Сближения
Наткнулся на визуальную рифму: картина Генриха Фогелера «Мечтательность» (1900) и хрестоматийный кадр из «Зеркала» Тарковского.
Интересна судьба Фогелера. Немецкий художник, дизайнер, архитектор, представитель символизма и югендстиля, в Первую мировую воевал на восточном фронте, проникся идеями большевизма, написал пацифистское воззвание к императору, за что был отправлен в психиатрическую лечебницу. После войны вступил в Коммунистическую партию. Во время революции в Германии был членом совета рабочих и солдатских депутатов Бременской Социалистический Республики, был арестован. В 1931 году эмигрировал в СССР. После германского вторжения как этнический немец был депортирован в Казахстан, отказавшись от заступничества Вильгельма Пика. Умер в 1942 году в колхозе «Будённый» Бухар-Жырауского района Карагандинской области. Его сын Ян Генрихович Фогелер учился на философском факультете МГУ, где впоследствии преподавал. После распада СССР перебрался в Германию и умер в деревне Ворпсведе под Бременом, где в 1889 году его отец с группой единомышленников основали «колонию художников».
Там же, в Ворпсведе была написана и эта картина. Там же, в августе 1900 года поселился по приглашению Генриха Фогелера его друг Райнер Мария Рильке, только что вернувшийся из путешествия по России. В своей монографии «Ворпсведе» (1902), посвященной местным художникам и вообще философии пейзажа, Рильке даёт изумительное описание этих мест:
«Это странная земля. Стоя на песчаном взгорке Ворпсведе, видишь, как она расстилается вокруг, подобная тем крестьянским платкам, на фоне которых кое-где глубокими тонами поблескивают цветы. Она лежит, плоская, почти без единой складки, и дороги и русла далеко уводят за горизонт. Там начинается небо, неописуемо изменчивое и огромное. Оно отражается в каждом листке. Кажется, все предметы заняты им. Оно везде. И везде - море. Море, которого больше нет, которое тысячи лет назад вздымалось и падало здесь, дюной которого был нынешний песчаный взгорок Ворпсведе. Предметы не могут этого забыть. Великий шум, которым преисполнены старые сосны на взгорке, кажется его шумом, и ветер - пространный, могучий ветер - приносит его запах. Море - история этой земли. Едва ли у нее есть другое прошлое».
Там же он пишет:
«У нас не такая душа, как у наших отцов. Мы еще можем понять замки и ущелья, вырастившие их, но там нам больше нечего делать. Наше восприятие не извлекает больше оттуда ни единого нюанса, наши мысли больше не множатся, мы чувствуем себя словно в старомодных комнатах, где невозможно думать о будущем. Нам нужно то, мимо чего наши отцы проезжали в закрытых каретах, нетерпеливые, терзаемые скукой. Где они открывали рот, чтобы зевнуть, мы открываем глаза, чтобы смотреть, ибо мы живем под знаком равнины и неба. Это два слова, но они, по сути дела, объемлют единое переживание: равнину. Чувство равнины растит нас. Мы понимаем ее, и она заключает в себе нечто образцовое для нас; тут все значительно: великий круг горизонта - и редкие предметы, важные и простые перед лицом неба».
Мне кажется, что эти размышления могут добавить многое и к нашему пониманию Тарковского.
Интересна судьба Фогелера. Немецкий художник, дизайнер, архитектор, представитель символизма и югендстиля, в Первую мировую воевал на восточном фронте, проникся идеями большевизма, написал пацифистское воззвание к императору, за что был отправлен в психиатрическую лечебницу. После войны вступил в Коммунистическую партию. Во время революции в Германии был членом совета рабочих и солдатских депутатов Бременской Социалистический Республики, был арестован. В 1931 году эмигрировал в СССР. После германского вторжения как этнический немец был депортирован в Казахстан, отказавшись от заступничества Вильгельма Пика. Умер в 1942 году в колхозе «Будённый» Бухар-Жырауского района Карагандинской области. Его сын Ян Генрихович Фогелер учился на философском факультете МГУ, где впоследствии преподавал. После распада СССР перебрался в Германию и умер в деревне Ворпсведе под Бременом, где в 1889 году его отец с группой единомышленников основали «колонию художников».
Там же, в Ворпсведе была написана и эта картина. Там же, в августе 1900 года поселился по приглашению Генриха Фогелера его друг Райнер Мария Рильке, только что вернувшийся из путешествия по России. В своей монографии «Ворпсведе» (1902), посвященной местным художникам и вообще философии пейзажа, Рильке даёт изумительное описание этих мест:
«Это странная земля. Стоя на песчаном взгорке Ворпсведе, видишь, как она расстилается вокруг, подобная тем крестьянским платкам, на фоне которых кое-где глубокими тонами поблескивают цветы. Она лежит, плоская, почти без единой складки, и дороги и русла далеко уводят за горизонт. Там начинается небо, неописуемо изменчивое и огромное. Оно отражается в каждом листке. Кажется, все предметы заняты им. Оно везде. И везде - море. Море, которого больше нет, которое тысячи лет назад вздымалось и падало здесь, дюной которого был нынешний песчаный взгорок Ворпсведе. Предметы не могут этого забыть. Великий шум, которым преисполнены старые сосны на взгорке, кажется его шумом, и ветер - пространный, могучий ветер - приносит его запах. Море - история этой земли. Едва ли у нее есть другое прошлое».
Там же он пишет:
«У нас не такая душа, как у наших отцов. Мы еще можем понять замки и ущелья, вырастившие их, но там нам больше нечего делать. Наше восприятие не извлекает больше оттуда ни единого нюанса, наши мысли больше не множатся, мы чувствуем себя словно в старомодных комнатах, где невозможно думать о будущем. Нам нужно то, мимо чего наши отцы проезжали в закрытых каретах, нетерпеливые, терзаемые скукой. Где они открывали рот, чтобы зевнуть, мы открываем глаза, чтобы смотреть, ибо мы живем под знаком равнины и неба. Это два слова, но они, по сути дела, объемлют единое переживание: равнину. Чувство равнины растит нас. Мы понимаем ее, и она заключает в себе нечто образцовое для нас; тут все значительно: великий круг горизонта - и редкие предметы, важные и простые перед лицом неба».
Мне кажется, что эти размышления могут добавить многое и к нашему пониманию Тарковского.