123. Интеллигенты-неофиты как часть власти эпохи Брежнева
Понятия «технической» или «творческой», или «советской» интеллигенции представляют собой, с одной стороны, отрицание старой России, а с другой - самообман, так как новый мир СССР создал массовый слой образованных людей, занятых интеллектуальным трудом, создал специалистов по управлению техносферой, но только не интеллигенцию в старо-русском понимании этого слова.
Русская дореволюционная интеллигенция возникла из попытки образованных людей занять господствующее положение в обществе и как следствие поражения, которое они потерпели.
Если бы «битва против глупости» завершилась победой над глупостью, русская интеллигенция могла стать слоем интеллектуалов и технократов как на Западе. Вследствие поражения, невозможности легализовать и монетизировать свой интеллектуальный капитал, образованные люди в России превратились в субкультуру еретического толка.
Бердяев писал, что «западные люди впали бы в ошибку, если бы они отождествили русскую интеллигенцию с тем, что на Западе называют intellectuels. Intellectuels - это люди интеллектуального труда и творчества, прежде всего, ученые, писатели, художники, профессора, педагоги и пр. Совершенно другое образование представляет собой русская интеллигенция, к которой могли принадлежать люди, не занимающиеся интеллектуальным трудом и вообще не слишком интеллектуальные. И многие русские ученые и писатели совсем не могли быть причислены к интеллигенции в точном смысле слова. Интеллигенция скорее напоминала монашеский орден или религиозную секту со своей особой моралью, очень нетерпимой, со своим обязательным миросозерцанием, со своими особыми нравами и обычаями, и даже со своеобразным физическим обликом, по которому всегда можно было отличить интеллигента от других социальных групп. Интеллигенция была у нас идеологической, а не профессиональной и экономической группировкой…»
Вместо изучения человека, общества и государства, русские интеллигенты ударились в прозелитизм собственной веры.
«Мы творим собственную реальность. А пока вы изучаете эту реальность - критически, конечно же - мы идем дальше, творя новые реальности, и их вы тоже можете изучать, и к этому все и сводится. Мы - действующие субъекты истории … а вам, всем вам, останется лишь изучать наши действия». Так говорил Карл Кристиан Роув, заместитель главы администрации Джорджа Буша-младшего.
Это высказывание воскрешает стиль мышления Ленина и его соратников, которых не увлекало лишь постижение истории, лишь привыкание к ее правилам - нет, они хотели совсем другого: безграничного насилия над ней, безграничной свободы творчества для себя, и безграничной власти над «творимым» ими новым обществом.
Настаивая на революционной практике (а теории придумают потом) Ленин дал прекрасную характеристику поведению большевиков в качестве власти в первые годы существования РСФСР/СССР:
«Я знаю, есть, конечно, мудрецы, считающие себя очень умными и даже называющие себя социалистами, которые уверяют, что не следовало брать власти до тех пор, пока не разразится революция во всех странах. Они не подозревают, что, говоря так, они отходят от революции и переходят на сторону буржуазии. Ждать, пока трудящиеся классы совершат революцию в международном масштабе, - это значит всем застыть в ожидании. Это бессмыслица. Наша задача заключается в выдержке и осторожности, мы должны лавировать и отступать, пока к нам не подойдут подкрепления. Переход к этой тактике неизбежен, как бы над ней ни смеялись называющие себя революционерами, но ничего не смыслящие в революции».
Лавирование выразилось, в частности, в том, что в России большевиками во главе с Лениным было подавлено рабочее движение, настаивавшее на продолжении «диктатуры пролетариата». Сама эта недолгая диктатура сменилась властным союзом партократии и технократии.
Дискуссии о путях развития России, включая и альтернативные трактовки марксистского пути, были большевиками-интеллигентами отброшены как синоним их «проклятого прошлого».
Постепенно были отброшены и правила доверия, сложившиеся в русской революционной среде. В 1917 - 1929 гг. советские власти еще не особенно вчитывались в детали анкет, так как в то время сложные судьбы были у всех; становящейся новой жизни еще не было дела до мелочей прошлого. Но в 1930 - 40-х гг. новый анкетный эталон уже утвердился и его правила были враждебны какому-либо намеку на интеллигентность. Интеллигентов стали ассоциировать с прежней Россией - ушедшей, с ее упадком.
Особенно нетерпимыми стали считаться признаки сходства интеллигентского и дворянского мышления. В 1946 г. партийный идеолог А. А. Жданов обрушился на дворянские корни в поэзии Анны Ахматовой, популярной как раз в интеллигентской среде.
«Анна Ахматова является одним из представителей этого безидейного реакционного литературного болота. Она принадлежит к так называемой литературной группе акмеистов, вышедших в свое время из рядов символистов, и является одним из знаменосцев пустой, безидейной, аристократическо-салонной поэзии, абсолютно чуждой советской литературе. Акмеисты представляли из себя крайне индивидуалистическое направление в искусстве. Они проповедовали теорию «искусства для искусства», «красоты ради самой красоты», знать ничего не хотели о народе, о его нуждах и интересах, об общественной жизни.
По социальным своим истокам это было дворянско-буржуазное течение в литературе в тот период, когда дни аристократии и буржуазии были сочтены и когда поэты и идеологи господствующих классов стремились укрыться от неприятной действительности в заоблачные высоты и туманы религиозной мистики, в мизерные личные переживания и копание в своих мелких душонках. Акмеисты, как и символисты, декаденты и прочие представители разлагающейся дворянско-буржуазной идеологии были проповедниками упадочничества, пессимизма, веры в потусторонний мир.
Тематика Ахматовой насквозь индивидуалистическая. До убожества ограничен диапазон ее поэзии, - поэзии взбесившейся барыньки, мечущейся между будуаром и моленной.
Это - поэзия десяти тысяч верхних старой дворянской России, обреченных, которым ничего уже не оставалось, как только вздыхать по «доброму старому времени». Помещичьи усадьбы екатерининских времен с вековыми липовыми аллеями, фонтанами, статуями и каменными арками, оранжереями, любовными беседками и обветшалыми гербами на воротах. Дворянский Петербург; Царское Село; вокзал в Павловске и прочие реликвии дворянской культуры. Все это кануло в невозвратное прошлое!»
Наверно, не было смысла так громить прежнюю Россию, если бы у нее совсем не было сторонников. И они, конечно, были, включая Жданова-сына, который решился пойти против самого Сталина в вопросе генетики, и его жены - Светланы Аллилуевой, которая вступилась за Ахматову. Вполне себе интеллигентские «выходки». Но это были лишь первые «озимые» звоночки.
По-настоящему интеллигентность оказалась вновь востребованной в брежневское время, когда власть столкнулась с неразрешимым идейным кризисом: не могли быть одновременно правы и Сталин, и Хрущев. Но сказать народу или даже самим себе партийным руководителям было нечего. Не хватало это самой «взбесившейся» поэтики, «заоблачных высот», «мизерных» личных переживаний и, возможно, «красоты ради красоты». Не хватало интеллигентности.
Не случайно появление в это время на советском политическом Олимпе целой поросли интеллигентов-неофитов.
Об этом в очередной лекции по скайпу в пятницу, в 20:30.
Об авторе: Евгений Владимирович Милютин, российский дипломат (в прошлом), историк, востоковед, писатель, автор книги «Психоистория. Экспедиции в неведомое известное». Вы можете комментировать эту и другие мои статьи в группе любителей психоистории «Зеленая Лампа» в Фейсбук.