Самоварщицы. Песнь акына (что вижу, то пою), черновик. сцена 1.
Кто в курсе лезет под кат:
Над селом занимается утро. Кричат петухи. Во дворах кудахчут куры, на пруд топают гуси. С одного из дворов слышится хриплый натужный собачий лай. За забором, в палисаде, срываясь с цепи, закрепленной на тросе, рвется огромная крепкая овчарка, оглашая округу хриплым басом. По другую сторону забора, сидя на тропинке, на овчарку тявкает небольшая шавка черно-белого окраса. Овчарка, пытаясь добраться до нахала, срывает цепь и бежит вдоль забора. Шавка бежит с другой стороны продолжая облаивать гиганта. Наконец, обе собаки добегают до дырки в заборе, останавливаются, морда к морде, замолкают, дергают носами принюхиваясь. Затем разворачиваются и, побежав обратно вдоль забора, продолжают яростно брехать друг на друга. Вдруг в шавку попадает комок земли, она поджимает хвост и, скуля, оборачивается. На тропинке стоит сгорбившаяся старуха, одетая в красную растянутую кофту поверх зеленого халата, голову ее покрывает цветастый платок, а ноги обуты в резиновые галоши. Старуха топает ногой, и грозит шавке кулаком.
-А ну пшел прочь, ирод проклятый!
Шавка, присев на все четыре лапы, отползает по тропинке подальше от старухи, а та идет по тропинке, волоча за спиной остов от детской коляски, к которому проволокой прилажено жестяное корыто. Из корыта поблескивают на солнце крутые бока самовара. Повозка громыхает по ухабам. Бабка ворчит.
- Ишь, разбрехалася тут. Откель взялась только!
Шавка, принюхавшись, пристраивается вслед за тележкой. Бабка замечает ее, замахивается.
-Куда нос суешь? А ну чеши отсюда!
Шавка отбегает, но не сдается. Старуха, гремя тележкой, идет по селу. Временами останавливается, вздыхает, бормочет что-то под нос. В такие моменты шавка кидается в близлежащие кусты. Наконец, между домов, через прожег, становится видна трасса. Дойдя до обочины, старуха останавливается, приваливается к выгнутой ручке тележки, стоит, пытаясь отдышаться. Затем с трудом вытаскивает из телеги складной стол, охая, раскладывает его, ставит на землю, наваливается всем телом, вдавливая в землю. Вытаскивает самовар, водружает его на стол. Затем из тележки выуживается объемное эмалированное ведро. Собака бросается под ноги старухе, истерично виляя хвостом, и тут же получает пинок галошей под бок, а старуха, теряя равновесие, все-таки успевает поставить ведро на стол, однако крышка ведра с грохотом падает, и на землю валятся два верхних пирожка. Собака юлой хватает их, и, давясь, хрипя, исчезает в прожеге.
-УУУ, сволочь!
Кричит вслед псине бабка, не замечая, как за ее спиной тормозит потрепанный зеленый запорожец. Из запорожца вылезает женщина средних лет, рыжеволосая, в симпатичном летнем сарафане, может быть чуть пестром для ее лет.
-Эй, Николавна!
Бабка от неожиданности резко поворачивается, и хватается за сердце
- Да, что вы сговорились все! Чаво тобе Олеговна?
-Пойдем! Там Гюльчитай наша слезами заливается, а в чем дело понять не можем! Пойдем-пойдем!
Бабка поднимается на высокую обочину.
-От без меня разобраться не можете. Не пойду я, лябо утащут все, я вишь, не разложилась еще.
-Да брось ты! Ничего не утащат, никому твой самовар не нужен, а ведро, хочешь, с собой возьмем. Там, видать, дело серьезное, истерит девчонка.
Олеговна берет со стола ведро с пирожками, ставит его на заднее сиденье запорожца. Николаевна уверенно садиться вперед, пристегивается.
-Тут ехать два метра, чего привязываешься?
-Знаю я вас, положено так, по радио говорили.
Запорожец лихо разворачивается на трассе и уезжает.
Печатаю не читая, читать буду потом, когда допишу все.
Над селом занимается утро. Кричат петухи. Во дворах кудахчут куры, на пруд топают гуси. С одного из дворов слышится хриплый натужный собачий лай. За забором, в палисаде, срываясь с цепи, закрепленной на тросе, рвется огромная крепкая овчарка, оглашая округу хриплым басом. По другую сторону забора, сидя на тропинке, на овчарку тявкает небольшая шавка черно-белого окраса. Овчарка, пытаясь добраться до нахала, срывает цепь и бежит вдоль забора. Шавка бежит с другой стороны продолжая облаивать гиганта. Наконец, обе собаки добегают до дырки в заборе, останавливаются, морда к морде, замолкают, дергают носами принюхиваясь. Затем разворачиваются и, побежав обратно вдоль забора, продолжают яростно брехать друг на друга. Вдруг в шавку попадает комок земли, она поджимает хвост и, скуля, оборачивается. На тропинке стоит сгорбившаяся старуха, одетая в красную растянутую кофту поверх зеленого халата, голову ее покрывает цветастый платок, а ноги обуты в резиновые галоши. Старуха топает ногой, и грозит шавке кулаком.
-А ну пшел прочь, ирод проклятый!
Шавка, присев на все четыре лапы, отползает по тропинке подальше от старухи, а та идет по тропинке, волоча за спиной остов от детской коляски, к которому проволокой прилажено жестяное корыто. Из корыта поблескивают на солнце крутые бока самовара. Повозка громыхает по ухабам. Бабка ворчит.
- Ишь, разбрехалася тут. Откель взялась только!
Шавка, принюхавшись, пристраивается вслед за тележкой. Бабка замечает ее, замахивается.
-Куда нос суешь? А ну чеши отсюда!
Шавка отбегает, но не сдается. Старуха, гремя тележкой, идет по селу. Временами останавливается, вздыхает, бормочет что-то под нос. В такие моменты шавка кидается в близлежащие кусты. Наконец, между домов, через прожег, становится видна трасса. Дойдя до обочины, старуха останавливается, приваливается к выгнутой ручке тележки, стоит, пытаясь отдышаться. Затем с трудом вытаскивает из телеги складной стол, охая, раскладывает его, ставит на землю, наваливается всем телом, вдавливая в землю. Вытаскивает самовар, водружает его на стол. Затем из тележки выуживается объемное эмалированное ведро. Собака бросается под ноги старухе, истерично виляя хвостом, и тут же получает пинок галошей под бок, а старуха, теряя равновесие, все-таки успевает поставить ведро на стол, однако крышка ведра с грохотом падает, и на землю валятся два верхних пирожка. Собака юлой хватает их, и, давясь, хрипя, исчезает в прожеге.
-УУУ, сволочь!
Кричит вслед псине бабка, не замечая, как за ее спиной тормозит потрепанный зеленый запорожец. Из запорожца вылезает женщина средних лет, рыжеволосая, в симпатичном летнем сарафане, может быть чуть пестром для ее лет.
-Эй, Николавна!
Бабка от неожиданности резко поворачивается, и хватается за сердце
- Да, что вы сговорились все! Чаво тобе Олеговна?
-Пойдем! Там Гюльчитай наша слезами заливается, а в чем дело понять не можем! Пойдем-пойдем!
Бабка поднимается на высокую обочину.
-От без меня разобраться не можете. Не пойду я, лябо утащут все, я вишь, не разложилась еще.
-Да брось ты! Ничего не утащат, никому твой самовар не нужен, а ведро, хочешь, с собой возьмем. Там, видать, дело серьезное, истерит девчонка.
Олеговна берет со стола ведро с пирожками, ставит его на заднее сиденье запорожца. Николаевна уверенно садиться вперед, пристегивается.
-Тут ехать два метра, чего привязываешься?
-Знаю я вас, положено так, по радио говорили.
Запорожец лихо разворачивается на трассе и уезжает.
Печатаю не читая, читать буду потом, когда допишу все.