ШафаревичЪ - ЖЖОТ!!!!
Вопщем, по рекомендацыи предка по отцоффской клинии, прочёл я тут недавно книжыгу Игрека Шыфферевича СОЦИАЛИЗМ КАК ЯВЛЕНИЕ МИРОВОЙ ИСТОРИИ...
Кароч, чо я могу сказать?
Книга эта - мегастОящая. Читать её - гигастОит, - НО.
Чтиво сие - для прохвессианальных унд моттёрых марлкарксист-леннонистофф.
Остальных оно можыд сбитть столкунахъ...
Однако zogлючение книги б/п цтоит таво, шоб ваткнуть яво здесь в явном ввиде... ибо афффтаржжот труЪ-нипааццки...
Другим звеном, связывающим социалистическую идеологию с идеей гибели человечества, является представление о неизбежной смерти человечества, присутствующее во многих социалистических учениях. Мы видели, например, что у катаров, в учении которых были представлены идеи социалистического характера, существовало представление, согласно которому после того, как павшие ангелы освободятся от материального плена, остальные люди погибнут, и весь материальный мир погрузится в первозданный хаос. В качестве другого примера приведем взгляд трех наиболее видных идеологов социализма, Сен-Симона, Фурье и Энгельса, на будущее человечества. В книге Сен-Симона “Труд о всемирном тяготении” имеется раздел “О будущем человеческого рода”. Там подробно и с большим чувством описывается гибель человечества, причем для большего эффекта события излагаются в порядке, обратном хронологическому, как пущенная в обратную сторону кинолента.
“Наша планета имеет тенденцию к высыханию”. “На основании этих наблюдений геологи неизбежно приходят к заключению, что наступит эпоха, когда наша планета совершенно высохнет. Очевидно, что в эту эпоху она станет необитаемой, и, следовательно, начиная с известного времени человеческий род будет постепенно иссякать”.
“С описания мертвой земли должно начаться сочинение, проспект которого здесь дается”.
“Раздел второй. В начале этого раздела мы дадим картину ощущений последнего человека, умирающего после того, как проглотил последнюю каплю воды на земном шаре; мы покажем, что ощущение смерти будет для него гораздо тяжелее, чем для нас, потому что его личная смерть будет совпадать со смертью всего человеческого рода. Затем от морального состояния последнего человека мы перейдем к исследованию морального состояния остатков человеческого рода до того времени, когда он увидит начало своего разрушения и когда проникнется убеждением, что оно неизбежно, убеждением, которое парализует у него всякую нравственную энергию и уподобит его тем людям, о которых будет говориться во втором разделе книги о прошлом человеческого рода, желания у этих людей будут те же, что и у других животных” (153, с. 275-276).
Любопытно, что свое сочинение Сен-Симон начинает именно с этой картины, полагая, по-видимому, что так создается фон, на котором будет более ясным смысл и дух его системы.
Энгельс не только рисует картину смерти всего живого, но и вообще рассматривает смерть как другую сторону - или цель - жизни:
“Уже и теперь не считают научной ту физиологию, которая не рассматривает смерти как существенного момента жизни, которая не понимает, что отрицание жизни по существу заложено в самой жизни так, что жизнь всегда мыслится в отношении к своему неизбежному результату, заключающемуся в ней неизбежно в зародыше - смерти. Диалектическое понимание жизни именно к этому и сводится” (3, т. XIV, с. 399).
И более коротко:
“Жить - значит умирать”.
Картина конца принадлежит к числу наиболее ярких страниц публицистики Энгельса:
“Но все, что возникает, достойно гибели. Пройдут миллионы лет, народятся и сойдут в могилу сотни тысяч поколений, но неумолимо надвигается время, когда истощающаяся солнечная теплота не сумеет уже растапливать надвигающийся с полюса лед, когда все более и более скучивающееся у экватора человечество перестанет находить и там необходимую теплоту, и Земля - застывший мертвый шар, подобно луне, - будет кружить в глубоком мраке вокруг тоже умершего солнца, на которое она, наконец, упадет. Другие планеты испытают ту же участь, иные раньше, иные позже Земли; вместо гармонически расчлененной, светлой, теплой, солнечной системы останется холодный, мертвый шар, продолжающий идти своим одиноким путем в мировом пространстве. И судьба, постигшая нашу солнечную систему, должна раньше или позже постигнуть все прочие системы нашего мирового острова, должна постигнуть системы всех прочих мировых островов, даже те, свет от которых никогда не достигнет Земли, пока еще существует на ней человеческий глаз, способный воспринять его” (3, т. XIV, с. 488-489).
Фурье, который в других случаях, казалось бы, демонстрирует такую незатейливую приверженность к жизни и жизненным благам, тоже отдал должное этой идее. “Таблицу социального движения”, охватывающую все прошлое и будущее Земли, он заканчивает так:
“Конец ЖИВОТНОГО И РАСТИТЕЛЬНОГО ЦАРСТВА ПОСЛЕ СУЩЕСТВОВАНИЯ ПРИМЕРНО 80 000 ЛЕТ. (Духовная смерть земного шара; конец вращения оси; опрокидывание полюсов на экватор; фиксация на солнце; естественная смерть; падение и распад в Млечном Пути)”.
Хотя Энгельс предсказывает конец жизни на Земле на основании совсем других материальных причин, чем Фурье, основная мысль последнего вызывает у него явное одобрение:
“Фурье, как мы видим, так же мастерски владеет диалектикой, как и его современник Гегель. Так же диалектически он утверждает, в противовес фразам о способности человека к неограниченному совершенствованию, что каждый исторический фазис имеет не только свою восходящую, но и нисходящую линию, и этот способ понимания он применяет к будущему всего человечества. Подобно тому, как Кант ввел в естествознание идею о будущей гибели Земли, так Фурье ввел в понимание истории идею о будущей гибели человечества” (98, с. 264).
Гммм... дас-уберкамраден Вволанд зохотел процчесть креатиффназди Хвурье поцлнастью... и уже панимногу начал в иво влюбляцца... сугуба с ыстытичских пазицый, самосабой...
Наконец, существует еще один аспект, в котором идея смерти человечества так соединяется с социалистической идеологией, что подчиняет себе индивидуальные судьбы участников социалистических движений. Пример этого можно видеть уже в движении катаров, где явные социалистические тенденции соединялись с практикой ритуальных самоубийств. Ренсимен (11) считает, что их идеалом было самоубийство всего человечества: или непосредственно, или же путем невоспроизведения. В тот же ряд явлений можно поставить и самоубийство аббата Мелье, столь тесно связанное с его общим мировоззрением, что мыслями о нем он закончил свою книгу:
“Мертвых, с которыми я собираюсь идти одной дорогой, не тревожит уже ничто, их уже ничто не заботит. Этим ничто я тут и закончу. Я и сам сейчас не более как ничто, а вскоре и в полном смысле буду ничто”.
Особенно же ярко проявилась такая психология в русском революционном движении. В статье “Об интеллигентской молодежи”, помещенной в сборнике “Вехи”, А.С.Изгоев писал:
“Каких бы убеждений ни держались различные группы русской интеллигентной молодежи, в конечном счете, если глубже вдуматься в ее психологию, они движутся одним и тем же идеалом... Этот идеал - глубоко личного, интимного характера и выражается в стремлении к смерти, в желании себе и другим доказать, что я не боюсь смерти и готов постоянно ее принять. Вот, в сущности, единственное и логическое, и моральное обоснование убеждений, признаваемое нашей революционной молодежью в лице ее наиболее чистых представителей” (154, с. 116). Изгоев обращает внимание на то, что градация “левизны” политических течений, как они оцениваются интеллигенцией - мень шивики, большевики, эсеры, анархисты, максималисты, - не вытекает из их программ.
“Ясно, что критерий “левости” лежит в другом. “Левее” тот, кто ближе к смерти, чья работа “опаснее” не для общественного строя, с которым идет борьба, а для самой действующей личности” (154,с.117).
Он цитирует максималистскую брошюру:
“Мы повторяем: крестьянин и рабочий, когда ты идешь бороться и умирать в борьбе, иди и борись и умирай, но за свои права, за свои нужды”. Вот в этом “иди и умирай” и лежит центр тяжести” (154,с.117).
“Но ведь это есть не что иное, как самоубийство, и бесспорно, что в течение многих лет русская интеллигенция являла собой своеобразный монашеский орден людей, обрекших себя на смерть, и притом на возможно быструю смерть” (154,с. 117-118). Действительно, воспоминания террористов того времени передают какую-то странную атмосферу экстаза, постоянно смешивающегося с мыслями о смерти. Вот для примера несколько отрывков из воспоминаний Б.Савинкова о его товарищах по покушению на Плеве (155).
Один из них - Каляев.
“Каляев любил революцию так глубоко и нежно, как любят ее только те, кто отдает за нее свою жизнь”.
“К террору он пришел своим, особенным, оригинальным путем и видел в нем не только наилучшую форму политической борьбы, но и моральную, быть может, религиозную жертву”.
Каляев говорил:
“Ведь с.-р. без бомбы уже не с.-р.”. Другим участником был Сазонов.
“Он почувствовал за широтою Каляева силу, за его вдохновенными словами - горячую веру, за его любовью к жизни - готовность пожертвовать этой жизнью, более того - страстное желание такой жертвы”
“Для него (Сазонова - авт.) террор тоже прежде всего был личной жертвой, подвигом”.
После совершения убийства, из тюрьмы, Сазонов писал своим товарищам:
“Выдали мне возможность испытать нравственное удовлетворение, с которым ничто в мире не сравнимо... Едва я пришел в себя после операции, я облегченно вздохнул. Наконец-то, кончено. Я готов был петь и кричать от восторга”.
Третьей участницей была Дора Бриллиант.
“Террор для нее, как и для Каляева, окрашивался прежде всего жертвой, которую приносит террорист”.
“Вопросы программы ее не интересовали. Быть может, из всей политической деятельности она вышла с известной степенью разочарования. Ее дни проходили в молчании, в молчаливом и сосредоточенном переживании той внутренней муки, которой она была полна. Она редко смеялась, и даже при смехе глаза ее оставались строгими и печальными. Террор для нее олицетворял революцию, весь мир был замкнут в боевой организации”.
Савинков приводит разговор накануне покушения.
“Приехала Дора Бриллиант. Она долго молчала, глядя прямо перед собой своими черными опечаленными глазами. - Венья-мин! - Что? - Я хотела вот что сказать... Она остановилась, как бы не решаясь окончить фразу. - Я хотела... Я хотела еще раз просить, чтобы мне дали бомбу. - Вам? Бомбу? - Я тоже хочу участвовать в покушении. - Послушаейте, Дора... - Нет, не говорите... Я тоже хочу... Я должна умереть...”*
Длинный ряд подобных примеров заставляет предположить, что вымирание и - в пределе - смерть человечества не есть лишь случайное, внешнее последствие воплощения социалистического идеала, но как тенденция является органической и основной частью социалистической идеологии, более или менее сознательно воспринимается ее последователями и даже вдохновляет их.
Смерть человечества является не только мыслимым результатом торжества социализма - она составляет цель социализма.
Шлышшш, Tigra-Creativ, ты фффсёищо нифцтупила ф кампартию оф-ZOG?! Нуидура! А поцчемуонотакъ?!
Это парадоксальное явление можно понять только предположив, что идея смерти человечества может быть привлекательна людям, что стремление к самоуничтожению, хотя бы как одна из многих тенденций, играет роль в истории человечества. И такая гипотеза действительно находит много подтверждений, причем в явлениях, играющих существенную роль в духовной жизни человечества, каждое из которых и само, независимо от социализма, естественно приводит к подобному выводу. Сейчас мы приведем некоторые из них.
Те явления, на которые мы хотим обратить внимание, относятся к грандиозному и древнему религиозно-философскому течению: пессимизму или нигилизму. В различных вариантах этих учений либо смерть человечества и гибель вселенной рассматривается как желательная цель мирового процесса; либо - основной сущностью мира объявляется Ничто, а целью ставится постижение всего сущего как его отражения. В.Соловьев, посвятивший понятию пессимизма статью (109, т. X, с. 254-258), выделяет безусловный пессимизм, который соответствует интересующему нас течению. Его первое полное выражение содержится в буддизме. В той же статье Соловьев характеризует буддизм как учение о “четырех благородных истинах”:
“1) существование есть мучение, 2) причина его есть безмысленное хотение, не имеющее ни основания, ни цели, 3) избавление от мучительного существования возможно через уничтожение всякого хотения, 4) путь такого избавления ведет через познание связи явлений и соблюдение совершенных нравственных заповедей, данных Буддой, а конец его есть Нирвана, полное “погашение” бытия” (109, т. XIV, с. 254).
Является ли Нирвана (буквально “угашение”) действительно переходом в “ничто”? Взгляды самого Будды на этот вопрос истолковывались по-разному. Макс Мюллер, например, считал, что Нирвана для самого Будды есть завершение, а не уничтожение бытия, полагая, что религия, предлагающая ничто в качестве конечной цели, не могла бы существовать. Г.Ольденберг в своей книге (158) посвящает раздел рассмотрению этого вопроса. Он приводит ряд рассказов, характеризующих отношение Будды к тому, существует ли Я и что такое Нирвана. Содержание их одно: Будда отказывается отвечать на такие вопросы, своим авторитетом запрещает ученикам размышления об этом. Но какой смысл сквозит в этих ответах? Автор считает:
“Если Будда избегает отрицать существование Я, то делает это лишь для того, чтобы не смутить недальновидного слушателя. В этом отрицании вопроса касательно бытия или небытия Я сквозит именно ответ, к какому неизбежно приводят все посылки буддийского учения: Я (воистину) не существует. Или, что одно и то же: Нирвана - это просто уничтожение”.
“Но понятно, что мыслители, постигшие и усвоившие себе это воззрение, не желали возвести его в официальный догмат буддийской общины”.
“...официальное церковное учение остановилось на том, что по вопросам: существует ли Я, живет или не живет по смерти Совершенный Святой - Великий Будда не дал никакого поучения” (158,с.227).
То, что Будда оставил без ответа вопросы о существовании Я и о природе Нирваны, - естественно привело к различным толкованиям этой проблемы в рамках буддизма. Две основные буддийские секты - хинаяна и махаяна - дают на вопрос о Нирване противоположные ответы. В хинаяне Нирвана считается прекращением деятельности сознания. Современный индийский автор так характеризует учение хинаяны:
“В хинаяне Нирвана истолковывается негативно, как угасание всякого бытия” (159, с. 506).
“Этот взгляд отражает усталость и отвращение к нескончаемой борьбе за становление, выражает облегчение, находимое в простом прекращении всяких усилий. Хинаяна не является обычной доктриной. Ее вдохновляет своего рода ненависть к миру” (159, с.505).
В махаяне Нирвана понимается как слияние с бесконечным, с Великой Душой вселенной, но не отождествляется с уничтожением существования.
Однако именно к направлению махаяны принадлежал Нагард-жуна (живший где-то около начала нашего летосчисления), последователей которого - мадхьямиков - иногда называют нигилистами. Он исходит из положения, согласно которому то, что непонятно, - не реально. И доказывает затем, что непонятны, необъяснимы:
движение и покой, время, причинность, понятия части и целого, душа. Я, Будда, Бог и вселенная.
“Нет Бога вне вселенной, и нет вселенной вне Бога, и оба они в одинаковой степени - только видимость” (159, с. 561).
“Нет смерти, нет рождения, нет различия, нет постоянства, нет множества, нет входящего, нет уходящего” (159, с. 562).
“...все вещи имеют характер пустоты, они не имеют ни начала, ни конца, к ним не применимы моральные категории, они не несовершенны и не совершенны, поэтому, о Сарипутта, эта пустота не имеет ни формы, ни восприятия, ни названия, ни понятия, ни знания” (159, с. 563).
Графоманы аниффсе, эти буддизды! Мождно быдло ведь намнога просче фффсёэто сказадь:
Выводы, к которым нас привело рассмотрение социализма, подтверждаются, как мы видим, и рядом независимых аргументов. Сформулируем эти выводы.
а) Идея гибели человечества - не смерти определенных людей, но именно конца всего человеческого рода - находит отклик в психике человека. Она возбуждает и притягивает людей, хотя и с разной интенсивностью, в зависимости от характера эпохи и индивидуальности человека. Масштабы воздействия этой идеи заставляют предположить, что в большей или меньшей мере ему подвержен каждый человек: здесь проявляется универсальное свойство человеческой психики.
б) Эта идея проявляется не только в индивидуальных переживаниях хотя бы и большого числа отдельных личностей - она способна объединять людей (в отличие, например, от бреда), то есть является социальной силой. Стремление к самоуничтожению можно рассматривать как элемент психики ВСЕГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА.
в) Социализм - это один из аспектов стремления человечества к самоуничтожению, к Ничто, а именно - его проявление в области организации общества. Последние слова “Завещания” Жана Мелье
“Этим Ничто я здесь и закончу”
выражают, используя любимый оборот Фейербаха, “последнюю тайну” социализма.
А ведь промежыду дгочим, это хвакд:
Убить фффсехлюдей - есть единственный способ покончить с угнетением и депопликацыей человейка человейкомъ, без применения дажы евременныхъ мер контругнетения и контрдепопликацыи, но дейцтвуя сугубо и полностью фрамкахъ толерастных правей общечеловека и толерастной уберпоцтэтики трансгуманизьма....
Все эти черты подсказывают сопоставление той силы, которая проявляется в социализме, - с ИНСТИНКТОМ. Инстинктивные действия тоже имеют эмоциональную окраску, их выполнение вызывает чувство удовлетворения, а невозможность их выполнить (отсутствие особых сигналов, “включающих” эти действия) - беспокойство, так называемое “состояние поиска”. У человека одно из распространенных инстинктивных действий (связанное с защитой высших для него ценностей) описывается в этологии как “состояние воодушевления”. Такие инстинкты плохо соединяются и даже несовместимы с пониманием: если некоторой цели животное может достигнуть при помощи действий, основанных на понимании, оно никогда не пользуется для той же цели инстинктивными действиями. Инстинктивные действия не корректируются достижением цели, они не возникают в результате обучения. У человека влияние инстинкта обыкновенно понижает критическую способность (например, у влюбленного), аргументы, вступающие в конфликт с целями, к которым стремится инстинкт, не только не оказывают действия, но осуждаются как низменные. Поэтому предложенный Фрейдом термин - “инстинкт смерти” - отражает многие черты того стремления человечества к самоуничтожению, которое, согласно изложенной выше точке зрения, является движущей силой социализма (именно сам термин, но не содержание, вкладывавшееся в него Фрейдом, о котором мы уже говорили выше и продолжим его обсуждение ниже). Конечно, такой термин может применяться весьма условно, с оговоркой, что он лишь частично описывает явление. Главным образом, по двум причинам. Во-первых, здесь речь идет не об инстинкте отдельных людей, но - всего человечества, которое в этом случае трактуется как некоторая индивидуальность. Очевидно, что такой подход требует весьма основательного обоснования. Во-вторых, инстинкт предполагает достижение некоторой цели, полезной для индивида или хотя бы для рода. Такое представление очень трудно связать с “инстинктом смерти”, и пока не будет установлено, что стремление к самоуничтожению играет для человечества какую-то полезную роль, аналогия с инстинктом должна рассматриваться как частичная, иллюстрирующая лишь некоторые стороны этого явления.
Такие категории, как стремление к самоуничтожению или “смерти” ассоциируются с дуализмом, с концепцией двух равно-мощных сил - “инстинкта жизни” и “инстинкта смерти”, - определяющих течение истории. Было бы печально, если бы высказанные нами взгляды сводились к разновидности дуализма, ибо дуализм является, по-видимому, неустойчивым, распадающимся мировоззрением. В этой работе, например, мы встречались с двумя дуалистическими концепциями. Одна - это религия манихеев и катаров, принимавшая, чтобы объяснить явление зла, существование доброго и злого бога. Но в силу логики этой религии добрый бог изгонялся из мира, а вместе с ним исчезало и всякое основание для существования в мире добра. Исследователь этой религии Рэнсимен считает, что исходя из необъяснимости зла, катары пришли к необъяснимости добра (11,с.175).
Удивительно похожую эволюцию проделала другая дуалистическая теория - фрейдизм. Фрейд начал с утверждения универсальной роли сексуальности - элементарно-жизненной силы. Развитие этого взгляда привело его к дуалистической концепции двух сил: “инстинкта жизни” или Эроса, совпадающего с широко понимаемой сексуальностью, и противоположного ему “инстинкта смерти” или Танатоса. Но постепенно роль “инстинкта смерти” (или “принципа Нирваны”) все увеличивается. Фрейд называет его “доминирующей тенденцией всей умственной жизни и, может быть, нервной деятельности вообще” (“Я и Оно”). Маркузе обращает внимание на место в работе “По ту сторону принципа удовольствия”, где “принцип удовольствия” описывается как “выражение” “принципа Нирваны”. Там же говорится, что “жизнь есть лишь длинный обходной путь к смерти”. Маркузе высказывает оценку концепции Фрейда, почти в точности совпадающую с цитированным выше суждением Рэнсимена о дуализме катаров:
“Неспособность обнаружить в основоположной структуре инстинктов чего-либо, что не есть Эрос, монизм сексуальности - неспособность, являющаяся, как мы увидим, верным признаком истины, -теперь, по-видимому, превратилась в противоположность: в монизм смерти” (119, с. 28).
По-видимому, вообще дуализм является лишь переходной формой от одного монизма к другому - как мы и видели в обоих встретившихся нам примерах. Но те же примеры показывают, что и чистый монизм - признание одной силы, способствующей совершенствованию и развитию, - содержит в себе противоречие. При дальнейшем развитии он приводит к предположению о существовании другой равномощной и действующей в противоположном направлении силы, то есть к дуализму, а потом к монизму этой второй силы. С другой стороны, представление о наличии двух сил, действующих в противоположном направлении, не влечет за собой обязательно признания их равносильности - что является основой дуализма. Чтобы привести пример того, как в принципе такая концепция может избежать порочного круга дуализма, укажем на прекрасный диалог Платона “Тимей”. Там развивается представление о двух душах - доброй и злой, - присущих каждому живому существу. Весь космос также является живым существом и тоже имеет две души. Их влияние чередуется, и это сказывается в чередующихся космических катастрофах. Но вне космоса и над ним находится божество - воплощение абсолютного блага.
И, возвращаясь к нашей конкретной теме, мы видим, что стремление к самоуничтожению, проявляющееся в социализме, не только не аналогично или “равноценно” другим силам, действующим в истории, но в корне от них отличается по своему характеру. Например, в противоположность религиозной или национальной идеологии, открыто провозглашающей свои цели, “инстинкт смерти”, воплощаясь в социализме, надевает одежды религии, разума, государственности, социальной справедливости, национальных устремлений, науки - но только не открывает свое лицо. По-видимому, воздействие его тем сильнее, чем более его смысл раскрывается подсознательной части психики, но при условии, что сознание о нем не знает.
Более того, в качестве гипотезы, которую мы не можем почти ничем подтвердить и на которой никак не настаиваем, выскажем предположение, что стремление к самоуничтожению выполняет служебную функцию по отношению к другим, созидательным силам истории, что оно чем-то нужно человечеству для достижения его целей. Собственно, единственным рационалным аргументом в пользу такого предположения является та неуклонность, типичная для выполнения естественнонаучной закономерности, с которой различные народы мира, особенно в наш век, подпадают под влияние социалистической идеологии. Это может быть признаком того, что здесь имеется некоторый опыт, через который необходимо пройти всему человечеству. Вопрос заключается лишь в том, на каком уровне протечет этот опыт: как духовное переживание, как физический опыт некоторых народов - или всего человечества? Так, в своих ранних работах В.Соловьев развивал оптимистическую концепцию, согласно которой человечество, чтобы построить свою жизнь на религиозных принципах, должно сначала в крайней форме пережить идею индивидуальности, даже противопоставляя ее Богу, с тем, чтобы потом сознательным актом этой индивидуальности прийти к Богу. С этой точки зрения его интересовали пессимистические концепции Шопенгауера и Гартмана, которые он осознал как признак близкого конца критически-индивидуалистической эпохи, свидетельство духовного переживания смерти, к которой ведет путь безрелигиозного развития. Однако этого чисто духовного опыта оказалось недостаточно. Понял это и сам Соловьев и выразил в своих последних, быть может, самых глубоких, работах.
Последние сто лет, и особенно XX век, принесли социализму неслыханный успех. Это был в основном успех социализма в его марксистской форме. Объясняется это главным образом тем, что марксизм сумел ответить на два вопроса, всегда встающие перед социалистическим движением: где искать “избранный народ”, то есть чьи руки будут ломать старый мир? и - каков высший санкционирующий авторитет движения? Ответом на первый вопрос был - ПРОЛЕТАРИАТ, на второй - НАУКА. Сейчас оба ответа оказались недействительными, по крайней мере для Запада. “Пролетариат стал опорой системы”, - жалуется Маркузе; “Что такое не революционный пролетариат? А он не революционен”, - подтверждает Сартр. И наука потеряла свой престиж, роль непререкаемого авторитета - для этого она стала слишком массовой, перестала быть тайной избранных, да и слишком многие дары науки оказались в последнее время совсем не благодеянием для человечества. Поэтому Маркузе призывает заменить науку утопией, роль разума отдать фантазии. Пока на эти основные вопросы не будут найдены ответы, адекватные новой эпохе, вряд ли можно ожидать успехов социализма, соизмеримых с успехами, выпавшими на долю марксизма. Несомненно, что мысль в этом направлении работает. Например, по-видимому, поиски “избранного народа” составляют смысл так занимающей западные левые движения “проблемы меньшинств”: студентов и учащихся, гомосексуалистов, американских негров, бретонских, аквитанских или других националистов во Франции... И нет сомнения, что ответы будут найдены: об этом свидетельствует тяготение к социализму, охватившее Запад.
Но если предположить, что нужный для человечества смысл социализма заключается в приобретении какого-то определенного опыта, то ведь за последние сто лет на этом пути и был приобретен грандиозный опыт. Прежде всего это глубочайший опыт России, который мы едва лишь начинаем осмысливать. Поэтому в наше время встает вопрос: достаточно ли ЭТОГО опыта? Достаточно ли его для всего мира и особенно для Запада? Да достаточно ли его для России? Сможем ли мы понять его смысл? Или человечеству предстоит пережить его в несравненно большем масштабе?
Несомненно, что и в случае всемирного осуществления идеалов “Утопии”, и в бараках всемирного “Города Солнца” человечество МОЖЕТ найти силы, чтобы вырваться на пути свободы, спасти образ и подобие божье - человеческую индивидуальность - найти силы, именно заглянув в раскрывающуюся перед ним бездну. Но будет ли и ТОГО опыта достаточно? Ибо кажется столь же несомненным, что свобода воли, данная и человеку и человечеству, является АБСОЛЮТНОЙ, она включает и свободу в последнем вопросе - в выборе между жизнью и смертью.
А если говорить короче и пасцути, то - ...
---------------
* * *
Вот и грустное лето ушло,
На прощание вспыхнув листвою -
Только плакальщик-Небо умоет
Сохранившее землю тепло...
И ненастьем вздохнёт листопад,
И листва откружит пируэты,
И к Зиме унесётся планета,
Чтобы к Лету вернуться назад...
...это будет потом, а пока
Заклубится печалью прохлада,
И взгуляет нахмуренным садом
Заунывный мотив кулика...
Да туман загрустит на полях
Над продрогшей сырой наготою,
И взгрустнётся порою ночною,
И уйдётся в подлунье гулять...
© comrade_voland, [вечер 06 -- 07 / 2:19 A.M.]/10/2006 г.
---------------
В Мааскве буду, пафсей йар'вратности, в воцкресенье паближже к вейсчеру. А сёдня нойсчйу зделаю папыцтку зофотгадь Небо Осеннего Полнолуния...
Кароч, чо я могу сказать?
Книга эта - мегастОящая. Читать её - гигастОит, - НО.
Чтиво сие - для прохвессианальных унд моттёрых марлкарксист-леннонистофф.
Остальных оно можыд сбитть столкунахъ...
Однако zogлючение книги б/п цтоит таво, шоб ваткнуть яво здесь в явном ввиде... ибо афффтаржжот труЪ-нипааццки...
Другим звеном, связывающим социалистическую идеологию с идеей гибели человечества, является представление о неизбежной смерти человечества, присутствующее во многих социалистических учениях. Мы видели, например, что у катаров, в учении которых были представлены идеи социалистического характера, существовало представление, согласно которому после того, как павшие ангелы освободятся от материального плена, остальные люди погибнут, и весь материальный мир погрузится в первозданный хаос. В качестве другого примера приведем взгляд трех наиболее видных идеологов социализма, Сен-Симона, Фурье и Энгельса, на будущее человечества. В книге Сен-Симона “Труд о всемирном тяготении” имеется раздел “О будущем человеческого рода”. Там подробно и с большим чувством описывается гибель человечества, причем для большего эффекта события излагаются в порядке, обратном хронологическому, как пущенная в обратную сторону кинолента.
“Наша планета имеет тенденцию к высыханию”. “На основании этих наблюдений геологи неизбежно приходят к заключению, что наступит эпоха, когда наша планета совершенно высохнет. Очевидно, что в эту эпоху она станет необитаемой, и, следовательно, начиная с известного времени человеческий род будет постепенно иссякать”.
“С описания мертвой земли должно начаться сочинение, проспект которого здесь дается”.
“Раздел второй. В начале этого раздела мы дадим картину ощущений последнего человека, умирающего после того, как проглотил последнюю каплю воды на земном шаре; мы покажем, что ощущение смерти будет для него гораздо тяжелее, чем для нас, потому что его личная смерть будет совпадать со смертью всего человеческого рода. Затем от морального состояния последнего человека мы перейдем к исследованию морального состояния остатков человеческого рода до того времени, когда он увидит начало своего разрушения и когда проникнется убеждением, что оно неизбежно, убеждением, которое парализует у него всякую нравственную энергию и уподобит его тем людям, о которых будет говориться во втором разделе книги о прошлом человеческого рода, желания у этих людей будут те же, что и у других животных” (153, с. 275-276).
Любопытно, что свое сочинение Сен-Симон начинает именно с этой картины, полагая, по-видимому, что так создается фон, на котором будет более ясным смысл и дух его системы.
Энгельс не только рисует картину смерти всего живого, но и вообще рассматривает смерть как другую сторону - или цель - жизни:
“Уже и теперь не считают научной ту физиологию, которая не рассматривает смерти как существенного момента жизни, которая не понимает, что отрицание жизни по существу заложено в самой жизни так, что жизнь всегда мыслится в отношении к своему неизбежному результату, заключающемуся в ней неизбежно в зародыше - смерти. Диалектическое понимание жизни именно к этому и сводится” (3, т. XIV, с. 399).
И более коротко:
“Жить - значит умирать”.
Картина конца принадлежит к числу наиболее ярких страниц публицистики Энгельса:
“Но все, что возникает, достойно гибели. Пройдут миллионы лет, народятся и сойдут в могилу сотни тысяч поколений, но неумолимо надвигается время, когда истощающаяся солнечная теплота не сумеет уже растапливать надвигающийся с полюса лед, когда все более и более скучивающееся у экватора человечество перестанет находить и там необходимую теплоту, и Земля - застывший мертвый шар, подобно луне, - будет кружить в глубоком мраке вокруг тоже умершего солнца, на которое она, наконец, упадет. Другие планеты испытают ту же участь, иные раньше, иные позже Земли; вместо гармонически расчлененной, светлой, теплой, солнечной системы останется холодный, мертвый шар, продолжающий идти своим одиноким путем в мировом пространстве. И судьба, постигшая нашу солнечную систему, должна раньше или позже постигнуть все прочие системы нашего мирового острова, должна постигнуть системы всех прочих мировых островов, даже те, свет от которых никогда не достигнет Земли, пока еще существует на ней человеческий глаз, способный воспринять его” (3, т. XIV, с. 488-489).
Фурье, который в других случаях, казалось бы, демонстрирует такую незатейливую приверженность к жизни и жизненным благам, тоже отдал должное этой идее. “Таблицу социального движения”, охватывающую все прошлое и будущее Земли, он заканчивает так:
“Конец ЖИВОТНОГО И РАСТИТЕЛЬНОГО ЦАРСТВА ПОСЛЕ СУЩЕСТВОВАНИЯ ПРИМЕРНО 80 000 ЛЕТ. (Духовная смерть земного шара; конец вращения оси; опрокидывание полюсов на экватор; фиксация на солнце; естественная смерть; падение и распад в Млечном Пути)”.
Хотя Энгельс предсказывает конец жизни на Земле на основании совсем других материальных причин, чем Фурье, основная мысль последнего вызывает у него явное одобрение:
“Фурье, как мы видим, так же мастерски владеет диалектикой, как и его современник Гегель. Так же диалектически он утверждает, в противовес фразам о способности человека к неограниченному совершенствованию, что каждый исторический фазис имеет не только свою восходящую, но и нисходящую линию, и этот способ понимания он применяет к будущему всего человечества. Подобно тому, как Кант ввел в естествознание идею о будущей гибели Земли, так Фурье ввел в понимание истории идею о будущей гибели человечества” (98, с. 264).
Гммм... дас-уберкамраден Вволанд зохотел процчесть креатиффназди Хвурье поцлнастью... и уже панимногу начал в иво влюбляцца... сугуба с ыстытичских пазицый, самосабой...
Наконец, существует еще один аспект, в котором идея смерти человечества так соединяется с социалистической идеологией, что подчиняет себе индивидуальные судьбы участников социалистических движений. Пример этого можно видеть уже в движении катаров, где явные социалистические тенденции соединялись с практикой ритуальных самоубийств. Ренсимен (11) считает, что их идеалом было самоубийство всего человечества: или непосредственно, или же путем невоспроизведения. В тот же ряд явлений можно поставить и самоубийство аббата Мелье, столь тесно связанное с его общим мировоззрением, что мыслями о нем он закончил свою книгу:
“Мертвых, с которыми я собираюсь идти одной дорогой, не тревожит уже ничто, их уже ничто не заботит. Этим ничто я тут и закончу. Я и сам сейчас не более как ничто, а вскоре и в полном смысле буду ничто”.
Особенно же ярко проявилась такая психология в русском революционном движении. В статье “Об интеллигентской молодежи”, помещенной в сборнике “Вехи”, А.С.Изгоев писал:
“Каких бы убеждений ни держались различные группы русской интеллигентной молодежи, в конечном счете, если глубже вдуматься в ее психологию, они движутся одним и тем же идеалом... Этот идеал - глубоко личного, интимного характера и выражается в стремлении к смерти, в желании себе и другим доказать, что я не боюсь смерти и готов постоянно ее принять. Вот, в сущности, единственное и логическое, и моральное обоснование убеждений, признаваемое нашей революционной молодежью в лице ее наиболее чистых представителей” (154, с. 116). Изгоев обращает внимание на то, что градация “левизны” политических течений, как они оцениваются интеллигенцией - мень шивики, большевики, эсеры, анархисты, максималисты, - не вытекает из их программ.
“Ясно, что критерий “левости” лежит в другом. “Левее” тот, кто ближе к смерти, чья работа “опаснее” не для общественного строя, с которым идет борьба, а для самой действующей личности” (154,с.117).
Он цитирует максималистскую брошюру:
“Мы повторяем: крестьянин и рабочий, когда ты идешь бороться и умирать в борьбе, иди и борись и умирай, но за свои права, за свои нужды”. Вот в этом “иди и умирай” и лежит центр тяжести” (154,с.117).
“Но ведь это есть не что иное, как самоубийство, и бесспорно, что в течение многих лет русская интеллигенция являла собой своеобразный монашеский орден людей, обрекших себя на смерть, и притом на возможно быструю смерть” (154,с. 117-118). Действительно, воспоминания террористов того времени передают какую-то странную атмосферу экстаза, постоянно смешивающегося с мыслями о смерти. Вот для примера несколько отрывков из воспоминаний Б.Савинкова о его товарищах по покушению на Плеве (155).
Один из них - Каляев.
“Каляев любил революцию так глубоко и нежно, как любят ее только те, кто отдает за нее свою жизнь”.
“К террору он пришел своим, особенным, оригинальным путем и видел в нем не только наилучшую форму политической борьбы, но и моральную, быть может, религиозную жертву”.
Каляев говорил:
“Ведь с.-р. без бомбы уже не с.-р.”. Другим участником был Сазонов.
“Он почувствовал за широтою Каляева силу, за его вдохновенными словами - горячую веру, за его любовью к жизни - готовность пожертвовать этой жизнью, более того - страстное желание такой жертвы”
“Для него (Сазонова - авт.) террор тоже прежде всего был личной жертвой, подвигом”.
После совершения убийства, из тюрьмы, Сазонов писал своим товарищам:
“Выдали мне возможность испытать нравственное удовлетворение, с которым ничто в мире не сравнимо... Едва я пришел в себя после операции, я облегченно вздохнул. Наконец-то, кончено. Я готов был петь и кричать от восторга”.
Третьей участницей была Дора Бриллиант.
“Террор для нее, как и для Каляева, окрашивался прежде всего жертвой, которую приносит террорист”.
“Вопросы программы ее не интересовали. Быть может, из всей политической деятельности она вышла с известной степенью разочарования. Ее дни проходили в молчании, в молчаливом и сосредоточенном переживании той внутренней муки, которой она была полна. Она редко смеялась, и даже при смехе глаза ее оставались строгими и печальными. Террор для нее олицетворял революцию, весь мир был замкнут в боевой организации”.
Савинков приводит разговор накануне покушения.
“Приехала Дора Бриллиант. Она долго молчала, глядя прямо перед собой своими черными опечаленными глазами. - Венья-мин! - Что? - Я хотела вот что сказать... Она остановилась, как бы не решаясь окончить фразу. - Я хотела... Я хотела еще раз просить, чтобы мне дали бомбу. - Вам? Бомбу? - Я тоже хочу участвовать в покушении. - Послушаейте, Дора... - Нет, не говорите... Я тоже хочу... Я должна умереть...”*
Длинный ряд подобных примеров заставляет предположить, что вымирание и - в пределе - смерть человечества не есть лишь случайное, внешнее последствие воплощения социалистического идеала, но как тенденция является органической и основной частью социалистической идеологии, более или менее сознательно воспринимается ее последователями и даже вдохновляет их.
Смерть человечества является не только мыслимым результатом торжества социализма - она составляет цель социализма.
Шлышшш, Tigra-Creativ, ты фффсёищо нифцтупила ф кампартию оф-ZOG?! Нуидура! А поцчемуонотакъ?!
Это парадоксальное явление можно понять только предположив, что идея смерти человечества может быть привлекательна людям, что стремление к самоуничтожению, хотя бы как одна из многих тенденций, играет роль в истории человечества. И такая гипотеза действительно находит много подтверждений, причем в явлениях, играющих существенную роль в духовной жизни человечества, каждое из которых и само, независимо от социализма, естественно приводит к подобному выводу. Сейчас мы приведем некоторые из них.
Те явления, на которые мы хотим обратить внимание, относятся к грандиозному и древнему религиозно-философскому течению: пессимизму или нигилизму. В различных вариантах этих учений либо смерть человечества и гибель вселенной рассматривается как желательная цель мирового процесса; либо - основной сущностью мира объявляется Ничто, а целью ставится постижение всего сущего как его отражения. В.Соловьев, посвятивший понятию пессимизма статью (109, т. X, с. 254-258), выделяет безусловный пессимизм, который соответствует интересующему нас течению. Его первое полное выражение содержится в буддизме. В той же статье Соловьев характеризует буддизм как учение о “четырех благородных истинах”:
“1) существование есть мучение, 2) причина его есть безмысленное хотение, не имеющее ни основания, ни цели, 3) избавление от мучительного существования возможно через уничтожение всякого хотения, 4) путь такого избавления ведет через познание связи явлений и соблюдение совершенных нравственных заповедей, данных Буддой, а конец его есть Нирвана, полное “погашение” бытия” (109, т. XIV, с. 254).
Является ли Нирвана (буквально “угашение”) действительно переходом в “ничто”? Взгляды самого Будды на этот вопрос истолковывались по-разному. Макс Мюллер, например, считал, что Нирвана для самого Будды есть завершение, а не уничтожение бытия, полагая, что религия, предлагающая ничто в качестве конечной цели, не могла бы существовать. Г.Ольденберг в своей книге (158) посвящает раздел рассмотрению этого вопроса. Он приводит ряд рассказов, характеризующих отношение Будды к тому, существует ли Я и что такое Нирвана. Содержание их одно: Будда отказывается отвечать на такие вопросы, своим авторитетом запрещает ученикам размышления об этом. Но какой смысл сквозит в этих ответах? Автор считает:
“Если Будда избегает отрицать существование Я, то делает это лишь для того, чтобы не смутить недальновидного слушателя. В этом отрицании вопроса касательно бытия или небытия Я сквозит именно ответ, к какому неизбежно приводят все посылки буддийского учения: Я (воистину) не существует. Или, что одно и то же: Нирвана - это просто уничтожение”.
“Но понятно, что мыслители, постигшие и усвоившие себе это воззрение, не желали возвести его в официальный догмат буддийской общины”.
“...официальное церковное учение остановилось на том, что по вопросам: существует ли Я, живет или не живет по смерти Совершенный Святой - Великий Будда не дал никакого поучения” (158,с.227).
То, что Будда оставил без ответа вопросы о существовании Я и о природе Нирваны, - естественно привело к различным толкованиям этой проблемы в рамках буддизма. Две основные буддийские секты - хинаяна и махаяна - дают на вопрос о Нирване противоположные ответы. В хинаяне Нирвана считается прекращением деятельности сознания. Современный индийский автор так характеризует учение хинаяны:
“В хинаяне Нирвана истолковывается негативно, как угасание всякого бытия” (159, с. 506).
“Этот взгляд отражает усталость и отвращение к нескончаемой борьбе за становление, выражает облегчение, находимое в простом прекращении всяких усилий. Хинаяна не является обычной доктриной. Ее вдохновляет своего рода ненависть к миру” (159, с.505).
В махаяне Нирвана понимается как слияние с бесконечным, с Великой Душой вселенной, но не отождествляется с уничтожением существования.
Однако именно к направлению махаяны принадлежал Нагард-жуна (живший где-то около начала нашего летосчисления), последователей которого - мадхьямиков - иногда называют нигилистами. Он исходит из положения, согласно которому то, что непонятно, - не реально. И доказывает затем, что непонятны, необъяснимы:
движение и покой, время, причинность, понятия части и целого, душа. Я, Будда, Бог и вселенная.
“Нет Бога вне вселенной, и нет вселенной вне Бога, и оба они в одинаковой степени - только видимость” (159, с. 561).
“Нет смерти, нет рождения, нет различия, нет постоянства, нет множества, нет входящего, нет уходящего” (159, с. 562).
“...все вещи имеют характер пустоты, они не имеют ни начала, ни конца, к ним не применимы моральные категории, они не несовершенны и не совершенны, поэтому, о Сарипутта, эта пустота не имеет ни формы, ни восприятия, ни названия, ни понятия, ни знания” (159, с. 563).
Графоманы аниффсе, эти буддизды! Мождно быдло ведь намнога просче фффсёэто сказадь:
Выводы, к которым нас привело рассмотрение социализма, подтверждаются, как мы видим, и рядом независимых аргументов. Сформулируем эти выводы.
а) Идея гибели человечества - не смерти определенных людей, но именно конца всего человеческого рода - находит отклик в психике человека. Она возбуждает и притягивает людей, хотя и с разной интенсивностью, в зависимости от характера эпохи и индивидуальности человека. Масштабы воздействия этой идеи заставляют предположить, что в большей или меньшей мере ему подвержен каждый человек: здесь проявляется универсальное свойство человеческой психики.
б) Эта идея проявляется не только в индивидуальных переживаниях хотя бы и большого числа отдельных личностей - она способна объединять людей (в отличие, например, от бреда), то есть является социальной силой. Стремление к самоуничтожению можно рассматривать как элемент психики ВСЕГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА.
в) Социализм - это один из аспектов стремления человечества к самоуничтожению, к Ничто, а именно - его проявление в области организации общества. Последние слова “Завещания” Жана Мелье
“Этим Ничто я здесь и закончу”
выражают, используя любимый оборот Фейербаха, “последнюю тайну” социализма.
А ведь промежыду дгочим, это хвакд:
Убить фффсехлюдей - есть единственный способ покончить с угнетением и депопликацыей человейка человейкомъ, без применения дажы евременныхъ мер контругнетения и контрдепопликацыи, но дейцтвуя сугубо и полностью фрамкахъ толерастных правей общечеловека и толерастной уберпоцтэтики трансгуманизьма....
Все эти черты подсказывают сопоставление той силы, которая проявляется в социализме, - с ИНСТИНКТОМ. Инстинктивные действия тоже имеют эмоциональную окраску, их выполнение вызывает чувство удовлетворения, а невозможность их выполнить (отсутствие особых сигналов, “включающих” эти действия) - беспокойство, так называемое “состояние поиска”. У человека одно из распространенных инстинктивных действий (связанное с защитой высших для него ценностей) описывается в этологии как “состояние воодушевления”. Такие инстинкты плохо соединяются и даже несовместимы с пониманием: если некоторой цели животное может достигнуть при помощи действий, основанных на понимании, оно никогда не пользуется для той же цели инстинктивными действиями. Инстинктивные действия не корректируются достижением цели, они не возникают в результате обучения. У человека влияние инстинкта обыкновенно понижает критическую способность (например, у влюбленного), аргументы, вступающие в конфликт с целями, к которым стремится инстинкт, не только не оказывают действия, но осуждаются как низменные. Поэтому предложенный Фрейдом термин - “инстинкт смерти” - отражает многие черты того стремления человечества к самоуничтожению, которое, согласно изложенной выше точке зрения, является движущей силой социализма (именно сам термин, но не содержание, вкладывавшееся в него Фрейдом, о котором мы уже говорили выше и продолжим его обсуждение ниже). Конечно, такой термин может применяться весьма условно, с оговоркой, что он лишь частично описывает явление. Главным образом, по двум причинам. Во-первых, здесь речь идет не об инстинкте отдельных людей, но - всего человечества, которое в этом случае трактуется как некоторая индивидуальность. Очевидно, что такой подход требует весьма основательного обоснования. Во-вторых, инстинкт предполагает достижение некоторой цели, полезной для индивида или хотя бы для рода. Такое представление очень трудно связать с “инстинктом смерти”, и пока не будет установлено, что стремление к самоуничтожению играет для человечества какую-то полезную роль, аналогия с инстинктом должна рассматриваться как частичная, иллюстрирующая лишь некоторые стороны этого явления.
Такие категории, как стремление к самоуничтожению или “смерти” ассоциируются с дуализмом, с концепцией двух равно-мощных сил - “инстинкта жизни” и “инстинкта смерти”, - определяющих течение истории. Было бы печально, если бы высказанные нами взгляды сводились к разновидности дуализма, ибо дуализм является, по-видимому, неустойчивым, распадающимся мировоззрением. В этой работе, например, мы встречались с двумя дуалистическими концепциями. Одна - это религия манихеев и катаров, принимавшая, чтобы объяснить явление зла, существование доброго и злого бога. Но в силу логики этой религии добрый бог изгонялся из мира, а вместе с ним исчезало и всякое основание для существования в мире добра. Исследователь этой религии Рэнсимен считает, что исходя из необъяснимости зла, катары пришли к необъяснимости добра (11,с.175).
Удивительно похожую эволюцию проделала другая дуалистическая теория - фрейдизм. Фрейд начал с утверждения универсальной роли сексуальности - элементарно-жизненной силы. Развитие этого взгляда привело его к дуалистической концепции двух сил: “инстинкта жизни” или Эроса, совпадающего с широко понимаемой сексуальностью, и противоположного ему “инстинкта смерти” или Танатоса. Но постепенно роль “инстинкта смерти” (или “принципа Нирваны”) все увеличивается. Фрейд называет его “доминирующей тенденцией всей умственной жизни и, может быть, нервной деятельности вообще” (“Я и Оно”). Маркузе обращает внимание на место в работе “По ту сторону принципа удовольствия”, где “принцип удовольствия” описывается как “выражение” “принципа Нирваны”. Там же говорится, что “жизнь есть лишь длинный обходной путь к смерти”. Маркузе высказывает оценку концепции Фрейда, почти в точности совпадающую с цитированным выше суждением Рэнсимена о дуализме катаров:
“Неспособность обнаружить в основоположной структуре инстинктов чего-либо, что не есть Эрос, монизм сексуальности - неспособность, являющаяся, как мы увидим, верным признаком истины, -теперь, по-видимому, превратилась в противоположность: в монизм смерти” (119, с. 28).
По-видимому, вообще дуализм является лишь переходной формой от одного монизма к другому - как мы и видели в обоих встретившихся нам примерах. Но те же примеры показывают, что и чистый монизм - признание одной силы, способствующей совершенствованию и развитию, - содержит в себе противоречие. При дальнейшем развитии он приводит к предположению о существовании другой равномощной и действующей в противоположном направлении силы, то есть к дуализму, а потом к монизму этой второй силы. С другой стороны, представление о наличии двух сил, действующих в противоположном направлении, не влечет за собой обязательно признания их равносильности - что является основой дуализма. Чтобы привести пример того, как в принципе такая концепция может избежать порочного круга дуализма, укажем на прекрасный диалог Платона “Тимей”. Там развивается представление о двух душах - доброй и злой, - присущих каждому живому существу. Весь космос также является живым существом и тоже имеет две души. Их влияние чередуется, и это сказывается в чередующихся космических катастрофах. Но вне космоса и над ним находится божество - воплощение абсолютного блага.
И, возвращаясь к нашей конкретной теме, мы видим, что стремление к самоуничтожению, проявляющееся в социализме, не только не аналогично или “равноценно” другим силам, действующим в истории, но в корне от них отличается по своему характеру. Например, в противоположность религиозной или национальной идеологии, открыто провозглашающей свои цели, “инстинкт смерти”, воплощаясь в социализме, надевает одежды религии, разума, государственности, социальной справедливости, национальных устремлений, науки - но только не открывает свое лицо. По-видимому, воздействие его тем сильнее, чем более его смысл раскрывается подсознательной части психики, но при условии, что сознание о нем не знает.
Более того, в качестве гипотезы, которую мы не можем почти ничем подтвердить и на которой никак не настаиваем, выскажем предположение, что стремление к самоуничтожению выполняет служебную функцию по отношению к другим, созидательным силам истории, что оно чем-то нужно человечеству для достижения его целей. Собственно, единственным рационалным аргументом в пользу такого предположения является та неуклонность, типичная для выполнения естественнонаучной закономерности, с которой различные народы мира, особенно в наш век, подпадают под влияние социалистической идеологии. Это может быть признаком того, что здесь имеется некоторый опыт, через который необходимо пройти всему человечеству. Вопрос заключается лишь в том, на каком уровне протечет этот опыт: как духовное переживание, как физический опыт некоторых народов - или всего человечества? Так, в своих ранних работах В.Соловьев развивал оптимистическую концепцию, согласно которой человечество, чтобы построить свою жизнь на религиозных принципах, должно сначала в крайней форме пережить идею индивидуальности, даже противопоставляя ее Богу, с тем, чтобы потом сознательным актом этой индивидуальности прийти к Богу. С этой точки зрения его интересовали пессимистические концепции Шопенгауера и Гартмана, которые он осознал как признак близкого конца критически-индивидуалистической эпохи, свидетельство духовного переживания смерти, к которой ведет путь безрелигиозного развития. Однако этого чисто духовного опыта оказалось недостаточно. Понял это и сам Соловьев и выразил в своих последних, быть может, самых глубоких, работах.
Последние сто лет, и особенно XX век, принесли социализму неслыханный успех. Это был в основном успех социализма в его марксистской форме. Объясняется это главным образом тем, что марксизм сумел ответить на два вопроса, всегда встающие перед социалистическим движением: где искать “избранный народ”, то есть чьи руки будут ломать старый мир? и - каков высший санкционирующий авторитет движения? Ответом на первый вопрос был - ПРОЛЕТАРИАТ, на второй - НАУКА. Сейчас оба ответа оказались недействительными, по крайней мере для Запада. “Пролетариат стал опорой системы”, - жалуется Маркузе; “Что такое не революционный пролетариат? А он не революционен”, - подтверждает Сартр. И наука потеряла свой престиж, роль непререкаемого авторитета - для этого она стала слишком массовой, перестала быть тайной избранных, да и слишком многие дары науки оказались в последнее время совсем не благодеянием для человечества. Поэтому Маркузе призывает заменить науку утопией, роль разума отдать фантазии. Пока на эти основные вопросы не будут найдены ответы, адекватные новой эпохе, вряд ли можно ожидать успехов социализма, соизмеримых с успехами, выпавшими на долю марксизма. Несомненно, что мысль в этом направлении работает. Например, по-видимому, поиски “избранного народа” составляют смысл так занимающей западные левые движения “проблемы меньшинств”: студентов и учащихся, гомосексуалистов, американских негров, бретонских, аквитанских или других националистов во Франции... И нет сомнения, что ответы будут найдены: об этом свидетельствует тяготение к социализму, охватившее Запад.
Но если предположить, что нужный для человечества смысл социализма заключается в приобретении какого-то определенного опыта, то ведь за последние сто лет на этом пути и был приобретен грандиозный опыт. Прежде всего это глубочайший опыт России, который мы едва лишь начинаем осмысливать. Поэтому в наше время встает вопрос: достаточно ли ЭТОГО опыта? Достаточно ли его для всего мира и особенно для Запада? Да достаточно ли его для России? Сможем ли мы понять его смысл? Или человечеству предстоит пережить его в несравненно большем масштабе?
Несомненно, что и в случае всемирного осуществления идеалов “Утопии”, и в бараках всемирного “Города Солнца” человечество МОЖЕТ найти силы, чтобы вырваться на пути свободы, спасти образ и подобие божье - человеческую индивидуальность - найти силы, именно заглянув в раскрывающуюся перед ним бездну. Но будет ли и ТОГО опыта достаточно? Ибо кажется столь же несомненным, что свобода воли, данная и человеку и человечеству, является АБСОЛЮТНОЙ, она включает и свободу в последнем вопросе - в выборе между жизнью и смертью.
А если говорить короче и пасцути, то - ...
---------------
* * *
Вот и грустное лето ушло,
На прощание вспыхнув листвою -
Только плакальщик-Небо умоет
Сохранившее землю тепло...
И ненастьем вздохнёт листопад,
И листва откружит пируэты,
И к Зиме унесётся планета,
Чтобы к Лету вернуться назад...
...это будет потом, а пока
Заклубится печалью прохлада,
И взгуляет нахмуренным садом
Заунывный мотив кулика...
Да туман загрустит на полях
Над продрогшей сырой наготою,
И взгрустнётся порою ночною,
И уйдётся в подлунье гулять...
© comrade_voland, [вечер 06 -- 07 / 2:19 A.M.]/10/2006 г.
---------------
В Мааскве буду, пафсей йар'вратности, в воцкресенье паближже к вейсчеру. А сёдня нойсчйу зделаю папыцтку зофотгадь Небо Осеннего Полнолуния...