Ещё Анжелы Дэвис. Про женский, ручной и домашний труд...
Белые женщины, включая феминисток, традиционно проявляли нерешительность, когда дело касалось борьбы домашней прислуги. Они редко участвовали в тяжелой борьбе за улучшение условий жизни этой категории трудящихся. Феминистки из средних слоев до и после создания профсоюза проявляли удобную для себя забывчивость, опуская при составлении своих программ проблемы домашней прислуги. Это зачастую оборачивалось завуалированным оправданием - по крайней мере со стороны богатых женщин - собственной эксплуатации служанок. В 1902 году в статье под названием «Девятичасовой рабочий день для домашней прислуги» Айнез Гудмэн, приводила разговор с подругой-феминисткой, просившей подписать петицию, требовавшую, чтобы работодатели обеспечили стульями женщин-продавщиц.
««Девушки,- сказала она,- должны выстаивать по десять часов в день, и мое сердце обливается кровью, когда я вижу их усталые лица». «Миссис Джонс, - сказала я, - а сколько часов в день выстаивает ваша служанка?» «О, я не знаю,- удивилась она.- Думаю, часов пять или шесть». «Когда она встает?» - «В шесть».- «А когда она заканчивает вечером работу?» - «Вообще-то, часов в восемь».- «Получается четырнадцать часов...» - «...Она может часть своей работы делать и сидя».- «Какой работы? Стирать? Гладить? Подметать? Убирать постели? Готовить? Мыть посуду? Возможно, что она сидит часа два, когда ест и готовит овощи, и еще четыре раза в неделю она имеет свободный час в полдень. Получается, что ваша служанка проводит на ногах по крайней мере одиннадцать часов в день, включая сюда многократные хождения по лестницам. Мне ее участь кажется более печальной, чем у продавщиц в магазинах».
Моя гостья встала, ее щеки горели и глаза сверкали.
«Моя служанка всегда отдыхает в воскресенье после обеда»,- сказала она. «Да, но девушки-продавщицы отдыхают все воскресенье. Пожалуйста, не уходите, пока я не подпишу эту петицию. Никто не будет так благодарен, как я, если девушки-продавщицы получат возможность присесть»»
.
Эта феминистка-активистка выступала против эксплуатации, хотя сама была эксплуататором. Однако ее противоречивому поведению и чрезмерной чувствительности есть определенное объяснение: работающих прислугой обычно рассматривают как людей неполноценных. Постоянное стремление уничтожить сознание слуги, говорил философ Гегель, является внутренне присущим развитию отношений «господин - слуга» («госпожа - служанка»). Продавщица, упоминавшаяся в разговоре, получала зарплату, была человеком, обладавшим по крайней мере работой и видимостью независимости от своего хозяина. Служанка, напротив, работала исключительно ради удовлетворения потребностей своей хозяйки. Возможно, рассматривая свою служанку просто как продолжение самой себя, феминистка едва ли могла осознавать свою собственную роль активного угнетателя.
Как заявила Ангелина Гримке в своем «Призыве к христианским женщинам Юга», белые женщины, которые не бросят вызов институту рабства, несут тяжкую ответственность за его бесчеловечность. Точно так же профсоюз домашней прислуги разоблачил роль домохозяек из средних слоев в угнетении черной домашней прислуги.
Дж. Лернер писала: «Домохозяйка заклеймлена как последний эксплуататор в стране. Домохозяйки в США заставляют полтора миллиона своих слуг работать в среднем по 72 часа в неделю и платят им... жалкие гроши, оставшиеся после расчета с бакалейщиком, мясником и т. д.» .
Тяжелейшее экономическое положение черных женщин (самые тяжелые виды работ, а впридачу - дискриминация) не изменилось вплоть до начала второй мировой войны. Накануне войны, по переписи 1940 года, из работавших по найму черных женщин 59,5% были домашней прислугой, а 10,4% были заняты в других сферах обслуживания . Так как примерно 16% из них еще было занято в сельском хозяйстве, то лишь одна из десяти черных женщин реально начала вырываться из цепких объятий рабства. Даже тем, кому удалось найти место в промышленности и получить специальность, хвастаться было нечем, поскольку им, как правило, давали самую низкооплачиваемую работу. Когда США вступили во вторую мировую войну и военной экономике потребовался труд женщин, более 400 тысяч черных женщин распрощались с домашней работой. В разгар войны их численность среди промышленных рабочих увеличилась более чем в два раза. Но даже при этом - и это уточнение необходимо - еще в 1960 году по крайней мере треть черных трудящихся женщин оставались прикованными к той же традиционной работе домашней прислуги и еще одна пятая была занята в других сферах услуг .
Уильям Дюбуа в резко критическом очерке «Слуга в доме» отмечал, что до тех пор, пока домашняя работа будет уделом черного народа, его освобождение всегда будет оставаться умозрительной абстракцией, «Негр, - утверждал У. Дюбуа, - не достигнет свободы, пока число черных с этим ненавистным клеймом рабства и средневековья - их занятость в домашнем услужении - не будет сокращено до уровня ниже 10%» . Изменения, вызванные второй мировой войной, означали лишь намек на прогресс. После восьми долгих десятилетий «освобождения» признаки свободы были так далеки и настолько затянуты тучами и неуловимы, что можно было надорваться и свернуть себе шею, пытаясь их увидеть.
В 1831 году, когда текстильная промышленность оставалась ведущей отраслью в условиях новой промышленной революции, женщины, бесспорно, составляли большинство рабочей силы. На текстильных фабриках, разбросанных всюду по Новой Англии, было занято 38 927 женщин и всего лишь 18 539 мужчин . Первых «фабричных девчонок» набирали из семей местных фермеров. Выжимавшие прибыль фабриканты рекламировали работу на фабрике как привлекательную и полезную подготовку к семейной жизни. Предприятия Уолтхэма и Лоуэлла расписывались как «вторая семья», где строгие матроны наблюдают за девушками из фермерских семей и вся обстановка напоминает выпускные классы школ. Но что из себя представляла жизнь на фабрике в действительности? Невероятно долгий рабочий день - 12, 14 или даже 16 часов ежедневно, жуткие условия труда, немыслимо переполненные и непригодные для человека жилые помещения.
Б. Вертхеймер пишет: «На еду отводилось так мало времени - полчаса в полдень на обед,- что женщины выскакивали из жаркого и влажного ткацкого цеха и мчались через несколько кварталов к своим жилым помещениям, где проглатывали свой обед, и бегом возвращались на работу, боясь подвергнуться штрафу в случае опоздания. Зимой они бежали на обед, не теряя времени на то, чтобы застегнуть свои пальто, и часто обедали, не снимая их. Это был сезон воспалений легких. Летом испорченные продукты и очень плохие санитарные условия вызывали дизентерию. Туберкулез свирепствовал во все времена года» .
Работницы на фабриках давали отпор. Начиная с конца 1820-х годов, задолго до съезда в Сенека-Фоллзе (1848 г.), женщины-работницы устраивали стачки и забастовки, по-боевому выражая свой протест против двойного гнета, которому они подвергались и как женщины, и как работницы. Так, например, в 1828 году в Дувре, штат Нью-Гэмпшир, работницы объявили забастовку, выражая тем самым свой протест против введения очередных ограничений. Они «потрясли всю округу, когда вышли на демонстрацию со знаменами и флагами, взрывая петарды» .
К лету 1848 года, когда состоялся съезд в Сенека-Фоллзе, условия труда на фабриках, и без того плохие, ухудшились до такой степени, что дочерей фермеров из Новой Англии на текстильных фабриках стало значительно меньше. На смену женщинам из «приличных семей», «янки» по происхождению, приходили женщины-иммигрантки, которые, как и их отцы, братья и мужья, превращались в промышленный пролетариат страны. Этим женщинам в отличие от их предшественниц, семьи которых владели землей, было не на что рассчитывать, кроме своих рабочих рук. Когда они боролись, то ставкой было их право на жизнь. Они боролись с таким ожесточением, что «в 1840-х годах работницы шли в авангарде боевого рабочего движения в США» . Женская рабочая реформистская ассоциация города Лоуэлла, ведя борьбу за десятичасовой рабочий день, в 1843 и 1844 годах обращалась с петициями в законодательное собрание штата Массачусетс. Когда законодательное собрание согласилось провести публичные слушания, то работницы Лоуэлла снискали славу, добившись первого в истории США расследования условий труда правительственным органом . Это было безусловным вкладом в борьбу за права женщин и на четыре года предшествовало официальному началу женского движения.
Судя по той борьбе, которую вели белые женщины-работницы, они, безусловно, заслужили право считаться зачинателями женского движения.
Хотя работа по дому, какой мы ее знаем, сегодня может в конце концов стать пережитком истории, облик женщины по-прежнему связан с представлениями о метлах и совках, швабрах и ведрах, фартуках и плитах, горшках и кастрюлях. Справедливо, что женский труд в разные исторические эпохи в целом ассоциировался с домашним очагом. Следовательно, женский домашний труд не всегда был тем, что он представляет собой сегодня, так как подобно всем общественным явлениям работа по дому изменялась с развитием человеческой истории. По мере того как развивались и исчезали экономические системы, сфера и характер работы по дому претерпели радикальную трансформацию.
Фридрих Энгельс в своей классической работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства» утверждал, что неравенство полов в том виде, в каком мы его знаем сегодня, не существовало до появления частной собственности. На ранних этапах человеческой истории разделение труда по признаку пола в системе экономического производства было второстепенным по сравнению с иерархическим. В обществах, где мужчины занимались охотой на диких животных, а женщины в свою очередь - собиранием диких овощей и фруктов, оба пола решали хозяйственные задачи, в равной степени важные для выживания их общин. Так как община на этих этапах была в значительной степени разросшейся семьей, центральная роль женщин в домашних делах означала, что их соответственно ценили и уважали как производительных членов общины.
В том, что домашняя работа женщин играет главную роль в докапиталистических формациях, я наглядно убедилась во время путешествия в 1973 году по прериям Масаи. На заброшенной грязной дороге Танзании я заметила шестерых женщин-масаи, которые, загадочным образом сохраняя равновесие, несли на головах огромную доску. Как объяснили мои танзанийские друзья, эти женщины, возможно, переносили крышу дома в новую деревню, которую они строили. Я выяснила, что женщины у масаи занимаются всеми домашними делами, в том числе и строительством своих часто перемещаемых кочевых жилищ, а не только приготовлением пищи, уборкой, воспитанием детей, шитьем и т. д. Столь же необходимая, как обязанности мужчин по выращиванию скота, женская работа по дому не менее производительна и важна, чем вклад мужчин-масаи в докапиталистическое, кочевое хозяйство. Поэтому как производители женщины занимают важное положение в обществе. В развитых капиталистических обществах, напротив, ориентированный на обслуживание домашний труд домохозяек, которым редко удается добиться ощутимых результатов своего труда, принижает общественный статус женщины в целом. В соответствии с буржуазной идеологией, если называть вещи своими именами, домохозяйка - попросту пожизненная служанка своего мужа.
Происхождение буржуазного представления о женщине как вечной служанке мужчины само по себе показательно. В относительно короткой истории Соединенных Штатов «домохозяйка» как сформировавшийся исторический феномен существует чуть больше века. Работа по дому в колониальный период полностью отличалась от рутины повседневных дел сегодняшней домохозяйки в Соединенных Штатах. Уже упоминавшаяся Вертхеймер пишет: «Работа женщины начиналась с восхода солнца и продолжалась при свете камина, пока от усталости не слипались глаза. На протяжении двух столетий почти все, что ела и чем пользовалась семья, производилось дома с ее ведома. Она пряла и красила пряжу, из которой ткала полотно, кроила и шила одежду. Она выращивала большую часть продуктов, которые ела ее семья, и припасала их в количестве, достаточном на зимние месяцы. Она делала масло, сыр, хлеб, варила мыло и вязала чулки на всю семью» .
В аграрной экономике доиндустриальной Северной Америки женщина, исполнявшая свои домашние дела, была, таким образом, прядильщицей и вязальщицей, швеей и пекарем, взбивала масло, выделывала свечи и варила мыло. И так далее, и так далее, и так далее. По сути дела, «...гнет домашнего производства оставлял очень мало времени для забот, которые сегодня мы считаем домашними. Судя по всему, женщины в эпоху до промышленной революции были замарашками-домработницами по сегодняшним меркам. Вместо ежедневной или еженедельной уборки была весенняя уборка. Пища была проста и однообразна, наряды менялись редко, в семьях мылись не часто - раз в месяц или, как в некоторых семьях, раз в три месяца. И так как для каждого мытья требовалось принести и нагреть много ведер воды, это, конечно, не внушало энтузиазма любителям умывания» .
Женщины в колониальную эру были не «уборщицами» или «домработницами», а скорее полностью приспособленными и опытными рабочими экономики, основанной на домашнем хозяйстве. Они не только производили подавляющую часть продуктов, необходимую для семьи, но и заботились о ее здоровье и здоровье членов общин.
Вертхеймер писала: «Сбор и сушка диких трав для приготовления лекарств входили в колониальное время в круг обязанностей женщины, которая выступала также в качестве врача, сиделки и акушерки как в своей семье, так и в общине» .
В «Американскую книгу практических советов», популярную книгу рецептов колониального периода, были включены рецепты по приготовлению пищи, а также по бытовой химии и медицине. Например, для того чтобы вылечиться от стригущего лишая, нужно было «раздобыть немного куркумового корня... нарезать его кусочками, залить уксусом и затем протереть пораженное место этой жидкостью» . Экономическая значимость обязанностей женщин по дому в колониальной Америке дополнялась их видной ролью в экономической деятельности вне дома. Было вполне обычным, когда, например, женщина становилась содержательницей таверны.
Вертхеймер отмечала: «Женщины также управляли работой на пилорамах, скотобойнях, мукомольных мельницах, делали мебель и плетеные кресла, производили хлопковые и другие ткани, плели кружева и были хозяйками и управляющими галантерейными магазинами, а также магазинами тканей и одежды. Они работали в табачных лавках, в аптеках-закусочных (где они продавали приготовленную ими пищу), в универсальных магазинах, которые продавали все - от булавок до развесного мяса. Женщины шлифовали линзы, плели сети и канаты, раскраивали и шили одежду из кожи, делали карды для прочески шерсти и даже были малярами. Часто они были владельцами похоронных контор в небольших городах» .
После войны за независимость бурное развитие индустриализации привело к образованию фабрик в северо-восточной части этой новой страны. Текстильные фабрики Новой Англии стали удачливыми пионерами фабричной системы. Так как прядение и вязание были традиционно женским занятием, женщины стали первыми рабочими, которых владельцы фабрик наняли для работы на новых механических ткацких станках. Учитывая отстранение впоследствии женщин от промышленного производства в целом, ирония экономической истории страны состоит в том, что первыми промышленными рабочими были женщины.
По мере того как развивалась индустриализация, экономическое производство перемещалось из дома на фабрику, и труд женщин по дому неуклонно утрачивал свое значение. Женщины страдали вдвойне и потому, что их традиционная работа была узурпирована набиравшими силу фабриками, и потому, что экономика в целом перешла на промышленную основу, лишив многих женщин их важной роли в экономике. К середине XIX века фабрики обеспечивали производство текстиля, свечей и мыла. Даже масло, хлеб и другие пищевые продукты стали предметами массового производства.
В журнале «Социалистическая революция» отмечалось, что «к концу века вряд ли кто-нибудь самостоятельно делал крахмал или кипятил белье в котле. В больших городах женщины в магазинах покупали хлеб и по крайней мере нижнее белье. Они учили своих детей в школах. Возможно, некоторые вещи они отдавали в прачечную... Промышленный поток прошел, оставив после себя никому не нужные ткацкий станок на чердаке и мыловаренный котел в сарае» .
Как только промышленный капитализм достиг расцвета, разрыв между новой экономической деятельностью и старой экономикой, базировавшейся на домашнем хозяйстве, стал еще более заметным. Физическое перемещение экономического производства, вызванное распространением фабричной системы, было, без сомнения, важной вехой. Но еще большее значение имела всеобщая переоценка производства, обусловленная новой экономической системой. Если продукт, производившийся в домашнем хозяйстве, имел потребительную стоимость прежде всего потому, что отвечал основным потребностям семьи, то значимость товаров фабричного производства заключалась главным образом в их меновой стоимости, их способности удовлетворять стремление предпринимателя к прибыли. Эта переоценка материального производства определила, помимо территориального производства (между домом и фабрикой), фундаментальное структурное разделение между натуральным хозяйством и капиталистической экономикой, ориентированной на прибыль. Так как работа по дому не приносит прибыли, домашний труд, естественно, стал считаться второстепенным по сравнению с капиталистическим наемным трудом.
Важным, хотя и не главным, общественным результатом этой радикальной экономической трансформации было появление «домохозяйки». В общественном представлении роль женщины изменилась: она стала восприниматься уже как страж обесцененной домашней жизни. Однако этой переоценке роли женщины был брошен смелый вызов большим числом женщин-иммигранток, пополнивших ряды рабочего класса Северо-Востока. Эти белые женщины-иммигрантки были прежде всего наемными рабочими и только потом домохозяйками. Были и другие женщины, их были миллионы, они занимались тяжелым трудом вне дома как подневольные производители рабовладельческой экономики Юга. Реальное положение женщин в американском обществе XIX века определялось тем, что белые женщины проводили свои дни в работе на фабриках за грошовую зарплату, а черные женщины трудились в условиях рабского принуждения. «Домохозяйка» была лишь частью этой реальности, так как в действительности она была символом экономического процветания зарождавшихся средних слоев.
Хотя понятие «домохозяйка» коренилось в социальных условиях жизни буржуазии и средних слоев, буржуазная идеология XIX века утвердила представление о домохозяйке и матери как универсальных критериях женственности. Поскольку широко пропагандировалось, что призвание женщин заключается в исполнении ими обязанностей по дому, женщины, вынужденные становиться наемными рабочими, воспринимались мужчинами как чужаки, пришельцы в общественном производстве. После выхода за пределы своей «естественной» сферы женщины уже не могли рассматриваться как полноценные наемные рабочие. Они расплачивались за это длительным рабочим днем, худшими условиями труда и меньшей по сравнению с мужчинами зарплатой за один и тот же труд. Их эксплуатация была даже более интенсивной, чем эксплуатация мужчин. Нет нужды говорить, что половое неравенство явилось источником баснословных сверхприбылей для капиталистов.
Различие структуры между общественным производством капитализма и частным домашним постоянно углублялось из-за присущей домашнему труду примитивности. Несмотря на рост количества новых приспособлений для работы по дому, домашний труд не был качественно затронут технологическими достижениями промышленного капитализма. Работа по дому до сих пор отнимает у домохозяйки, как правило, тысячи часов в год. В 1903 году Шарлотта Перкинс Джилмэн предложила определять домашний труд, который отражал сдвиги, изменившие структуру и содержание домашнего труда в США, следующим образом:
«Понятие «домашний труд» относится не к особой разновидности труда, а к определенной ступени труда, к фазе развития, через которую проходят все его разновидности. Все отрасли промышленности были некогда «домашними», т. е. все делалось дома и в интересах семьи. Все отрасли с того отдаленного периода поднялись на более высокие ступени развития, за исключением одной или двух, которые остались на своей первоначальной стадии» .
«Домашнее хозяйство,- утверждает Джилмэн,- не получило развития, адекватного другим нашим институтам». Экономика домашнего хозяйства обнаружила «...сохранение примитивной бытовой техники в современном промышленном обществе, все это связывало женщин, не давало проявить себя вне домашнего очага»
Подчеркивая, что домашняя работа негативно влияет на женщин, Джилмэн пишет: «Она женственна более чем достаточно, так же как мужественен мужчина, но она не является человеком в том смысле, в каком им является мужчина. Домашняя жизнь не выявляет наших человеческих качеств, так как мы отстранены от характерных ценностей человеческого прогресса» . Правота утверждения Джилмэн подтверждается историческим опытом черных женщин США. На протяжении всей истории страны большинство черных женщин работало вне дома. Во времена рабства женщины занимались тяжелой работой бок о бок со своими мужчинами на хлопковых и табачных плантациях, а когда стала развиваться промышленность и на Юге, их можно было увидеть на табачных фабриках, на сахарных заводах и даже на лесопилках и в бригадах, укладывавших железнодорожные рельсы. В работе женщины-рабыни были на равных со своими мужчинами. Так как они на работе страдали от изнуряющего равенства с мужчинами, то и дома, в рабских лачугах, они обладали большим равноправием, чем их белые сестры - домохозяйки.
Прямым следствием работы вне дома для черных женщин, как «свободных», так и рабынь, было то, что работа по дому у них никогда не занимала главенствующего места. Они в значительной степени избежали психологической травмы, которую промышленный капитализм нанес белым домохозяйкам из средних слоев, чьи добродетели заключались якобы в женской слабости и покорности. Вряд ли черные женщины могли стремиться к слабости. Им надо было стать сильными, так как их семьи и общины нуждались в этом для того, чтобы выжить. Доказательством силы черных женщин, силы, выкованной работой, работой и еще раз работой, являются заслуги многих выдающихся женщин-лидеров, вышедших из черной общины. Гарриет Табмэн, Соджорнер Трус, Ида Уэллс и Роза Паркс - не исключение, а характерный тип черной женщины. Однако черные женщины заплатили большую цену за то, чтобы иметь эту силу и получить относительную независимость. Хотя они редко бывали «только домохозяйками», они всегда делали работу по дому. Таким образом, они несли двойное ярмо - наемного труда и домашней работы,- двойное ярмо, всегда требующее от работающей женщины упорства и силы Сизифа. Как было отмечено У. Дюбуа в 1920 году: «...лишь немногие женщины рождены свободными, другие же достигали свободы в оскорблениях и брани, но нашим черным женщинам свобода была презрительно брошена. С этой свободой они покупают неограниченную независимость и платят за нее столь дорогую цену, что в конце концов она станет лишь насмешкой и проклятием» .
Идея об оплате труда домохозяек для многих женщин звучит достаточно привлекательно. Но эта привлекательность, возможно, будет недолговечной. Кто из этих женщин согласится целиком посвятить себя изнуряющему, нескончаемому домашнему труду, пусть даже за деньги? Разве это сможет изменить положение, охарактеризованное В. И. Лениным в следующих словах: «Женщина продолжает оставаться домашней рабыней, несмотря на все освободительные законы, ибо ее давит, душит, отупляет, принижает мелкое домашнее хозяйство, приковывая ее к кухне и к детской, расхищая ее труд работою до дикости непроизводительною, мелочною, изнервливающею, отупляющею, забивающею» . Представляется, что правительственные пособия для домохозяек лишь усилят их домашнее рабство.
То, что женщины, получающие государственные пособия, редко требуют компенсацию за работу по дому, прямо опровергает установки движения за оплату домашнего труда. В качестве неотложной альтернативы бесчеловечной системе государственных пособий они наиболее часто выдвигают лозунг «гарантированного ежегодного дохода для всех», а не «оплаты домашнего труда». В длительной перспективе эти женщины хотят работы и доступных общественных детских учреждений. Гарантированный ежегодный доход представляет собой, следовательно, страхование по безработице, а также надежду на создание дополнительных рабочих мест с соответствующей их оплатой и субсидированной системы детских учреждений. Положение горничных, уборщиц, служанок наглядно демонстрирует всю ущербность стратегии «оплаты за домашний труд».
Свыше 50 лет организованные усилия домашних слуг были направлены на то, чтобы изменить характер своей работы, отвергая статус псевдодомохозяек. Заботы домашней хозяйки бесконечны и неопределенны. Домашняя прислуга в первую очередь требует, чтобы были четко регламентированы ее обязанности. Само название одного из крупнейших на сегодняшний день профсоюзов домработниц - Американские специалисты домашнего хозяйства - отражает их отказ быть псевдодомохозяйками, работа которых - «просто работа по дому». До тех пор пока на домашней прислуге лежит тень роли домохозяйки, ее зарплата будет скорее ассоциироваться с «пособием» для домохозяйки, чем с заработком рабочего. По данным Национального комитета по занятости в домашнем хозяйстве, работающий полный рабочий день «специалист домашнего хозяйства» получал в среднем в 1976 году только 2732 доллара в год, причем 2/3 из них зарабатывали менее 2 тыс. долларов . Хотя на домашнюю прислугу за несколько лет до этого был распространен закон о минимальной заработной плате, в 1976 году около 40% все еще получали зарплату значительно ниже установленного уровня. Члены движения за оплату домашнего труда считают, что если женщина получает деньги за то, что она является домохозяйкой, то тем самым повышается ее социальный статус. Однако весь многолетний опыт борьбы домашней прислуги, остающейся наиболее низкооплачиваемой среди всех других групп рабочих при капитализме, свидетельствует совершенно об обратном.
Стратегия борьбы за оплату домашнего труда вряд ли будет способствовать решению в конечном счете проблемы дискриминации женщин и практически ничего не дает для улучшения положения современных домохозяек. Последние социологические исследования выявили, что сегодня домохозяйки в большей, чем когда-либо ранее, степени не удовлетворены своим положением. Когда Энн Оукли брала интервью для своей книги «Социология домашнего хозяйства» , она обнаружила, что даже те домохозяйки, которые сначала, казалось, не выражали недовольства своими домашними обязанностями, в конечном счете высказали чувство глубочайшего неудовлетворения. Она приводит слова женщины, которая работает на фабрике.
«Вопрос. Нравится ли Вам работа по дому?
Ответ. Я не бегу от нее... Мне кажется, что я не против домашней работы, потому что не занимаюсь ею целый день. Я работаю, а дома - только половину дня. Если бы я занималась домашней работой целый день, вряд ли бы мне это понравилось, для женщины дома всегда есть работа, она на ногах весь день, даже перед тем, как лечь спать, приходится что-то делать: вытряхнуть пепельницы, вымыть чашки. Всегда что-то надо делать. И так каждый день. Вы не можете себе сказать, что вы не собираетесь этого делать, потому что это нужно делать, например, готовить еду: если вы не сделаете этого, дети останутся голодными... Я думаю, что к этому привыкаешь, только делаешь все автоматически... На работе мне лучше, чем дома.
Вопрос. Что, по Вашему мнению, самое худшее в положении домохозяйки?
Ответ. Зачастую бывает, что думаешь: вот сейчас встану и буду делать то же, что делала уже много-много раз. Вся эта рутина смертельно надоела. Я думаю, можно спросить любую домохозяйку и, если у нее хватит смелости, она прямо ответит, что чувствует себя человеком, полжизни выполняющим тяжелую нудную работу. Все мы по утрам думаем одно и то же: «О боже! Опять сегодня буду делать то же самое до самой ночи». Самое ужасное, что каждый день делать одно и то же - скука>»
Может ли оплата скрасить этот тягостный труд? Эта женщина, безусловно, ответила бы «нет». Одна неработающая домохозяйка так высказала мысль о принудительности домашнего труда:
«По-моему, самое противное состоит в том, что ты должна работать именно потому, что остаешься дома. Даже когда у меня есть возможность передышки, я не чувствую, что могу ничего не делать - я знаю, что должна работать» .
По всей видимости, если бы труд этой женщины оплачивался, то это лишь усугубило бы ее положение. Оукли пришла к выводу, что домашний труд - особенно у неработающей домохозяйки - в такой степени влияет на нее, что личность как бы стирается, разрушается этой работой.
Оукли пишет: «Домохозяйка - это в значительной степени то же самое, что и ее работа: разделение субъекта и объекта в данной ситуации чрезвычайно затруднено» .
Психологические последствия при этом часто выражаются в комплексе неполноценности, крайне отрицательно влияющем на личность. Психологического освобождения вряд ли удастся достигнуть просто оплатой труда домохозяек.
Другие социологические исследования подтверждают, что домохозяйки постоянно испытывают глубокое разочарование. Майра Ферри опросила более ста женщин в рабочем пригороде Бостона, и «неудовлетворенность своей жизнью среди домохозяек была почти в два раза больше, чем среди работающих женщин». Нет нужды говорить, что большинство работающих женщин занято на не удовлетворяющей их работе. Они работают официантками, фабричными работницами, машинистками, продавцами супермаркетов и универмагов и т.п. Но возможность разорвать изолированность внутри дома, «выйти и посмотреть на других людей» столь же важна для них, как и зарплата. Будет ли домохозяйка, чувствуя, что, оставаясь дома, она «сходит с ума», приветствовать идею получать деньги за возможность стать сумасшедшей? Одна из женщин сказала, что «находиться целый день дома - это все равно, что сидеть в тюрьме». И разве деньги разрушат стены ее тюрьмы? Единственным реальным выходом из этой тюрьмы является работа по найму.
Тот факт, что сейчас в США более половины всех женщин работает по найму, представляет собой весомый аргумент в пользу облегчения бремени домашнего труда. Дело в том, что промышленные капиталисты уже стали использовать в своих интересах новую историческую тягу женщин к эмансипации, их отказ от роли домохозяек. Наличие огромной сети процветающих компаний типа «Макдональдс» и «Кентукки фрайд чикен», специализирующихся на быстром приготовлении пищи, наглядно показывает, что чем больше женщин работает, тем меньше людей обедает дома. Бизнес, основанный на промышленном приготовлении пищи, при всей ее некалорийности и небезопасности для здоровья, бизнес, процветающий на эксплуатации рабочих этих производств, обратил внимание на приближающееся отмирание института домохозяек. Необходимы новые социальные институты, которые взяли бы на себя значительную часть традиционных обязанностей женщин по дому. Таково требование огромных масс работниц. Потребность в универсальной и субсидируемой системе детских учреждений представляет собой прямое следствие увеличения числа работающих матерей. И чем больше женщин объединится вокруг требований работы на началах равноправия с мужчинами, тем острее встанет вопрос о необходимости в будущем облегчения домашнего труда. Возможно, есть доля истины в том, что «рабство у конвейера» не является само по себе «освобождением от кухонной плиты», но конвейер, безусловно, лучшее место для борьбы женщин за ликвидацию векового семейного рабства. Всестороннее облегчение домашних обязанностей - личное дело каждой женщины и одновременно важнейшая стратегическая цель освобождения всех женщин. Но обобществление домашнего хозяйства, включая приготовление пищи и уход за детьми, требует положить конец диктату частнособственнических мотивов в экономике. Более того, в условиях капитализма требование равноправия с мужчинами на получение и оплату работы, а также создания таких институтов, как субсидируемая система общественных детских учреждений, несет в себе готовый взорваться революционный потенциал. Эта стратегия ставит вопрос о целесообразности существования монополистического капитализма и в конечном счете должна вести к борьбе за социализм.
««Девушки,- сказала она,- должны выстаивать по десять часов в день, и мое сердце обливается кровью, когда я вижу их усталые лица». «Миссис Джонс, - сказала я, - а сколько часов в день выстаивает ваша служанка?» «О, я не знаю,- удивилась она.- Думаю, часов пять или шесть». «Когда она встает?» - «В шесть».- «А когда она заканчивает вечером работу?» - «Вообще-то, часов в восемь».- «Получается четырнадцать часов...» - «...Она может часть своей работы делать и сидя».- «Какой работы? Стирать? Гладить? Подметать? Убирать постели? Готовить? Мыть посуду? Возможно, что она сидит часа два, когда ест и готовит овощи, и еще четыре раза в неделю она имеет свободный час в полдень. Получается, что ваша служанка проводит на ногах по крайней мере одиннадцать часов в день, включая сюда многократные хождения по лестницам. Мне ее участь кажется более печальной, чем у продавщиц в магазинах».
Моя гостья встала, ее щеки горели и глаза сверкали.
«Моя служанка всегда отдыхает в воскресенье после обеда»,- сказала она. «Да, но девушки-продавщицы отдыхают все воскресенье. Пожалуйста, не уходите, пока я не подпишу эту петицию. Никто не будет так благодарен, как я, если девушки-продавщицы получат возможность присесть»»
.
Эта феминистка-активистка выступала против эксплуатации, хотя сама была эксплуататором. Однако ее противоречивому поведению и чрезмерной чувствительности есть определенное объяснение: работающих прислугой обычно рассматривают как людей неполноценных. Постоянное стремление уничтожить сознание слуги, говорил философ Гегель, является внутренне присущим развитию отношений «господин - слуга» («госпожа - служанка»). Продавщица, упоминавшаяся в разговоре, получала зарплату, была человеком, обладавшим по крайней мере работой и видимостью независимости от своего хозяина. Служанка, напротив, работала исключительно ради удовлетворения потребностей своей хозяйки. Возможно, рассматривая свою служанку просто как продолжение самой себя, феминистка едва ли могла осознавать свою собственную роль активного угнетателя.
Как заявила Ангелина Гримке в своем «Призыве к христианским женщинам Юга», белые женщины, которые не бросят вызов институту рабства, несут тяжкую ответственность за его бесчеловечность. Точно так же профсоюз домашней прислуги разоблачил роль домохозяек из средних слоев в угнетении черной домашней прислуги.
Дж. Лернер писала: «Домохозяйка заклеймлена как последний эксплуататор в стране. Домохозяйки в США заставляют полтора миллиона своих слуг работать в среднем по 72 часа в неделю и платят им... жалкие гроши, оставшиеся после расчета с бакалейщиком, мясником и т. д.» .
Тяжелейшее экономическое положение черных женщин (самые тяжелые виды работ, а впридачу - дискриминация) не изменилось вплоть до начала второй мировой войны. Накануне войны, по переписи 1940 года, из работавших по найму черных женщин 59,5% были домашней прислугой, а 10,4% были заняты в других сферах обслуживания . Так как примерно 16% из них еще было занято в сельском хозяйстве, то лишь одна из десяти черных женщин реально начала вырываться из цепких объятий рабства. Даже тем, кому удалось найти место в промышленности и получить специальность, хвастаться было нечем, поскольку им, как правило, давали самую низкооплачиваемую работу. Когда США вступили во вторую мировую войну и военной экономике потребовался труд женщин, более 400 тысяч черных женщин распрощались с домашней работой. В разгар войны их численность среди промышленных рабочих увеличилась более чем в два раза. Но даже при этом - и это уточнение необходимо - еще в 1960 году по крайней мере треть черных трудящихся женщин оставались прикованными к той же традиционной работе домашней прислуги и еще одна пятая была занята в других сферах услуг .
Уильям Дюбуа в резко критическом очерке «Слуга в доме» отмечал, что до тех пор, пока домашняя работа будет уделом черного народа, его освобождение всегда будет оставаться умозрительной абстракцией, «Негр, - утверждал У. Дюбуа, - не достигнет свободы, пока число черных с этим ненавистным клеймом рабства и средневековья - их занятость в домашнем услужении - не будет сокращено до уровня ниже 10%» . Изменения, вызванные второй мировой войной, означали лишь намек на прогресс. После восьми долгих десятилетий «освобождения» признаки свободы были так далеки и настолько затянуты тучами и неуловимы, что можно было надорваться и свернуть себе шею, пытаясь их увидеть.
В 1831 году, когда текстильная промышленность оставалась ведущей отраслью в условиях новой промышленной революции, женщины, бесспорно, составляли большинство рабочей силы. На текстильных фабриках, разбросанных всюду по Новой Англии, было занято 38 927 женщин и всего лишь 18 539 мужчин . Первых «фабричных девчонок» набирали из семей местных фермеров. Выжимавшие прибыль фабриканты рекламировали работу на фабрике как привлекательную и полезную подготовку к семейной жизни. Предприятия Уолтхэма и Лоуэлла расписывались как «вторая семья», где строгие матроны наблюдают за девушками из фермерских семей и вся обстановка напоминает выпускные классы школ. Но что из себя представляла жизнь на фабрике в действительности? Невероятно долгий рабочий день - 12, 14 или даже 16 часов ежедневно, жуткие условия труда, немыслимо переполненные и непригодные для человека жилые помещения.
Б. Вертхеймер пишет: «На еду отводилось так мало времени - полчаса в полдень на обед,- что женщины выскакивали из жаркого и влажного ткацкого цеха и мчались через несколько кварталов к своим жилым помещениям, где проглатывали свой обед, и бегом возвращались на работу, боясь подвергнуться штрафу в случае опоздания. Зимой они бежали на обед, не теряя времени на то, чтобы застегнуть свои пальто, и часто обедали, не снимая их. Это был сезон воспалений легких. Летом испорченные продукты и очень плохие санитарные условия вызывали дизентерию. Туберкулез свирепствовал во все времена года» .
Работницы на фабриках давали отпор. Начиная с конца 1820-х годов, задолго до съезда в Сенека-Фоллзе (1848 г.), женщины-работницы устраивали стачки и забастовки, по-боевому выражая свой протест против двойного гнета, которому они подвергались и как женщины, и как работницы. Так, например, в 1828 году в Дувре, штат Нью-Гэмпшир, работницы объявили забастовку, выражая тем самым свой протест против введения очередных ограничений. Они «потрясли всю округу, когда вышли на демонстрацию со знаменами и флагами, взрывая петарды» .
К лету 1848 года, когда состоялся съезд в Сенека-Фоллзе, условия труда на фабриках, и без того плохие, ухудшились до такой степени, что дочерей фермеров из Новой Англии на текстильных фабриках стало значительно меньше. На смену женщинам из «приличных семей», «янки» по происхождению, приходили женщины-иммигрантки, которые, как и их отцы, братья и мужья, превращались в промышленный пролетариат страны. Этим женщинам в отличие от их предшественниц, семьи которых владели землей, было не на что рассчитывать, кроме своих рабочих рук. Когда они боролись, то ставкой было их право на жизнь. Они боролись с таким ожесточением, что «в 1840-х годах работницы шли в авангарде боевого рабочего движения в США» . Женская рабочая реформистская ассоциация города Лоуэлла, ведя борьбу за десятичасовой рабочий день, в 1843 и 1844 годах обращалась с петициями в законодательное собрание штата Массачусетс. Когда законодательное собрание согласилось провести публичные слушания, то работницы Лоуэлла снискали славу, добившись первого в истории США расследования условий труда правительственным органом . Это было безусловным вкладом в борьбу за права женщин и на четыре года предшествовало официальному началу женского движения.
Судя по той борьбе, которую вели белые женщины-работницы, они, безусловно, заслужили право считаться зачинателями женского движения.
Хотя работа по дому, какой мы ее знаем, сегодня может в конце концов стать пережитком истории, облик женщины по-прежнему связан с представлениями о метлах и совках, швабрах и ведрах, фартуках и плитах, горшках и кастрюлях. Справедливо, что женский труд в разные исторические эпохи в целом ассоциировался с домашним очагом. Следовательно, женский домашний труд не всегда был тем, что он представляет собой сегодня, так как подобно всем общественным явлениям работа по дому изменялась с развитием человеческой истории. По мере того как развивались и исчезали экономические системы, сфера и характер работы по дому претерпели радикальную трансформацию.
Фридрих Энгельс в своей классической работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства» утверждал, что неравенство полов в том виде, в каком мы его знаем сегодня, не существовало до появления частной собственности. На ранних этапах человеческой истории разделение труда по признаку пола в системе экономического производства было второстепенным по сравнению с иерархическим. В обществах, где мужчины занимались охотой на диких животных, а женщины в свою очередь - собиранием диких овощей и фруктов, оба пола решали хозяйственные задачи, в равной степени важные для выживания их общин. Так как община на этих этапах была в значительной степени разросшейся семьей, центральная роль женщин в домашних делах означала, что их соответственно ценили и уважали как производительных членов общины.
В том, что домашняя работа женщин играет главную роль в докапиталистических формациях, я наглядно убедилась во время путешествия в 1973 году по прериям Масаи. На заброшенной грязной дороге Танзании я заметила шестерых женщин-масаи, которые, загадочным образом сохраняя равновесие, несли на головах огромную доску. Как объяснили мои танзанийские друзья, эти женщины, возможно, переносили крышу дома в новую деревню, которую они строили. Я выяснила, что женщины у масаи занимаются всеми домашними делами, в том числе и строительством своих часто перемещаемых кочевых жилищ, а не только приготовлением пищи, уборкой, воспитанием детей, шитьем и т. д. Столь же необходимая, как обязанности мужчин по выращиванию скота, женская работа по дому не менее производительна и важна, чем вклад мужчин-масаи в докапиталистическое, кочевое хозяйство. Поэтому как производители женщины занимают важное положение в обществе. В развитых капиталистических обществах, напротив, ориентированный на обслуживание домашний труд домохозяек, которым редко удается добиться ощутимых результатов своего труда, принижает общественный статус женщины в целом. В соответствии с буржуазной идеологией, если называть вещи своими именами, домохозяйка - попросту пожизненная служанка своего мужа.
Происхождение буржуазного представления о женщине как вечной служанке мужчины само по себе показательно. В относительно короткой истории Соединенных Штатов «домохозяйка» как сформировавшийся исторический феномен существует чуть больше века. Работа по дому в колониальный период полностью отличалась от рутины повседневных дел сегодняшней домохозяйки в Соединенных Штатах. Уже упоминавшаяся Вертхеймер пишет: «Работа женщины начиналась с восхода солнца и продолжалась при свете камина, пока от усталости не слипались глаза. На протяжении двух столетий почти все, что ела и чем пользовалась семья, производилось дома с ее ведома. Она пряла и красила пряжу, из которой ткала полотно, кроила и шила одежду. Она выращивала большую часть продуктов, которые ела ее семья, и припасала их в количестве, достаточном на зимние месяцы. Она делала масло, сыр, хлеб, варила мыло и вязала чулки на всю семью» .
В аграрной экономике доиндустриальной Северной Америки женщина, исполнявшая свои домашние дела, была, таким образом, прядильщицей и вязальщицей, швеей и пекарем, взбивала масло, выделывала свечи и варила мыло. И так далее, и так далее, и так далее. По сути дела, «...гнет домашнего производства оставлял очень мало времени для забот, которые сегодня мы считаем домашними. Судя по всему, женщины в эпоху до промышленной революции были замарашками-домработницами по сегодняшним меркам. Вместо ежедневной или еженедельной уборки была весенняя уборка. Пища была проста и однообразна, наряды менялись редко, в семьях мылись не часто - раз в месяц или, как в некоторых семьях, раз в три месяца. И так как для каждого мытья требовалось принести и нагреть много ведер воды, это, конечно, не внушало энтузиазма любителям умывания» .
Женщины в колониальную эру были не «уборщицами» или «домработницами», а скорее полностью приспособленными и опытными рабочими экономики, основанной на домашнем хозяйстве. Они не только производили подавляющую часть продуктов, необходимую для семьи, но и заботились о ее здоровье и здоровье членов общин.
Вертхеймер писала: «Сбор и сушка диких трав для приготовления лекарств входили в колониальное время в круг обязанностей женщины, которая выступала также в качестве врача, сиделки и акушерки как в своей семье, так и в общине» .
В «Американскую книгу практических советов», популярную книгу рецептов колониального периода, были включены рецепты по приготовлению пищи, а также по бытовой химии и медицине. Например, для того чтобы вылечиться от стригущего лишая, нужно было «раздобыть немного куркумового корня... нарезать его кусочками, залить уксусом и затем протереть пораженное место этой жидкостью» . Экономическая значимость обязанностей женщин по дому в колониальной Америке дополнялась их видной ролью в экономической деятельности вне дома. Было вполне обычным, когда, например, женщина становилась содержательницей таверны.
Вертхеймер отмечала: «Женщины также управляли работой на пилорамах, скотобойнях, мукомольных мельницах, делали мебель и плетеные кресла, производили хлопковые и другие ткани, плели кружева и были хозяйками и управляющими галантерейными магазинами, а также магазинами тканей и одежды. Они работали в табачных лавках, в аптеках-закусочных (где они продавали приготовленную ими пищу), в универсальных магазинах, которые продавали все - от булавок до развесного мяса. Женщины шлифовали линзы, плели сети и канаты, раскраивали и шили одежду из кожи, делали карды для прочески шерсти и даже были малярами. Часто они были владельцами похоронных контор в небольших городах» .
После войны за независимость бурное развитие индустриализации привело к образованию фабрик в северо-восточной части этой новой страны. Текстильные фабрики Новой Англии стали удачливыми пионерами фабричной системы. Так как прядение и вязание были традиционно женским занятием, женщины стали первыми рабочими, которых владельцы фабрик наняли для работы на новых механических ткацких станках. Учитывая отстранение впоследствии женщин от промышленного производства в целом, ирония экономической истории страны состоит в том, что первыми промышленными рабочими были женщины.
По мере того как развивалась индустриализация, экономическое производство перемещалось из дома на фабрику, и труд женщин по дому неуклонно утрачивал свое значение. Женщины страдали вдвойне и потому, что их традиционная работа была узурпирована набиравшими силу фабриками, и потому, что экономика в целом перешла на промышленную основу, лишив многих женщин их важной роли в экономике. К середине XIX века фабрики обеспечивали производство текстиля, свечей и мыла. Даже масло, хлеб и другие пищевые продукты стали предметами массового производства.
В журнале «Социалистическая революция» отмечалось, что «к концу века вряд ли кто-нибудь самостоятельно делал крахмал или кипятил белье в котле. В больших городах женщины в магазинах покупали хлеб и по крайней мере нижнее белье. Они учили своих детей в школах. Возможно, некоторые вещи они отдавали в прачечную... Промышленный поток прошел, оставив после себя никому не нужные ткацкий станок на чердаке и мыловаренный котел в сарае» .
Как только промышленный капитализм достиг расцвета, разрыв между новой экономической деятельностью и старой экономикой, базировавшейся на домашнем хозяйстве, стал еще более заметным. Физическое перемещение экономического производства, вызванное распространением фабричной системы, было, без сомнения, важной вехой. Но еще большее значение имела всеобщая переоценка производства, обусловленная новой экономической системой. Если продукт, производившийся в домашнем хозяйстве, имел потребительную стоимость прежде всего потому, что отвечал основным потребностям семьи, то значимость товаров фабричного производства заключалась главным образом в их меновой стоимости, их способности удовлетворять стремление предпринимателя к прибыли. Эта переоценка материального производства определила, помимо территориального производства (между домом и фабрикой), фундаментальное структурное разделение между натуральным хозяйством и капиталистической экономикой, ориентированной на прибыль. Так как работа по дому не приносит прибыли, домашний труд, естественно, стал считаться второстепенным по сравнению с капиталистическим наемным трудом.
Важным, хотя и не главным, общественным результатом этой радикальной экономической трансформации было появление «домохозяйки». В общественном представлении роль женщины изменилась: она стала восприниматься уже как страж обесцененной домашней жизни. Однако этой переоценке роли женщины был брошен смелый вызов большим числом женщин-иммигранток, пополнивших ряды рабочего класса Северо-Востока. Эти белые женщины-иммигрантки были прежде всего наемными рабочими и только потом домохозяйками. Были и другие женщины, их были миллионы, они занимались тяжелым трудом вне дома как подневольные производители рабовладельческой экономики Юга. Реальное положение женщин в американском обществе XIX века определялось тем, что белые женщины проводили свои дни в работе на фабриках за грошовую зарплату, а черные женщины трудились в условиях рабского принуждения. «Домохозяйка» была лишь частью этой реальности, так как в действительности она была символом экономического процветания зарождавшихся средних слоев.
Хотя понятие «домохозяйка» коренилось в социальных условиях жизни буржуазии и средних слоев, буржуазная идеология XIX века утвердила представление о домохозяйке и матери как универсальных критериях женственности. Поскольку широко пропагандировалось, что призвание женщин заключается в исполнении ими обязанностей по дому, женщины, вынужденные становиться наемными рабочими, воспринимались мужчинами как чужаки, пришельцы в общественном производстве. После выхода за пределы своей «естественной» сферы женщины уже не могли рассматриваться как полноценные наемные рабочие. Они расплачивались за это длительным рабочим днем, худшими условиями труда и меньшей по сравнению с мужчинами зарплатой за один и тот же труд. Их эксплуатация была даже более интенсивной, чем эксплуатация мужчин. Нет нужды говорить, что половое неравенство явилось источником баснословных сверхприбылей для капиталистов.
Различие структуры между общественным производством капитализма и частным домашним постоянно углублялось из-за присущей домашнему труду примитивности. Несмотря на рост количества новых приспособлений для работы по дому, домашний труд не был качественно затронут технологическими достижениями промышленного капитализма. Работа по дому до сих пор отнимает у домохозяйки, как правило, тысячи часов в год. В 1903 году Шарлотта Перкинс Джилмэн предложила определять домашний труд, который отражал сдвиги, изменившие структуру и содержание домашнего труда в США, следующим образом:
«Понятие «домашний труд» относится не к особой разновидности труда, а к определенной ступени труда, к фазе развития, через которую проходят все его разновидности. Все отрасли промышленности были некогда «домашними», т. е. все делалось дома и в интересах семьи. Все отрасли с того отдаленного периода поднялись на более высокие ступени развития, за исключением одной или двух, которые остались на своей первоначальной стадии» .
«Домашнее хозяйство,- утверждает Джилмэн,- не получило развития, адекватного другим нашим институтам». Экономика домашнего хозяйства обнаружила «...сохранение примитивной бытовой техники в современном промышленном обществе, все это связывало женщин, не давало проявить себя вне домашнего очага»
Подчеркивая, что домашняя работа негативно влияет на женщин, Джилмэн пишет: «Она женственна более чем достаточно, так же как мужественен мужчина, но она не является человеком в том смысле, в каком им является мужчина. Домашняя жизнь не выявляет наших человеческих качеств, так как мы отстранены от характерных ценностей человеческого прогресса» . Правота утверждения Джилмэн подтверждается историческим опытом черных женщин США. На протяжении всей истории страны большинство черных женщин работало вне дома. Во времена рабства женщины занимались тяжелой работой бок о бок со своими мужчинами на хлопковых и табачных плантациях, а когда стала развиваться промышленность и на Юге, их можно было увидеть на табачных фабриках, на сахарных заводах и даже на лесопилках и в бригадах, укладывавших железнодорожные рельсы. В работе женщины-рабыни были на равных со своими мужчинами. Так как они на работе страдали от изнуряющего равенства с мужчинами, то и дома, в рабских лачугах, они обладали большим равноправием, чем их белые сестры - домохозяйки.
Прямым следствием работы вне дома для черных женщин, как «свободных», так и рабынь, было то, что работа по дому у них никогда не занимала главенствующего места. Они в значительной степени избежали психологической травмы, которую промышленный капитализм нанес белым домохозяйкам из средних слоев, чьи добродетели заключались якобы в женской слабости и покорности. Вряд ли черные женщины могли стремиться к слабости. Им надо было стать сильными, так как их семьи и общины нуждались в этом для того, чтобы выжить. Доказательством силы черных женщин, силы, выкованной работой, работой и еще раз работой, являются заслуги многих выдающихся женщин-лидеров, вышедших из черной общины. Гарриет Табмэн, Соджорнер Трус, Ида Уэллс и Роза Паркс - не исключение, а характерный тип черной женщины. Однако черные женщины заплатили большую цену за то, чтобы иметь эту силу и получить относительную независимость. Хотя они редко бывали «только домохозяйками», они всегда делали работу по дому. Таким образом, они несли двойное ярмо - наемного труда и домашней работы,- двойное ярмо, всегда требующее от работающей женщины упорства и силы Сизифа. Как было отмечено У. Дюбуа в 1920 году: «...лишь немногие женщины рождены свободными, другие же достигали свободы в оскорблениях и брани, но нашим черным женщинам свобода была презрительно брошена. С этой свободой они покупают неограниченную независимость и платят за нее столь дорогую цену, что в конце концов она станет лишь насмешкой и проклятием» .
Идея об оплате труда домохозяек для многих женщин звучит достаточно привлекательно. Но эта привлекательность, возможно, будет недолговечной. Кто из этих женщин согласится целиком посвятить себя изнуряющему, нескончаемому домашнему труду, пусть даже за деньги? Разве это сможет изменить положение, охарактеризованное В. И. Лениным в следующих словах: «Женщина продолжает оставаться домашней рабыней, несмотря на все освободительные законы, ибо ее давит, душит, отупляет, принижает мелкое домашнее хозяйство, приковывая ее к кухне и к детской, расхищая ее труд работою до дикости непроизводительною, мелочною, изнервливающею, отупляющею, забивающею» . Представляется, что правительственные пособия для домохозяек лишь усилят их домашнее рабство.
То, что женщины, получающие государственные пособия, редко требуют компенсацию за работу по дому, прямо опровергает установки движения за оплату домашнего труда. В качестве неотложной альтернативы бесчеловечной системе государственных пособий они наиболее часто выдвигают лозунг «гарантированного ежегодного дохода для всех», а не «оплаты домашнего труда». В длительной перспективе эти женщины хотят работы и доступных общественных детских учреждений. Гарантированный ежегодный доход представляет собой, следовательно, страхование по безработице, а также надежду на создание дополнительных рабочих мест с соответствующей их оплатой и субсидированной системы детских учреждений. Положение горничных, уборщиц, служанок наглядно демонстрирует всю ущербность стратегии «оплаты за домашний труд».
Свыше 50 лет организованные усилия домашних слуг были направлены на то, чтобы изменить характер своей работы, отвергая статус псевдодомохозяек. Заботы домашней хозяйки бесконечны и неопределенны. Домашняя прислуга в первую очередь требует, чтобы были четко регламентированы ее обязанности. Само название одного из крупнейших на сегодняшний день профсоюзов домработниц - Американские специалисты домашнего хозяйства - отражает их отказ быть псевдодомохозяйками, работа которых - «просто работа по дому». До тех пор пока на домашней прислуге лежит тень роли домохозяйки, ее зарплата будет скорее ассоциироваться с «пособием» для домохозяйки, чем с заработком рабочего. По данным Национального комитета по занятости в домашнем хозяйстве, работающий полный рабочий день «специалист домашнего хозяйства» получал в среднем в 1976 году только 2732 доллара в год, причем 2/3 из них зарабатывали менее 2 тыс. долларов . Хотя на домашнюю прислугу за несколько лет до этого был распространен закон о минимальной заработной плате, в 1976 году около 40% все еще получали зарплату значительно ниже установленного уровня. Члены движения за оплату домашнего труда считают, что если женщина получает деньги за то, что она является домохозяйкой, то тем самым повышается ее социальный статус. Однако весь многолетний опыт борьбы домашней прислуги, остающейся наиболее низкооплачиваемой среди всех других групп рабочих при капитализме, свидетельствует совершенно об обратном.
Стратегия борьбы за оплату домашнего труда вряд ли будет способствовать решению в конечном счете проблемы дискриминации женщин и практически ничего не дает для улучшения положения современных домохозяек. Последние социологические исследования выявили, что сегодня домохозяйки в большей, чем когда-либо ранее, степени не удовлетворены своим положением. Когда Энн Оукли брала интервью для своей книги «Социология домашнего хозяйства» , она обнаружила, что даже те домохозяйки, которые сначала, казалось, не выражали недовольства своими домашними обязанностями, в конечном счете высказали чувство глубочайшего неудовлетворения. Она приводит слова женщины, которая работает на фабрике.
«Вопрос. Нравится ли Вам работа по дому?
Ответ. Я не бегу от нее... Мне кажется, что я не против домашней работы, потому что не занимаюсь ею целый день. Я работаю, а дома - только половину дня. Если бы я занималась домашней работой целый день, вряд ли бы мне это понравилось, для женщины дома всегда есть работа, она на ногах весь день, даже перед тем, как лечь спать, приходится что-то делать: вытряхнуть пепельницы, вымыть чашки. Всегда что-то надо делать. И так каждый день. Вы не можете себе сказать, что вы не собираетесь этого делать, потому что это нужно делать, например, готовить еду: если вы не сделаете этого, дети останутся голодными... Я думаю, что к этому привыкаешь, только делаешь все автоматически... На работе мне лучше, чем дома.
Вопрос. Что, по Вашему мнению, самое худшее в положении домохозяйки?
Ответ. Зачастую бывает, что думаешь: вот сейчас встану и буду делать то же, что делала уже много-много раз. Вся эта рутина смертельно надоела. Я думаю, можно спросить любую домохозяйку и, если у нее хватит смелости, она прямо ответит, что чувствует себя человеком, полжизни выполняющим тяжелую нудную работу. Все мы по утрам думаем одно и то же: «О боже! Опять сегодня буду делать то же самое до самой ночи». Самое ужасное, что каждый день делать одно и то же - скука>»
Может ли оплата скрасить этот тягостный труд? Эта женщина, безусловно, ответила бы «нет». Одна неработающая домохозяйка так высказала мысль о принудительности домашнего труда:
«По-моему, самое противное состоит в том, что ты должна работать именно потому, что остаешься дома. Даже когда у меня есть возможность передышки, я не чувствую, что могу ничего не делать - я знаю, что должна работать» .
По всей видимости, если бы труд этой женщины оплачивался, то это лишь усугубило бы ее положение. Оукли пришла к выводу, что домашний труд - особенно у неработающей домохозяйки - в такой степени влияет на нее, что личность как бы стирается, разрушается этой работой.
Оукли пишет: «Домохозяйка - это в значительной степени то же самое, что и ее работа: разделение субъекта и объекта в данной ситуации чрезвычайно затруднено» .
Психологические последствия при этом часто выражаются в комплексе неполноценности, крайне отрицательно влияющем на личность. Психологического освобождения вряд ли удастся достигнуть просто оплатой труда домохозяек.
Другие социологические исследования подтверждают, что домохозяйки постоянно испытывают глубокое разочарование. Майра Ферри опросила более ста женщин в рабочем пригороде Бостона, и «неудовлетворенность своей жизнью среди домохозяек была почти в два раза больше, чем среди работающих женщин». Нет нужды говорить, что большинство работающих женщин занято на не удовлетворяющей их работе. Они работают официантками, фабричными работницами, машинистками, продавцами супермаркетов и универмагов и т.п. Но возможность разорвать изолированность внутри дома, «выйти и посмотреть на других людей» столь же важна для них, как и зарплата. Будет ли домохозяйка, чувствуя, что, оставаясь дома, она «сходит с ума», приветствовать идею получать деньги за возможность стать сумасшедшей? Одна из женщин сказала, что «находиться целый день дома - это все равно, что сидеть в тюрьме». И разве деньги разрушат стены ее тюрьмы? Единственным реальным выходом из этой тюрьмы является работа по найму.
Тот факт, что сейчас в США более половины всех женщин работает по найму, представляет собой весомый аргумент в пользу облегчения бремени домашнего труда. Дело в том, что промышленные капиталисты уже стали использовать в своих интересах новую историческую тягу женщин к эмансипации, их отказ от роли домохозяек. Наличие огромной сети процветающих компаний типа «Макдональдс» и «Кентукки фрайд чикен», специализирующихся на быстром приготовлении пищи, наглядно показывает, что чем больше женщин работает, тем меньше людей обедает дома. Бизнес, основанный на промышленном приготовлении пищи, при всей ее некалорийности и небезопасности для здоровья, бизнес, процветающий на эксплуатации рабочих этих производств, обратил внимание на приближающееся отмирание института домохозяек. Необходимы новые социальные институты, которые взяли бы на себя значительную часть традиционных обязанностей женщин по дому. Таково требование огромных масс работниц. Потребность в универсальной и субсидируемой системе детских учреждений представляет собой прямое следствие увеличения числа работающих матерей. И чем больше женщин объединится вокруг требований работы на началах равноправия с мужчинами, тем острее встанет вопрос о необходимости в будущем облегчения домашнего труда. Возможно, есть доля истины в том, что «рабство у конвейера» не является само по себе «освобождением от кухонной плиты», но конвейер, безусловно, лучшее место для борьбы женщин за ликвидацию векового семейного рабства. Всестороннее облегчение домашних обязанностей - личное дело каждой женщины и одновременно важнейшая стратегическая цель освобождения всех женщин. Но обобществление домашнего хозяйства, включая приготовление пищи и уход за детьми, требует положить конец диктату частнособственнических мотивов в экономике. Более того, в условиях капитализма требование равноправия с мужчинами на получение и оплату работы, а также создания таких институтов, как субсидируемая система общественных детских учреждений, несет в себе готовый взорваться революционный потенциал. Эта стратегия ставит вопрос о целесообразности существования монополистического капитализма и в конечном счете должна вести к борьбе за социализм.