мы не сможем даже подружиться
ПОЭЗИЯ И ПРОЗА
Вечеринка журнала «Las Formas» закончилась, гости и хозяева вышли из маленького ресторана. Так получилось, что прозаик Мануэль Мартинес в гардеробе подал пальто журналистке Кларе Дюран. Поэтому они вместе вышли на улицу.
- Я, пожалуй, вызову такси, - сказал он, тыча пальцем в смартфон. - А может быть, пройдусь пешком, так даже лучше. Мне до дома полчаса, не больше.
- А я к метро, - ответила она и помахала ему рукой.
- Давайте я вас довезу на такси? - он пошел с ней рядом.
- Что вы! Спасибо, но… Но я живу совсем близко от станции. Буквально семь минут пешком. А во-вторых, это «Пинар дель Рей». Это далеко.
- Жизнь соткана из противоречий! - засмеялся он. - «Нет, потому что это близко». «Нет, потому что это далеко». Далеко? Тем лучше. Поболтали бы в дороге.
- Нет, нет, спасибо! - она, продолжая идти, слегка отшагнула в сторону; ему показалось, что она смутилась.
Он хмыкнул и чуть замедлил шаг. Она обогнала его, потом остановилась и дождалась. Он прибавил шаг, теперь она его догоняла. Получилась как будто «кадена», перетанцовка, смешно.
- Я очень ценю ваше хорошее отношение, - сказала Клара. - Не возразите, если я закурю?
- Ради бога. Обожаю тонкий одинокий запах табачного дыма, особенно сейчас, после этих идиотских запретов.
- Возьмите сигарету.
- Бросил. В девяносто девятом году.
- Боже! - засмеялась она. - Как давно!
«Действительно, давно! - подумал Мануэль Мартинес. - Двадцать два года назад. Тебе, девочка, было три годика. Ну или пять. Как это печально, однако. Зачем ты мне об этом напомнила? Да, конечно, ты не нарочно. Но все равно досадно».
Он на секунду остановился, она остановилась тоже. Он сильно вдохнул сизую струйку дыма, которая шла от ее тонкой кофейно-коричневой сигареты.
- Ах, как дивно! - наслаждаясь запахом, он прикрыл глаза. Потом откашлялся. - Раз вы так цените мое хорошее отношение, тогда послушайте меня, высокоуважаемая сеньора Дюран.
- Просто Клара, сеньор Мартинес!
- Клара! Где проза? Я читал ваши наброски рассказов, и могу точно сказать, что вы должны писать прозу.
- Я пробовала, да. Но… - она поморщилась. - Но дальше двух страничек не идет. Даже не знаю, почему. Хорошо. Попробую продолжить, раз уж вы советуете. Или не попробую. Может быть, все дело в возрасте? Проза - удел зрелых. А мне пока лучше даются стихи…
- Да ни черта они вам не даются! - почти возмутился Мануэль Мартинес; его укололо, что она опять как бы случайно намекнула на возраст. - Что это мы встали посреди улицы? Идемте. У вас очень милые стихи, но таких стихов тысячи! Десятки тысяч! Не сердитесь. Нужна проза. Возраст тут ни при чем. Сколько лет было Франсуазе Саган?
- Я очень ценю вашу дружбу, - сказала она. - Поверьте мне.
- Какая дружба? - он по-настоящему разозлился. - Если бы вам было лет этак пятьдесят… Ну ладно, сорок пять. Ну в крайнем случае сорок, но уж ни годом меньше! Вот тогда мы, может быть, могли бы подружиться. А сейчас? Вам двадцать шесть, мне шестьдесят пять. Простите.
«Цифры, не оставляющие надежд - подумал он. - Даже на дружбу».
- Я очень ценю ваше доброе, товарищеское отношение, - повторила она в третий раз. - Какая Франсуаза Саган? Мои рассказы не про изящных французов. Это про мой родной город. Маленький, бедный, заброшенный городок. Про голод и труд, про любовь и зависть. Про рабочий класс в эпоху кризиса! - вдруг звонко засмеялась она и как будто бы переодела маску, и посмотрела на него чуточку игриво. - Да вы и не знаете, как я на самом деле пишу! У меня в столе лежит очень искренний эротический цикл. Десять больших стихотворений. По-моему, они прекрасны. Но никто их не оценит.
- Почему? - спросил сбитый с толку Мартинес.
- Потому что я скорее умру, чем дам их кому-нибудь прочитать.
- Вы же сказали, что цените мою дружбу? Нашу дружбу, так?
- Так, - кивнула она.
- Так дайте же почитать!
- Ни-ког-да! - отчеканила она. - Только после моей смерти.
- Жестоко! - сказал он. - Значит, для меня никогда.
- Кто знает! - она пожала плечами. - Может быть, нынче вечером меня зарежет обкурившийся наркоман, когда я выйду из метро.
- Нет уж, давайте я отвезу вас на такси, раз такие мысли.
- Я шучу, - она подошла к урне и выбросила погасшую сигарету. - Но на всякий случай я все-таки напишу завещание. Чтоб после моей смерти вам отдали конверт со стихами.
- Но поскольку мне, скорее всего, суждено умереть раньше, то прошу вас указать в завещании: «Мануэлю Мартинесу или его законным наследникам», - сказал он.
- Или законным наследникам, - кивнула Клара.
Они уже дошли до метро. До станции «Тирсо де Молина».
***
Она была необычайно красива - наивной и чистой средневековой красотой деревянных статуй из провинциальных церквей. Выпуклый оливковый лоб, нежная складка губ, точеный нос, густые чуть волнистые волосы.
Точно такая восковая маска покрывала ее лицо, когда она лежала в гробу. Казалось, что это на самом деле не журналистка Клара Дюран, а - нетленные благоуханные мощи святой Клары.
Маска - потому что ее лицо было искалечено выстрелом из дробовика в упор.
***
Через четыре месяца писателю Мануэлю Мартинесу позвонил нотариус и вручил ему пакет со стихами.
***
Еще через два года, в день ее ужасной и нелепой гибели, писатель Мануэль Мартинес принимал у себя дома своего старинного друга, тоже писателя, Леона Каррихоса.
Мартинес подробно пересказал ему этот разговор с Кларой Дюран, а потом добавил:
- Я прочитал ее тайные стихи, и понял, что зря я это всё.
- Что «это всё»? - не понял Каррихос.
- Дай я сначала расскажу тебе одну историю, - сказал Мартинес. - Жил-был в Германии коллекционер фарфора. Он собирал изделия какой-то маленькой, уже давно закрывшейся английской фабрики. За тридцать лет собрал всё. То есть у него дома было всё, что за полтораста лет выпустила эта фабрика. Сервизы и отдельные блюда и вазы, статуэтки, шкатулки… Слушай меня, не спи! Это очень важно!
- Я не сплю! - обиженно встряхнулся Каррихос. - Я слушаю со всем вниманием. Блюда и вазы, статуэтки и шкатулки, что там дальше?
- В общем, он собрал всё. Но всё-таки не всё. В каком-то провинциальном английском городке, в местном музее, было блюдо, которое сохранилось в единственном экземпляре. Он поехал туда, подкупил сторожей и выкрал его. Но не успел вывезти из Англии. Его выследили. Когда полиция постучала в его гостиничный номер, он разбил это блюдо на мелкие кусочки. И сказал, что счастлив. Потому что теперь у него самая полная коллекция этого фарфора, прости, забыл название.
- Ну и при чем тут?
- Через несколько дней после того разговора я снова встретил Клару Дюран. Я умолял ее дать мне эти тайные стихи. Хорошо, не все. Половину. Треть. Одно стихотворение на ее выбор. Одну строфу! Одну строку! Я был готов встать перед ней на колени. Я чувствовал, что не могу жить без этих стихов.
- То есть на самом деле без неё? - уточнил Каррихос.
- Зачем ты произносишь вслух то, что и так ясно! Старый дурак! - то ли заорал, то ли захохотал Мануэль Мартинес. Перевел дыхание, помолчал. - Кажется я на самом деле встал перед ней на колени. Она сказала: «послезавтра».
- И что?
- А послезавтра она принесла мне завещание в прозрачной папке.
- А потом?
- А потом, через пару недель, в прекрасный летний вечер, она вышла на балкон своей квартиры. Вышла потому, что соседи - это были какие-то иммигранты - устроили во дворе большое веселье с петардами и пальбой из охотничьих ружей. Холостыми, разумеется. Но один пьяный идиот все-таки загнал в свою двустволку пару патронов с крупной дробью. Спьяну, по глупости, по фатальной случайности.
Мартинес замолчал, пожевал губами и развел руками.
- Ты хочешь сказать… - тихо спросил Каррихос.
- Еще раз повторяю: не надо говорить вслух то, что и так ясно. Как честный человек, ты можешь донести на меня. Но вы ничего не докажете. Следствие закончено. Несчастный случай. Эти иммигранты уже уехали на свою родину. А я просто фантазирую.
- Вот именно! - сказал Каррихос. - Фантазии! Я тебе не верю.
- И правильно, - кивнул Мартинес. - Так гораздо спокойнее. Однако, да. Зря я все это.
- Что, стишки оказались так себе? - вдруг цинично спросил Каррихос. - Не стоило ради них брать грех на душу?
- Наоборот - прошептал Мартинес. - Великолепные. Пусть бы девочка жила и дальше сочиняла… Зря я это всё. Эх, зря.
***
Мартинес закрыл за гостем дверь, вернулся в комнату, налил себе еще вина.
Вдруг раздался звонок.
Он взял смартфон и похолодел. Там высветилось: «Клара Дюран», и ее лицо. Да, он не удалял ее из списка. Он вообще никогда не удалял покойников.
- Алло!
- Здравствуйте, сеньор Мартинес. Это Клара. Помните меня?
- Ты?
- Я, я. Позвольте тоже на «ты». Мой дорогой, я хочу тебя успокоить. Я жива. Я просто вышла замуж и уехала во Францию. Мой муж - очень богатый человек, но у него проблемы с налогами и с полицией. Мне надо было скрыться. Поэтому весь этот маскарад. Уверена, что ты не проболтаешься. Но главное, я навсегда бросила эти штучки: стихи, проза, какие глупости!
- У тебя гениальные стихи! - закричал Мануэль Мартинес. - Почему ты мне их сразу не показала? Ты была бы знаменитой! Ты еще будешь знаменитой!
- Только не вздумай их публиковать, - сказала Клара Дюран. - Не позорься. Это Лотреамон в вольном переводе молодого Борхеса. Было напечатано в каком-то зачуханном тамошнем журнальчике. Вот и всё. Пока, мой дорогой.
«Она сказала: мой дорогой! - очнулся Мартинес. - О, моя любимая!»
Тут же перезвонил ей.
Но смартфон ответил: «набранный вами номер не существует».
Вечеринка журнала «Las Formas» закончилась, гости и хозяева вышли из маленького ресторана. Так получилось, что прозаик Мануэль Мартинес в гардеробе подал пальто журналистке Кларе Дюран. Поэтому они вместе вышли на улицу.
- Я, пожалуй, вызову такси, - сказал он, тыча пальцем в смартфон. - А может быть, пройдусь пешком, так даже лучше. Мне до дома полчаса, не больше.
- А я к метро, - ответила она и помахала ему рукой.
- Давайте я вас довезу на такси? - он пошел с ней рядом.
- Что вы! Спасибо, но… Но я живу совсем близко от станции. Буквально семь минут пешком. А во-вторых, это «Пинар дель Рей». Это далеко.
- Жизнь соткана из противоречий! - засмеялся он. - «Нет, потому что это близко». «Нет, потому что это далеко». Далеко? Тем лучше. Поболтали бы в дороге.
- Нет, нет, спасибо! - она, продолжая идти, слегка отшагнула в сторону; ему показалось, что она смутилась.
Он хмыкнул и чуть замедлил шаг. Она обогнала его, потом остановилась и дождалась. Он прибавил шаг, теперь она его догоняла. Получилась как будто «кадена», перетанцовка, смешно.
- Я очень ценю ваше хорошее отношение, - сказала Клара. - Не возразите, если я закурю?
- Ради бога. Обожаю тонкий одинокий запах табачного дыма, особенно сейчас, после этих идиотских запретов.
- Возьмите сигарету.
- Бросил. В девяносто девятом году.
- Боже! - засмеялась она. - Как давно!
«Действительно, давно! - подумал Мануэль Мартинес. - Двадцать два года назад. Тебе, девочка, было три годика. Ну или пять. Как это печально, однако. Зачем ты мне об этом напомнила? Да, конечно, ты не нарочно. Но все равно досадно».
Он на секунду остановился, она остановилась тоже. Он сильно вдохнул сизую струйку дыма, которая шла от ее тонкой кофейно-коричневой сигареты.
- Ах, как дивно! - наслаждаясь запахом, он прикрыл глаза. Потом откашлялся. - Раз вы так цените мое хорошее отношение, тогда послушайте меня, высокоуважаемая сеньора Дюран.
- Просто Клара, сеньор Мартинес!
- Клара! Где проза? Я читал ваши наброски рассказов, и могу точно сказать, что вы должны писать прозу.
- Я пробовала, да. Но… - она поморщилась. - Но дальше двух страничек не идет. Даже не знаю, почему. Хорошо. Попробую продолжить, раз уж вы советуете. Или не попробую. Может быть, все дело в возрасте? Проза - удел зрелых. А мне пока лучше даются стихи…
- Да ни черта они вам не даются! - почти возмутился Мануэль Мартинес; его укололо, что она опять как бы случайно намекнула на возраст. - Что это мы встали посреди улицы? Идемте. У вас очень милые стихи, но таких стихов тысячи! Десятки тысяч! Не сердитесь. Нужна проза. Возраст тут ни при чем. Сколько лет было Франсуазе Саган?
- Я очень ценю вашу дружбу, - сказала она. - Поверьте мне.
- Какая дружба? - он по-настоящему разозлился. - Если бы вам было лет этак пятьдесят… Ну ладно, сорок пять. Ну в крайнем случае сорок, но уж ни годом меньше! Вот тогда мы, может быть, могли бы подружиться. А сейчас? Вам двадцать шесть, мне шестьдесят пять. Простите.
«Цифры, не оставляющие надежд - подумал он. - Даже на дружбу».
- Я очень ценю ваше доброе, товарищеское отношение, - повторила она в третий раз. - Какая Франсуаза Саган? Мои рассказы не про изящных французов. Это про мой родной город. Маленький, бедный, заброшенный городок. Про голод и труд, про любовь и зависть. Про рабочий класс в эпоху кризиса! - вдруг звонко засмеялась она и как будто бы переодела маску, и посмотрела на него чуточку игриво. - Да вы и не знаете, как я на самом деле пишу! У меня в столе лежит очень искренний эротический цикл. Десять больших стихотворений. По-моему, они прекрасны. Но никто их не оценит.
- Почему? - спросил сбитый с толку Мартинес.
- Потому что я скорее умру, чем дам их кому-нибудь прочитать.
- Вы же сказали, что цените мою дружбу? Нашу дружбу, так?
- Так, - кивнула она.
- Так дайте же почитать!
- Ни-ког-да! - отчеканила она. - Только после моей смерти.
- Жестоко! - сказал он. - Значит, для меня никогда.
- Кто знает! - она пожала плечами. - Может быть, нынче вечером меня зарежет обкурившийся наркоман, когда я выйду из метро.
- Нет уж, давайте я отвезу вас на такси, раз такие мысли.
- Я шучу, - она подошла к урне и выбросила погасшую сигарету. - Но на всякий случай я все-таки напишу завещание. Чтоб после моей смерти вам отдали конверт со стихами.
- Но поскольку мне, скорее всего, суждено умереть раньше, то прошу вас указать в завещании: «Мануэлю Мартинесу или его законным наследникам», - сказал он.
- Или законным наследникам, - кивнула Клара.
Они уже дошли до метро. До станции «Тирсо де Молина».
***
Она была необычайно красива - наивной и чистой средневековой красотой деревянных статуй из провинциальных церквей. Выпуклый оливковый лоб, нежная складка губ, точеный нос, густые чуть волнистые волосы.
Точно такая восковая маска покрывала ее лицо, когда она лежала в гробу. Казалось, что это на самом деле не журналистка Клара Дюран, а - нетленные благоуханные мощи святой Клары.
Маска - потому что ее лицо было искалечено выстрелом из дробовика в упор.
***
Через четыре месяца писателю Мануэлю Мартинесу позвонил нотариус и вручил ему пакет со стихами.
***
Еще через два года, в день ее ужасной и нелепой гибели, писатель Мануэль Мартинес принимал у себя дома своего старинного друга, тоже писателя, Леона Каррихоса.
Мартинес подробно пересказал ему этот разговор с Кларой Дюран, а потом добавил:
- Я прочитал ее тайные стихи, и понял, что зря я это всё.
- Что «это всё»? - не понял Каррихос.
- Дай я сначала расскажу тебе одну историю, - сказал Мартинес. - Жил-был в Германии коллекционер фарфора. Он собирал изделия какой-то маленькой, уже давно закрывшейся английской фабрики. За тридцать лет собрал всё. То есть у него дома было всё, что за полтораста лет выпустила эта фабрика. Сервизы и отдельные блюда и вазы, статуэтки, шкатулки… Слушай меня, не спи! Это очень важно!
- Я не сплю! - обиженно встряхнулся Каррихос. - Я слушаю со всем вниманием. Блюда и вазы, статуэтки и шкатулки, что там дальше?
- В общем, он собрал всё. Но всё-таки не всё. В каком-то провинциальном английском городке, в местном музее, было блюдо, которое сохранилось в единственном экземпляре. Он поехал туда, подкупил сторожей и выкрал его. Но не успел вывезти из Англии. Его выследили. Когда полиция постучала в его гостиничный номер, он разбил это блюдо на мелкие кусочки. И сказал, что счастлив. Потому что теперь у него самая полная коллекция этого фарфора, прости, забыл название.
- Ну и при чем тут?
- Через несколько дней после того разговора я снова встретил Клару Дюран. Я умолял ее дать мне эти тайные стихи. Хорошо, не все. Половину. Треть. Одно стихотворение на ее выбор. Одну строфу! Одну строку! Я был готов встать перед ней на колени. Я чувствовал, что не могу жить без этих стихов.
- То есть на самом деле без неё? - уточнил Каррихос.
- Зачем ты произносишь вслух то, что и так ясно! Старый дурак! - то ли заорал, то ли захохотал Мануэль Мартинес. Перевел дыхание, помолчал. - Кажется я на самом деле встал перед ней на колени. Она сказала: «послезавтра».
- И что?
- А послезавтра она принесла мне завещание в прозрачной папке.
- А потом?
- А потом, через пару недель, в прекрасный летний вечер, она вышла на балкон своей квартиры. Вышла потому, что соседи - это были какие-то иммигранты - устроили во дворе большое веселье с петардами и пальбой из охотничьих ружей. Холостыми, разумеется. Но один пьяный идиот все-таки загнал в свою двустволку пару патронов с крупной дробью. Спьяну, по глупости, по фатальной случайности.
Мартинес замолчал, пожевал губами и развел руками.
- Ты хочешь сказать… - тихо спросил Каррихос.
- Еще раз повторяю: не надо говорить вслух то, что и так ясно. Как честный человек, ты можешь донести на меня. Но вы ничего не докажете. Следствие закончено. Несчастный случай. Эти иммигранты уже уехали на свою родину. А я просто фантазирую.
- Вот именно! - сказал Каррихос. - Фантазии! Я тебе не верю.
- И правильно, - кивнул Мартинес. - Так гораздо спокойнее. Однако, да. Зря я все это.
- Что, стишки оказались так себе? - вдруг цинично спросил Каррихос. - Не стоило ради них брать грех на душу?
- Наоборот - прошептал Мартинес. - Великолепные. Пусть бы девочка жила и дальше сочиняла… Зря я это всё. Эх, зря.
***
Мартинес закрыл за гостем дверь, вернулся в комнату, налил себе еще вина.
Вдруг раздался звонок.
Он взял смартфон и похолодел. Там высветилось: «Клара Дюран», и ее лицо. Да, он не удалял ее из списка. Он вообще никогда не удалял покойников.
- Алло!
- Здравствуйте, сеньор Мартинес. Это Клара. Помните меня?
- Ты?
- Я, я. Позвольте тоже на «ты». Мой дорогой, я хочу тебя успокоить. Я жива. Я просто вышла замуж и уехала во Францию. Мой муж - очень богатый человек, но у него проблемы с налогами и с полицией. Мне надо было скрыться. Поэтому весь этот маскарад. Уверена, что ты не проболтаешься. Но главное, я навсегда бросила эти штучки: стихи, проза, какие глупости!
- У тебя гениальные стихи! - закричал Мануэль Мартинес. - Почему ты мне их сразу не показала? Ты была бы знаменитой! Ты еще будешь знаменитой!
- Только не вздумай их публиковать, - сказала Клара Дюран. - Не позорься. Это Лотреамон в вольном переводе молодого Борхеса. Было напечатано в каком-то зачуханном тамошнем журнальчике. Вот и всё. Пока, мой дорогой.
«Она сказала: мой дорогой! - очнулся Мартинес. - О, моя любимая!»
Тут же перезвонил ей.
Но смартфон ответил: «набранный вами номер не существует».