О "Мцыри".
Исповедь мцыри открывается словами "Я никому не мог сказать священных слов ОТЕЦ и МАТЬ" и завершается обращением к выслушивающему его исповедь монаху "Прощай, ОТЕЦ... ".
Между этими двумя пунктами - достаточно сложная история взаимоотношений между исповедующимся и исповедником.
"Отцом" исповедник назван только в финале. А на протяжении всего повествования мцыри обращается к монаху, называя его "старик" ("старик, я слышал много раз, что ты меня от смерти спас...", "ты жил, старик!.. я также мог бы жить!"), всячески им манкирует, а время от времени делает заявления в духе "и вообще, кому я это всё рассказываю?". Музыка всё равно берёт своё, но если смотреть по сути...
Особенно вот это прелестно:
Тебе, я знаю, не понять
Мою тоску, мою печаль;
И если б мог, - мне было б жаль:
Воспоминанья тех минут
Во мне, со мной пускай умрут.
Если ЗНАЕШЬ, что не поймут, зачем говоришь? Если НЕ ХОЧЕШЬ быть понятым, зачем говоришь?)
Шалишь, маленький брат. И веришь и надеешься и ЖДЁШЬ понимания от чужого тебе, неродного человека, с которым тебя свела судьба. Хотя и говоришь в самом начале "но людям я не делал зла, а потому мои дела немного пользы вам узнать"...
Эта коммуникативная наивность - наивность героя, не автора.
Сам Лермонтов слишком последовательно проводит эту тему отталкивания-тяготения - вплоть до заключительного аккорда "прощай, отец...", чтобы не чувствовать, что что-то здесь не так. В общем, именно подобные вещи и делают главного героя не только "героическим", но и трогательным - нелюдимый подросток, оторванный в младенчестве от родных корней (боль разорванного родства одна из ключевых у Лермонтова с явной автобиографической подоплёкой: "ужасная судьба отца и сына жить розно и в разлуке умереть") гордо отстраняется от людей и в то же время тянется к ним. А как хорошо этот мотив ложится на пульсирующий с подавленным рыданием ритм поэмы...
В этой борьбе последнее слово остаётся за "героикой". Лермонтову нужно, чтобы его герой умер гордым и непреклонным - иначе бы был он не Лермонтовым, а Фёдором Михайловичем Достоевским. Лермонтов только-только нащупывает те явления, которые у Достоевского станут основным предметом художественного исследования - в исповеди Ипполита Терентьева, и в исповеди Ставрогина. Но движение в эту сторону налицо.
Ну и заглядывая в следующую страницу истории русской литературы. Михаил Бахтин:
"Печорин при всей своей сложности и противоречивости по сравнению со Ставрогиным представляется цельным и наивным. Он не вкусил от древа познания. Все герои русской литературы до Достоевского от древа познания добра и зла не вкушали. Поэтому в рамках романа возможны были наивная и целостная поэзия, лирика, поэтический пейзаж. Им (героям до Достоевского) еще доступны уголки земного рая, из которого герои Достоевского изгнаны раз и навсегда."