"Большая жратва" (М. Феррери): система знаков и социальный контроль
"Зачем есть, когда не хочется есть?" - в отчаянии вопрошала одна из приглашенных девушек. Никто из четырех героев фильма ей конечно не ответил, так как это был один многих простых вопросов, на которые становится "не принято" отвечать.
Потребление пищи у нашей четверки было отсоеденено от физиологических потребностей, от функционального значения. По сути, это уже была не жратва.
Оставим за скобками непростую проблему проведения грани между "естественной" потребностью и тем, что получается в результате социализации и влияния культуры. В отношении еды можно лишь подчеркнуть, что в наших условиях "среднего человека" действительно непросто понять, где заканчивается удовлетворение "естественного" аппетита и начинается отношение к продуктам питания как к знакам, отсылающим к социальным различиям (мифология "престижности"), либо еда становится средством для снятия тревоги, а значит здесь идут регрессивные процессы, либо в игру вступают процессы идентификации (подражание кому-то) и т.п. Все предметы потребления, включая еду, наделены смыслом лишь в
логических контекстах, которые еще и могут быть противоречиво перемешаны на уровне одного и того же предмета.
Будем отталкиваться от предположения, что в наших условиях (культуры) предмет потребления появляется лишь как отсоединенный от своих торговых, функциональных и психологических характеристик, будучи захваченный логикой дифференциации и "освобожденный" в качестве знака.
В "Большой жратве" мы видим как раз потребление не пищи, но жадное бессмысленное погружение в трясину системы знаков, в игру различий между ними (внешне представленной как сравнение между разными блюдами). Небольшой эпизод в котором когда один из героев ездит по окружности на велосипеде, привязанном к шесту в ее центре, - весьма показателен.
Жан Бодрийяр в книге "К критике политической экономии знака" пишет:
"Предмет потребления существует лишь с того момента, когда он подвергается изменению и когда это изменение определяется социальным законом, являющимся законом обновления различительного ю материала и законом обязательного вписывания индивидов - посредством их группы и в зависимости от их отношения с другими группами - в тот реестр статусов, который, собственно, и является социальным порядком, поскольку принятие этой иерархии социальных знаков, интериоризация индивидом этих норм, ценностей, социальных императивов, которыми и оказываются знаки, задает решающую, фундаментальную форму социального контроля в гораздо большей степени, нежели согласие с идеологически ми нормами."
Таким образом, распространение системы знаков имеет прямое отношение к децентрализованному тотальному социальному контролю.
С точки зрения "прагматики человеческой коммуникации" (Вацлавик, Бивин, Джексон) речь идет о командной стороне коммукационного процесса. Содержательная "информационная) сторона коммуникационного акта в отношении еды сообщает о тех или иных продуктах и их свойствах, командная - осуществляет предписание (что "нужно" есть) и, что еще важнее, содержит "зашитый" посыл об уже распределенных ролях (принимающий помещается в комплементарную, подчиненную роль и воспроизводит существующую игру, думая, например, что "всего лишь" следует моде).
Большая жратва - это большой контроль. Это контроль, пожирающий контролируемого. Быть может, смысл фильма в пожирании (ассимиляции) людей некоей тотальной системой.
Усиление прессинга контроля приводит к тому, по выражению Бодрийяра, масса, игнорируя все призывы к "рациональному" или "правильному" потреблению (воспринимая, видимо, эти призывы как очередную уловку) целиком в плоскость, "где его уровень оказывается показателем статуса и престижа, где оно выходит за всякие разумные пределы или симулируется, где царствует потлач, который отменяет какую бы то ни было потребительную стоимость". Отступление масс от рациональности, от "экономического разума", протест против «объективного» императива потребностей и рационального контроля за намерениями, устремлениями и поведением - есть реакция (ответ) на реалии "общества контроля", на реалии современного рынка и неолиберализма. Экономическое превращается в магический ритуал и театрализованное представление, доведённое до состояния пародии на самого себя.
Чувствуя везде фальшь, обман и манипуляции Системы, которой "выгодно наличие массы, потерявшей рассудок от создаваемых для кухни технических новинок и т.п., массы "всего лишь подталкивают её к функционированию по законам гиперлогики, в режиме предельной нагрузки, который ей противопоказан. Они заявляют: «Вы хотите, чтобы мы потребляли. Ну что ж, мы будем потреблять всё больше и больше. Мы будем потреблять всё что угодно. Без всякой пользы и смысла»."
Вацлавик использует метафору "логики новобранца" для иллюстрации ситуации, когда человек сталкивается с абсурдными и противоречивыми жизненными условиями и реагирует на нее путем полного подчинения, стараясь быстрее исполнить абсолютно все приказы, даже противоречащие друг другу, отказываясь от критического мышления и других альтернатив.
В "Большой жратве" процесс потребления пищи превращается в трагическую пародию на самого себя. Абсурдное и разрушительное потребление является ответом на вполне определенный соответствующий социальный контекст. Помимо тотальности "системы знаков" и социального контроля, можно было бы сказать об отчужденном труде, межличностном отчуждении, отчуждении человека от самого себя (как у Антониони и пр. выдающихся режиссеров), но в фильме не все эти моменты проработаны - Феррери стремился создать гротескную и абсурдную картину именно большой жратвы, которая получилась несколько изолированной от остальных сторон жизни. Но можно сказать и так - все отчаяние, все ощущение бессмысленности такой жизни и т.п.- все это, будучи неосознанным, сконцентрировалось в бессмысленной самоубийственной жратве.
Суицид, помимо всего прочего, является и коммуникационным актом, суицид - это некий посыл окружающим. Смерть как ответ системе.
Потребление пищи у нашей четверки было отсоеденено от физиологических потребностей, от функционального значения. По сути, это уже была не жратва.
Оставим за скобками непростую проблему проведения грани между "естественной" потребностью и тем, что получается в результате социализации и влияния культуры. В отношении еды можно лишь подчеркнуть, что в наших условиях "среднего человека" действительно непросто понять, где заканчивается удовлетворение "естественного" аппетита и начинается отношение к продуктам питания как к знакам, отсылающим к социальным различиям (мифология "престижности"), либо еда становится средством для снятия тревоги, а значит здесь идут регрессивные процессы, либо в игру вступают процессы идентификации (подражание кому-то) и т.п. Все предметы потребления, включая еду, наделены смыслом лишь в
логических контекстах, которые еще и могут быть противоречиво перемешаны на уровне одного и того же предмета.
Будем отталкиваться от предположения, что в наших условиях (культуры) предмет потребления появляется лишь как отсоединенный от своих торговых, функциональных и психологических характеристик, будучи захваченный логикой дифференциации и "освобожденный" в качестве знака.
В "Большой жратве" мы видим как раз потребление не пищи, но жадное бессмысленное погружение в трясину системы знаков, в игру различий между ними (внешне представленной как сравнение между разными блюдами). Небольшой эпизод в котором когда один из героев ездит по окружности на велосипеде, привязанном к шесту в ее центре, - весьма показателен.
Жан Бодрийяр в книге "К критике политической экономии знака" пишет:
"Предмет потребления существует лишь с того момента, когда он подвергается изменению и когда это изменение определяется социальным законом, являющимся законом обновления различительного ю материала и законом обязательного вписывания индивидов - посредством их группы и в зависимости от их отношения с другими группами - в тот реестр статусов, который, собственно, и является социальным порядком, поскольку принятие этой иерархии социальных знаков, интериоризация индивидом этих норм, ценностей, социальных императивов, которыми и оказываются знаки, задает решающую, фундаментальную форму социального контроля в гораздо большей степени, нежели согласие с идеологически ми нормами."
Таким образом, распространение системы знаков имеет прямое отношение к децентрализованному тотальному социальному контролю.
С точки зрения "прагматики человеческой коммуникации" (Вацлавик, Бивин, Джексон) речь идет о командной стороне коммукационного процесса. Содержательная "информационная) сторона коммуникационного акта в отношении еды сообщает о тех или иных продуктах и их свойствах, командная - осуществляет предписание (что "нужно" есть) и, что еще важнее, содержит "зашитый" посыл об уже распределенных ролях (принимающий помещается в комплементарную, подчиненную роль и воспроизводит существующую игру, думая, например, что "всего лишь" следует моде).
Большая жратва - это большой контроль. Это контроль, пожирающий контролируемого. Быть может, смысл фильма в пожирании (ассимиляции) людей некоей тотальной системой.
Усиление прессинга контроля приводит к тому, по выражению Бодрийяра, масса, игнорируя все призывы к "рациональному" или "правильному" потреблению (воспринимая, видимо, эти призывы как очередную уловку) целиком в плоскость, "где его уровень оказывается показателем статуса и престижа, где оно выходит за всякие разумные пределы или симулируется, где царствует потлач, который отменяет какую бы то ни было потребительную стоимость". Отступление масс от рациональности, от "экономического разума", протест против «объективного» императива потребностей и рационального контроля за намерениями, устремлениями и поведением - есть реакция (ответ) на реалии "общества контроля", на реалии современного рынка и неолиберализма. Экономическое превращается в магический ритуал и театрализованное представление, доведённое до состояния пародии на самого себя.
Чувствуя везде фальшь, обман и манипуляции Системы, которой "выгодно наличие массы, потерявшей рассудок от создаваемых для кухни технических новинок и т.п., массы "всего лишь подталкивают её к функционированию по законам гиперлогики, в режиме предельной нагрузки, который ей противопоказан. Они заявляют: «Вы хотите, чтобы мы потребляли. Ну что ж, мы будем потреблять всё больше и больше. Мы будем потреблять всё что угодно. Без всякой пользы и смысла»."
Вацлавик использует метафору "логики новобранца" для иллюстрации ситуации, когда человек сталкивается с абсурдными и противоречивыми жизненными условиями и реагирует на нее путем полного подчинения, стараясь быстрее исполнить абсолютно все приказы, даже противоречащие друг другу, отказываясь от критического мышления и других альтернатив.
В "Большой жратве" процесс потребления пищи превращается в трагическую пародию на самого себя. Абсурдное и разрушительное потребление является ответом на вполне определенный соответствующий социальный контекст. Помимо тотальности "системы знаков" и социального контроля, можно было бы сказать об отчужденном труде, межличностном отчуждении, отчуждении человека от самого себя (как у Антониони и пр. выдающихся режиссеров), но в фильме не все эти моменты проработаны - Феррери стремился создать гротескную и абсурдную картину именно большой жратвы, которая получилась несколько изолированной от остальных сторон жизни. Но можно сказать и так - все отчаяние, все ощущение бессмысленности такой жизни и т.п.- все это, будучи неосознанным, сконцентрировалось в бессмысленной самоубийственной жратве.
Суицид, помимо всего прочего, является и коммуникационным актом, суицид - это некий посыл окружающим. Смерть как ответ системе.