Марта, Марта, надо ль плакать
9. Прекрасная Гуля
Весь август Марта штудировала справочник по русскому языку для начальных классов и ворчала, что в русской грамматике сам черт ногу сломит. Я посмеивался, возражал, что черт уже сломал обе ноги и хвост в придачу на немецкой грамматике, на что Марта возмущенно отвечала, что как раз в немецкой грамматике все ясно и понятно, и любовно разложено по полочкам. Потом она перестала ворчать и начала улыбаться, видимо, уловила алгоритм.
Несколько раз мы съездили на море, повалялись на горячем песочке, искупались в наконец-то прогревшейся воде. Я навестил Станислава Сергеевича, вручил ему бутылку настоящего армянского коньяка, который чудесным образом раздобыл папа, Станислав Сергеевич послушал меня, похвалил и дал несколько дельных советов. Я спел в трех концертах от филармонии, заработал пару копеек и купил для Марты настоящий письменный стол, ранец с красными розами и всякую необходимую школьную мелочевку.
Первого сентября я проводил Марту в школу. Оксана Александровна мне понравилась - совсем молоденькая, похожая больше на старшеклассницу, чем на учительницу, курносенькая, подвижная, и волосы в художественном беспорядке - очень ей подходила фамилия Ветерок.
- Давайте сразу определимся с иностранным языком. Куда записать Марточку? Наверное, в немецкую группу?
- Вообще-то немецкий для нее родной, - засомневался я. - Может возникнуть неловкая ситуация.
- В самом деле. Тогда английский?
Марта насупилась. Понятное дело, жительница Западной Европы, да еще со стажем работы в крупной гостинице, знает английский язык куда лучше нашей туповатой англичанки. Надо было выкручиваться.
- Понимаете… дело в том, что Марта училась по другой программе. В наших школах иностранный язык начинают учить в начальных классах, а Марта… Нам бы что-нибудь с нуля.
- С нуля? Есть вариант, я как раз должна была на первом родительском собрании сделать объявление, но раз уж вы интересуетесь, скажу сразу. У нас создается группа испанского языка для пятиклассников, пока в порядке эксперимента, а там как пойдет. Но это будет не совсем удобно для детей, мало кто из родителей откажется от языка, который их дети уже начали изучать, так что группа наверняка будет одна и небольшая, занятия пойдут шестым уроком два раза в неделю. У тех, кто перейдет на испанский язык, возникнут два окна в неделю в расписании, два пустых урока, которые придется где-нибудь пересидеть. Ну и шестой урок, сами понимаете, ребенок устанет…
- Не так уж ребенок и устанет, - вмешалась Марта. - Я согласна на испанский! На пустых уроках посижу в библиотеке.
Оксана Александровна с изумлением посмотрела на Марту.
- Да, вот такая она у нас, - улыбнулся я. - Самостоятельная.
- Для тех, кто захочет изучать испанский вторым языком, будет еще платный факультатив, но это по вечерам. Если у Марточки возникнут какие-то сложности, можно будет ее подтянуть на факультативе, я думаю.
Уфф, гора с плеч. Вопрос с языком мы обсуждали дома долго и мучительно, так ни о чем и не договорились и пустили это дело на самотек. И все сложилось на редкость удачно.
Пятого сентября я пришел в театр. Коллектив кипел и бурлил, все обсуждали новость - летом к Семенычу заявилась выпускница вокального отделения эстрадно-джазового факультета Гульчехра Юнасова, меццо-сопрано, с бешеным темпераментом, яростным желанием петь в опере и подготовленной партией Кармен. Семеныч отмахнулся - эстрадников нам только и не хватало! Гуля настаивала. Наконец Семеныч согласился ее прослушать, изумился, вызвонил главного режиссера и директора и заставил Гулю петь перед ними, а потом спросил, какого черта она делала на эстрадно-джазовом. Гуля ответила, что она хотела поступить на академический вокал, но ее не приняли и направили на джазовый. Семеныч, естественно, разорался, что эти курицы просто не умеют работать с такими голосами, и очень хорошо, что не взяли, загубили бы талант, а Володька с эстрадно-джазового молодец, не дал девочке пропасть, огранил алмаз, ну и так далее, он любит поговорить на эту тему. Кончилось тем, что Гулю приняли в состав, более того, предложили петь Кармен на открытии сезона. Галя, естественно, возмутилась, но ее быстро заткнули и посоветовали закодироваться, из чего стало ясно, что на Галю теперь можно чихать, что Гуля певица перспективная, что никого не волнует ее эстрадно-джазовое образование, а волнует результат, и что результат обещает быть вполне удовлетворительным.
Мы начали репетиции. Таисия Львовна учила Гулю танцевать и ругалась, как сапожник, по поводу того, что танцы должны быть цыганские, а не чеченские, но в конце концов все же выдрессировала ее. Семеныч строго предупредил девочку, чтобы не начала тут импровизировать по джазовой привычке, на что Гуля задрала нос и ответила:
- Оперные певцы с успехом поют джаз. Почему же джазовые не могут петь оперу?
Ответ получился не совсем в тему, но Семеныч смирился и перестал приставать. В общем, все шло очень неплохо, драка произвела впечатление, я старался изо всех сил, Борька, как обычно, был велик и прекрасен, спектакль складывался, несмотря на два ввода, и Гулю постепенно начали вводить на Любашу в «Царской невесте» и Флору в «Травиате». Флоре потребовалась всего ничего, пара репетиций, с Любашей дело шло медленнее, но все-таки двигалось. Галю окончательно перекинули исключительно на мюзиклы. Кажется, она начала интриговать против Гули, но ее слушали пара-тройка хористок, ничего не значивших в серьезной игре, больше на Галины сплетни никто не обращал внимания, все только радовались, что наконец-то у нас будет не пошлая Кармен, а настоящая, искренняя, пламенная.
Пятого октября у всех было приподнятое настроение. А меня с утра била дрожь. Не понимаю, почему, но трусил я страшно. В «Царской невесте» и «Травиате» я выходил с настроением «всех порву», в «Летучей мыши» радовался нашей импровизации в третьем действии, в мюзиклах мне было практически все равно, как я там справлюсь, а тут-то что? Марта сказала, что в конце прошлого сезона у меня, во-первых, были слишком большие нагрузки, а во-вторых, более сильные переживания, не связанные с работой, поэтому страх перед выступлениями отошел на второй план. Психолог доморощенный. Может и так, но это меня не успокаивало. Весь день я, как мог, давил в себе страх, даже подумывал выпить перед спектаклем рюмочку коньяку по примеру Гали, но отказался от этой идеи - только начать спиваться мне и не хватало. Потом бояться стало некогда, оркестр под управлением Семеныча задавал жару, Гуля царила на сцене, Борис был великолепен, после драки пришлось сделать немаленькую паузу на аплодисменты, мне тоже активно хлопали, но в финале, когда мы с Гулей уже допели дуэт, и Кармен направилась ко входу в цирк, я внезапно впал в ступор. Мне полагалось выхватить нож и начать им угрожающе размахивать перед носом Гули, а потом ударить ее в сердце, Гуля перла на меня, как бык на тореадора, а я не мог пошевелиться. Все мои страхи наконец-то вылезли наружу, руки и ноги словно налились свинцом, я стоял истуканом и понимал, что сорвал спектакль, но ничего не мог с собой поделать. В последний момент руки начали слушаться, я выдернул нож из-за голенища сапога и ткнул Гуле в пузо. Кармен умерла красиво и старательно, а я понял, что за ту долю секунды, пока нож был у меня в руке, вряд ли кто из публики успел его заметить, и теперь половина зала уверена, что Хозе просто врезал Кармен кулаком под дых, что она сейчас отлежится, встанет и пойдет встречать Эскамильо, а Хозе будет стоять дурак дураком и наблюдать, как она виснет на своем тореадоре. Этакое свежее режиссерское решение. Надо было исправлять положение. По мизансцене, мне полагалось отбросить нож, упасть перед трупом Кармен на колени и закрыть лицо руками. Статисты уже помалу выходили на сцену, начинали скапливаться вокруг трупа, с недоумением поглядывали на меня. Я медленно поднял к глазам руку с ножом, внимательно рассмотрел его, стараясь выглядеть как можно глупее, повертел перед глазами, давая зрителям возможность разглядеть орудие убийства, потом уронил и пропел последние фразы, не сходя с места - кидаться к Кармен, расталкивая статистов, не имело смысла.
Занавес закрыли, Гуля вскочила и набросилась на меня:
- Ты что творишь! Предупреждать надо!
- Извини, Гуленька, я не нарочно, само получилось.
На сцену влетел Вячеслав Иванович, молча показал мне кулак и погнал нас кланяться. Когда зрители перестали нас вызывать, Вячеслав Иванович подошел ко мне.
- Коля, ты знаешь, что за нарушение мизансцены полагается штраф?
- Ну… штрафуйте.
Сквозь толпу проскользнула Марта, молча взяла меня под руку.
- И нечего тут заступаться! Нашлась заступница! - тоненько заверещал Вячеслав Иванович. - Пусть объяснит сначала, что на него нашло!
Я вздохнул:
- Столбняк напал. Я весь день боялся и вот… добоялся. Штрафуйте, я же не возражаю, понимаю, что виноват.
Подошел директор, послушал, как я каюсь, тронул Вячеслава Ивановича за рукав:
- А мне понравилось. Может, вообще оставим такой финал? Вынесем Туманову предупреждение, и хватит с него на первый раз. В принципе, он молодец, страх преодолел, выход из положения нашел. Сориентировался, сумел показать публике, чем убил партнершу.
Почему молчит Семеныч? Я поискал его глазами. Семеныч стоял в сторонке с отсутствующим выражением лица и пощипывал себя за подбородок. Он явно даже не думал ни о каком нарушении мизансцены и едва не состоявшемся срыве спектакля. Это в каких же облаках витает наш главный дирижер? Я сквозь поздравлявших Гулю ребят протиснулся к Борису, кивнул ему на Семеныча, Борис пожал плечами, потом погрозил мне кулаком и шепотом обозвал засранцем. Я согласно покивал. Семеныч внезапно подхватил директора и главного режиссера под руки и повел к своему кабинету. Мы с Борисом переглянулись и отправились шпионить, Марта увязалась за нами.
Дверь кабинета была прикрыта неплотно, в полутемном коридоре ярко светилась щель, к которой мы с Борисом и приникли. Марта пристроилась рядышком. Разговор уже шел пару минут, мы успели почти к началу.
- Но мы же думали о «Кошках», - обиженным тоном говорил директор.
- А кто мешает нам подумать о «Кошках» еще некоторое время? - азартно завопил Семеныч. - И почему мы все время думаем только о мюзиклах? Наши несчастные пять опер крутятся в репертуаре уже который год, и мы ничего не обновляем и не расширяем репертуар! Зато новые мюзиклы ставим каждый сезон!
- Мы развлекаем людей.
- Никто не спорит с тем, что одна из наших задач - развлекать людей. Но ведь есть и другая задача - нести людям культуру, прививать хороший вкус. Все эти бродвейские штучки - сладкий поп-корн, а не искусство. Может, хватит кормить народ поп-корном?
- Но ваше предложение нарушает репертуарный план, - не сдавался директор.
- Кому, как не мне, его и нарушать. Когда мы составляли план, мы не знали, что на нас свалится такая великолепная певица и актриса!
- Но Тоска - меццо? - это Вячеслав Иванович.
Мы с Борисом переглянулись. А Вячеслав Иванович продолжал:
- Это же нарушает замысел композитора!
- Да?! - завелся Семеныч. - А когда Альфредо трахает Виолетту на столе в первом действии, это ничего не нарушает?!
- Ну, это ведь не у нас он ее трахает. И вообще, это режиссерская концепция.
- Хуйня это, а не концепция!
- Ну Арка-адий Семе-онович!
- И я даже не извиняюсь! Между прочим, в мире есть несколько постановок, в которых Тоску поет именно меццо-сопрано, причем среди них имеются очень удачные! Я вам скину парочку, послушаете сами. У Юнасовой гибкий голос и огромный диапазон. Прекрасно споет в своей тональности! Зато какая будет Тоска! Живой огонь! А какой у нас будет Каварадосси! Юный, наивный, влюбленный, отчаянно храбрый!
Это он про меня, что ли? Борис покровительственно похлопал меня по плечу. Я отмахнулся.
- Это да, - поддержал Вячеслав Иванович. - А какой роскошный злодей получится у Чижа!
Чиж - Борькина фамилия. Я церемонно протянул ему руку, Борька показал кулак, я ухватил его за кулак и с чувством потряс. Все было понятно, Семеныч передавил слабое сопротивление, «Тоску» включают в план, причем, судя по напору главного дирижера, на ближайшее время. Мы на цыпочках отошли от двери и понесли новость коллегам. Коллеги ждали, вот только Гули не было.
- А где именинница? - спросил Борис.
- Брат увел.
- И вы отдали?!
- И ты бы отдал. Ты этого брата не видел. Двустворчатый шкаф с черной бородищей, террорист террористом. И зовут Мухаммед.
- Во блин, - огорчился Борис. - Значит, узнает только завтра, и не от нас.
- А что такое? - наши заволновались.
- А то, что вместо «Кошек» будем ставить «Тоску»! И партию Тоски отдают Гуле! Семеныч убедил начальство.
- Ничего себе!
Новость была из разряда шокирующих, такое сразу не переваришь. Мы ее еще немного пообсуждали и начали расходиться.
Стояла прекрасная погода, бабье лето, прохладная ясная ночь, неяркие северные звезды крупой рассыпались по небу, деревья еще не потеряли листву, машин почти не было, пахло осенью, грибами, яблоками и хризантемами. Мы с Мартой решили пройтись пешком. А чего там, час спокойной ходьбы - и мы дома, мне после таких событий все равно сразу не уснуть, да и Марта какая-то напряженная. Я оставил Топтыгина на велостоянке, и мы потихоньку пошли.
Я живописал Марте трагикомический случай в финале - все хорошо закончилось, теперь можно уже и посмеяться. Марта молчала. Странно, обычно она проявляет интерес к моим театральным делам. Я забеспокоился.
- Что-то случилось?
Марта помолчала еще немного, потом вздохнула и выдала:
- Ты так на нее смотрел…
- На кого?
- На эту вашу Гулю.
- Ты чего? Да мы все на нее «так» смотрели! Она же буквально спасла спектакль! Ты не видела в «Кармен» Галю, вот и не говори!
- А я и молчала. Ты сам спросил.
Та-ак. Это что-то новенькое. Уж не гормон ли у девочки пошел? Возраст вроде подходящий, а насчет мозгов… Когда вовсю прет гормон, мозги отказывают, научно доказано.
- Марта.
- Что?
- Расшифруй свое «так».
- Влюбленно.
- Во-первых, я уже объяснил, что Гуля спасла спектакль. Во-вторых, артистам и полагается на время спектакля слегка влюбляться в партнеров, чтобы чувства на сцене выглядели натурально. В-третьих, разве можно не влюбиться в такой талантище?
- И ты намерен объясниться с ней?
Че-го? Или я не догоняю, или мне ставят условия? Или что-то еще?
- Марта, неужели ты думаешь, что я буду действовать тебе в ущерб? Что я собираюсь завязать какие-то отношения с девушкой, не исключив наверняка возможность ее отрицательного отношения к твоему присутствию в доме? - Боже, что я несу! Нервы, нервы… - Марта, я ведь еще Майку не забыл. Какие могут быть Гули-Шмули? Да и вообще, вполне вероятно, что Гуля через пару лет не будет у нас петь, ее переманит какой-нибудь крупный театр. Предложат условия, от которых невозможно отказаться. Ты же сама ее слышала и видела, новости в нашей среде расходятся быстро, ее заметят, начнут окучивать, кончится тем, что она уедет от нас, будет делать карьеру.
- А ты? Тебе разве не надо думать о карьере? - всхлипнула Марта.
- Эй, ты чего это? Марта, Марта, надо ль плакать? Я пока сопля зеленая, дай мне время опериться, наработать технику, приобрести сценический опыт, набраться наглости наконец!
Марта молча шмыгала носом. Потом опомнилась, достала из сумочки платок, вытерла глаза, высморкалась. Я любовался - общение с детьми здорово на нее влияло, она осваивалась с возрастом, с каждым днем все больше и больше приобретая черты и привычки двенадцатилетней девочки.
- Коля. Ты можешь дать мне одно обещание? - вдруг спросила Марта.
- Смотря какое.
- Можешь?
- Ну я же не знаю, о чем ты хочешь попросить. Вдруг это не в моих силах. Во всяком случае, обещаю отнестись к твоим словам серьезно.
- Ну хоть так. Я прошу тебя пообещать мне, что ты не будешь заниматься устройством личной жизни, пока я не достигну совершеннолетия.
Я остановился, разинув рот. Это что же такое? Мне что, таким образом объясняются в любви? И как мне реагировать, скажите на милость? Марта по инерции проскочила на пару метров вперед, остановилась, обернулась, поглядела требовательно.
- Слушай… А подумать можно?
- Долго?
- Сколько понадобится! - не выдержал я. - Такие вещи с налету не решаются! В любом случае, сейчас никаких матримониальных планов у меня нет и быть не может!
- Ну спасибо, что не сказал, что ничего мне не должен.
Мне плакать или смеяться? Это у нее серьезно, или действительно гормон играет? Я решил не плакать и не смеяться, и спокойно ответил:
- Должен. Именно поэтому мне и нужно время на раздумье.
- Чтобы определиться, что именно ты мне должен?
- Чтобы опомниться от неожиданности.
- Ты все понял.
- Я все понял. Дай мне время, ладно? И себе тоже. Главное - себе.
И мы молча пошли дальше, а я смотрел вокруг и вверх и думал, что уже совсем скоро мне придется петь эту потрясающую арию «Сияли звезды», и надо бы сохранить сегодняшние ощущения и настроение и вызвать их в себе потом, на спектакле, они очень помогут. Ну не эгоист ли?
Весь август Марта штудировала справочник по русскому языку для начальных классов и ворчала, что в русской грамматике сам черт ногу сломит. Я посмеивался, возражал, что черт уже сломал обе ноги и хвост в придачу на немецкой грамматике, на что Марта возмущенно отвечала, что как раз в немецкой грамматике все ясно и понятно, и любовно разложено по полочкам. Потом она перестала ворчать и начала улыбаться, видимо, уловила алгоритм.
Несколько раз мы съездили на море, повалялись на горячем песочке, искупались в наконец-то прогревшейся воде. Я навестил Станислава Сергеевича, вручил ему бутылку настоящего армянского коньяка, который чудесным образом раздобыл папа, Станислав Сергеевич послушал меня, похвалил и дал несколько дельных советов. Я спел в трех концертах от филармонии, заработал пару копеек и купил для Марты настоящий письменный стол, ранец с красными розами и всякую необходимую школьную мелочевку.
Первого сентября я проводил Марту в школу. Оксана Александровна мне понравилась - совсем молоденькая, похожая больше на старшеклассницу, чем на учительницу, курносенькая, подвижная, и волосы в художественном беспорядке - очень ей подходила фамилия Ветерок.
- Давайте сразу определимся с иностранным языком. Куда записать Марточку? Наверное, в немецкую группу?
- Вообще-то немецкий для нее родной, - засомневался я. - Может возникнуть неловкая ситуация.
- В самом деле. Тогда английский?
Марта насупилась. Понятное дело, жительница Западной Европы, да еще со стажем работы в крупной гостинице, знает английский язык куда лучше нашей туповатой англичанки. Надо было выкручиваться.
- Понимаете… дело в том, что Марта училась по другой программе. В наших школах иностранный язык начинают учить в начальных классах, а Марта… Нам бы что-нибудь с нуля.
- С нуля? Есть вариант, я как раз должна была на первом родительском собрании сделать объявление, но раз уж вы интересуетесь, скажу сразу. У нас создается группа испанского языка для пятиклассников, пока в порядке эксперимента, а там как пойдет. Но это будет не совсем удобно для детей, мало кто из родителей откажется от языка, который их дети уже начали изучать, так что группа наверняка будет одна и небольшая, занятия пойдут шестым уроком два раза в неделю. У тех, кто перейдет на испанский язык, возникнут два окна в неделю в расписании, два пустых урока, которые придется где-нибудь пересидеть. Ну и шестой урок, сами понимаете, ребенок устанет…
- Не так уж ребенок и устанет, - вмешалась Марта. - Я согласна на испанский! На пустых уроках посижу в библиотеке.
Оксана Александровна с изумлением посмотрела на Марту.
- Да, вот такая она у нас, - улыбнулся я. - Самостоятельная.
- Для тех, кто захочет изучать испанский вторым языком, будет еще платный факультатив, но это по вечерам. Если у Марточки возникнут какие-то сложности, можно будет ее подтянуть на факультативе, я думаю.
Уфф, гора с плеч. Вопрос с языком мы обсуждали дома долго и мучительно, так ни о чем и не договорились и пустили это дело на самотек. И все сложилось на редкость удачно.
Пятого сентября я пришел в театр. Коллектив кипел и бурлил, все обсуждали новость - летом к Семенычу заявилась выпускница вокального отделения эстрадно-джазового факультета Гульчехра Юнасова, меццо-сопрано, с бешеным темпераментом, яростным желанием петь в опере и подготовленной партией Кармен. Семеныч отмахнулся - эстрадников нам только и не хватало! Гуля настаивала. Наконец Семеныч согласился ее прослушать, изумился, вызвонил главного режиссера и директора и заставил Гулю петь перед ними, а потом спросил, какого черта она делала на эстрадно-джазовом. Гуля ответила, что она хотела поступить на академический вокал, но ее не приняли и направили на джазовый. Семеныч, естественно, разорался, что эти курицы просто не умеют работать с такими голосами, и очень хорошо, что не взяли, загубили бы талант, а Володька с эстрадно-джазового молодец, не дал девочке пропасть, огранил алмаз, ну и так далее, он любит поговорить на эту тему. Кончилось тем, что Гулю приняли в состав, более того, предложили петь Кармен на открытии сезона. Галя, естественно, возмутилась, но ее быстро заткнули и посоветовали закодироваться, из чего стало ясно, что на Галю теперь можно чихать, что Гуля певица перспективная, что никого не волнует ее эстрадно-джазовое образование, а волнует результат, и что результат обещает быть вполне удовлетворительным.
Мы начали репетиции. Таисия Львовна учила Гулю танцевать и ругалась, как сапожник, по поводу того, что танцы должны быть цыганские, а не чеченские, но в конце концов все же выдрессировала ее. Семеныч строго предупредил девочку, чтобы не начала тут импровизировать по джазовой привычке, на что Гуля задрала нос и ответила:
- Оперные певцы с успехом поют джаз. Почему же джазовые не могут петь оперу?
Ответ получился не совсем в тему, но Семеныч смирился и перестал приставать. В общем, все шло очень неплохо, драка произвела впечатление, я старался изо всех сил, Борька, как обычно, был велик и прекрасен, спектакль складывался, несмотря на два ввода, и Гулю постепенно начали вводить на Любашу в «Царской невесте» и Флору в «Травиате». Флоре потребовалась всего ничего, пара репетиций, с Любашей дело шло медленнее, но все-таки двигалось. Галю окончательно перекинули исключительно на мюзиклы. Кажется, она начала интриговать против Гули, но ее слушали пара-тройка хористок, ничего не значивших в серьезной игре, больше на Галины сплетни никто не обращал внимания, все только радовались, что наконец-то у нас будет не пошлая Кармен, а настоящая, искренняя, пламенная.
Пятого октября у всех было приподнятое настроение. А меня с утра била дрожь. Не понимаю, почему, но трусил я страшно. В «Царской невесте» и «Травиате» я выходил с настроением «всех порву», в «Летучей мыши» радовался нашей импровизации в третьем действии, в мюзиклах мне было практически все равно, как я там справлюсь, а тут-то что? Марта сказала, что в конце прошлого сезона у меня, во-первых, были слишком большие нагрузки, а во-вторых, более сильные переживания, не связанные с работой, поэтому страх перед выступлениями отошел на второй план. Психолог доморощенный. Может и так, но это меня не успокаивало. Весь день я, как мог, давил в себе страх, даже подумывал выпить перед спектаклем рюмочку коньяку по примеру Гали, но отказался от этой идеи - только начать спиваться мне и не хватало. Потом бояться стало некогда, оркестр под управлением Семеныча задавал жару, Гуля царила на сцене, Борис был великолепен, после драки пришлось сделать немаленькую паузу на аплодисменты, мне тоже активно хлопали, но в финале, когда мы с Гулей уже допели дуэт, и Кармен направилась ко входу в цирк, я внезапно впал в ступор. Мне полагалось выхватить нож и начать им угрожающе размахивать перед носом Гули, а потом ударить ее в сердце, Гуля перла на меня, как бык на тореадора, а я не мог пошевелиться. Все мои страхи наконец-то вылезли наружу, руки и ноги словно налились свинцом, я стоял истуканом и понимал, что сорвал спектакль, но ничего не мог с собой поделать. В последний момент руки начали слушаться, я выдернул нож из-за голенища сапога и ткнул Гуле в пузо. Кармен умерла красиво и старательно, а я понял, что за ту долю секунды, пока нож был у меня в руке, вряд ли кто из публики успел его заметить, и теперь половина зала уверена, что Хозе просто врезал Кармен кулаком под дых, что она сейчас отлежится, встанет и пойдет встречать Эскамильо, а Хозе будет стоять дурак дураком и наблюдать, как она виснет на своем тореадоре. Этакое свежее режиссерское решение. Надо было исправлять положение. По мизансцене, мне полагалось отбросить нож, упасть перед трупом Кармен на колени и закрыть лицо руками. Статисты уже помалу выходили на сцену, начинали скапливаться вокруг трупа, с недоумением поглядывали на меня. Я медленно поднял к глазам руку с ножом, внимательно рассмотрел его, стараясь выглядеть как можно глупее, повертел перед глазами, давая зрителям возможность разглядеть орудие убийства, потом уронил и пропел последние фразы, не сходя с места - кидаться к Кармен, расталкивая статистов, не имело смысла.
Занавес закрыли, Гуля вскочила и набросилась на меня:
- Ты что творишь! Предупреждать надо!
- Извини, Гуленька, я не нарочно, само получилось.
На сцену влетел Вячеслав Иванович, молча показал мне кулак и погнал нас кланяться. Когда зрители перестали нас вызывать, Вячеслав Иванович подошел ко мне.
- Коля, ты знаешь, что за нарушение мизансцены полагается штраф?
- Ну… штрафуйте.
Сквозь толпу проскользнула Марта, молча взяла меня под руку.
- И нечего тут заступаться! Нашлась заступница! - тоненько заверещал Вячеслав Иванович. - Пусть объяснит сначала, что на него нашло!
Я вздохнул:
- Столбняк напал. Я весь день боялся и вот… добоялся. Штрафуйте, я же не возражаю, понимаю, что виноват.
Подошел директор, послушал, как я каюсь, тронул Вячеслава Ивановича за рукав:
- А мне понравилось. Может, вообще оставим такой финал? Вынесем Туманову предупреждение, и хватит с него на первый раз. В принципе, он молодец, страх преодолел, выход из положения нашел. Сориентировался, сумел показать публике, чем убил партнершу.
Почему молчит Семеныч? Я поискал его глазами. Семеныч стоял в сторонке с отсутствующим выражением лица и пощипывал себя за подбородок. Он явно даже не думал ни о каком нарушении мизансцены и едва не состоявшемся срыве спектакля. Это в каких же облаках витает наш главный дирижер? Я сквозь поздравлявших Гулю ребят протиснулся к Борису, кивнул ему на Семеныча, Борис пожал плечами, потом погрозил мне кулаком и шепотом обозвал засранцем. Я согласно покивал. Семеныч внезапно подхватил директора и главного режиссера под руки и повел к своему кабинету. Мы с Борисом переглянулись и отправились шпионить, Марта увязалась за нами.
Дверь кабинета была прикрыта неплотно, в полутемном коридоре ярко светилась щель, к которой мы с Борисом и приникли. Марта пристроилась рядышком. Разговор уже шел пару минут, мы успели почти к началу.
- Но мы же думали о «Кошках», - обиженным тоном говорил директор.
- А кто мешает нам подумать о «Кошках» еще некоторое время? - азартно завопил Семеныч. - И почему мы все время думаем только о мюзиклах? Наши несчастные пять опер крутятся в репертуаре уже который год, и мы ничего не обновляем и не расширяем репертуар! Зато новые мюзиклы ставим каждый сезон!
- Мы развлекаем людей.
- Никто не спорит с тем, что одна из наших задач - развлекать людей. Но ведь есть и другая задача - нести людям культуру, прививать хороший вкус. Все эти бродвейские штучки - сладкий поп-корн, а не искусство. Может, хватит кормить народ поп-корном?
- Но ваше предложение нарушает репертуарный план, - не сдавался директор.
- Кому, как не мне, его и нарушать. Когда мы составляли план, мы не знали, что на нас свалится такая великолепная певица и актриса!
- Но Тоска - меццо? - это Вячеслав Иванович.
Мы с Борисом переглянулись. А Вячеслав Иванович продолжал:
- Это же нарушает замысел композитора!
- Да?! - завелся Семеныч. - А когда Альфредо трахает Виолетту на столе в первом действии, это ничего не нарушает?!
- Ну, это ведь не у нас он ее трахает. И вообще, это режиссерская концепция.
- Хуйня это, а не концепция!
- Ну Арка-адий Семе-онович!
- И я даже не извиняюсь! Между прочим, в мире есть несколько постановок, в которых Тоску поет именно меццо-сопрано, причем среди них имеются очень удачные! Я вам скину парочку, послушаете сами. У Юнасовой гибкий голос и огромный диапазон. Прекрасно споет в своей тональности! Зато какая будет Тоска! Живой огонь! А какой у нас будет Каварадосси! Юный, наивный, влюбленный, отчаянно храбрый!
Это он про меня, что ли? Борис покровительственно похлопал меня по плечу. Я отмахнулся.
- Это да, - поддержал Вячеслав Иванович. - А какой роскошный злодей получится у Чижа!
Чиж - Борькина фамилия. Я церемонно протянул ему руку, Борька показал кулак, я ухватил его за кулак и с чувством потряс. Все было понятно, Семеныч передавил слабое сопротивление, «Тоску» включают в план, причем, судя по напору главного дирижера, на ближайшее время. Мы на цыпочках отошли от двери и понесли новость коллегам. Коллеги ждали, вот только Гули не было.
- А где именинница? - спросил Борис.
- Брат увел.
- И вы отдали?!
- И ты бы отдал. Ты этого брата не видел. Двустворчатый шкаф с черной бородищей, террорист террористом. И зовут Мухаммед.
- Во блин, - огорчился Борис. - Значит, узнает только завтра, и не от нас.
- А что такое? - наши заволновались.
- А то, что вместо «Кошек» будем ставить «Тоску»! И партию Тоски отдают Гуле! Семеныч убедил начальство.
- Ничего себе!
Новость была из разряда шокирующих, такое сразу не переваришь. Мы ее еще немного пообсуждали и начали расходиться.
Стояла прекрасная погода, бабье лето, прохладная ясная ночь, неяркие северные звезды крупой рассыпались по небу, деревья еще не потеряли листву, машин почти не было, пахло осенью, грибами, яблоками и хризантемами. Мы с Мартой решили пройтись пешком. А чего там, час спокойной ходьбы - и мы дома, мне после таких событий все равно сразу не уснуть, да и Марта какая-то напряженная. Я оставил Топтыгина на велостоянке, и мы потихоньку пошли.
Я живописал Марте трагикомический случай в финале - все хорошо закончилось, теперь можно уже и посмеяться. Марта молчала. Странно, обычно она проявляет интерес к моим театральным делам. Я забеспокоился.
- Что-то случилось?
Марта помолчала еще немного, потом вздохнула и выдала:
- Ты так на нее смотрел…
- На кого?
- На эту вашу Гулю.
- Ты чего? Да мы все на нее «так» смотрели! Она же буквально спасла спектакль! Ты не видела в «Кармен» Галю, вот и не говори!
- А я и молчала. Ты сам спросил.
Та-ак. Это что-то новенькое. Уж не гормон ли у девочки пошел? Возраст вроде подходящий, а насчет мозгов… Когда вовсю прет гормон, мозги отказывают, научно доказано.
- Марта.
- Что?
- Расшифруй свое «так».
- Влюбленно.
- Во-первых, я уже объяснил, что Гуля спасла спектакль. Во-вторых, артистам и полагается на время спектакля слегка влюбляться в партнеров, чтобы чувства на сцене выглядели натурально. В-третьих, разве можно не влюбиться в такой талантище?
- И ты намерен объясниться с ней?
Че-го? Или я не догоняю, или мне ставят условия? Или что-то еще?
- Марта, неужели ты думаешь, что я буду действовать тебе в ущерб? Что я собираюсь завязать какие-то отношения с девушкой, не исключив наверняка возможность ее отрицательного отношения к твоему присутствию в доме? - Боже, что я несу! Нервы, нервы… - Марта, я ведь еще Майку не забыл. Какие могут быть Гули-Шмули? Да и вообще, вполне вероятно, что Гуля через пару лет не будет у нас петь, ее переманит какой-нибудь крупный театр. Предложат условия, от которых невозможно отказаться. Ты же сама ее слышала и видела, новости в нашей среде расходятся быстро, ее заметят, начнут окучивать, кончится тем, что она уедет от нас, будет делать карьеру.
- А ты? Тебе разве не надо думать о карьере? - всхлипнула Марта.
- Эй, ты чего это? Марта, Марта, надо ль плакать? Я пока сопля зеленая, дай мне время опериться, наработать технику, приобрести сценический опыт, набраться наглости наконец!
Марта молча шмыгала носом. Потом опомнилась, достала из сумочки платок, вытерла глаза, высморкалась. Я любовался - общение с детьми здорово на нее влияло, она осваивалась с возрастом, с каждым днем все больше и больше приобретая черты и привычки двенадцатилетней девочки.
- Коля. Ты можешь дать мне одно обещание? - вдруг спросила Марта.
- Смотря какое.
- Можешь?
- Ну я же не знаю, о чем ты хочешь попросить. Вдруг это не в моих силах. Во всяком случае, обещаю отнестись к твоим словам серьезно.
- Ну хоть так. Я прошу тебя пообещать мне, что ты не будешь заниматься устройством личной жизни, пока я не достигну совершеннолетия.
Я остановился, разинув рот. Это что же такое? Мне что, таким образом объясняются в любви? И как мне реагировать, скажите на милость? Марта по инерции проскочила на пару метров вперед, остановилась, обернулась, поглядела требовательно.
- Слушай… А подумать можно?
- Долго?
- Сколько понадобится! - не выдержал я. - Такие вещи с налету не решаются! В любом случае, сейчас никаких матримониальных планов у меня нет и быть не может!
- Ну спасибо, что не сказал, что ничего мне не должен.
Мне плакать или смеяться? Это у нее серьезно, или действительно гормон играет? Я решил не плакать и не смеяться, и спокойно ответил:
- Должен. Именно поэтому мне и нужно время на раздумье.
- Чтобы определиться, что именно ты мне должен?
- Чтобы опомниться от неожиданности.
- Ты все понял.
- Я все понял. Дай мне время, ладно? И себе тоже. Главное - себе.
И мы молча пошли дальше, а я смотрел вокруг и вверх и думал, что уже совсем скоро мне придется петь эту потрясающую арию «Сияли звезды», и надо бы сохранить сегодняшние ощущения и настроение и вызвать их в себе потом, на спектакле, они очень помогут. Ну не эгоист ли?