, развитие сперматозоидов и яйцеклеток маловероятно при текущем уровне развития медицины.”
Исследуя различные руководства для медицинских работников, я обнаружила, что основной посыл был одинаковым. Его суть такова: “Когда речь идет о транслюдях, то ситуация становится неотложной. Если вы задаете вопросы, то вы подвергаете риску жизни уязвимых людей. Может быть уже слишком поздно! Подтверждение самоидентификации - это единственный вариант, даже если вмешательства в организм детей и молодежи могут привести к серьезным последствиям, таким как бесплодие.”
Так же, как и многие другие женщины до меня, я почувствовала, что с меня хватит. И в конце концов, хотя это заняло много времени, я начала отказываться от убеждений, присущих идеологии гендерной идентичности, и встала на твердую почву.
Я больше не хочу "поощрять" трансгендеров любой ценой, особенно если цена - это женские права. Я больше не хочу соглашаться, что цель (переход для молодежи) обязательно оправдывает средства (запугивание родителей угрозами самоубийств). Я больше не хочу воспринимать каждую трансгендерную персону как хрустальную и слишком хрупкую для вопросов и сомнений и способную разбиться из-за простых слов. Я не желаю больше жертвовать правдой и этикой ради политкорректности.
Теперь, когда я размышляю о своем "переходе" от неумолимой транс-активистки/"союзницы" до критики идеологии и законодательства гендерной идентичности, я леденею от того, как это было легко для меня - психологини (сейчас на пенсии), якобы обученной понимать человеческий разум, - настолько увлечься "транс-правами", что я отвергала критическое мышление, словно участница культа. И, хотя я не хочу называть транс-активизм культом, я знаю о многих смущающих сходствах: абсолютный отказ от критики; лишение права высказываться; клевета; изгнание всех, кто задает вопросы (в этом случае их клеймят "трансфобными") об идеологии трансгендеризма; и давление на отдельных людей (от родителей до медицинских работников), чтобы слепо придерживаться мнения, что некоторые люди "рождены в неправильном теле" и что единственный способ "исправить" эту ошибку - это медицинское вмешательство, такое как препараты, подавляющие половое созревание, половые гормоны и различные хирургические операции, а не психологическая помощь. И как в культе, те, кто продвигают идеологию гендерной идентичности, препятствуют независимому мышлению, и вместо того, чтобы отвечать на вопросы о доказательствах и фактах, поддерживают свои убеждения банальностями, мантрами, запугиванием, повторяемыми снова и снова, пока они не станут реальностью.
Если я смогла так легко и искренне купиться на то, что "женский мозг" существует, я боюсь, что почти каждая может поверить, что голый король на самом деле носит одежду.
Алисия Хендли имеет докторскую степень по клинической психологии в Университете Виндзора и работала психологиней в Консультационной службе Университета Ватерлоо. Научные и клинические интересы Хендли включают расстройства пищевого поведения и искаженный образ тела, а также аффективные расстройства и тревожное расстройство. Она также является авторкой художественной литературы, научной литературы, мемуаров и поэзии. Подписывайтесь на нее в Твиттере @AliciaMHendley
Источник
До середины января я была стойкой сторонницей того, что обычно называют “правами трансгендеров”. Я не подвергала сомнению то, что трансженщины - женщины, а трансмужчины - мужчины, что трансгендерные персоны должны быть допущены в разделенные по полу пространства в зависимости от выбранного ими гендера (включая женские раздевалки, убежища для бездомных, тюрьмы, убежища для жертв изнасилования, временные пристанища и т.д.) и что те, кто подвергают это сомнению, в лучшем случае заблуждаются, а в худшем трансфобные ханжи.
Хотя некоторые аспекты транс-активизма выбивали меня из колеи. Например, то что самоидентификация была главным требованием для допуска трансженщин к соревнованиям в женской атлетике и в женских спортивных командах, но я отбросила это беспокойство. Это не заслуживало моего внимания, ведь я предполагала, что трансгендерных персон дискриминируют в очень многих общественных сферах. Более того, я многократно читала о том, что у трансгендерной молодежи высокий риск суицидальных настроений и попыток, так что когда речь заходила о защите трансгендерных людей, для меня было ясно, что время нельзя упускать.
Мой активизм по большей части проявлялся в безопасном пространстве за клавиатурой в социальных сетях вроде Твиттера. В этот период у меня появилось некоторое количество друзей и подписчиков (трансгендерных и нет) чьи схожие убеждения о важности прав трансгендеров мотивировали меня еще больше.
Я списывала со счетов всех, кто не соглашался с моими убеждениями, а иногда даже кричала на них постами в 280 символов или меньше. Я использовала свою докторскую степень по психологии как меч, несмотря на то, что мои знания в науке и психологии пола и гендера были минимальны. Большинство тех, кто были со мной не согласны - женщины, которые повторяли, что мужчины не могут стать женщинами, и, что хотя и права каждого человека должны уважаться и защищаться, права одной группы (транс-людей) не могут реализовываться за счет другой группы (женщин).
Когда меня спрашивали о том, почему я верю, что трансженщины - женщины, я утверждала, что некоторые мальчики и девочки “родились не в своем теле” и что наши мозги имеют гендер (то есть трансженщины имеют мужское тело, но “женский мозг”). Когда меня просили разъяснить, я прибегала к расплывчатым формулировкам вроде “знания” или “чувства”, а не к научным терминам. Если вопросы продолжались, я ходила по кругу: некоторые мужчины чувствуют себя женщинами, и только женщины могут чувствовать себя женщинами, значит некоторые мужчины - женщины. Когда спрашивали как это возможно “чувствовать себя женщиной”, я отвечала что ведь я “чувствую” - значит возможно. В других случаях я прибегала к обзывательствам, навешиваниям ярлыка “ханжа” на женщин, которые говорили что трансженщины - мужчины, говорила, что они застряли в пятидесятых и не поддерживают права человека. Если все остальное не помогало, я упоминала свою докторскую степень. Затем я заканчивала диалог, не считая, что мне следует еще об этом рефлексировать. В конце концов на моей стороне был федеральный закон. Мне было яснее ясного, что я защищала сторону правды. Так что, вместо того чтобы слушать, я покоряла свою собственную вершину: чем более права я была, тем выше забиралась.
Но в начале этого года все изменилось. В январе была обнародована информация о предполагаемом неприемлемом поведении самоидентифицированной трансженщины по имени Джонатан Янив (“JY”). Изначально известный подачей жалобы на 16 канадских женщин за нарушение прав человека, которые отказались делать восковую эпиляцию на мужских гениталиях, Джонатан также замечен в том, что оставлял плотоядные комментарии о девочках онлайн. Один из комментариев, которые оставил Джонатан, следующий: “Каждый раз, когда я хожу на пароме, тут проводят экскурсии с 10-12 летними девочками... Если девочка попросит у меня тампон или прокладку и помощь с использованием средств гигиены в первый раз, что мне делать?”. Также получило распространение селфи Джонатана в женской уборной, на котором на заднем плане были девочки.
То самое фото Джонатана Янива
Многие по понятным причинам возмущенные женщины (и некоторые мужчины) пытались обсудить свои подозрения по поводу поведения JY, но их заставили замолчать, так как они обращались к JY как к мужчине. Твиттер замораживал аккаунты временно (до семи дней) или навсегда, из чего стало еще яснее, что зонтик транссексуалов успешно используется для прекращения любого обсуждения действий Джонатана. Как только стала проясняться политика вокруг мисгендеринга JY, я начала замечать, что это происходит на более широком уровне. Женщин массово заставляли молчать, просто за то, что они говорили правду.
Несмотря на то, что я твердо верила, что трансгендерные люди уязвимы и что женщинам следует им помочь приспособиться, ситуация с Twitter и JY создала крошечную трещину в моей ранее непробиваемой броне. Насколько допустимо, что те, кто бьет тревогу о вопиющих действиях, получают осуждение и их заставляют молчать?
В расстроенных чувствах я связалась с Морганом Огером (Morgane Oger) одним из самых публичных представителей канадского комьюнити трансгендеров и вице президентом British Columbia NDP правящей партии провинции. Огер предложил поговорить по телефону, что я сочла довольно щедрым c его стороны. Мы проговорили почти час, и Огер выслушал мои опасения, сказав, что другие женщины тоже связывались с ним из-за поведения JY. Огер заявил, что было бы бесполезно доводить подобные проблемы до правоохранительных органов, если нельзя предоставить конкретные, поддающихся проверке доказательства. Мне было рекомендовано поискать возможные источники и связаться, если я их найду. После нашего разговора у меня осталось ощущение, что Огер обеспокоен обвинениями, выдвигаемыми против JY, и воспринимает их всерьез.
Фото Моргана Огера
Во время нашего разговора Огер упомянул событие, произошедшее несколькими днями ранее в публичной библиотеке Ванкувера, где обсуждались идеология гендерной идентичности и права женщин. Хотя я не была на презентации и не могла прокомментировать произошедшее, меня поразило как Огер описал выступление защитницы женских прав: “Это было похоже на Берлин 1933 года”.
Мой муж и дети - евреи, и я не могла перестать думать об этом сравнении. Оно показалось мне невероятным, особенно потому, что оно было сделано настолько публичным представителем политической партии.
Именно в тот момент, когда мне сказали, что критика и вопросы к идеологии гендерной идентичности от защитниц прав женщин, все равно что подготовка к одному из самых страшных геноцидов в истории человечества, у меня был момент «WTF?», и мои убеждения пошатнулись.
В последующие дни мне становилось все труднее поддерживать когнитивную согласованность - термин, введенный Леоном Фестингером в 1957 году в его книге “Теория когнитивного диссонанса”. Термин описывает потребность человека в том, чтобы поведение соответствовало его мыслям, взглядам и убеждениям. Как можно сравнивать выступление феминистки в публичной библиотеке на тему прав женщин с началом правления Гитлера? Этого просто не может быть. И, что более важно, этого не должно быть.
Было очень показательно, что мы достигли точки, когда представитель политической партии счел это сравнение приемлемым, и не предполагал, что такое высказывание заставит кого-то сильно призадуматься.
Потом у меня были еще более противоречивые мысли. Были ли какие-то доказательства того, что трансгендерные люди были подвержены риску неизбежного истребления, подобно уязвимым группам во время Холокоста? Нет.
Были ли трансгендерные люди как группа более уязвимыми, чем женщины? У меня не было никаких доказательств в поддержку этого утверждения.
Было ли лишение женщин, которые говорят, что трансженщины не женщины (а трансмужчины не мужчины) права высказываться наказанием, которое соответствует “преступлению”? Должно ли упоминание о самоидентифицированной трансженщине как “он”, даже непреднамеренно, означать, что женщины заслуживают того, чтобы они были отрезаны от онлайн общения (жизненно важного инструмента для женщин, позволяющего им участвовать как в публичных, так и в частных беседах)? Нет.
Когда я начала допускать такие мысли, я стала открываться к аргументам женщин, которые раньше пропускала мимо ушей. Кроме того я начала пользоваться моим образованием и провела некоторые изыскания.
Учитывая, что я много лет работала клинической психологиней, меня особенно интересовало, что происходит в медицинском сообществе в отношении пациентов с гендерной дисфорией. Я прочитала Руководство по психологической практике с трансгендерами и людьми, не соответствующими гендерным нормам от Американской психологической ассоциации за 2015 год, и узнала, что психологам необходимо “знать о множестве способов выражения цис-привилегий и антитранс-предубеждений”, в том числе важно изучить “как язык… может транслировать гендерную бинарность явными или скрытыми и непреднамеренными способами”. В руководстве также было отмечено, что психологам “может потребоваться предоставить TGNC [трансгендерным и не соответствующим гендерным признакам] людям информацию об идентичностях TGNC, предлагая язык для описания диссонанса и растерянности, которую могут испытывать TGNC люди”.
Затем я обратилась к “Журналу канадской медицинской ассоциации” (CMAJ) 2019 года, а именно к статье “Работа с гендерной дисфорией у подростков при первичной медицинской помощи”. Я читаю и читаю, и чем больше я узнаю, тем больше ужасаюсь. Согласно рекомендациям CMAJ, несмотря на тот факт, что “работа с трансгендерной молодежью все еще является относительно молодой областью, с ограниченным… объемом исследований, направленных на информирование об оказании медицинской помощи”, медицинским работникам было рекомендовано заниматься “позитивной помощью” и “ избегать наставления подростков на путь, который они бы сами для себя не выбрали”.
Кроме того, я выяснила, что рекомендации для клинической практики предписывают подавление полового развития с помощью гормонов для молодежи с гендерной дисфорией на “пубертатной стадии Таннера II”, которая наступает в среднем в 10,5 лет для девочек и в 11,5 лет для мальчиков. Авторы указали, что, хотя текущий рекомендуемый возраст для начала приема половых гормонов составляет 16 лет, для детей в возрасте 13,5 лет может быть назначено гормональное лечение, “так как многие подростки в стадии пубертата живут в своем присвоенном при рождении гендере в течение нескольких лет, длительная задержка подтверждающей выбранный гендер гормональной терапии может потенциально привести к негативным последствиям для психического здоровья”. Эта рекомендация была сделана, несмотря на признание авторами того, что в 16 лет будущая фертильность молодежи может быть навсегда нарушена в результате гормональной терапии, если только они не решат пройти процедуры сохранения фертильности, такие как забор спермы или яйцеклеток. Затем авторы признают, что “очень мало молодежи с гендерной дисфорией… [выбирают] процедуры сохранения фертильности”.
Неудивительно, что большинство 16-летних, начинающих принимать половые гормоны (не говоря уже о 13-летних), не заботятся о том, смогут ли они завести детей в 30 лет, учитывая, что префронтальная кора (часть мозга, который взвешивает результаты, формирует суждения и контролирует побуждения и эмоции) подростков, недостаточно развита, чтобы по-настоящему предвидеть долгосрочные последствия. Почему работник здравоохранения может позволить подросткам принимать решение, которое изменит их жизнь? Разве такой совет не является злоупотреблением служебным положением?
Информация, которую я читала в другом месте о куда более юных детях, была столь же тревожной. В статье, опубликованной Центром по охране здоровья трансгендеров [Center of Excellence for Transgender Health], “Вопросы здоровья гендерно-неконформных детей и трансгендерных подростков” говорилось, что "дети в возрасте 18 месяцев имеют четкую информацию об их гендерной идентичности и предпочтения в гендерной экспрессии", несмотря на тот факт, что обычные полуторагодовалые дети могут прислушиваться только к указаниям из одного или двух действий, часто выражают свои чувства через истерики и в среднем могут связать только два слова ("Я тут!"). В той же самой статье авторы утверждают, что "осознание своей гендерной идентичности не требует когнитивных способностей, приобретенных в подростковом возрасте". Это утверждение подразумевает, что уровень развития интеллекта не должен быть сдерживающим фактором для рассмотрения медицинского перехода. Затрагивая тему будущей фертильности, авторы поясняют: "Для подростков, чей пубертат был остановлен на самых ранних стадиях, и которым затем вводили гормоны поддерживающие выбранный гендер, развитие сперматозоидов и яйцеклеток маловероятно при текущем уровне развития медицины.”
Исследуя различные руководства для медицинских работников, я обнаружила, что основной посыл был одинаковым. Его суть такова: “Когда речь идет о транслюдях, то ситуация становится неотложной. Если вы задаете вопросы, то вы подвергаете риску жизни уязвимых людей. Может быть уже слишком поздно! Подтверждение самоидентификации - это единственный вариант, даже если вмешательства в организм детей и молодежи могут привести к серьезным последствиям, таким как бесплодие.”
Так же, как и многие другие женщины до меня, я почувствовала, что с меня хватит. И в конце концов, хотя это заняло много времени, я начала отказываться от убеждений, присущих идеологии гендерной идентичности, и встала на твердую почву.
Я больше не хочу "поощрять" трансгендеров любой ценой, особенно если цена - это женские права. Я больше не хочу соглашаться, что цель (переход для молодежи) обязательно оправдывает средства (запугивание родителей угрозами самоубийств). Я больше не хочу воспринимать каждую трансгендерную персону как хрустальную и слишком хрупкую для вопросов и сомнений и способную разбиться из-за простых слов. Я не желаю больше жертвовать правдой и этикой ради политкорректности.
Теперь, когда я размышляю о своем "переходе" от неумолимой транс-активистки/"союзницы" до критики идеологии и законодательства гендерной идентичности, я леденею от того, как это было легко для меня - психологини (сейчас на пенсии), якобы обученной понимать человеческий разум, - настолько увлечься "транс-правами", что я отвергала критическое мышление, словно участница культа. И, хотя я не хочу называть транс-активизм культом, я знаю о многих смущающих сходствах: абсолютный отказ от критики; лишение права высказываться; клевета; изгнание всех, кто задает вопросы (в этом случае их клеймят "трансфобными") об идеологии трансгендеризма; и давление на отдельных людей (от родителей до медицинских работников), чтобы слепо придерживаться мнения, что некоторые люди "рождены в неправильном теле" и что единственный способ "исправить" эту ошибку - это медицинское вмешательство, такое как препараты, подавляющие половое созревание, половые гормоны и различные хирургические операции, а не психологическая помощь. И как в культе, те, кто продвигают идеологию гендерной идентичности, препятствуют независимому мышлению, и вместо того, чтобы отвечать на вопросы о доказательствах и фактах, поддерживают свои убеждения банальностями, мантрами, запугиванием, повторяемыми снова и снова, пока они не станут реальностью.
Если я смогла так легко и искренне купиться на то, что "женский мозг" существует, я боюсь, что почти каждая может поверить, что голый король на самом деле носит одежду.
Алисия Хендли имеет докторскую степень по клинической психологии в Университете Виндзора и работала психологиней в Консультационной службе Университета Ватерлоо. Научные и клинические интересы Хендли включают расстройства пищевого поведения и искаженный образ тела, а также аффективные расстройства и тревожное расстройство. Она также является авторкой художественной литературы, научной литературы, мемуаров и поэзии. Подписывайтесь на нее в Твиттере @AliciaMHendley
Источник