Я.Валетов Трилогия о Проклятом
Я. Валетов взялся за сложное, благородное и неблагодарное дело. Причем, судя уже по одному только объему привлеченного материала, дело еще и необычно трудоемкое для современного российского писательства. По всем приметам, это не просто произведение или там конкретно приключенческий роман - это детище.
Ничто не рождается на пустом месте - и детище Я. Валетова не исключение. Роман безусловно опирается и в некотором смысле оспаривает один из лучших русских романов 20-го века - «Мастер и Маргарита» М. Булгакова. При этом Я. Валетову удалось в полной мере написать не фанфик к великому роману и даже не подражание великому предшественнику - он написал совершенно самостоятельное произведение, использующее вселенную булгаковского романа исключительно в качестве отправной точки.
Как человек, лишенный в вопросах критики сантиментов, начну с моей оценки, которую постараюсь дальше обосновать. Я не хочу выглядеть любителем парадоксов и хочу, чтобы эту оценку восприняли буквально, не ища намеков или игры слов.
Я. Валетов потерпел блистательную неудачу, и честь ему и хвала за такую неудачу, ибо трилогия о «Проклятом», на мой взгляд - одна из лучших русских книг как минимум последнего десятилетия.
Форма
В романе три сюжетных линии. Терминологической простоты ради, мы назовем «античной» линию от последнего года жизни Иешуа га-Ноцри до падения Мецады, «средневековой» историю Легиона от его учреждения до назначения Филиппа легатом и «современной» боевик, развернутый автором вокруг находки «Дневников Иуды» во время раскопок в руинах Мецады.
Я. Валетов имел уже достаточно успешный опыт соединения нескольких сюжетных линий в романе «Ничьи Земли». Худо ли, бедно ли, в этом романе сюжетные линии дополняли и поясняли друг друга. Кстати, в романе М. Булгакова также существует тесная связь «внутреннего сюжета», разрабатываемого И. Бездомным, с «рамочной историей» самого И. Бездомного.
Однако в истории «Проклятого» эта форма явно не работает. Полагаю, причина в том, что в новой же книге Я. Валетова сюжеты существуют независимо и практически никак друг на друга не влияют. Их поочередное появление в общем тексте ничем не замотивировано и только затрудняет восприятие.
К тому же, темп событий в линиях очень различный, и «сюжетные часы», а порой и «секундомер» в основной по объему «современной» части плохо стыкуются с неспешным «сюжетным календарем» «античной» и «средневековой» линий.
Третье неудобство - внутри каждой отдельной линии автор слишком часто оценивает мизансцены глазами кого-нибудь из персонажей, причем регулярно этих персонажей меняет, временами даже переходит на прямую речь от их имени. Такой прием хорошо работает в эпических полотнах («Война и Мир», «Тихий Дон»), где авторы успевают дать и собственную оценку происходящему, и оценку персонажей-оценщиков. В «Трилогии о Проклятом» вклад собственных оценок автора настолько незначительный, что в итоге читательское восприятие «застряет» в эмоционально-рефлекторной области. Это не плохо для «боевиковой» составляющей текста, но очень мешает выявлению лично авторских выводов и обобщений.
Дополнительную неразбериху создают «неконвенциональные» заголовки частей. «Хроники Проклятого» не содержат того, что ожидает получить читатель, привыкший к чтению всевозможных «Хроник», «Путь Проклятого» не рассказывает, как можно было бы ожидать, о странствиях или жизненном пути Иегуды (в центре внимания автора остается лишь участие бывшего апостола в защите Мецады), а «Сердце Проклятого» вращается вокруг ареста и казни Иешуа, но никак не фигуры и души Иегуды. Наконец, линия, связанная с титульной фигурой Иегуды (Проклятого) не является доминирующей по объему, больше того, в части объема история Иегуды постоянно уходит в тень тщательно прописанной «современной» линии.
Сюжет.
Три сюжетные линии цикла проработаны чрезвычайно неравномерно.
«Современная» линия - это очень достойный крепкий боевик с обильными добавками приключений и крими, жанр, который Я. Валетов совершенно заслужено считает своей стихией. Я поставил бы этой линии «четверку» не потому, что вижу какие-то заметные недостатки в работе автора, а потому лишь, что «боевику» я никогда не поставлю больше: слишком много ограничений накладывает этот жанр на проработку автором персонажей. Можно только пожалеть, что после жанрово очень неоднозначного романа «Ничьи Земли», автор обратился к простым незатейливым формам - это как если бы кто-то, вполне освоивший кисть, вдруг всерьез вернулся к цветному карандашу. Тем не менее, повторю, Я. Валетов - один из лучших на сегодня мастеров боевика, и любителей этого жанра ждет множество вкусных волнующих сцен. Единственное пожелание автору, возникшее при прочтении «современной» линии - не перебарщивать с чудесами выносливости простых неподготовленных людей. Сцены, типа поединка Валентина с Вальтером и последующей эвакуации археолога из пещеры - это, на мой взгляд, уже перебор.
«Средневековая» линия должна, наверное, была стать триллерной составляющей цикла, но оказалась жиденьким, ни к селу, ни к городу, еще одним боевиком. Непонятно, зачем автору вообще понадобилось сочинять таинственный заплечных дел Легион. Во-первых, история Легиона не находит своего развития в наши дни, во вторых фактурное наполнение и психологическая достоверность «средневековых» Легионеров крайне слабые. Однозначная «дюмовщина», «три с минусом» из уважения к мастеру. Видимо, автор сам устал к концу второй книги от этого бесплодного направления и оборвал историю Легиона маловнятным эпизодом с убийством Вильгельма II Рыжего.
Если бы Я. Валетов ограничился только этими двумя линиями, я не утрудил бы себя даже протиранием клавиатуры. Истинный creme de la crema трилогии - это линия самого Иегуды, одновременно мудрая и сентиментальная история человека, пожертвовавшего всем ради веры и эту веру затем утратившего. Именно эта, значительная, хотя, к сожалению, не основная часть цикла делает его особым явлением современной русской литературы.
Здесь следует отметить, что сам автор не раз позиционировал себя как атеиста. Правда, его атеизм при предметном ознакомлении оказывается, скорее, антиклерикаклизмом, причем, заточенным против христианства православного толка. Поэтому вдвойне интересна попытка Я. Валетова взглянуть на зарождение и становление христианства критическим к церкви глазом.
Главный герой (так почему же неудача?)
Название цикла уже содержит в себе провокацию: автор упорно называет Иегуду «Проклятым», но в тексте ничем не подкрепляет эту характеристику. Обыденное сознание воспринимает проклятье, как акт призыва высших сил для наказания (осуждения) человека, секулярным путем не наказуемого. «Сыпать проклятьями», «насылать проклятья», «я тебя проклинаю» - пожалуй, наиболее расхожие обороты с этим словом. Однако те, кто ожидает встретить в главном герое нечто, отягощающего его совесть в глазах адептов или соплеменников, будут обмануты: никакого официального или доктринального суждения о «проклинаемости» Иуды христианство не выработало, в глазах же приверженцев Моисеева закона разоблачение самозванца, покусившегося на Храм, царский венец и прочая, и прочая - мудрость, граничащая лишь с добродетелью.
Автор, правда, намекает на некоторую аналогию судеб Иосифа Флавия и Иуды Искариота - но в действительности никакой внятной аналогии нет: если отношение евреев к Иосифу имело все признаки херема - прототипа анафемы в православье (по крайней мере, некоторое время), в случае Иегуды никакого проклятья не могло быть уже потому, что официально он был уже мертв. Немного сгладило бы неловкость, если бы Я. Валетов использовал более многозначный эпитет, например «окаянный», «отвергнутый», «презренный» - но, этого не случилось.
Между тем, в других языках слово «проклятье» гораздо чаще используется в сакральном, а не церковно-политическом значении, как антиномия «спасения»: проклятый - значит, не нашедший пути к Богу. Обыграй автор это значение (тем более, что в тексте есть место, в котором главный герой осознает утрату веры), читатель не искал бы подспудно романтического конфликта Иегуды со своим окружением. Однако Я. Валетов упорно подчеркивает осудительный, церковно-общинный смысл этого эпитета. Что вводит в заблуждение.
Собственно, из евангелистов-синоптиков лишь Лука квалифицировал поступок Иуды, как предательство. Более поздние богословы, говоря, что Иуда проклят, связывали это отнюдь не с его предательством, а с ветхозаветным запретом самоубийства. Современные толкователи, соглашаясь считать самоубийство малым грехом, даже не исключают прощения Иуды Спасителем и их встречу на небесах. В принципе, идея «предательство Иисуса равноценно богохульству» обязана своей популярностью Реформации, прежде всего лично М. Лютеру. Поэтому регулярное упоминание Иегудой своей «проклятости» людьми выглядит чересчур нарочитым, даже болезненным, рисует бывшего сикария мнительным и закомплексованным. Хотя в образе Иегуды много противоречивого и неясного, его «проклятость» анахронична и однозначно избыточна, так как не находит никакого подтверждения в сюжетной линии.
Наиболее проработана история Иегуды в последней, третьей части трилогии. Там мы узнаем много о его отношениях с Иешуа и Марьям, узнаем о совершенной им ошибке и о заплаченной за нее цене. Автор много раз подчеркивает глубокую личную дружбу и доверие, соединяющую его Иешуа и Иегуду, поэтому можно принять, что, утратив веру в аврамического Всевышнего, ученик останется верен идеям своего Учителя - прежде всего, что Бог есть любовь. По крайней мере, его поступки хорошо с этим согласуются.
И тут мы возвращаемся к странной второй книге, рассказывающей о последних днях (часах) жизни Иегуды. Сама по себе эта книга (точнее, «мецадский эпизод» второй книги) оставляет очень сильное впечатление: Я. Валетов щедро вбрасывает целую колоду колоритнейших фигур, предельно грамотно ставит сцены, чуть ли не хронометрически выверяет динамику, очень точно манипулирует читательским вниманием… На фоне слабо развивающегося во второй книге боевика и тупикового завершения средневековой конспирологии, агония Мецадского убежища по-настоящему затягивает.
Участие Иегуды в «мецадском эпизоде» было бы вполне логичным… если бы автор не вставил в третьей книге между участием престарелого сикария в защите Мецады и его предательством га-Ноцри вполне конкретные показательные события (умерщвление Пилата, поддержка Марьям, спасение Павла). С введением этих эпизодов образ Иегуды приобретает раздражающую размытость и недосказанность. Когда и как он успел разочароваться в идеях га-Ноцри? Как, почему, при каких обстоятельствах бывший террорист-боевик, успевший прикоснуться к «свету», причем вполне деятельно, а не умозрительно, свернул на старости лет на проторенную ваххабитскую дорожку? Что объединило его с фанатиками бен Яира - живыми мертвецами, занятыми похоронами своих мертвецов? Почему такой сильный, мужественный и осмотрительный человек последние часы своей жизни провел, как затравленный собаками в норе лис, озабоченный в основном тем, чтобы побольше повторить «я не виновен»? Эти важные для понимания титульного персонажа вопросы Я. Валетов оставил, увы, неотвеченными.
На мой взгляд, Иегуда третьей книги очень хорошо стыкуется с оригеновской трактовкой новозаветного Иуды Искариота: все, что делает главный герой можно понять и принять, считая его основной мотивацией поиск прощения Наставником, как попытку искупления неосмотрительно принятой на себя вины в его мученической смерти. Вполне логичным было бы с этой позиции, например, чтобы на старости лет Иегуда подвигся на миссионерское служение, взявшись донести до людей истинные слова своего Учителя. Можно придумать и другие варианты. Но Иегуда из второй книги - это полное жизненное фиаско.