Козимо Тура, живописец из Феррары
Две картины Козимо Туры из венецианских музеев я увидела во время январской поездки по Италии словно впервые. Может быть, потому, что в Венецию мы приехали из Феррары, и морозная дымка в розовато-лиловом городе подготовила меня к восприятию колорита художника, а долгие прогулки вдоль глухих кирпичных стен, крепостных башен и каменных резных порталов научили видеть красоту отточенных и жестких линий. Так или иначе, но трудно было отойти в Галерее Академии от "Мадонны с младенцем" Козимо Туры. Как удивительно трактовано тело младенца Христа! Он спит на коленях матери и одновременно парит в пространстве. Причем, не только в пространстве картины, но и в нашем. Тело Христа словно омывает мягкий свет, вернее, оно само излучает его:
Границы картинного пространства задаются нарисованной каменной рамой. Не только тело Христа, но и покрывало Богоматери выступает за эти границы, благодаря чему чудесный мир становится реальным. На парапете надпись, которую можно воспринимать как наше послание Богоматери: «Разбуди твоего сладостного сына благочестивая матерь дабы сделать в конечном счете счастливой мою душу».
Феррарский герцог Борсо д’Эсте , для которого работал Козимо Тура, был чрезвычайно увлечен астрологией. Из этого увлечения родилась программа росписей в палаццо Скифанойя. В небольшом изображении мадонны тоже есть знаки зодиака - именно они образуют легкое золотистое облачко у нее за спиной. Возможно, это символизирует то, что с рождением Христа начинается новое течение времени.
Разумеется, символичны и детали в верхней части картины. На виноградных гроздьях мы видим щеглов:
http://www.wga.hu/art/t/tura/various/m_zodiax.jpg
Виноград - евхаристический символ, а красные перышки на голове птицы намекают на будущие муки Христа. Спящий младенец на коленях Богоматери - это прообраз будущего оплакивания.
http://www.wga.hu/art/t/tura/various/m_zodiaz.jpg
«Пьета» Козимо Тура хранится в Музее Коррер. Фоном для Богоматери и Христа служит Голгофа, где с крестов еще не сняты тела двух разбойников. Слева Козимо Тура изображает апельсиновое дерево, символизирующее целомудрие и чистоту, в ветвях которого притаилась обезьяна, намекающая на низменные и грубые инстинкты. Над головой Христа мы видим нежную сломанную ветвь - олицетворение оборвавшейся жизни. Мария сидит на краю саркофага, приготовленного для Христа. Она подносит к губам искореженную и окровавленную руку сына. Больше всего поражает выражение ее лица: она словно не верит своим глазам, не может до конца осознать происходящее.
http://www.wga.hu/art/t/tura/various/pieta.jpg
И «Мадонна с младенцем» и «Пьета» невелики по размерам. Большие произведения мастера мне довелось видеть в Лондонской национальной галерее. «Муза (Каллиопа?)» Козимо Туры смотрится звездой первой величины в этом фантастическом по уровню художественном собрании. В.Н.Лазарев считал эту красавицу Венерой, а две едва различимые фигурки слева и справа от трона в нижней части композиции определял как Марса и Вулкана. Но кем бы ни была дама, не любоваться этой живописной сказкой невозможно:
http://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/6/6b/Studiolo_di_belfiore%2C_calliope_di_cosmè_tura%2C_national_gallery_di_londra.jpg
«Благодаря тому что Тура, в отличие от Пьеро делла Франческа, не передавал в своей живописи воздушной среды, двигающиеся фигуры на его картинах воспринимаются как бы внезапно остановившимися, более того - окаменевшими. Эта прерванность мгновенно остановленного движения составляет особую прелесть искусства Туры. Она полностью соответствует и его твердым, как кремень, формам, которые по своей природе не могут раствориться в воздушной среде, и его густым, как эмалевые сплавы, краскам, не знающим тонких, постепенных переходов от одного оттенка к другому. Все это, вместе взятое, в сочетании с глубоко врезанными причудливыми линиями придает работам Туры удивительную стилистическую цельность. Ни один из этих составных элементов его художественного языка не может быть ни на йоту изменен, иначе будет нарушена неповторимо индивидуальная структура образа.
И как колорист Тура не похож ни на одного живописца кватроченто. Его отношение к краске во многом напоминает нидерландских мастеров. Несомненно он изучал произведения Рогира ван дер Вейдена и многочисленных нидерландских и французских миниатюристов, работавших в Ферраре. Как придворный мастер он имел также возможность видеть ежедневно роскошные костюмы из парчи, бархата и атласа, усыпанные жемчугами, алмазами и рубинами. Он знал, что через разноцветные шелка и камни заговаривают духов, что каждый цвет и камень имеет особое значение, свой затаенный символический смысл. Он мог легко составить себе представление и о сиянии красок витражей. Так обострялся и культивировался его прирожденный колористический дар. Среди красок Тура отдает предпочтение унаследованной от византийцев фиолетовой, светло-зеленой, густой лиловой, малиновой, розовато-красной, изумрудно-зеленой, золотисто-желтой, синей и синевато-стальной. Эти краски образуют холодную колористическую гамму, особенно под действием вневременного и потому абстрактного серебристого света, которым художник охотно пользовался. В красках Туры, подобранных с тонким вкусом, есть всегда что-то драгоценное».
/В.Н.Лазарев. Старые итальянские мастера. М., 1972, с.305/
И еще процитирую Виктора Никитича: «Расцвет деятельности Козимо Туры падает на время правления герцога Борсо д'Эсте (1450- 1471). В эти годы художник был не только знаменит, но и богат. Напуганный болезнью, Тура составил в 1471 году завещание, в котором наказывал воздвигнуть за его счет церковь Козьмы и Дамиана и передать накопленные им деньги родственникам и беднякам Венеции. После смерти Борсо он оставался еще некоторое время придворным художником герцога Эрколе. Повидимому, преемник Борсо относился к Туре более прохладно. В 1486 году обедневший художник переехал жить в одну из городских башен, и в этом же году придворным мастером стал Эрколе деи Роберти. Последние годы жизни Туры были омрачены болезнями и нуждою, и в 1495 году он умер, забытый даже теми, которые прославляли его в годы расцвета. А слава его была весьма громкой <…> В своем архитектурном трактате (1460-1464) Антонио Филарете ставит имя Туры рядом с именами Фра Филиппо Липли, Пьеро делла Франческа, Андреа Мантеньи и Винченцо Фоппа, а отец Рафаэля, Джованни Санти, упоминает Туру в своей стихотворной хронике среди таких выдающихся мастеров, как Антонелло да Мессина, братья Беллини, Эрколе деи Роберти и Мелоццо да Форли».
/В.Н.Лазарев. Старые итальянские мастера. М., 1972, с.306/
Границы картинного пространства задаются нарисованной каменной рамой. Не только тело Христа, но и покрывало Богоматери выступает за эти границы, благодаря чему чудесный мир становится реальным. На парапете надпись, которую можно воспринимать как наше послание Богоматери: «Разбуди твоего сладостного сына благочестивая матерь дабы сделать в конечном счете счастливой мою душу».
Феррарский герцог Борсо д’Эсте , для которого работал Козимо Тура, был чрезвычайно увлечен астрологией. Из этого увлечения родилась программа росписей в палаццо Скифанойя. В небольшом изображении мадонны тоже есть знаки зодиака - именно они образуют легкое золотистое облачко у нее за спиной. Возможно, это символизирует то, что с рождением Христа начинается новое течение времени.
Разумеется, символичны и детали в верхней части картины. На виноградных гроздьях мы видим щеглов:
http://www.wga.hu/art/t/tura/various/m_zodiax.jpg
Виноград - евхаристический символ, а красные перышки на голове птицы намекают на будущие муки Христа. Спящий младенец на коленях Богоматери - это прообраз будущего оплакивания.
http://www.wga.hu/art/t/tura/various/m_zodiaz.jpg
«Пьета» Козимо Тура хранится в Музее Коррер. Фоном для Богоматери и Христа служит Голгофа, где с крестов еще не сняты тела двух разбойников. Слева Козимо Тура изображает апельсиновое дерево, символизирующее целомудрие и чистоту, в ветвях которого притаилась обезьяна, намекающая на низменные и грубые инстинкты. Над головой Христа мы видим нежную сломанную ветвь - олицетворение оборвавшейся жизни. Мария сидит на краю саркофага, приготовленного для Христа. Она подносит к губам искореженную и окровавленную руку сына. Больше всего поражает выражение ее лица: она словно не верит своим глазам, не может до конца осознать происходящее.
http://www.wga.hu/art/t/tura/various/pieta.jpg
И «Мадонна с младенцем» и «Пьета» невелики по размерам. Большие произведения мастера мне довелось видеть в Лондонской национальной галерее. «Муза (Каллиопа?)» Козимо Туры смотрится звездой первой величины в этом фантастическом по уровню художественном собрании. В.Н.Лазарев считал эту красавицу Венерой, а две едва различимые фигурки слева и справа от трона в нижней части композиции определял как Марса и Вулкана. Но кем бы ни была дама, не любоваться этой живописной сказкой невозможно:
http://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/6/6b/Studiolo_di_belfiore%2C_calliope_di_cosmè_tura%2C_national_gallery_di_londra.jpg
«Благодаря тому что Тура, в отличие от Пьеро делла Франческа, не передавал в своей живописи воздушной среды, двигающиеся фигуры на его картинах воспринимаются как бы внезапно остановившимися, более того - окаменевшими. Эта прерванность мгновенно остановленного движения составляет особую прелесть искусства Туры. Она полностью соответствует и его твердым, как кремень, формам, которые по своей природе не могут раствориться в воздушной среде, и его густым, как эмалевые сплавы, краскам, не знающим тонких, постепенных переходов от одного оттенка к другому. Все это, вместе взятое, в сочетании с глубоко врезанными причудливыми линиями придает работам Туры удивительную стилистическую цельность. Ни один из этих составных элементов его художественного языка не может быть ни на йоту изменен, иначе будет нарушена неповторимо индивидуальная структура образа.
И как колорист Тура не похож ни на одного живописца кватроченто. Его отношение к краске во многом напоминает нидерландских мастеров. Несомненно он изучал произведения Рогира ван дер Вейдена и многочисленных нидерландских и французских миниатюристов, работавших в Ферраре. Как придворный мастер он имел также возможность видеть ежедневно роскошные костюмы из парчи, бархата и атласа, усыпанные жемчугами, алмазами и рубинами. Он знал, что через разноцветные шелка и камни заговаривают духов, что каждый цвет и камень имеет особое значение, свой затаенный символический смысл. Он мог легко составить себе представление и о сиянии красок витражей. Так обострялся и культивировался его прирожденный колористический дар. Среди красок Тура отдает предпочтение унаследованной от византийцев фиолетовой, светло-зеленой, густой лиловой, малиновой, розовато-красной, изумрудно-зеленой, золотисто-желтой, синей и синевато-стальной. Эти краски образуют холодную колористическую гамму, особенно под действием вневременного и потому абстрактного серебристого света, которым художник охотно пользовался. В красках Туры, подобранных с тонким вкусом, есть всегда что-то драгоценное».
/В.Н.Лазарев. Старые итальянские мастера. М., 1972, с.305/
И еще процитирую Виктора Никитича: «Расцвет деятельности Козимо Туры падает на время правления герцога Борсо д'Эсте (1450- 1471). В эти годы художник был не только знаменит, но и богат. Напуганный болезнью, Тура составил в 1471 году завещание, в котором наказывал воздвигнуть за его счет церковь Козьмы и Дамиана и передать накопленные им деньги родственникам и беднякам Венеции. После смерти Борсо он оставался еще некоторое время придворным художником герцога Эрколе. Повидимому, преемник Борсо относился к Туре более прохладно. В 1486 году обедневший художник переехал жить в одну из городских башен, и в этом же году придворным мастером стал Эрколе деи Роберти. Последние годы жизни Туры были омрачены болезнями и нуждою, и в 1495 году он умер, забытый даже теми, которые прославляли его в годы расцвета. А слава его была весьма громкой <…> В своем архитектурном трактате (1460-1464) Антонио Филарете ставит имя Туры рядом с именами Фра Филиппо Липли, Пьеро делла Франческа, Андреа Мантеньи и Винченцо Фоппа, а отец Рафаэля, Джованни Санти, упоминает Туру в своей стихотворной хронике среди таких выдающихся мастеров, как Антонелло да Мессина, братья Беллини, Эрколе деи Роберти и Мелоццо да Форли».
/В.Н.Лазарев. Старые итальянские мастера. М., 1972, с.306/