Михаил Ходорковский о русских стукачах
Ходорковский Михаил
Тюремные люди. Стукач
Аркадий Бондарь - высокий молодой парень с широкой улыбкой на симпатичном лице. Подойдет к каждому новичку, потерянно сидящему на своей койке в адаптационном отряде. Затеет разговор о жизни, о деле, приведшем в зону… Только очень наивный человек поддержит беседу. Но поговорить хочется, и наивных - много.
Находящиеся в бараке арестанты неодобрительно посматривают на происходящее, но не вмешиваются.
Аркадий - «официальный» стукач, работает дневальным в оперативном отделе. То есть формально отвечает за чистоту и порядок в помещении. Однако на самом деле он занимается совсем другим. Он - «раскрутчик», то есть пытается выведать у вновь прибывших сведения о каких-либо преступлениях или сообщниках, которые сиделец утаил во время следствия.
Впрочем, и это совсем не основное. Главный «бизнес» - «запреты». Денежная купюра, игральные карты, свитер, утаенные во время обыска, превратятся для доверчивого обладателя в 15 суток карцера, а для Аркадия - в блок сигарет или разрешение носить запрещенный плеер.
Мешать ему рискованно: во время следующего планового обыска можешь неожиданно обнаружить те самые карты уже в своем бауле.
Поэтому все молчат, бросая весьма выразительные взгляды. Опытный арестант - поймет. Неопытный… Ну что же, такая у него судьба. Позже, уже познакомившись, поняв, кто есть кто, - обсудят, покажут еще трех стукачей, несколько более «тайных»…
Но пока Бондарь сыто отваливается от жертвы. Есть! Что-то ухватил, пиявец. Сейчас побежит стучать. Так и есть, побежал…
„
Стукачество для русского человека - дело предельно аморальное. Мы не немцы и не американцы, у которых «сообщить властям» - святое. У нас стукачи загубили миллионы невинных жизней
”
Впрочем, за небольшую мзду Аркадий вынесет что попросишь из комнаты свиданий или даже выкупит у оперов отобранное.
Меня стукач обычно избегает. Но вот - вижу, о чем-то шепчется с соседом. Сосед подходит ко мне.
- Борисыч, как пишется слово «дискредитирует»?
- Зачем тебе?
- Бондарь спрашивает.
- Бондарь, подойди.
Подходит. Прячет глаза. Откровенно побаивается. Ему скоро на УДО и ссориться со мной «не с руки».
- Зачем?
- Операї попросили.
- Что попросили?
- Написать, что вы дискредитируете администрацию. А я слоїва не знаю.
- Уйди с глаз.
Вечером захожу к операм.
- Вы хоть бы думали, кому и что поручаете.
- Ну вы же знаете, Михаил Борисович, что за контингент, - ничуть не смущаются они. - Работать не с кем.
Расходимся шуточками. Этот раунд - за мной. Впрочем, они не спешат.
Стукачество для русского человека - дело предельно аморальное. Мы не немцы и не американцы, у которых «сообщить властям» - святое. У нас стукачи загубили миллионы невинных жизней. Почти в каждой семье - свой репрессированный. Ненависть к доносчикам - застарелая и не всегда осознаваемая. Как угли, чуть подернутые пеплом, подуй - и полыхнет…
В зонах же такое поведение пытаются сделать нормой. Где-то получается лучше, где-то хуже. Для администрации подобные люди полезны. Но как им жить на свободе? С внутренними ценностями, неприемлемыми для общества…
Мы все понимаем: иногда сообщить об увиденном нужно для нашей общей безопасности, иногда - для того, чтобы восторжествовала справедливость.
Но донести ради подачки - хуже, чем украсть. Брезгливое презрение окружающих - вот награда стукачу в России.
И знаете, я очень рад, что моя страна пока такая.
А Бондарь? О Бондаре я еще раз услышал через два года, в Чите. За это время он вышел на свободу и уже опять сел. Его привезли за 650 км из лагеря для участия в суде - давать показания против меня. Удивительно, но в зале суда он так и не появился.
2007-2012 © «The New Times»
№ 09 (237) от 12 марта 2012 года