Утро шуб, дубленок, кожи
Очерки на коленях.
В чешско-советстский холодный трамвай входила одежда.
Шубы из-за пробок и снежных заносов оставили свои частные транспорты и теперь брезгливо озирались вокруг мертвыми пустотелыми лисами, нутриями и прочей фауной. В них кутались живые животные, думающие только о тепле и комфорте. Воротники шуб жили своей автономностью и мерились искусственностью и естественностью.
Манто предпочло не садиться на рядом освободившееся место: по статусу караула роскоши не положено.
Дубленки источали запах дубильных веществ и все без исключения висели на дубах.
Кожанки были все коричнево-черными и на одно лицо. И прятали толстолобиков и толстокожих.
Коллективистские или совсем индивидуалистские по стилю варежки, элегантные или некачественно кожаные перчатки, митенки кондуктора или сноубордиста расселись по поручням.
За запотевшими с мороза диоптриями прятались взоры: все невыспавшиеся и недовольные трамвайностью, с синяками над или под глазами, сосудисто-красные, высокомерно-оценивающие.
Ресницы мигали тушами или были вульгарно накладными.
Школьные рюкзаки толкались, цеплялись, клеились, флиртовали, диссонируя с отутюженными стрелками брюк и кроссовками, но мило сочетаясь с умеренностью курток.
Ушами большинства владели на-ушники и в-ушники. ПТУ-шники!
Отдельные образчики брючности забылись в шириночной незастегнутости.
Обувь прессинговала и наступала на горло либо проходила грязной в душу.
Шнурки предательски развязно себя вели.
Пуговицы рвали отношения.
Портфели были увлекаемы идеями и стихиями толпоодежды.
Рации мобильников то и дело выпрыгивали из теплых чехлов из-под всех видов одежды и перекрикивали друг друга, позируя своей модельностью, аккумуляторы мерзли, сокращая свою жизнь.
Шарфы подличали и уползал с плеч.
Был ли в трамвае человек без поз и одежды?
В чешско-советстский холодный трамвай входила одежда.
Шубы из-за пробок и снежных заносов оставили свои частные транспорты и теперь брезгливо озирались вокруг мертвыми пустотелыми лисами, нутриями и прочей фауной. В них кутались живые животные, думающие только о тепле и комфорте. Воротники шуб жили своей автономностью и мерились искусственностью и естественностью.
Манто предпочло не садиться на рядом освободившееся место: по статусу караула роскоши не положено.
Дубленки источали запах дубильных веществ и все без исключения висели на дубах.
Кожанки были все коричнево-черными и на одно лицо. И прятали толстолобиков и толстокожих.
Коллективистские или совсем индивидуалистские по стилю варежки, элегантные или некачественно кожаные перчатки, митенки кондуктора или сноубордиста расселись по поручням.
За запотевшими с мороза диоптриями прятались взоры: все невыспавшиеся и недовольные трамвайностью, с синяками над или под глазами, сосудисто-красные, высокомерно-оценивающие.
Ресницы мигали тушами или были вульгарно накладными.
Школьные рюкзаки толкались, цеплялись, клеились, флиртовали, диссонируя с отутюженными стрелками брюк и кроссовками, но мило сочетаясь с умеренностью курток.
Ушами большинства владели на-ушники и в-ушники. ПТУ-шники!
Отдельные образчики брючности забылись в шириночной незастегнутости.
Обувь прессинговала и наступала на горло либо проходила грязной в душу.
Шнурки предательски развязно себя вели.
Пуговицы рвали отношения.
Портфели были увлекаемы идеями и стихиями толпоодежды.
Рации мобильников то и дело выпрыгивали из теплых чехлов из-под всех видов одежды и перекрикивали друг друга, позируя своей модельностью, аккумуляторы мерзли, сокращая свою жизнь.
Шарфы подличали и уползал с плеч.
Был ли в трамвае человек без поз и одежды?