5x6
in
chto_chitat
Киплинг, "Судно Мэри Глостер"
Мой разбор стихотворения Киплинга «Жестяная рыба» в нашем сообществе вызвал оживленную дискуссию. Давайте попробуем разобрать другое стихотворение того же автора: Мэри Глостер.
Английский оригинал можно посмотреть здесь
Перевод А.И. Оношкевич-Яцына и Г. Фиш здесь
Краткое содержание: Энтони Глостер, корабельный магнат, произведенный в баронеты, self-made-man, владелец 40 пароходов, заводов, фабрик и много еще чего, миллионер (на нынешние деньги - 30 млн), умирает. Время - самый конец 19-го века. Перед смертью он вызывает единственного сына, Дикки, которого презирает за интеллигентность, мягкотелость, любовь к книгам, искусству и пр., и рассказывает ему о своей жизни, которой явно гордится. Он рассказывает о том, как он из простого шкипера стал судовладельцем-магнатом, как он трудился, не покладая рук, рисковал жизнью, здоровьем, как он потерял в море всех детей, кроме одного, и любимую жену, чьим именем назвал корабль. А также, как он обманывал страховые компании, надувал партнеров, намеренно топил корабли. Женщину, которая провела многие годы рядом с ним, после смерти первой жены, он приказывает выкинуть на улицу, дав ей жалкие 100 фунтов, а все капиталы вложить обратно в бизнес.
Дикки молча слушает, за все время не вставляя ни слова. О его реакции на эти истории, которые он, безусловно, слышал много раз до этого, мы можем только догадываться. Впрочем, мы по ходу узнаем, что сэр Энтони не желает видеть невестку, и никогда не желал, потому что она худая и костлявая и не родила ему внука, и за то, что она якобы научила сын «всякой социалистской чуши» (здесь опять ошибка перевода, я о них расскажу отдельно. В переводе это превратилось в «набрался спеси»).
Дикки молчит. А между тем монолог Энтони становится все более и более сбивчивым, бессвязным, он начинает повторятся. Он требует от сына абсолютно по тем временам невозможного - забрать у компании, которая управляется советом директоров, принадлежащий компании, а не ему лично, корабль, погрузить туда тело отца, и отвезти в Индонезию (!) где умерла его мать, и так утопить корабль. Что сделать с командой, и что потом будет с совершим тяжелейшее преступление сыном - он не задумывается. Читателю-современнику было очевидно, что это не более, чем бред умирающего. Поэма заканчивается на торжественной ноте - «Ты не видывал смерти, Дикки? Учись, как уходим мы!»
Оношкевич-Яцына вообще очень хорошая переводчица, но здесь ее капитально подвело плохое знание английского, и даже ее обычно более сведущий муж Г. Фиш не помог. Давайте посмотрим, что у нее получилось (чтоб не быть голословным, замечу, что когда я впервые, юношей, прочитал эту поэму, естественно, в переводе, я ее воспринял, как восхваление жизни настоящего мужчины, в противоположность светскому ничтожеству типа Томлинсона).
Начнем с названия. Поэма называется The “Mary Gloster”. Артикль не оставляет сомнений, даже на слух, что речь идет именно о корабле, а не о женщине. Для сэра Энтони Мэри Глостер в первую очередь судно, и лишь во вторую - любимая жена. В переводе сохранены кавычки, но читатель может и не обратить на них внимания.
Следующий момент: «And you'll wish you held my record before it comes to your turn.» - Когда ты будешь умирать, ты пожалеешь, что не имеешь такого послужного списка, как мой. Перевод: Тебе нечего будет вспомнить на пороге вечной тьмы. В оригинале эгоцентризм Энтони сразу заявляет о себе: Я, МОЙ, МОЕ. Не то, что Дикки нечего будет вспомнить - будет, но это будет всякий «social nonsense», а не миллионы и акции - что, конечно, ни в какое сравнение не идет. «I've made myself and a million; but I'm damned if I made you» - я сделал себя (как капиталиста) и я сделал себе миллион. Но я не сделал тебя. Иначе говоря, я не сделал тебя таким же, как я сам, Ты получился другим. Перевод: «я проклят - ты мне не сын». Разница налицо.
По ходу там еще много мелких проколов, например, название компании перепутано с названием клиппера, но это ладно. Вот более интересный момент: «And they asked me how I did it; and I gave 'em the Scripture text, "You keep your light so shining a little in front o' the next!"». - Всегда держи свой свет впереди (опережая) всех остальных. Некто Баландин предложил такой перевод: «Спросили меня об успехе - по Писанью ответствовал я: “Тако да воссияет, как солнце, вам жопа моя!”». Это более отвечает духу и характеры Энтони. Ведь у Матфея-то совсем не так: «Let your light so shine before men, that they may see your good works» - пусть свет твоих добрых дел воссияете пред людьми. Совсем другой смысл, так Энтони перевернул Матфея! О-Я, к сожалению, ничего этого не поняла, и вставила дословную цитату из Евангелия в пер. Аверинцева.
Возможно, самая смешная, хотя тоже важная ошибка: «Бедной Эджи [второй жене] дай адвоката и выдели фунтов сто». Зачем ей адвокат? В оригинале сказано - дай ей стольник, а если будет возбухать, натрави на нее адвокатов - указание весьма в духе баронета Глостера! Жена, вдова партнера, друг юности Мак Эндрю, которого Энтони, однако ни разу не пригласил к себе в дом - простой механик на ужине у баронета? - все они лишь ступеньки для него (тут очередно прокол О-Я, она вставила не существующее в оригинале нелепое объяснение: "Его я не звал на обеды, ему не до этих штук".
С этого момента, как я говорил, рассказ о жизни постепенно переходит в бред. В какой-то момент, уже не помня, с кем он говорит, Глостер кричит: «And the wife of my youth shall charm me - an' the rest can go to Hell! (Dickie, he will, that's certain.)» - Жена юности моей будет любить меня, а всё остальное пусть катится в ад (Дикки-то точно кончит там, в аду). Ничего не поняв, опять, О-А переводит: «Подруга юности рядом, а других пусть черт поберет! Я лягу в вечной постели (Дикки сделает, не предаст!)» - чего там Дикки сделает, my ass! Но в общем это уже неважно, на фоне всего остального.
Интересно, что получившееся у О-Я, как ни странно, прославление акулы капитализма и оттаптывание на интеллигенции, вызвало у некоторых русских читателей интуитивное отторжение. Наиболее интересных момент, на мой взгляд, написанный неким автором под ником Кшиарвенн фанфик, монолог Дикки на могиле отца годом позже: https://ficbook.net/readfic/5823673. Автор сделал Дикки таким же пройдохой, как и отец, просто отец этого не замечал. Он оспорил завещание, забрал все деньги себе, и с садистским наслаждением рассказывает об этом лежащему в склепе отцу. Вполне интересное продолжение, но, по-моему, духу и характеру Дикки отвечает несколько другое. Используя начало Кшиарвенна, Я написал свой вариант:
РИЧАРД ГЛОСТЕР
В Уокинге дождь и серость, и в лужах тучи дрожат,
Пришел к тебе Дикки, сын твой, не стоивший ни гроша.
Ну как тебе тут, удобно ль в склепе фамильном гнить?
До годовщины недолго, нам стоит поговорить.
"Море детей убило - так ты мне вечно твердил.
Мол, выжил один ты, Дикки". Ложь! Это ты нас губил!
Что я запомнил из детства - брань, и сырость, и смрад,
И мать зажимала мне уши, проклиная тебя стократ.
Она захворала, - помнишь? - и порт был недалеко,
Ей доктора бы и сушу, тепло и мед с молоком.
Но ты не хотел швартоваться - ведь там был выгодный фрахт,
И мать умерла, и лучше б ты отдал земле ее прах.
У Малого Патерностера пусть она отдохнет,
Пока на суде Господнем тебе выставляют счет.
И да - спасибо за Эджи, как сестра теперь нам она,
Свои четыреста тысяч она получила сполна.
За что она так любила костлявый мешок дерьма,
Никто объяснить не может, и даже она сама.
Ее дочь от первого брака (ты вёл себя, как свинья),
Теперь она Анна Глостер, о том позаботился я.
И если господь-спаситель не дал нам своих детей,
Когда мы смотрим на Анну, у нас на душе светлей.
И да, пожалуй что стоит правду тебе рассказать
На какие капризы я ухнул тучу твоих деньжат.
Когда я построил школу для детей моряцких сирот,
Тех самых, отцы которых топили твой пароход
(ты забыл сказать, похваляясь, что урвал у страховки куш,
Что также отправил к рыбам семнадцать матросских душ).
Когда я построил школу, и сам в ней детей учил,
От тебя я, сэр Глостер, ни пенса, ни шиллинга не получил.
Пришлось соврать, что мне нужно отдать, мол, карточный долг.
Ты орал, как раненый боров, но развязал кошелек.
Ты мог сказать в своем клубе, что пьяница я и мот,
Но что Ричард Глостер, как фраер, уроки нищим дает?
Но была и другая слабость, каприз, ты можешь сказать.
(Не дам я в фамильном склепе спокойно тебе лежать).
Ну да, властителем рынка твой Дикки отнюдь не стал.
Другим я стал капитаном - ты таких всегда презирал.
Ты всегда расставлял знакомых, как пуговки на груди:
Вот этот - мужик суровый, палец в рот не клади.
Вот это парень послабже, со мной ему не совладать.
А этот - баран и только, остричь его и прогнать.
Но ниже любого барана, не нужного никому,
Ставил ты рифмоплетов без единого пенса в дому
Тех, кто марает бумагу в каморке перед свечей,
Взгляни, Сэр Антони Глостер, вот он, потомок твой.
«Я платил за твои капризы» - так начал рассказ я свой,
записанный с твоей речи, и лишь зарифмованный мной.
О подлости, лжи, об обмане убитой горем вдовы,
как чёрное стало белым внутри твоей головы.
Ты не поверишь, дэдди, ты не верил в меня никогда,
Но люди меня читают, и будут читать всегда.
Пройдет полтора столетья, полтора столетья пройдет
На дно за своею тезкой «Мэри Глостер» уйдет.
Но останется Мэри Глостер, без якоря и парусов,
Останется на бумаге, одним из моих стихов.
Пройдет полтора столетья, и в далекой стране
переведут на русский рассказ о тебе и мне.
В изоляции, в карантине, в еще не означенный год
Рассказ об отце и сыне интернет разнесет.
Ты останешься в памяти предков, волной на морском песке,
Буквами на бумаге, а не шиллингами в кошельке.
Английский оригинал можно посмотреть здесь
Перевод А.И. Оношкевич-Яцына и Г. Фиш здесь
Краткое содержание: Энтони Глостер, корабельный магнат, произведенный в баронеты, self-made-man, владелец 40 пароходов, заводов, фабрик и много еще чего, миллионер (на нынешние деньги - 30 млн), умирает. Время - самый конец 19-го века. Перед смертью он вызывает единственного сына, Дикки, которого презирает за интеллигентность, мягкотелость, любовь к книгам, искусству и пр., и рассказывает ему о своей жизни, которой явно гордится. Он рассказывает о том, как он из простого шкипера стал судовладельцем-магнатом, как он трудился, не покладая рук, рисковал жизнью, здоровьем, как он потерял в море всех детей, кроме одного, и любимую жену, чьим именем назвал корабль. А также, как он обманывал страховые компании, надувал партнеров, намеренно топил корабли. Женщину, которая провела многие годы рядом с ним, после смерти первой жены, он приказывает выкинуть на улицу, дав ей жалкие 100 фунтов, а все капиталы вложить обратно в бизнес.
Дикки молча слушает, за все время не вставляя ни слова. О его реакции на эти истории, которые он, безусловно, слышал много раз до этого, мы можем только догадываться. Впрочем, мы по ходу узнаем, что сэр Энтони не желает видеть невестку, и никогда не желал, потому что она худая и костлявая и не родила ему внука, и за то, что она якобы научила сын «всякой социалистской чуши» (здесь опять ошибка перевода, я о них расскажу отдельно. В переводе это превратилось в «набрался спеси»).
Дикки молчит. А между тем монолог Энтони становится все более и более сбивчивым, бессвязным, он начинает повторятся. Он требует от сына абсолютно по тем временам невозможного - забрать у компании, которая управляется советом директоров, принадлежащий компании, а не ему лично, корабль, погрузить туда тело отца, и отвезти в Индонезию (!) где умерла его мать, и так утопить корабль. Что сделать с командой, и что потом будет с совершим тяжелейшее преступление сыном - он не задумывается. Читателю-современнику было очевидно, что это не более, чем бред умирающего. Поэма заканчивается на торжественной ноте - «Ты не видывал смерти, Дикки? Учись, как уходим мы!»
Оношкевич-Яцына вообще очень хорошая переводчица, но здесь ее капитально подвело плохое знание английского, и даже ее обычно более сведущий муж Г. Фиш не помог. Давайте посмотрим, что у нее получилось (чтоб не быть голословным, замечу, что когда я впервые, юношей, прочитал эту поэму, естественно, в переводе, я ее воспринял, как восхваление жизни настоящего мужчины, в противоположность светскому ничтожеству типа Томлинсона).
Начнем с названия. Поэма называется The “Mary Gloster”. Артикль не оставляет сомнений, даже на слух, что речь идет именно о корабле, а не о женщине. Для сэра Энтони Мэри Глостер в первую очередь судно, и лишь во вторую - любимая жена. В переводе сохранены кавычки, но читатель может и не обратить на них внимания.
Следующий момент: «And you'll wish you held my record before it comes to your turn.» - Когда ты будешь умирать, ты пожалеешь, что не имеешь такого послужного списка, как мой. Перевод: Тебе нечего будет вспомнить на пороге вечной тьмы. В оригинале эгоцентризм Энтони сразу заявляет о себе: Я, МОЙ, МОЕ. Не то, что Дикки нечего будет вспомнить - будет, но это будет всякий «social nonsense», а не миллионы и акции - что, конечно, ни в какое сравнение не идет. «I've made myself and a million; but I'm damned if I made you» - я сделал себя (как капиталиста) и я сделал себе миллион. Но я не сделал тебя. Иначе говоря, я не сделал тебя таким же, как я сам, Ты получился другим. Перевод: «я проклят - ты мне не сын». Разница налицо.
По ходу там еще много мелких проколов, например, название компании перепутано с названием клиппера, но это ладно. Вот более интересный момент: «And they asked me how I did it; and I gave 'em the Scripture text, "You keep your light so shining a little in front o' the next!"». - Всегда держи свой свет впереди (опережая) всех остальных. Некто Баландин предложил такой перевод: «Спросили меня об успехе - по Писанью ответствовал я: “Тако да воссияет, как солнце, вам жопа моя!”». Это более отвечает духу и характеры Энтони. Ведь у Матфея-то совсем не так: «Let your light so shine before men, that they may see your good works» - пусть свет твоих добрых дел воссияете пред людьми. Совсем другой смысл, так Энтони перевернул Матфея! О-Я, к сожалению, ничего этого не поняла, и вставила дословную цитату из Евангелия в пер. Аверинцева.
Возможно, самая смешная, хотя тоже важная ошибка: «Бедной Эджи [второй жене] дай адвоката и выдели фунтов сто». Зачем ей адвокат? В оригинале сказано - дай ей стольник, а если будет возбухать, натрави на нее адвокатов - указание весьма в духе баронета Глостера! Жена, вдова партнера, друг юности Мак Эндрю, которого Энтони, однако ни разу не пригласил к себе в дом - простой механик на ужине у баронета? - все они лишь ступеньки для него (тут очередно прокол О-Я, она вставила не существующее в оригинале нелепое объяснение: "Его я не звал на обеды, ему не до этих штук".
С этого момента, как я говорил, рассказ о жизни постепенно переходит в бред. В какой-то момент, уже не помня, с кем он говорит, Глостер кричит: «And the wife of my youth shall charm me - an' the rest can go to Hell! (Dickie, he will, that's certain.)» - Жена юности моей будет любить меня, а всё остальное пусть катится в ад (Дикки-то точно кончит там, в аду). Ничего не поняв, опять, О-А переводит: «Подруга юности рядом, а других пусть черт поберет! Я лягу в вечной постели (Дикки сделает, не предаст!)» - чего там Дикки сделает, my ass! Но в общем это уже неважно, на фоне всего остального.
Интересно, что получившееся у О-Я, как ни странно, прославление акулы капитализма и оттаптывание на интеллигенции, вызвало у некоторых русских читателей интуитивное отторжение. Наиболее интересных момент, на мой взгляд, написанный неким автором под ником Кшиарвенн фанфик, монолог Дикки на могиле отца годом позже: https://ficbook.net/readfic/5823673. Автор сделал Дикки таким же пройдохой, как и отец, просто отец этого не замечал. Он оспорил завещание, забрал все деньги себе, и с садистским наслаждением рассказывает об этом лежащему в склепе отцу. Вполне интересное продолжение, но, по-моему, духу и характеру Дикки отвечает несколько другое. Используя начало Кшиарвенна, Я написал свой вариант:
РИЧАРД ГЛОСТЕР
В Уокинге дождь и серость, и в лужах тучи дрожат,
Пришел к тебе Дикки, сын твой, не стоивший ни гроша.
Ну как тебе тут, удобно ль в склепе фамильном гнить?
До годовщины недолго, нам стоит поговорить.
"Море детей убило - так ты мне вечно твердил.
Мол, выжил один ты, Дикки". Ложь! Это ты нас губил!
Что я запомнил из детства - брань, и сырость, и смрад,
И мать зажимала мне уши, проклиная тебя стократ.
Она захворала, - помнишь? - и порт был недалеко,
Ей доктора бы и сушу, тепло и мед с молоком.
Но ты не хотел швартоваться - ведь там был выгодный фрахт,
И мать умерла, и лучше б ты отдал земле ее прах.
У Малого Патерностера пусть она отдохнет,
Пока на суде Господнем тебе выставляют счет.
И да - спасибо за Эджи, как сестра теперь нам она,
Свои четыреста тысяч она получила сполна.
За что она так любила костлявый мешок дерьма,
Никто объяснить не может, и даже она сама.
Ее дочь от первого брака (ты вёл себя, как свинья),
Теперь она Анна Глостер, о том позаботился я.
И если господь-спаситель не дал нам своих детей,
Когда мы смотрим на Анну, у нас на душе светлей.
И да, пожалуй что стоит правду тебе рассказать
На какие капризы я ухнул тучу твоих деньжат.
Когда я построил школу для детей моряцких сирот,
Тех самых, отцы которых топили твой пароход
(ты забыл сказать, похваляясь, что урвал у страховки куш,
Что также отправил к рыбам семнадцать матросских душ).
Когда я построил школу, и сам в ней детей учил,
От тебя я, сэр Глостер, ни пенса, ни шиллинга не получил.
Пришлось соврать, что мне нужно отдать, мол, карточный долг.
Ты орал, как раненый боров, но развязал кошелек.
Ты мог сказать в своем клубе, что пьяница я и мот,
Но что Ричард Глостер, как фраер, уроки нищим дает?
Но была и другая слабость, каприз, ты можешь сказать.
(Не дам я в фамильном склепе спокойно тебе лежать).
Ну да, властителем рынка твой Дикки отнюдь не стал.
Другим я стал капитаном - ты таких всегда презирал.
Ты всегда расставлял знакомых, как пуговки на груди:
Вот этот - мужик суровый, палец в рот не клади.
Вот это парень послабже, со мной ему не совладать.
А этот - баран и только, остричь его и прогнать.
Но ниже любого барана, не нужного никому,
Ставил ты рифмоплетов без единого пенса в дому
Тех, кто марает бумагу в каморке перед свечей,
Взгляни, Сэр Антони Глостер, вот он, потомок твой.
«Я платил за твои капризы» - так начал рассказ я свой,
записанный с твоей речи, и лишь зарифмованный мной.
О подлости, лжи, об обмане убитой горем вдовы,
как чёрное стало белым внутри твоей головы.
Ты не поверишь, дэдди, ты не верил в меня никогда,
Но люди меня читают, и будут читать всегда.
Пройдет полтора столетья, полтора столетья пройдет
На дно за своею тезкой «Мэри Глостер» уйдет.
Но останется Мэри Глостер, без якоря и парусов,
Останется на бумаге, одним из моих стихов.
Пройдет полтора столетья, и в далекой стране
переведут на русский рассказ о тебе и мне.
В изоляции, в карантине, в еще не означенный год
Рассказ об отце и сыне интернет разнесет.
Ты останешься в памяти предков, волной на морском песке,
Буквами на бумаге, а не шиллингами в кошельке.