Аксакова-Сиверс Татьяна Александровна (часть 3: из СССР в Европу и обратно)
Новогодние традиции (начало)
Газета «Коммуна» в декабре обратилась к заведующим детдомами по поводу устройства елок (елки в то время считались вредным пережитком, но еще не вполне были искоренены) и рекомендовала изъять из елочных украшений все рождественские эмблемы и заменить их маленькими виселицами с висящими на них фигурками классовых врагов.
Искусство 1920
В 1920-1921 годы футуристические тенденции (по существу своему обреченные на гибель) были еще сильны и считались «революционными». На плакатах рабочие изображались в виде каких-то схематизированных автоматов, ткани украшались узорами из геометрических фигур, и дома строились в коробочном стиле Корбюзье.
Петроград 1920
В декабре 1920 квартира на Миллионной представляла собою ледник, отопляемый маленькой железной печуркой, но отец стоически переносил все лишения ради сохранения библиотеки. Спал он в меховом мешке, но не менял квартиры, а все книги стояли в незыблемом порядке на предназначенных им местах. Александра Ивановна летом развела огород на выделенном ей домкомбедом участке Марсова поля и кормила отца редиской, выращенной на этом историческом, воспетом Пушкиным месте. Зимой она продавала вещи на Сенной площади, ездила в деревню за продуктами - и отец, таким образом, не очень голодал. Большую помощь оказывали продовольственные посылки, направляемые в то время петроградским ученым шведским Красным Крестом.
Голод и НЭП 1921
В 1921 году страна перенесла тяжелый голод. Особенно грозные размеры он принял в Поволжье из-за недорода 1920 г. Но и у нас жилось не сладко! В привилегированном положении находились мельники, огородники, владельцы ульев с пчелами и пригородные крестьяне, в руки которых текли ценные вещи горожан. Рядовое крестьянство варило мох и лебеду, пекло хлеб с различными примесями, вплоть до древесных опилок.
Под лозунгом помощи голодающим началось изъятие церковных ценностей, на металлолом снимались колокола. Делалось это со ссылкой на Петра I, который совершил нечто подобное во время войны со шведами. В голодающее Поволжье выехала из Америки благотворительная организация квакеров. Большую помощь оказали стандартные посылки АРА, но все это не спасало положения. Настоящая разрядка наступила только после объявления Указа о новой экономической политике. Как только жгут был снят, живая кровь сразу потекла по артериям страны, и все облегченно вздохнули.
Как жили в Петрограде после объявления НЭПа, я увидела летом 1922 года. На Марсовом поле уже не было овощных грядок, и на их месте, вокруг могилы жертв Революции, намечался сквер. Многие здания, освободившись от скрывавших их фасады вывесок, предстали во всей красоте своих линий, хотя и казались непривычно оголенными. Со сказочной быстротой в еще так недавно забитых досками торговых помещениях открывались частные предприятия, главным образом, продовольственные. Так, на Пантелеймоновской улице, на месте с детства мне знакомой булочной Бетца, работала пекарня и кондитерская «ЛОР» с пирожными, марципановыми рогульками и прочими соблазнительными вещами. У подъездов вновь открывшихся ресторанов стояли откуда-то появившиеся извозчики-лихачи. На эстрадах звучала модная песня «О бубликах». На Владимирской открылся игорный дом, где новоявленные дельцы - нэпманы - швырялись деньгами, а затем за бесценок скупали в мрачных квартирах коренных ленинградцев фамильные, неповторяемые вещи. Шурик по приезде в Петроград поступил в Управление ГУМ (государственных универсальных магазинов), а когда в 1923 году наступила кратковременная эра иностранных концессий, перешел на должность управделами большой немецкой концессии «Мологолес», заарендовавшей эксплуатацию больших лесных массивов по рекам Волхову и Мологе. Концессионерами были Регенсбургские немцы, правление помещалось в здании бывшего германского посольства на Исаакиевской площади. Немецкие бюргеры, у которых, вероятно, раньше не было такого управделами, сразу оценили брата и были с ним весьма любезны. Сын одного из главных пайщиков Химмельсбах, которого Алик называл «Небесный ручей», искал его дружбы и окружал знаками внимания.
Советское образование 1923
Возвращаясь из Петрограда домой, я остановилась в Москве и пошла посмотреть Первую сельскохозяйственную выставку, устроенную на пустыре за Крымским мостом, там, где теперь находится парк с претенциозным названием «культуры и отдыха». Выставка была довольно убогая. Часть ее занимали образцы жилищ народов нашей страны. Фигурировала и крестьянская изба, топящаяся «по-черному», т.е. без трубы. Этот отдел выставки осматривал детский сад, под руководством молодой воспитательницы. Кто-то из детей, остановившись перед курной избой, спросил: «И такие дома по всей России?» Возмущенная воспитательница прервала его: «Что такое Россия? Чтоб я никогда не слышала этого слова! Надо говорить не "по всей России", а "по всему Союзу"». Мне стало тошно.
Советские налоги 1923
Толчком для прихода Анны Ильиничны (внучка Л. Н. Толстого) было желание организовать (при моем участии) артель для производства и сбыта различных женских рукоделий. Нам нужна была красивая витрина на главной магистрали города - Никитской улице. Как только мы, в сопровождении представителя горкомхоза, переступили порог одного, долго пустовавшего торгового помещения, под нами обрушился пол, и мы оказались лежащими в подвале (к счастью, не очень глубоком). Просуществовали мы очень недолго. Наш корабль разбился о подводный риф финотдела, который мы, по своей неопытности, не предвидели. По прошествии трех месяцев наша неокрепшая артель была столь жестоко обложена фининспектором, что мы не знали, как унести ноги. Совнархоз, обещавший взять нас под свое покровительство, ничем не помог; мы быстро сдали патент, закрыли лавочку и долго еще находились под страхом описи личного имущества.
Легальная эмиграция 1923
В конце 1922 года получила первые известия о маме, она находилась в Висбадене. Между советской Россией и Германией существовали нормальные дипломатические отношения. Мама выслала мне въездную визу, а я без особых трудностей получила в калужском губисполкоме 6-месячный заграничный паспорт. В нём значилось, что в Германию на свидание с матерью едет m-me Aksakova avec son fils Demetrius. Паспорт стоил только 10 рублей. Для покрытия дорожных расходов я имела право, по предъявлении заграничного паспорта, обменять в Московском отделении государственного банка 450 рублей (300 рублей на себя и 150 рублей на Диму) на доллары по официальному курсу - по 2 рубля за доллар.
Германия 1923. Национализм
По тому, что я увидела на столе - эрзац-кофе и маргарин вместо масла - я сразу поняла, что это не прежняя, а «послевоенная» Европа. Несмотря на то, что Штеттин находится в 50-60 км от берега моря, он является морским портом. Несколько часов мы тихо шли широчайшим при своем впадении Одером, и этот путь, совершаемый туманным ноябрьским утром, произвел на меня очень сильное впечатление. По обеим сторонам спокойной, глубокой реки из мглы выступали безжизненные громады законсервированных по условиям Версальского мира заводов. На пасмурном небе вырисовывались силуэты неподвижных подъемных кранов. Среди полной тишины раздавался только плеск воды. Это было царство теней.
В оккупированном французами Висбадене городское самоуправление оставалось в немецких руках, но высшая власть принадлежала французским военным Каждый день в 4 часа на площади перед ратушей, в том самом месте, где виднелся выложенный мозаикой германский одноглавый орел, происходил развод французского караула. По улицам дефилировали марокканские части, и перед каждой колонной рослый темнокожий тамбурмажор, под звуки дудок и барабанов, жонглировал булавой. Иностранцы смотрели на это с интересом, а коренные жители, стиснув зубы, отворачивались. Однажды Дима, не пропускавший ни одного парада, пригласил с собой девочку из соседней квартиры. И та, покачав головой, сказала: «Мы на это не смотрим». При первом беглом знакомстве с Висбаденом я обратила внимание на красивую беломраморную русскую церковь на вершине доминирующей над городом горы - Неро-берга. Эта церковь была когда-то построена одной из русских великих княжен, вышедших замуж в Германию. Мне часто приходилось наблюдать, как попытки оккупационных властей «офранцузить» прирейнскую область разбиваются о молчаливое, но упорное сопротивление населения. Так, в начале 1924 года я была свидетельницей явно инспирированного французами выступления «сепаратистов», т.е. сторонников отделения Рейн-ланда от Германии. Население Висбадена и окрестных поселков в одну ночь с этим делом покончило. Клуб сепаратистов был разгромлен, и об этом движении никто больше не заикался.
Не успели сбежать, уже тоскуют
Наш с Димой приезд из далекой, недосягаемой России произвел некоторую сенсацию среди русских висбаденцев, лейтмотивом настроения которых была тоска по родине. На второй день моего пребывания у мамы забежала ее знакомая, обладательница прекрасной виллы m-me Ferrot, урожденная Старицкая, чтобы пригласить нас на обед. При этом она с жаром добавила: «Вы подумайте, какая удача! Мне удалось достать пшена, и у нас будет борщ с пшенной кашей!» Под общий смех я заявила, что лучше приду после обеда, т.к. пшенной кашей, которая пять лет не сходила с моего стола, меня никак соблазнить нельзя.
22 января 1924 в Висбадене распространилась весть о смерти В.И. Ленина. В последующие дни газеты подробно описывали внушительность похорон, толпы плохо одетых людей, стоявших денно и нощно на улицах при 30-градусном морозе, костры на перекрестках, рыдания и траурные мелодии. Даже мне, «советской гражданке», трудно было представить себе в тихом Висбадене эту «потрясенную» Москву - иностранцы же совсем ничего не понимали.
Истоки моды 20-х
Тут мне хочется поговорить о модах 1923 года, которые, кстати говоря, совсем не подходили ни к маминому, ни к моему стилю. Раньше женщина выбирала из модных образцов лишь то, что к ней подходит - теперь это правило забыто, и везде царит один и тот же шаблон. Моды 1923 года интересны не столь сами по себе, сколь по своим истокам. В начале 20-х годов на берегу Нила, в результате долгих исканий английского египтолога лорда Карнарвона и Томаса Картера, было обнаружено место захоронения молодого фараона Тутанхамона. И Западная Европа и Америка помешались на всем египетском. Женщины стремились придать себе контуры фигур с египетских фресок: квадратные острые плечи, плоская грудь, узкий таз, прямые, подстриженные по ровной линии, волосы. Отсюда - узкие платья с длинной талией и короткой юбкой, светлые чулки, туфли на низком каблуке, цветные бусы на шее, подбритые затылки, египетский орнамент на тканях и, уж совсем не египетский, коротенький и толстый зонтик под мышкой.
Истоки советской денежной реформы
В начале 1924 года в бытность мою за границей немцы сделали попытку вывести из тупика свои финансы. Была введена, якобы обеспеченная золотом и иностранной валютой, «гольдмарка» - на которую обменивались бумажные биллионы. По тому же образцу и у нас вскоре Государственный банк выпустил червонцы, поглотившие обесцененные «лимоны». (Эту реформу провел бывший управляющий казенной палатой Кутлер.)
Фокстрот (стиляги НЭПа)
Моя переписка с Калугой шла регулярно - Борис даже раза три перевел нам деньги, и потому я была очень удивлена, когда в конце февраля к маме пришла m-me Терещенко (тетка министра Временного правительства Михаила Ивановича Терещенко) и с большим жаром стала доказывать, что мое возвращение в Россию небезопасно. «В Москве, - говорила она, - идут повальные аресты». Я на это выразила предположение, что аресты касаются «спекулянтов» в связи с денежной реформой и поэтому мне страшны быть не могут, на что m-me Терещенко воскликнула: «Да что Вы, что Вы! В Москве идет разгром дворянской молодежи». Сообщенные мне m-me Терещенко тревожные вести не поколебали все же моего решения в конце апреля ехать обратно в Калугу. Допускаю, что отдельным лицам мое возвращение казалось странным и даже подозрительным. Во всяком случае, одна из этих заметных фигур русской колонии в Висбадене, адмиральша Макарова, при встрече со мной покровительственным тоном изрекла: «Советую Вам говорить, что Ваш муж будет расстрелян, если Вы не вернетесь. Иначе Ваше возвращение к большевикам произведет неприятное впечатление». Дошедший до меня за границей слух о том, что из Москвы в феврале 1924 года было выслано много дворянской молодежи, оказался верным. Это мероприятие получило название «дела фокстрота». За семь лет революции в семьях Шереметевых, Голицыных, Львовых и других им подобных, подросло молодое поколение. Эти дети, видевшие лишь тревогу и лишения, но слышавшие о балах, на которых блистали их родители, как только жизнь, с введением НЭПа, стала легче, захотели во что бы то ни стало танцевать и веселиться. Молодежь была, в большинстве своем, талантливая и красивая, причем самым красивым, самым талантливым, но самым причудливым, был Борис Сабуров. (В ту пору он, как ни странно, увлекался футуризмом.) Центром сборищ были антресоли шереметевского дома на Воздвиженке - там танцевали, пели под гитару, читали стихи Есенина и Северянина, завязывали юношеские романы до тех пор, пока все «мальчики» и некоторые из «девочек» не оказались сначала в тюрьме, а затем в ссылке. Из «мальчиков» Львовых в Калуге оказался Юрий Сергеевич. Младший, Сергей, был сослан в Тобольск, а среднему, Владимиру, удалось выскочить в окно во время ареста братьев. Он сразу уехал из Москвы и потому остался на свободе.
В эпоху НЭПа, когда повсюду зазвучали «интимные» песенки, героини которых назывались «Нинон» или «Лолита», к девочкам Леонутовым, уже прекрасно играющим на фортепьяно, стали приходить калужские девицы, прося аккомпанировать их пению. Таким образом, я через стенку познакомилась с некоторыми «шедеврами» того времени. Особенное впечатление на меня произвела песня о том, как «Нинон, знаменитость Парижа, в восхищеньи вперед подалась», следя за тем, как на эстраде «в красном фраке танцует мулат».
Его смуглая кожа, как бронза,
Нестерпим его огненный взгляд!
Последние слова юные певицы произносили с особым чувством и с закрытыми глазами, вероятно, чтобы не ослепнуть от взгляда мулата! Павлик говорил, что он «ненавидит» и эту «пошлятину», и поющих девчонок.
Репрессии 1924-25
Волна ссылок, прокатившаяся по Москве в 1924 году, коснулась также и Коти Штера, который, проводив семью (жену, сына и родителей жены) за границу, тихо и мирно проживал на Б.Дмитровке, «уплотняя» квартиру знаменитой кузины своей жены Надежды Андреевны Обуховой. В выезде за границу ему, как бывшему офицеру, было отказано. Это нисколько его не удивило и казалось логичным, но никто не мог понять, почему безобидный Котя оказался через год в Нарымской ссылке в местечке Парабель.
Весною 1925 года в Ленинграде начался так называемый «лицейский процесс», инициатором которого, как слышала, был Зиновьев: в апреле-мае все бывшие лицеисты, оставшиеся в СССР, были арестованы, около сорока человек лицеистов и их знакомых были расстреляны, а Шурик получил десять лет Соловков с конфискацией имущества.
И тут пришло письмо от мамы: «Вези обоих мальчиков сюда», - «сюда» было на лазурное побережье Средиземного моря, в Ниццу, где мама обосновалась в 1925 году, продав за бесценок свой висбаденский дом и купив на вырученные деньги небольшой ресторан-столовую на перекрестке двух прекрасных улиц (avenue des Fleurs и rue Gambetta) в двух шагах от набережной.
В Ницце (самоотречение как мотив для возвращения)
В Ницце, в ту пору еще итальянской, с 1848 по 1852 год жили Герцены. Сюда же, на Лазурный берег, Герцен приехал умирать. В одном из своих писем ко мне летом 1926 года отец рекомендовал сходить на эту могилу с мальчиками. Находившийся в эмиграции его петербургский знакомый Бурнашев (тот самый, который в 1918 году открыл комиссионный магазин на Караванной улице!), узнав об этом, возмущенно сказал: «Александр Александрович там совсем с ума сошел! Посылает внуков поклониться могиле какого-то революционера!»
Сидя на берегу сверкающего синего моря, я ловила себя на мысли: «Что пользы туда смотреть?! Ведь там не Россия, а никому не нужная Африка!», а глядя на столь же сверкающее небо, я думала: «Боже мой! Если бы хоть часть этого света и тепла можно было бы перенести на Соловецкие острова!»
Отряхнувшие прах с ног
Бывший товарищ прокурора в Финляндии, Голенко в начале 20-х годов, после мытарств в Константинополе, очутился без всяких средств к существованию на Лазурном побережье Франции и поступил рабочим на вновь открывшееся возле Ниццы предприятие по изготовлению трансформаторов, где он наматывал проволоку на катушки. По прошествии некоторого времени на заводе стало известно, что кто-то перехватил их патент. Предстоял судебный процесс. Голенко явился в дирекцию, предложил безвозмездно заняться этим делом и выиграл процесс. Этим он уже выдвинулся из общей массы рабочих. Когда предприятие окрепло, он же вызвался организовать контору по сбыту трансформаторов в Стокгольме, что, благодаря его связям финского периода его жизни, блестяще удалось. В 1926 году, к которому относится наше знакомство, он уже занимал руководящий пост на «Феррико».
Расовое смешение
Немолодой полковник Нижегородского драгунского полка Теймур Наврузов, который часто проходил мимо нашего дома в брезентовом фартуке и с ведром краски в руках - он работал маляром. Таня Вострякова (компаньонша Машки-Шарабан) вышла за него замуж, и через несколько лет экономии и труда они оказались владельцами небольшой фермы около Рабата в Марокко.
Эмигрантские конфликты
11 мая, в день св. Кирилла по старому стилю, я наглядно убедилась в том, что российская эмиграция разделяется на две группировки: сторонников «Мюнхенского двора», т.е. Кирилла Владимировича и его семьи, и «Николаевцев», образующих офицерские союзы, возглавляемые жившим около Парижа (кажется, в Фонтенбло) бывшим Верховным Главнокомандующим вел. князем Николаем Николаевичем. Группировки эти находились друг с другом в некотором антагонизме. Так, когда в день именин Кирилла Владимировича обедня была назначена в сравнительно небольшой русской церкви, а не в соборе, где шла обедня в Николин день, ярый кириллист Фермор чуть было не вызвал на дуэль председателя церковного совета.
Недалеко от Ниццы жил великий князь Андрей Владимирович, женившийся в эмиграции на Кшесинской, получившей после этого от Кирилла Владимировича титул княгини Красинской. (Дать титул графини было неудобно, так как могли протестовать польские графы Красинские.) Семейство это, включая 22-летнего сына Владимира, жило на вилле «Алам» (перевернутое «Мала», уменьшительное от Матильды).
После упомянутого мною богослужения 11 мая произошло небольшое замешательство при подходе к кресту: первым подошел Андрей Владимирович. Это право у него никто не оспаривал. За ним было потянулась Кшесинская, но была оттолкнута адмиральшей Макаровой. Тут голоса разделились: одни считали, что идти надо было Кшесинской как морганатической жене великого князя. Другие присуждали это право Макаровой, как кавалерственной даме ордена св. Екатерины. Мне казалось, что я нахожусь в каком-то кукольном театре!
Достойная смерть
«Профессор Самарин, который руководил нашими занятиями, читая историю русской хирургии, упомянул о председателе Пироговского общества проф. Вельяминове и о том большом вкладе, который он внес в развитие хирургии на основании своего опыта во время войны 1914-1918 гг. "Советской власти Вельяминов не принял", - говорил Самарин, по-видимому, его ученик. Председательствуя в последний раз на собрании хирургического общества, он, обратясь к портрету Пирогова, сказал: "Ave Caesar, morituri te salutant", - тут голос Самарина дрогнул, но он продолжал: "Вскоре Вельяминов был выселен из квартиры вместе с собакой - единственным оставшимся с ним близким существом. Он нашел пристанище в холодном, пустом помещении за Невой (в подсобном здании института Вредена) и очень нуждался. Когда последнее кресло было расколото на дрова и сожжено, Николай Александрович умер. На другой день нашли мертвой его собаку". После этих слов, - рассказывал Скочилов, - Самарин, к нашему удивлению, закрыл лицо руками и быстро вышел, почти выбежал из аудитории. Через минуту появилась его ассистентка О.Я. Дембо, спрашивая: "В чем дело? Чем вы расстроили профессора? Он плачет!"».
Почему вернулся Горький
Весною 1928 года под заголовком «Бесчинства фашистских молодчиков» центральная «Правда» сообщала, что на вилле Горького в Сорренто был произведен обыск. Горький после этого вернулся в Россию
Вспомнились приокские края
Стоит только выехать за пределы узкой полосы побережья, с ее богатейшими искусственными насаждениями, как ландшафт резко меняется. Взору открываются бедные водой возвышенности, кое-где поросшие оливковыми деревьями с узловатыми стволами и блеклой зеленью. Вспомнились приокские края и тут, как мне кажется, окончательно созрело мое решение возвращаться. Я тешила себя надеждою, что разлука с мамой и Димой только временна, что через год я снова вернусь на Лазурный берег.
Князь-гончар
Выскочив из окна во время ареста братьев в Москве, Владимир Львов решил немедленно уехать из города. Он очутился в Гжельском районе, крае, издавна славящемся гончарным производством. Владимир Львов, у которого были золотые руки и неиссякаемый задор в работе, быстро освоил тайны гончарного производства. Через год напряженного труда он в компании с жившей в Гжели художницей и специалисткой по керамике М.Н. Чибисовой открыл собственную мастерскую электротехнического фарфора. Он для меня был той мифической личностью, от которой исходит денежная благодать. Братья его в шутку называли «гжельский магнат». Его отец жил по Домострою. По субботам он приезжал из Москвы в Гжель, выворачивал карманы у сына, забирал все деньги и распределял по своему усмотрению: часть брал на московскую жизнь, другую - Юрочке, третью - Сереженьке. Несчастный «магнат», которому в понедельник предстояло платить за дрова и материалы, находился в безвыходном положении, но возражать не смел. В 1929 он был вдребезги «раскулачен», но, что самое удивительное, говорил об этом со смехом, без всякого надрыва. Вскоре я поняла, что Владимир Сергеевич уже давно привык к раскулачиванию, если не агентами правительства, то собственными родными. Кроме того, он очень верил в свои силы и горел желанием начать все сначала. Через пять минут разговора я была посвящена в проект создания керамической мастерской где-нибудь на окраине Ленинграда.
Смерть Рамзину
(1928)
Я увидела громадную толпу народа на площади перед Мариинским дворцом. Это было шествие рабочих и служащих Ленинграда с плакатами, на которых было написано: «Смерть Рамзину и его сообщникам по шахтинскому делу!», «Требуем высшей меры наказания!» и т.д. Этой демонстрации предшествовали собрания во всех учреждениях, где предлагалось вынести соответствующие резолюции. Впоследствии оказалось, что Рамзин не только не был расстрелян, но через несколько лет был даже награжден орденом, и все же демонстрации 1928 года производили очень тяжелое впечатление, отбрасывающее ко времени Понтия Пилата!
Забыть Бога
Вспоминаю лекции по средневековому искусству сотрудника Эрмитажа Голованя и, в частности, тот случай, когда, увидя на световом экране изображение горельефа на тему Страшного Суда, я с замиранием сердца задала себе вопрос: «Ну, как сейчас лектор назовет находящегося в центре группы Христа?» А потом успокоилась, услышав: «Направо от Судящего...»
Соловецкий расстрел 1929
С 28 на 29 октября в Соловках был массовый расстрел. Я никак не могла себя заставить поверить, что открытка брата была мною получена тогда, когда его уже не было на свете. Для того чтобы осознать это, мне надо было в начале декабря прочитать письмо, написанное из Соловков Наталией Михайловной Путиловой к ее сестре. Тут уже не оставалось никаких сомнений, никакой надежды. Ни в одном официальном источнике нельзя было ничего почерпнуть о Соловецкой трагедии 1929 года. По-видимому, решено было сначала обойти это дело молчанием, а потом объявить его действием местных властей. В 1930 году в Соловки была направлена комиссия по расследованию. Расстрелыщики, как я слышала, были расстреляны, но это никакого утешения не принесло. Татьяна Николаевна узнала о гибели Шурика в Москве, и тут Е.П. Пешкова проявила исключительную сердечность и энергию: видя, что Соловецкий расстрел вызвал даже в правительственных кругах некоторое смущение, она сумела добиться разрешения вывезти Татьянку во Францию к сыну и прочим ее родным.
Оружие уже запрещено
Человек в форме ГПУ, решительным шагом вошел в комнату и грозно спросил: «Это вы - Аксакова?» На мой утвердительный ответ он спросил еще более грозно: «Что это вы здесь продаете?» Я с болью в сердце указала на Кэди и сказала: «Да вот - ее». Представитель власти вынул из кармана газету с объявлением и свирепо закричал: «Что вы мне голову морочите! Вы тут револьвер продаете - как будто я не знаю, что такое "бульдог"!» Тут уж я не выдержала - вырвала у него из рук газету и закричала: «А при чем тут слово "самка", если это револьвер?» Мой собеседник с обалделым видом посмотрел на объявление, потом на меня, потом на Кэди, быстро повернулся к двери, залез под поднятый верх своей пролетки и укатил.
Ленинградский экспорт
Благосостояние Давыдовых, как я вскоре поняла, зиждилось на том, что они покупали или брали на комиссию антикварные вещи в Ленинграде, где такие предметы были сравнительно дешевы, а затем Владимир Александрович отвозил их в Москву и продавал со значительной выгодой. (В Москве, благодаря присутствию посольств, цены на предметы искусства были выше ленинградских.) Беда пришла к Евгении Назарьевне с неожиданной стороны: она, сначала поощрявшая спекулятивные поездки мужа, стала вдруг подозревать, что его привлекают в Москву не одни коммерческие соображения. Наведенные справки подтвердили наличие «московского романа».
Смесь дворянского с советским
Михаил Михайлович описал всю свою жизнь (включая и последний конфликт) в поэме «Михаил Бастьянов» - очень талантливой пародии на «Евгения Онегина». Поэма начинается с описания блестящего предвоенного Петербурга. Затем появляется Петроград первых лет революции. Михаил Бастьянов женится на красивой итальянке, балерине труппы Мариинского театра, которая получает возможность уехать за границу, уезжает, но из любви к герою поэмы возвращается в холодный и голодный город. Бастьянов поражен такой доблестью. С годами любовь проходит, но супруги, связанные «жилплощадью», живут в одной квартире. У героини завязывается роман с известным певцом Мариинской сцены, однако, последний, по существу будучи человеком добродетельным, возвращается в свой «семейный очаг» и, по мнению Бастьянова, слишком резко и некорректно порывает с его бывшей женой. Бастьянов считает своим долгом вступиться и вызвать оскорбителя на дуэль.
Метродотель-аристократ
Барон Николай Платонович Врангель, пожилой человек очень приятной наружности, всю свою жизнь служивший по министерству иностранных дел. Находившийся в стесненном материальном положении старик Врангель принял эту не соответствующую его сущности должность метрдотеля ресторана «Астория», что в свою очередь повлекло за собою ряд парадоксальных и комических положений. В описываемое мною время «Астория» из рабочей столовой была превращена в фешенебельную гостиницу, служившую резиденцией для высокопоставленных иностранных гостей; единственным человеком, умевшим с ними разговаривать, был метрдотель Врангель. Гости ни на минуту его от себя не отпускали, были от него в восторге, а какой-то восточный принц даже категорически отказался ехать без него на торжественный спектакль в Мариинском театре. Таким образом, в правительственной ложе, рядом с принцем и его свитой, в безукоризненном фраке и с безукоризненными манерами сидел... метрдотель из ресторана.
Газета «Коммуна» в декабре обратилась к заведующим детдомами по поводу устройства елок (елки в то время считались вредным пережитком, но еще не вполне были искоренены) и рекомендовала изъять из елочных украшений все рождественские эмблемы и заменить их маленькими виселицами с висящими на них фигурками классовых врагов.
Искусство 1920
В 1920-1921 годы футуристические тенденции (по существу своему обреченные на гибель) были еще сильны и считались «революционными». На плакатах рабочие изображались в виде каких-то схематизированных автоматов, ткани украшались узорами из геометрических фигур, и дома строились в коробочном стиле Корбюзье.
Петроград 1920
В декабре 1920 квартира на Миллионной представляла собою ледник, отопляемый маленькой железной печуркой, но отец стоически переносил все лишения ради сохранения библиотеки. Спал он в меховом мешке, но не менял квартиры, а все книги стояли в незыблемом порядке на предназначенных им местах. Александра Ивановна летом развела огород на выделенном ей домкомбедом участке Марсова поля и кормила отца редиской, выращенной на этом историческом, воспетом Пушкиным месте. Зимой она продавала вещи на Сенной площади, ездила в деревню за продуктами - и отец, таким образом, не очень голодал. Большую помощь оказывали продовольственные посылки, направляемые в то время петроградским ученым шведским Красным Крестом.
Голод и НЭП 1921
В 1921 году страна перенесла тяжелый голод. Особенно грозные размеры он принял в Поволжье из-за недорода 1920 г. Но и у нас жилось не сладко! В привилегированном положении находились мельники, огородники, владельцы ульев с пчелами и пригородные крестьяне, в руки которых текли ценные вещи горожан. Рядовое крестьянство варило мох и лебеду, пекло хлеб с различными примесями, вплоть до древесных опилок.
Под лозунгом помощи голодающим началось изъятие церковных ценностей, на металлолом снимались колокола. Делалось это со ссылкой на Петра I, который совершил нечто подобное во время войны со шведами. В голодающее Поволжье выехала из Америки благотворительная организация квакеров. Большую помощь оказали стандартные посылки АРА, но все это не спасало положения. Настоящая разрядка наступила только после объявления Указа о новой экономической политике. Как только жгут был снят, живая кровь сразу потекла по артериям страны, и все облегченно вздохнули.
Как жили в Петрограде после объявления НЭПа, я увидела летом 1922 года. На Марсовом поле уже не было овощных грядок, и на их месте, вокруг могилы жертв Революции, намечался сквер. Многие здания, освободившись от скрывавших их фасады вывесок, предстали во всей красоте своих линий, хотя и казались непривычно оголенными. Со сказочной быстротой в еще так недавно забитых досками торговых помещениях открывались частные предприятия, главным образом, продовольственные. Так, на Пантелеймоновской улице, на месте с детства мне знакомой булочной Бетца, работала пекарня и кондитерская «ЛОР» с пирожными, марципановыми рогульками и прочими соблазнительными вещами. У подъездов вновь открывшихся ресторанов стояли откуда-то появившиеся извозчики-лихачи. На эстрадах звучала модная песня «О бубликах». На Владимирской открылся игорный дом, где новоявленные дельцы - нэпманы - швырялись деньгами, а затем за бесценок скупали в мрачных квартирах коренных ленинградцев фамильные, неповторяемые вещи. Шурик по приезде в Петроград поступил в Управление ГУМ (государственных универсальных магазинов), а когда в 1923 году наступила кратковременная эра иностранных концессий, перешел на должность управделами большой немецкой концессии «Мологолес», заарендовавшей эксплуатацию больших лесных массивов по рекам Волхову и Мологе. Концессионерами были Регенсбургские немцы, правление помещалось в здании бывшего германского посольства на Исаакиевской площади. Немецкие бюргеры, у которых, вероятно, раньше не было такого управделами, сразу оценили брата и были с ним весьма любезны. Сын одного из главных пайщиков Химмельсбах, которого Алик называл «Небесный ручей», искал его дружбы и окружал знаками внимания.
Советское образование 1923
Возвращаясь из Петрограда домой, я остановилась в Москве и пошла посмотреть Первую сельскохозяйственную выставку, устроенную на пустыре за Крымским мостом, там, где теперь находится парк с претенциозным названием «культуры и отдыха». Выставка была довольно убогая. Часть ее занимали образцы жилищ народов нашей страны. Фигурировала и крестьянская изба, топящаяся «по-черному», т.е. без трубы. Этот отдел выставки осматривал детский сад, под руководством молодой воспитательницы. Кто-то из детей, остановившись перед курной избой, спросил: «И такие дома по всей России?» Возмущенная воспитательница прервала его: «Что такое Россия? Чтоб я никогда не слышала этого слова! Надо говорить не "по всей России", а "по всему Союзу"». Мне стало тошно.
Советские налоги 1923
Толчком для прихода Анны Ильиничны (внучка Л. Н. Толстого) было желание организовать (при моем участии) артель для производства и сбыта различных женских рукоделий. Нам нужна была красивая витрина на главной магистрали города - Никитской улице. Как только мы, в сопровождении представителя горкомхоза, переступили порог одного, долго пустовавшего торгового помещения, под нами обрушился пол, и мы оказались лежащими в подвале (к счастью, не очень глубоком). Просуществовали мы очень недолго. Наш корабль разбился о подводный риф финотдела, который мы, по своей неопытности, не предвидели. По прошествии трех месяцев наша неокрепшая артель была столь жестоко обложена фининспектором, что мы не знали, как унести ноги. Совнархоз, обещавший взять нас под свое покровительство, ничем не помог; мы быстро сдали патент, закрыли лавочку и долго еще находились под страхом описи личного имущества.
Легальная эмиграция 1923
В конце 1922 года получила первые известия о маме, она находилась в Висбадене. Между советской Россией и Германией существовали нормальные дипломатические отношения. Мама выслала мне въездную визу, а я без особых трудностей получила в калужском губисполкоме 6-месячный заграничный паспорт. В нём значилось, что в Германию на свидание с матерью едет m-me Aksakova avec son fils Demetrius. Паспорт стоил только 10 рублей. Для покрытия дорожных расходов я имела право, по предъявлении заграничного паспорта, обменять в Московском отделении государственного банка 450 рублей (300 рублей на себя и 150 рублей на Диму) на доллары по официальному курсу - по 2 рубля за доллар.
Германия 1923. Национализм
По тому, что я увидела на столе - эрзац-кофе и маргарин вместо масла - я сразу поняла, что это не прежняя, а «послевоенная» Европа. Несмотря на то, что Штеттин находится в 50-60 км от берега моря, он является морским портом. Несколько часов мы тихо шли широчайшим при своем впадении Одером, и этот путь, совершаемый туманным ноябрьским утром, произвел на меня очень сильное впечатление. По обеим сторонам спокойной, глубокой реки из мглы выступали безжизненные громады законсервированных по условиям Версальского мира заводов. На пасмурном небе вырисовывались силуэты неподвижных подъемных кранов. Среди полной тишины раздавался только плеск воды. Это было царство теней.
В оккупированном французами Висбадене городское самоуправление оставалось в немецких руках, но высшая власть принадлежала французским военным Каждый день в 4 часа на площади перед ратушей, в том самом месте, где виднелся выложенный мозаикой германский одноглавый орел, происходил развод французского караула. По улицам дефилировали марокканские части, и перед каждой колонной рослый темнокожий тамбурмажор, под звуки дудок и барабанов, жонглировал булавой. Иностранцы смотрели на это с интересом, а коренные жители, стиснув зубы, отворачивались. Однажды Дима, не пропускавший ни одного парада, пригласил с собой девочку из соседней квартиры. И та, покачав головой, сказала: «Мы на это не смотрим». При первом беглом знакомстве с Висбаденом я обратила внимание на красивую беломраморную русскую церковь на вершине доминирующей над городом горы - Неро-берга. Эта церковь была когда-то построена одной из русских великих княжен, вышедших замуж в Германию. Мне часто приходилось наблюдать, как попытки оккупационных властей «офранцузить» прирейнскую область разбиваются о молчаливое, но упорное сопротивление населения. Так, в начале 1924 года я была свидетельницей явно инспирированного французами выступления «сепаратистов», т.е. сторонников отделения Рейн-ланда от Германии. Население Висбадена и окрестных поселков в одну ночь с этим делом покончило. Клуб сепаратистов был разгромлен, и об этом движении никто больше не заикался.
Не успели сбежать, уже тоскуют
Наш с Димой приезд из далекой, недосягаемой России произвел некоторую сенсацию среди русских висбаденцев, лейтмотивом настроения которых была тоска по родине. На второй день моего пребывания у мамы забежала ее знакомая, обладательница прекрасной виллы m-me Ferrot, урожденная Старицкая, чтобы пригласить нас на обед. При этом она с жаром добавила: «Вы подумайте, какая удача! Мне удалось достать пшена, и у нас будет борщ с пшенной кашей!» Под общий смех я заявила, что лучше приду после обеда, т.к. пшенной кашей, которая пять лет не сходила с моего стола, меня никак соблазнить нельзя.
22 января 1924 в Висбадене распространилась весть о смерти В.И. Ленина. В последующие дни газеты подробно описывали внушительность похорон, толпы плохо одетых людей, стоявших денно и нощно на улицах при 30-градусном морозе, костры на перекрестках, рыдания и траурные мелодии. Даже мне, «советской гражданке», трудно было представить себе в тихом Висбадене эту «потрясенную» Москву - иностранцы же совсем ничего не понимали.
Истоки моды 20-х
Тут мне хочется поговорить о модах 1923 года, которые, кстати говоря, совсем не подходили ни к маминому, ни к моему стилю. Раньше женщина выбирала из модных образцов лишь то, что к ней подходит - теперь это правило забыто, и везде царит один и тот же шаблон. Моды 1923 года интересны не столь сами по себе, сколь по своим истокам. В начале 20-х годов на берегу Нила, в результате долгих исканий английского египтолога лорда Карнарвона и Томаса Картера, было обнаружено место захоронения молодого фараона Тутанхамона. И Западная Европа и Америка помешались на всем египетском. Женщины стремились придать себе контуры фигур с египетских фресок: квадратные острые плечи, плоская грудь, узкий таз, прямые, подстриженные по ровной линии, волосы. Отсюда - узкие платья с длинной талией и короткой юбкой, светлые чулки, туфли на низком каблуке, цветные бусы на шее, подбритые затылки, египетский орнамент на тканях и, уж совсем не египетский, коротенький и толстый зонтик под мышкой.
Истоки советской денежной реформы
В начале 1924 года в бытность мою за границей немцы сделали попытку вывести из тупика свои финансы. Была введена, якобы обеспеченная золотом и иностранной валютой, «гольдмарка» - на которую обменивались бумажные биллионы. По тому же образцу и у нас вскоре Государственный банк выпустил червонцы, поглотившие обесцененные «лимоны». (Эту реформу провел бывший управляющий казенной палатой Кутлер.)
Фокстрот (стиляги НЭПа)
Моя переписка с Калугой шла регулярно - Борис даже раза три перевел нам деньги, и потому я была очень удивлена, когда в конце февраля к маме пришла m-me Терещенко (тетка министра Временного правительства Михаила Ивановича Терещенко) и с большим жаром стала доказывать, что мое возвращение в Россию небезопасно. «В Москве, - говорила она, - идут повальные аресты». Я на это выразила предположение, что аресты касаются «спекулянтов» в связи с денежной реформой и поэтому мне страшны быть не могут, на что m-me Терещенко воскликнула: «Да что Вы, что Вы! В Москве идет разгром дворянской молодежи». Сообщенные мне m-me Терещенко тревожные вести не поколебали все же моего решения в конце апреля ехать обратно в Калугу. Допускаю, что отдельным лицам мое возвращение казалось странным и даже подозрительным. Во всяком случае, одна из этих заметных фигур русской колонии в Висбадене, адмиральша Макарова, при встрече со мной покровительственным тоном изрекла: «Советую Вам говорить, что Ваш муж будет расстрелян, если Вы не вернетесь. Иначе Ваше возвращение к большевикам произведет неприятное впечатление». Дошедший до меня за границей слух о том, что из Москвы в феврале 1924 года было выслано много дворянской молодежи, оказался верным. Это мероприятие получило название «дела фокстрота». За семь лет революции в семьях Шереметевых, Голицыных, Львовых и других им подобных, подросло молодое поколение. Эти дети, видевшие лишь тревогу и лишения, но слышавшие о балах, на которых блистали их родители, как только жизнь, с введением НЭПа, стала легче, захотели во что бы то ни стало танцевать и веселиться. Молодежь была, в большинстве своем, талантливая и красивая, причем самым красивым, самым талантливым, но самым причудливым, был Борис Сабуров. (В ту пору он, как ни странно, увлекался футуризмом.) Центром сборищ были антресоли шереметевского дома на Воздвиженке - там танцевали, пели под гитару, читали стихи Есенина и Северянина, завязывали юношеские романы до тех пор, пока все «мальчики» и некоторые из «девочек» не оказались сначала в тюрьме, а затем в ссылке. Из «мальчиков» Львовых в Калуге оказался Юрий Сергеевич. Младший, Сергей, был сослан в Тобольск, а среднему, Владимиру, удалось выскочить в окно во время ареста братьев. Он сразу уехал из Москвы и потому остался на свободе.
В эпоху НЭПа, когда повсюду зазвучали «интимные» песенки, героини которых назывались «Нинон» или «Лолита», к девочкам Леонутовым, уже прекрасно играющим на фортепьяно, стали приходить калужские девицы, прося аккомпанировать их пению. Таким образом, я через стенку познакомилась с некоторыми «шедеврами» того времени. Особенное впечатление на меня произвела песня о том, как «Нинон, знаменитость Парижа, в восхищеньи вперед подалась», следя за тем, как на эстраде «в красном фраке танцует мулат».
Его смуглая кожа, как бронза,
Нестерпим его огненный взгляд!
Последние слова юные певицы произносили с особым чувством и с закрытыми глазами, вероятно, чтобы не ослепнуть от взгляда мулата! Павлик говорил, что он «ненавидит» и эту «пошлятину», и поющих девчонок.
Репрессии 1924-25
Волна ссылок, прокатившаяся по Москве в 1924 году, коснулась также и Коти Штера, который, проводив семью (жену, сына и родителей жены) за границу, тихо и мирно проживал на Б.Дмитровке, «уплотняя» квартиру знаменитой кузины своей жены Надежды Андреевны Обуховой. В выезде за границу ему, как бывшему офицеру, было отказано. Это нисколько его не удивило и казалось логичным, но никто не мог понять, почему безобидный Котя оказался через год в Нарымской ссылке в местечке Парабель.
Весною 1925 года в Ленинграде начался так называемый «лицейский процесс», инициатором которого, как слышала, был Зиновьев: в апреле-мае все бывшие лицеисты, оставшиеся в СССР, были арестованы, около сорока человек лицеистов и их знакомых были расстреляны, а Шурик получил десять лет Соловков с конфискацией имущества.
И тут пришло письмо от мамы: «Вези обоих мальчиков сюда», - «сюда» было на лазурное побережье Средиземного моря, в Ниццу, где мама обосновалась в 1925 году, продав за бесценок свой висбаденский дом и купив на вырученные деньги небольшой ресторан-столовую на перекрестке двух прекрасных улиц (avenue des Fleurs и rue Gambetta) в двух шагах от набережной.
В Ницце (самоотречение как мотив для возвращения)
В Ницце, в ту пору еще итальянской, с 1848 по 1852 год жили Герцены. Сюда же, на Лазурный берег, Герцен приехал умирать. В одном из своих писем ко мне летом 1926 года отец рекомендовал сходить на эту могилу с мальчиками. Находившийся в эмиграции его петербургский знакомый Бурнашев (тот самый, который в 1918 году открыл комиссионный магазин на Караванной улице!), узнав об этом, возмущенно сказал: «Александр Александрович там совсем с ума сошел! Посылает внуков поклониться могиле какого-то революционера!»
Сидя на берегу сверкающего синего моря, я ловила себя на мысли: «Что пользы туда смотреть?! Ведь там не Россия, а никому не нужная Африка!», а глядя на столь же сверкающее небо, я думала: «Боже мой! Если бы хоть часть этого света и тепла можно было бы перенести на Соловецкие острова!»
Отряхнувшие прах с ног
Бывший товарищ прокурора в Финляндии, Голенко в начале 20-х годов, после мытарств в Константинополе, очутился без всяких средств к существованию на Лазурном побережье Франции и поступил рабочим на вновь открывшееся возле Ниццы предприятие по изготовлению трансформаторов, где он наматывал проволоку на катушки. По прошествии некоторого времени на заводе стало известно, что кто-то перехватил их патент. Предстоял судебный процесс. Голенко явился в дирекцию, предложил безвозмездно заняться этим делом и выиграл процесс. Этим он уже выдвинулся из общей массы рабочих. Когда предприятие окрепло, он же вызвался организовать контору по сбыту трансформаторов в Стокгольме, что, благодаря его связям финского периода его жизни, блестяще удалось. В 1926 году, к которому относится наше знакомство, он уже занимал руководящий пост на «Феррико».
Расовое смешение
Немолодой полковник Нижегородского драгунского полка Теймур Наврузов, который часто проходил мимо нашего дома в брезентовом фартуке и с ведром краски в руках - он работал маляром. Таня Вострякова (компаньонша Машки-Шарабан) вышла за него замуж, и через несколько лет экономии и труда они оказались владельцами небольшой фермы около Рабата в Марокко.
Эмигрантские конфликты
11 мая, в день св. Кирилла по старому стилю, я наглядно убедилась в том, что российская эмиграция разделяется на две группировки: сторонников «Мюнхенского двора», т.е. Кирилла Владимировича и его семьи, и «Николаевцев», образующих офицерские союзы, возглавляемые жившим около Парижа (кажется, в Фонтенбло) бывшим Верховным Главнокомандующим вел. князем Николаем Николаевичем. Группировки эти находились друг с другом в некотором антагонизме. Так, когда в день именин Кирилла Владимировича обедня была назначена в сравнительно небольшой русской церкви, а не в соборе, где шла обедня в Николин день, ярый кириллист Фермор чуть было не вызвал на дуэль председателя церковного совета.
Недалеко от Ниццы жил великий князь Андрей Владимирович, женившийся в эмиграции на Кшесинской, получившей после этого от Кирилла Владимировича титул княгини Красинской. (Дать титул графини было неудобно, так как могли протестовать польские графы Красинские.) Семейство это, включая 22-летнего сына Владимира, жило на вилле «Алам» (перевернутое «Мала», уменьшительное от Матильды).
После упомянутого мною богослужения 11 мая произошло небольшое замешательство при подходе к кресту: первым подошел Андрей Владимирович. Это право у него никто не оспаривал. За ним было потянулась Кшесинская, но была оттолкнута адмиральшей Макаровой. Тут голоса разделились: одни считали, что идти надо было Кшесинской как морганатической жене великого князя. Другие присуждали это право Макаровой, как кавалерственной даме ордена св. Екатерины. Мне казалось, что я нахожусь в каком-то кукольном театре!
Достойная смерть
«Профессор Самарин, который руководил нашими занятиями, читая историю русской хирургии, упомянул о председателе Пироговского общества проф. Вельяминове и о том большом вкладе, который он внес в развитие хирургии на основании своего опыта во время войны 1914-1918 гг. "Советской власти Вельяминов не принял", - говорил Самарин, по-видимому, его ученик. Председательствуя в последний раз на собрании хирургического общества, он, обратясь к портрету Пирогова, сказал: "Ave Caesar, morituri te salutant", - тут голос Самарина дрогнул, но он продолжал: "Вскоре Вельяминов был выселен из квартиры вместе с собакой - единственным оставшимся с ним близким существом. Он нашел пристанище в холодном, пустом помещении за Невой (в подсобном здании института Вредена) и очень нуждался. Когда последнее кресло было расколото на дрова и сожжено, Николай Александрович умер. На другой день нашли мертвой его собаку". После этих слов, - рассказывал Скочилов, - Самарин, к нашему удивлению, закрыл лицо руками и быстро вышел, почти выбежал из аудитории. Через минуту появилась его ассистентка О.Я. Дембо, спрашивая: "В чем дело? Чем вы расстроили профессора? Он плачет!"».
Почему вернулся Горький
Весною 1928 года под заголовком «Бесчинства фашистских молодчиков» центральная «Правда» сообщала, что на вилле Горького в Сорренто был произведен обыск. Горький после этого вернулся в Россию
Вспомнились приокские края
Стоит только выехать за пределы узкой полосы побережья, с ее богатейшими искусственными насаждениями, как ландшафт резко меняется. Взору открываются бедные водой возвышенности, кое-где поросшие оливковыми деревьями с узловатыми стволами и блеклой зеленью. Вспомнились приокские края и тут, как мне кажется, окончательно созрело мое решение возвращаться. Я тешила себя надеждою, что разлука с мамой и Димой только временна, что через год я снова вернусь на Лазурный берег.
Князь-гончар
Выскочив из окна во время ареста братьев в Москве, Владимир Львов решил немедленно уехать из города. Он очутился в Гжельском районе, крае, издавна славящемся гончарным производством. Владимир Львов, у которого были золотые руки и неиссякаемый задор в работе, быстро освоил тайны гончарного производства. Через год напряженного труда он в компании с жившей в Гжели художницей и специалисткой по керамике М.Н. Чибисовой открыл собственную мастерскую электротехнического фарфора. Он для меня был той мифической личностью, от которой исходит денежная благодать. Братья его в шутку называли «гжельский магнат». Его отец жил по Домострою. По субботам он приезжал из Москвы в Гжель, выворачивал карманы у сына, забирал все деньги и распределял по своему усмотрению: часть брал на московскую жизнь, другую - Юрочке, третью - Сереженьке. Несчастный «магнат», которому в понедельник предстояло платить за дрова и материалы, находился в безвыходном положении, но возражать не смел. В 1929 он был вдребезги «раскулачен», но, что самое удивительное, говорил об этом со смехом, без всякого надрыва. Вскоре я поняла, что Владимир Сергеевич уже давно привык к раскулачиванию, если не агентами правительства, то собственными родными. Кроме того, он очень верил в свои силы и горел желанием начать все сначала. Через пять минут разговора я была посвящена в проект создания керамической мастерской где-нибудь на окраине Ленинграда.
Смерть Рамзину
(1928)
Я увидела громадную толпу народа на площади перед Мариинским дворцом. Это было шествие рабочих и служащих Ленинграда с плакатами, на которых было написано: «Смерть Рамзину и его сообщникам по шахтинскому делу!», «Требуем высшей меры наказания!» и т.д. Этой демонстрации предшествовали собрания во всех учреждениях, где предлагалось вынести соответствующие резолюции. Впоследствии оказалось, что Рамзин не только не был расстрелян, но через несколько лет был даже награжден орденом, и все же демонстрации 1928 года производили очень тяжелое впечатление, отбрасывающее ко времени Понтия Пилата!
Забыть Бога
Вспоминаю лекции по средневековому искусству сотрудника Эрмитажа Голованя и, в частности, тот случай, когда, увидя на световом экране изображение горельефа на тему Страшного Суда, я с замиранием сердца задала себе вопрос: «Ну, как сейчас лектор назовет находящегося в центре группы Христа?» А потом успокоилась, услышав: «Направо от Судящего...»
Соловецкий расстрел 1929
С 28 на 29 октября в Соловках был массовый расстрел. Я никак не могла себя заставить поверить, что открытка брата была мною получена тогда, когда его уже не было на свете. Для того чтобы осознать это, мне надо было в начале декабря прочитать письмо, написанное из Соловков Наталией Михайловной Путиловой к ее сестре. Тут уже не оставалось никаких сомнений, никакой надежды. Ни в одном официальном источнике нельзя было ничего почерпнуть о Соловецкой трагедии 1929 года. По-видимому, решено было сначала обойти это дело молчанием, а потом объявить его действием местных властей. В 1930 году в Соловки была направлена комиссия по расследованию. Расстрелыщики, как я слышала, были расстреляны, но это никакого утешения не принесло. Татьяна Николаевна узнала о гибели Шурика в Москве, и тут Е.П. Пешкова проявила исключительную сердечность и энергию: видя, что Соловецкий расстрел вызвал даже в правительственных кругах некоторое смущение, она сумела добиться разрешения вывезти Татьянку во Францию к сыну и прочим ее родным.
Оружие уже запрещено
Человек в форме ГПУ, решительным шагом вошел в комнату и грозно спросил: «Это вы - Аксакова?» На мой утвердительный ответ он спросил еще более грозно: «Что это вы здесь продаете?» Я с болью в сердце указала на Кэди и сказала: «Да вот - ее». Представитель власти вынул из кармана газету с объявлением и свирепо закричал: «Что вы мне голову морочите! Вы тут револьвер продаете - как будто я не знаю, что такое "бульдог"!» Тут уж я не выдержала - вырвала у него из рук газету и закричала: «А при чем тут слово "самка", если это револьвер?» Мой собеседник с обалделым видом посмотрел на объявление, потом на меня, потом на Кэди, быстро повернулся к двери, залез под поднятый верх своей пролетки и укатил.
Ленинградский экспорт
Благосостояние Давыдовых, как я вскоре поняла, зиждилось на том, что они покупали или брали на комиссию антикварные вещи в Ленинграде, где такие предметы были сравнительно дешевы, а затем Владимир Александрович отвозил их в Москву и продавал со значительной выгодой. (В Москве, благодаря присутствию посольств, цены на предметы искусства были выше ленинградских.) Беда пришла к Евгении Назарьевне с неожиданной стороны: она, сначала поощрявшая спекулятивные поездки мужа, стала вдруг подозревать, что его привлекают в Москву не одни коммерческие соображения. Наведенные справки подтвердили наличие «московского романа».
Смесь дворянского с советским
Михаил Михайлович описал всю свою жизнь (включая и последний конфликт) в поэме «Михаил Бастьянов» - очень талантливой пародии на «Евгения Онегина». Поэма начинается с описания блестящего предвоенного Петербурга. Затем появляется Петроград первых лет революции. Михаил Бастьянов женится на красивой итальянке, балерине труппы Мариинского театра, которая получает возможность уехать за границу, уезжает, но из любви к герою поэмы возвращается в холодный и голодный город. Бастьянов поражен такой доблестью. С годами любовь проходит, но супруги, связанные «жилплощадью», живут в одной квартире. У героини завязывается роман с известным певцом Мариинской сцены, однако, последний, по существу будучи человеком добродетельным, возвращается в свой «семейный очаг» и, по мнению Бастьянова, слишком резко и некорректно порывает с его бывшей женой. Бастьянов считает своим долгом вступиться и вызвать оскорбителя на дуэль.
Метродотель-аристократ
Барон Николай Платонович Врангель, пожилой человек очень приятной наружности, всю свою жизнь служивший по министерству иностранных дел. Находившийся в стесненном материальном положении старик Врангель принял эту не соответствующую его сущности должность метрдотеля ресторана «Астория», что в свою очередь повлекло за собою ряд парадоксальных и комических положений. В описываемое мною время «Астория» из рабочей столовой была превращена в фешенебельную гостиницу, служившую резиденцией для высокопоставленных иностранных гостей; единственным человеком, умевшим с ними разговаривать, был метрдотель Врангель. Гости ни на минуту его от себя не отпускали, были от него в восторге, а какой-то восточный принц даже категорически отказался ехать без него на торжественный спектакль в Мариинском театре. Таким образом, в правительственной ложе, рядом с принцем и его свитой, в безукоризненном фраке и с безукоризненными манерами сидел... метрдотель из ресторана.