Изба-читальня. Свет нашей жизни
Сегодня в рубрике "Изба-читальня" рассказ "Свет нашей жизни".
Его автор ушел из жизни в июне.
СВЕТ НАШЕЙ ЖИЗНИ
«Жить надо ради того, ради чего можно умереть…»
Из речи ветерана Великой Отечественной войны
Ригу - сарай с двухэтажный дом - к концу лета заполняли доверху сеном. Для деревенских ребят это раздолье - утонуть, затеряться в сене, нарыть сообщающихся ходов. Пахнет сушёной травой, даже в холодные дни здесь тепло. А когда заберёшься в сено поглубже, в полутемный лаз из конца туннеля вливается дневной свет. Чудится: свет какого-то ещё пока непознанного мира. Здесь же, вокруг тебя, - территория детства, тут можно играть, прятаться, возиться. А иногда приходишь на сеновал просто уединиться, полежать, помечтать. Коля Чистяков, подросток обстоятельный, любил прийти сюда и подумать о своём.
В 1939 году, осенью, после уборки урожая отца Николая, Петра Чистякова, тракториста машинно-тракторной станции, призвали на Большие учебные сборы водителем танка, а в последних числах ноября началась финская кампания. Война закончилась в марте 1940 года, но батя вернулся не сразу, он ещё долго лежал в госпитале с ранением и пришёл, опираясь на костыль. Жена Нина, её дети: старший Николай, дошколёнок Ваня и младшая Людмилка были безмерно счастливы, что отец вернулся живой, и они его не потеряли. Рады тому, что, несмотря на испытание войной, сохранилась их прежняя семейная жизнь. Может, не судьба отцу работать на тракторе, но техником-ремонтником - по силам. А то займётся пасекой - он всегда об этом мечтал. Жизнь продолжается.
Коля о своей судьбе не загадывал и пока, имея свидетельство об окончании семилетки, решил окончить курсы трактористов по примеру отца. Из родного Раменского района Подмосковья сельсовет ещё в 1939 году направил его в ближний пригород Москвы, где, живя в общежитии, он посещал курсы вождения тракторов. В один из дней к ним после занятий пришёл военком и провёл собеседование с учащимися. Побывал на нём и Николай. В кабинете с надписью «ОСОАВИАХИМ» его принял доброжелательный военный, на лычках у него было два кубика.
- Николай Петрович, - улыбнулся военрук, - слышали о призыве «Комсомолец, на самолёт!»?
- Да, - Николаю было непривычно, когда его звали по имени-отчеству.
- Хотел бы ты пройти подготовку в аэроклубе? Будешь прыгать с парашютом, пока с вышки, а потом с самолёта. Изучишь на занятиях материальную часть У-2. С инструктором поднимешься в воздух почувствовать небо, а потом сам полетишь. И если всё сложится, с восемнадцати лет призовем тебя в Красную Армию и будем учить дальше на военного пилота, на лётчика!
И хотя Коля в детстве мечтал быть моряком, небо тоже казалось ему заманчивым. Ребята в деревне, насмотревшись фильмов об авиации, увлекались самолётами. Их реакция была вполне детской: они вырезали из дерева маленькие самолётики, насаживали каждый на прутик и, замахиваясь им, забрасывали модель высоко в небо. Аэропланы летели, вращаясь как бумеранги, но условно между мальчишками считалось, что это настоящий полёт. И если самолётик улетал далеко, это вызывало всеобщее одобрение. Так реализовали мечту дети. Но теперь наступала пора познакомиться с авиацией поближе.
- Да, я согласен, - ответил Коля.
Теперь зимними вечерами после занятий на курсах трактористов он изучал материальную часть самолёта, а с мая - уже после получения удостоверения тракториста - его вместе с друзьями по аэроклубу направили в лагеря на сборы, и начались прыжки с парашютом, а затем и полёты.
В воздухе уже пахло новой войной. Фашистская Германия оккупировала европейские государства. В северной Африке англо-американский экспедиционный корпус испытывал сильное давление немецких танков, и пока только английская авиация оказывала над Лондоном упорное сопротивление германским люфтваффе, своим примером подсказывая, что воздушная война может определить ход военных событий и решить судьбу страны.
В этот предвоенный год Советский Союз активно готовился к отражению всё более вероятной фашистской агрессии: расширялись аэроклубы, росло число лётных школ, привлекались новые люди. Ко многому в аэроклубной жизни Николаю, приученному к тихому деревенскому обиходу, надо было привыкать. Утро начиналось с ранней побудки и спортивной зарядки. В столовой он отвык от сельского обычая есть деревянной ложкой из котелка: на смену им пришли металлическая ложка и тарелка. Большая часть дня посвящалась занятиям по парашютной и лётной подготовке, это было сродни занятиям на курсах трактористов и шло у курсанта Чистякова легко.
Когда нашему герою пришло время подняться в небо, он был поражён изменением масштаба земного мира. Люди, дома, автомобили, поезда казались игрушечными, но, в отличие от игрушек, двигались, жили своей жизнью. Особенно помнился стоящий у проходной КПП аэродрома сын его лётного инструктора Егора Яковлева - мальчик лет шести, который вместе со своей мамой махал рукой взлетавшим на У-2 отцу и Николаю.
Лётчик-инструктор Егор Семёнович Яковлев 1910 года рождения, член ВКП(б) с 1935 года был требовательным командиром и ангелом-хранителем своих учлётов*. После окончания с отличием аэроклуба ему по повестке военкомата пришлось оставить свою профессию репортёра одной из московских газет, поступить в школу военных лётчиков и стать кадровым военным. Члена коммунистической партии Яковлева направили лётчиком-инструктором в подмосковный аэроклуб: это было первым служебным назначением. Егор приступил к работе с энтузиазмом. Своих учеников он опекал и растил до хорошего уровня лётной подготовки; скрывая внешние эмоции, переживал за них сердцем. По окончании дневных полётов он объявлял построение. В день начала лётной жизни Николая обращение инструктора к курсантам звучало так:
- Товарищи курсанты! Индивидуальный разбор полётов я с вами провёл. В целом усвоением навыков я доволен, молодцы. Хочу вас предупредить: наступает холодное время года. Лечите у кого есть насморк; перед полётом промывайте носы, пользуйтесь платками. А то я уже насмотрелся: в полёте курсант размажет сопли, сдвинет защитные очки, глаза заслезятся от ветра, и нормально самолёт он уже не посадит. Хорошо, если курсант летит с инструктором, тот возьмёт управление на себя. Но если учлёт один…, в общем, я не хочу обломки вашего самолёта по всему полю собирать.
Товарищи! Ещё раз обращаю ваше внимание: к профессиональному пилотированию надо идти постепенно. Если замечу самовольное усложнение полётного задания, отстраню от полётов. Вольно, разойдись!
В свои 30 лет военный лётчик Егор Яковлев, был уже зрелым человеком. За свою жизнь потрудился рабочим на московском заводе «Динамо» и окончил вечерний факультет Литературного института. Перед тем как надеть лётную форму, он три года работал репортёром в газете. Жизненный опыт Егора шёл от рабочей закалки и от знания многочисленных житейских ситуаций, с которыми он сталкивался как журналист и в которые ему приходилось досконально, дотошно вникать.
Но в те дни, вне лётной работы, его думы были о надвигающейся войне. Воспринимал политическую жизнь он глубоко и чутко. Видел, как в Германии, опрокинув рабочее движение, поднималась волна нацизма, и понимал, что сокрушить эту волну может только социалистическое государство, СССР. Какую линию проводило гитлеровское правительство? Показная забота о своём народе (конечно, только о немцах по крови), развращение людей рефлексией «расового превосходства», а по сути продвижение германских промышленных монополий, захват земель, порабощение и уничтожение завоёванных народов, господство единообразных «арийцев».
Егор понимал, что «борьба» нацистов - дело не только садистское, звериное. Он знал, что оно обречённое. Сама природа человеческой популяции - и как природа человека разумного, и как биологического вида - не допускала уничтожения соцветья народов, истребления разнообразия жизни на земле, разнообразия человеческой индивидуальности и культуры. Природа не могла себе позволить содрать свою кожу и заменить всё это пластырем «чистой расы».
Но войны не избежать: к ней ведут немецкие нацисты и их покровители из разных стран. И сейчас родина вручила ему, лётчику, ребят, подрастающих бойцов, для того, чтобы он учил их, как остановить и уничтожить гитлеровскую военную машину. Он понимал: страна ещё не готова к войне, не набрала нужной, достойной СССР военной силы, но он верил в людей, которые окружали его. Люди в нашей стране, пусть и незнакомые, могут дать приют потерявшему крышу над головой, поделиться куском хлеба, перелить свою кровь раненному. И этих людей гораздо больше, чем тех, которые могли бы пойти на сделку с врагом, на измену, на предательство.
Осенью 1940 года Коля Чистяков окончил занятия в аэроклубе в приподнятом настроении: за семнадцать лет жизни он получил в школе среднее (семилетнее) образование; ему вручили удостоверение об окончании курсов вождения тракторов. Подумать только! Он мог управлять трактором, что делало его на селе заметным человеком, крепким специалистом. И теперь у него ещё есть навык пилотирования самолёта и открывалась возможность стать военным лётчиком! Впереди армейская лётная жизнь! Осознание себя защитником Отечества! Как поётся в песне: «Он может постоять за эс-эс-эр!»
Но сейчас - скорее в родные места: помочь сельчанам, если есть работы в поле; подготовить домашнее хозяйство к зиме (дрова, сено для коровы); а потом вместе с отцом готовить сельскохозяйственную технику к весне. И, конечно, вернуться к своим любимым с детства деревенским местам: сходить «по грибы» с младшими братом и сестрой; повидать знакомых ребят; покататься на лодке, посидеть на вёслах; зайти в клуб, посмотреть фильму (так в тридцатые годы называли кинофильм - ред.); попросить у возницы-сторожа Данилыча разрешения кататься верхом на Орлике. Зайти в гости в аэроклубной форме к своей соседской симпатии Тане Савельевой («третий дом от нашей избы»). Всё это предстоит.
А между тем весной 1941 года аэроклуб, в котором служил старший лейтенант Егор Яковлев и обучался Николай Чистяков, преобразовали в лётное военное училище (такая реорганизация шла по всей стране и затронула многие аэроклубы). Авиационный парк училища, кроме бывших в наличии У-2, пополнился несколькими истребителями И-16 в варианте «спарки» (на двух пилотов). Но самолётов новых типов: истребителей (МИГ-3, ЛАГГ-3, ЯК-1), бомбардировщика (ПЕ-2) и следу не было.
Все эти новинки только начали выпускать серийно и, конечно, направлялись они прежде всего в военные части западных приграничных округов, где в них наибольшая потребность; ясно, что там освоение самолётов шло не быстро по той простой причине, что инструкторов знающих эту технику мало.
Выходит, в случае начала войны с фашистами летом 1941 года их новым мессершмитам (Ме-109) будут противостоять трудяги истребители И-16, уступающие фашисту на четверть в скорости и имеющие, в отличие от немецких самолётов, пулемётное, а не пушечно-пулемётное вооружение. Остаётся одна надежда на большую маневренность И-16. Пока эти самолёты конструктора Поликарпова в различных модификациях составляли восемьдесят процентов от общего числа истребителей. Конечно, помощь «ишакам» окажут пока немногочисленные Як-1 конструктора Яковлева. Каждый Як-1 вооружён одной пушкой и двумя пулемётами. Манёвренный, легкоуправляемый самолёт.
А вот истребители нового типа МИГ-3 и ЛАГГ-3, которые тоже шли на замену поликарповским и на которых предстояло воевать, по мнению лётчиков, были не лучшими творениями своих конструкторов. На тех высотах, где шли воздушные бои, они сложно управлялись, и им трудно будет справляться с немецкими истребителями. (В дальнейшем подтверждением отзывов лётчиков стал тот факт, что МИГ-3 был снят с производства в 1944 году, а ЛАГГ-3 был заменён на великолепный истребитель того же конструктора Лавочкина ЛА-5).
Такова была диспозиция предстоящих воздушных сражений истребителей, и она волновала Егора Яковлева прежде всего в отношении опасностей, которым подвергался самолёт У-2, используемый как лёгкий бомбардировщик. При мыслях о судьбе экипажей и самолётов У-2 его пробивала испарина: «этажерка» в четыре раза уступала по скорости истребителю противника (150 км/час) и имела один пулемёт, прикрывающий хвостовое оперение. Да они и отбомбиться не успеют, не успеют долететь до цели, как их собьют! На что людей посылаем? А воевать надо! Новой техники не хватает, а самолетов У-2 - несколько тысяч. Единственный выход - воевать под покровом темноты, стратегия ночных налётов, «ночные» бомбардировщики! Значит, курсантов надо обучать сложным полётам в тёмное время суток.
Николая призвали в первые дни войны. В качестве курсанта его направили в знакомое ему под названием аэроклуба вновь образованное лётное военное училище. Там сформировали две эскадрильи лёгких ночных бомбардировщиков на базе самолётов У-2 и одну эскадрилью истребителей И-16. Случайно или не случайно, но Коля снова попал к своему лётному инструктору Егору Яковлеву в эскадрилью лёгких бомбардировщиков.
О предшествующих месяцах, проведённых в деревне, Николай теперь вспоминал с тёплой улыбкой: весной на тракторе участвовал в посевной и, предчувствуя долгий перерыв в работе на земле, трудился с азартом, получая радость; кроме того, оставил отцу и матери много заработанных трудодней. Он общался с Таней Савельевой, просиживая подолгу у неё в гостях. Как правило, за ним увязывалась и его четырёхлетняя сестра, малышка Людмилка, обожавшая «тётю Таню». Та со своими родителями радушно принимала их. В эти месяцы Николай, ведя разговоры, замечал, что Таня стала другой - взрослее, старше, и иногда смотрит на него как-то иначе, чем раньше. Прощаясь, они поцеловались и обещали посылать друг другу весточки. Теперь, когда Коля писал письмо родителям, он передавал привет Татьяне, а иногда вкладывал в письмо отдельную записочку «Для Тани». Так же поступала и она. Последнее, что он успел сделать в семье, для своего идущего в этом году в школу брательника Вани, так это вырезать из дерева несколько красивых самолётиков - пусть играет!
В лётном военном училище начались занятия: изучалась тактика воздушного боя и бомбометание - теория и полёты. Однако к августу подготовку курсантов скорректировали. Ввиду больших потерь лёгких бомбардировщиков в боях в светлое время суток (пилоты успевали сделать только 1- 3 вылета, и самолёт сбивали) курсантов стали обучать ночным полётам: сначала просто взлёт и посадка в тёмное время суток, затем полёты со штурманом по заданному маршруту и, наконец, ночные бомбометания.
Вот так советские военно-воздушные силы начали вести «свою игру» с противником. Началась «война не по правилам»: в России это всегда означало появление активного партизанского движения, а теперь двадцатый век прибавил к действию партизан ещё ночные бомбардировки переднего края, когда фашисты, привыкшие воевать по расписанию, «по часам», не могли в окопах спокойно спать по ночам от разрывов бомб.
В конце августа фронт настолько приблизился к столице, что учебным самолётам стало небезопасно подниматься в небо Москвы, и лётное училище эвакуировали ближе к Уралу, в маленький городок с находящимся рядом грунтовым аэродромом. Смена местности пошла на пользу обучающимся пилотам: они летали в тёмное время суток, набирались опыта, учились «кожей чувствовать» оперативную обстановку.
В эти дни Егор Яковлев писал жене: «Ты знаешь, Катя, я свидетель тому, как мои курсанты внутренне изменились, окрепли, стали взрослыми. Это уже иные люди - военные лётчики, каждый из которых готовится дать бой врагу. Они глубоко осмыслили свою жизнь, взвесили её на весах, знают, чем рискуют. У них в глазах понимание опасности боя и желание его выиграть. Может, это будет непростая партия, но они всё равно поставят мат Гитлеру, Алоису не отвертеться».
Вернулись пилоты в своё подмосковное училище перед самым выпуском, в июле 1942 года. Красная Армия отстояла Москву, фашисты отброшены. Коля Чистяков снова летал над своими родными местами; всё как прежде, и только хорошо различимые сверху кратеры от взрывов авиационных бомб легли валунами на аэродромной земле.
На следующий день после окончания лётной военной школы и присвоения звания курсантам «младший лейтенант» все экипажи эскадрильи (лётчики и штурманы), в том числе лётчик Николай Чистяков со своим штурманом Арсеном Оганяном (кстати, офицером во втором поколении) под командованием комэска, теперь уже капитана Егора Яковлева получили назначение в в/ч №… Как выяснилось по прибытии, ими укомплектовали эскадрилью связи, прикомандированную к штабу фронта.
Теперь в обязанности лётчиков входило: транспорт высшего командного состава, доставка секретной почты, поддержание связи с партизанскими отрядами, их обеспечение самым необходимым, прочие поручения. Конечно, многие из молодых воинов были несколько разочарованы тем, что не придётся сбрасывать бомбы на головы врагов, но молчали, ограничились только междометиями: понимали важность своей работы.
Коле нравился закреплённый за ним У-2ВС: у лётчика пулемёт, синхронизированный для стрельбы с вращением воздушного винта. У штурмана пулемёт на турели, которая даёт широкий сектор обстрела. Ближе ста - ста пятидесяти метров «мессеру» не дадим подлететь, в упор нас не расстреляют! Но главная «изюминка», обсуждаемая со штурманом, - техническая новинка: установленный на мотор «шумопламегаситель» - патрубки этого устройства делали звук выхлопа мотора малослышным. И если шум обычного мотора не был слышен на земле при высоте полёта 1200 метров, то с шумопламегасителем тебя и на высоте 700 метров не услышат. Приятной новостью оказалось и то, что звук работы мотора с новым устройством, даже если его услышат на малых высотах, менялся, и немцы, не видя самолёта ночью, принимали его за мотор «Юнкерса», поэтому немецкие зенитки молчали! Ребята чувствовали, что они уже «объегорили» противника военной хитростью!
В первый свой вылет экипаж получил приказ доставить партизанам батареи для рации. Лёту туда было около часа. Арсен точно вывел Николая на костры, обозначавшие площадку приземления. Николай слегка довернул самолёт, снизился и включил под крылом посадочную электрическую фару: под колёса шасси быстро побежала зелёная луговая трава. Партизаны подошли к севшему самолёту и благодарили за питание для рации, а Николай, не мешкая, заторопился обратно: до рассвета оставалось не так много времени.
Во второй рейс им поручили доставить в тот же отряд подрывника. Экипаж с трудом разместил пассажира и его хозяйство: взрыватели, катушки электропроводов, бикфордовы шнуры и прочее. Прилетев в партизанский отряд, на прощание пилоты пожелали специалисту взрывного дела с толком использовать привезённый багаж. Так началась их военная жизнь.
Капитан Яковлев старался беречь своих людей. Составляя план полётов, ориентировался на тёмное время суток, а если срочный вылет днём - на часы затишья. Даже в короткие маршруты не выпускал пилота одного, без воздушного стрелка к пулемёту, прикрывавшему хвост. Днём фашистские самолёты, идущие группами, редко обращали внимание на посыльный У-2: у них всегда была конкретная боевая задача, но опасны были одиночные истребители противника, вылетавшие на «охоту».
Однажды Николаю пришлось нарушить требование командира: размещать на заднем сидении пулемётчика. Поступил приказ штаба фронта срочно доставить пакет в штаб дивизии, удалённый на 250 километров. Штурман Арсен Оганян убыл в медсанбат удалить мучавший его последние дни зуб, другие экипажи были либо на задании, либо отсыпались после ночных вылетов. Пришлось лететь одному. Дело было летом, при ясной погоде, пополудни. Маршрут был знаком Николаю, он летел, ориентируясь по местности, сверяясь с картой. И вот когда до аэродрома назначения оставалось минут пятнадцать, лётчик увидел «на одиннадцать часов» высоко летящий «фоккер» (новинка немцев на Восточном фронте). Тот заметил У-2 и стал плавно (без перегрузок для себя) снижаться и разворачиваться, заходить в хвост. Николай шёл на бреющем полёте и был мало заметен для противника. Но раз его обнаружили, он становился лёгкой добычей для истребителя. Принял решение сесть на посёлочную дорогу, вдоль которой летел. В тот момент, когда он выключил мотор, фашист уже был над ним и ударил из пушек и пулемётов по У-2, изрешетил плоскости. Николай уцелел, выскочил из кабины, добежал до деревьев, растущих неподалёку, и залёг, ожидая возвращения «фоккера».
Когда стало очевидным, что фашист не вернётся, Коля бросился к самолёту и, покачав элеронами, понял, что ему не взлететь. Но пакет надо доставить! Он побежал в деревню, которую ещё с высоты увидел на холме, и выпросил там у хозяев велосипед, в благодарность отдал свои часы. К штабу дивизии он подъехал часа через два, по дороге объяснившись с заградотрядом. Метров за двести до штаба его остановил караул и, проверив документы и полномочия, выделил провожатого. Лётчик в комбинезоне, «прилетевший» на велосипеде (в штабе Колю уже знали в лицо), вызвал улыбки и замечания: «Сегодня без самолёта!», «где крылья оставил?», «смотри-ка, технику сменил!». Опустив глаза и потупившись, пилот оставил велосипед у крыльца и вошёл в штаб; по субординации дошёл до старшего дежурного офицера - откозырял, представился и вручил пакет.
Командир дивизии, получив доставленный Колей приказ, отдал распоряжение о передислокации войск. К счастью, полуторачасовая задержка доставленного пакета существенно не повлияла на выполнение приказа, который дублировался шифром по радио. И в штабе фронта начальство, почесав в затылке, приняло решение о награждении младшего лейтенанта Чистякова медалью и именными часами за проявленную находчивость при выполнении боевого задания. А нуждавшийся в ремонте самолёт техники вывозили в эскадрилью на машине.
Егор Яковлев заснул под шинелью на своей койке, отвалившись от стола с пером, чернильницей и бумагами отчётности эскадрильи. И стал ему сниться сон:
Сначала ему снился отец. Тот стоял перед иконой в старом дедовском доме; потом отец шёл, просто шёл по земле, по местам, где запечатлелось его, Семёна, детство. И не так уж он был похож на себя всегдашнего, но на него падал сверху и разливался такой чудный свет, что Егор твёрдо знал: да, это его отец, и видится то, что было доподлинно, на самом деле. А затем привиделась картина, как они живут сейчас: полыхает подземный, будто торфяной, пожар. Огонь вырывается из-под земли, и люди бегут тушить это пламя то в одном, то в другом месте. И вот справились с огнём.
Но то, что было причиной, набирает силу под землёй. И не надо уже этому огню выходить на поверхность; он из-под земли, оставаясь невидимым, начал калечить людей. А те не могут понять: отчего они ссорятся, отчего рушатся судьбы, отчего заболевают, и жизнь уходит от них - ведь вокруг вроде бы ничего не происходит? И видит Егор своего сына, он уже взрослый, пожилой даже человек, и ему плохо от этого тайного огня. Жизнь его стала не той, которую задумал для него Создатель. И тот свет, который изливался и окружал деда, светит внуку только от кусочка, от уголка неба, из светлого облачка. А сын всё смотрит, смотрит на него с надеждой.
Этот сон Егор вспоминал потом с тревогой много лет.
Егор очнулся, потёр ладонями лицо, пытаясь как бы стряхнуть увиденное. Вышел из землянки и набрал в лёгкие чистого воздуха.*
И газеты, и беседы с политруком знакомили лётчиков с событиями в стране и в мире: на оккупированной территории фашисты угоняют людей в Германию в качестве рабочей силы, расстреливают население в отместку за действия партизан. За укрывательство раненых оставшихся за линией фронта бойцов Красной Армии - расстрел. Цыганам и евреям вообще не положено жить на этом свете - их полностью уничтожают; большую часть славян фашисты намереваются тоже ликвидировать, меньшую - сделать холопами.
«Я с ними посчитаюсь!» - Коля Чистяков подал прошение о переводе его во фронтовую истребительную авиацию.
Ему отказали, а командир эскадрильи Яковлев побеседовал с ним:
- Ты же знаешь, почему тебя выпустили из лётной школы офицером, а лётчиков- истребителей выпускали сержантами! Потому что их не обучали пилотированию ночью, а это в армии ценится. И ты, пилот от Бога, этот навык имеешь! Придёт новичок на твоё место - натворит ошибок, ты пойдёшь пилотировать истребитель - опыт, сноровка не сразу придут. Всем плохо. А здесь от тебя зависит: вовремя доставил приказ - сбёрег жизни людей. Помог партизанам - они столько составов с техникой под откос пустят, что никогда тебе с самолёта столько не уничтожить. Свободен. Иди, Коленька, с холодной головой подумай, поразмысли.
Это письмо Николая Чистякова, сложенное, как было принято, во фронтовой треугольник, написано им в 1943 году:
«Здравствуйте дорогие мать и отец! Здравствуйте брательник Ваня и сестра Людмилка!
Привет Вам армейский! Летаем, воюем.
Расскажу Вам историю, которая, запомнилась потому, что познакомился я на этой войне с однофамилицей. Она тоже Чистякова, а зовут её Елизаветой, Елизаветой Петровной, на вид года тридцать два. Я её доставлял на тот участок фронт, где она, фотокорреспондент, сделала снимки для журнала «Огонёк» о жизни наших бойцов на передовой. Потом мне показали номер журнала с её репортажем, хорошие фотографии, правдивые.
Конечно, её охраняли, у землянки стоял часовой. Как иначе: действующая армия, война, места у нас неспокойные. Лизавета Петровна пошла фронтовым корреспондентом вместо погибшего мужа. Он тоже работал в печати: военные очерки и репортажи писал в нашу фронтовую газету и в «Красную звезду». Елизавета его дочку растит. Молодец она, вместо него встала, дело продолжила! Вот такие мы, Чистяковы, знай наших!
У меня всё хорошо, свою работу выполняю. Поклон Вам сыновний и братский. Мои боевые товарищи Вам тоже кланяются.
Поклон Танюше, нашей соседке. Спросите её: какой пирог она мне испечёт, когда с войны вернусь?
Ваш Николай».
В те же дни Егор Яковлев писал жене:
«Здравствуй дорогая Катюша! Как давно я вас с сынулей не видел, не разговаривал. Уже два года прошло с нашего расставания. Что уж говорить, наши дни проходят, а мы с тобой, жена, разлучены. Нашему мальчику уже исполнилось восемь лет - самое время мне походить с ним в московские театры: и в Центральный детский, и в ТЮЗ, показать ему картины в Третьяковской галерее. Сходить с ним в подмосковный поход: ловить рыбу, печь на костре картошку. Верю, что это, пусть с небольшим опозданием, но будет.
Что ж делать, у каждого поколения своё испытание. Может, пережив и победив этот нацистский кошмар, мы и наши сверстники будем спокойно жить в пожилые годы?
Мечтаю о своей мирной работе, о журналистике. Поднимать важные для общества проблемы, делать жизнь людей лучше. В хорошем смысле встряхнуть наш дремотный российский быт и дать людям социалистическое, верное, справедливое видение мира! Не знаю, совершится ли такое во всей полноте, но готов трудиться над этим.
Сейчас мы уже сильнее фашистов. Они ещё сопротивляются, а потом «посыпятся», побегут. Мы победим немецкий рейх, но породившие его силы войсками не возьмёшь. И надо думать, как и кому их, эти силы, искоренять: политикам? экономистам? психиатрам? И где это может полыхнуть в другой раз: в каком-то государстве? в подпольных сектах? в соседней волости? или у нас, в подворотне? (Последние два вопроса он не стал доверять бумаге, но думал о них).
Знай, что я очень люблю вас обоих. Егор».
Февральское солнышко садилось за лес, обступивший аэродром. Николай с Арсеном только приземлились, и пилот доложил комэску о выполнении боевого задания. Они вместе с Яковлевым направились к своим землянкам. Под унтами поскрипывал снег, стояла вечерняя тишина, за идущими тянулись длинные тени.
Коля чувствовал себя уставшим: нервное напряжение полётов, преследовавшая пилотов в последний месяц зимы сонливость, упадок сил. Во фронтовой обстановке ослабление физического начала грозило снижением боеспособности. И чтобы подтянуть себя, Николай поделился со старшим товарищем, с капитаном.
- У меня впечатление, что последнее время я живу на рефлексах, на автомате. Начинаю бояться что-то упустить, не доделать. Наверное, в 20 лет мы ещё «зелёные» и не всё понимаем? Кстати, а когда, в каком возрасте человек достигает наибольшего здравомыслия? Когда он лучше всего контролирует происходящие события?
- Ты просто устал. Не теряй веры в себя, - сказал Яковлев, - а на вопрос об интеллекте отвечу так. Конечно, природа оставляет для человека шанс стать более разумным. Правда, я не могу вспомнить случая, чтобы кто-то сильно умнел после 40-45 лет, но с этого возраста у думающего человека опыт порождает критическое мышление, когда заново осмысливается жизнь, свои уже совершённые поступки. И это тоже помогает полнее понять прошлое и настоящее. Жизнь каждого человека - камешек в панно, которое выкладывает судьба. И если сможешь увидеть общую картину, считай, что тебе открылось многое.
Николай дошёл до своей землянки, спустился в неё и упал на койку. Он уже спал, когда голова ещё не коснулась подушки.
Этот день для всей эскадрильи был настоящим праздником. Впервые они перелетали на аэродром, расположенный на территории Германии. Советская земля и земля сопредельной Польши были очищены от врага.
Николай и Арсен летели в составе группы. Первые самолёты поднялись и выстроились в круг, завертели круговую карусель над аэродромом, поджидая стартующих товарищей. У «взлётки» стоял капитан Яковлев и наблюдал, как самолёты уходят в небо.
Николай Чистяков сел в переднюю кабину и огляделся, повернулся к штурману - тот кивнул. Коля посмотрел вверх на поджидавшие их в карусели самолёты и задержал взгляд на небесной выси. Ему она показалась тоже праздничной: «Какое сегодня небо, как в детстве!» И мелькнуло воспоминание о свете, лившемся в отрытый в сене туннель, о «свете непознанного мира».
А если именно сейчас, взлетев в небо, приблизиться к нему, открыть для себя нечто совсем новое, иное. Или теперь этот свет наоборот ведёт в прошлое, в детские годы? Когда не было ещё брата и сестры, и мать склонялась над моей колыбелью.
И чьи это женские глаза смотрят на меня? Из прошлого - материнские, из будущего - танины?
Но отвлекаться некогда: «Всё, надо поспешать». Он запустил мотор, вырулил на полосу и дал газ.
Капитан прикрывал глаза от солнца съехавшей на лоб фуражкой:
- Что же ребята так плотно построились?! Предупреждал их, - радио не было, и у Егора заполохнуло сердце: побьются, не дай Бог, побьются!
Пока были в пределах видимости, комэкс провожал их взглядом. Самолёты ушли за горизонт.
Эпилог
Тысяча девятьсот шестьдесят пятый год. Мы сидим вдвоём в комнате заводского общежития: студент на заводской практике и пожилой седой журналист, приехавший в творческую командировку («Надо написать об одном хорошем человеке»). У Егора Семёновича перебои с куревом, а у меня пара пачек «Шипки», и мы то и дело выходим в коридор подымить. Последнюю сигарету мы докуриваем, разломив пополам. И все эти несколько вечеров в общежитии он урывками рассказывает: как обучал дорогих ему мальчишек-пилотов, как командовал эскадрильей связи.
- Я тогда как почувствовал, - продолжает он рассказ, - побьются! И точно, поднялись семь самолётов, а прилетели на аэродром пять!..
Яковлев опустил голову и ушёл в себя. Я не хотел нарушать молчание. Так и не спросил о судьбе пилота Коли, которого Егор Семёнович редко хвалил, но считал, что летает тот, как Бог. Жаль, не спросил, ведь я не знал, что запомню эти рассказы на всю жизнь, и они будут важными и близкими для меня.
Май - июнь 2018 г.
(с) Вадим Долгушин