(no subject)
Антикварные магазины - как музеи, только с пыльно-сладким, тянущим за душу мазохистским душком. В музее ты спокоен - купить ничего нельзя, а грабить трудно и хлопотно. А здесь теоретически купить можно что угодно, и эта иллюзорная, ехидная возможность показывает язык из всех углов и ужасно волнует воображение. До сих пор не могу забыть чётки из тёмно-рубинового стекла, тяжёлые, как слёзы грешника, недосягаемые, как райские врата, каждая бусина - в узорной золотой оплётке.... сверкающая утренняя паутина с сумрачным тёмным огнём внутри.... Иногда мне кажется, что я их найду. Ведь на самом деле это было не золото, и не так уже это было и дорого, на самом-то деле...
Но того антикварного на Таганке, где они мне примерещились, давно уже нет, а в других местах есть антикварные, но нет и в помине этих чёток. Хотя есть много чего другого, такого же увесистого и иллюзорного.
- Смотри, сколько хрени всякой, офигеть! - говорит, тормозя у витрины, один подросток другому.
- Дур-рак ты. Это не хрень, это антиквариат. Старые вещи.
- А чего же они такие новые, если старые?
А и правда, думаю я.
В самом деле - удивительно какой-то бодрый вид у этого антиквариата. Как будто каждую вещь перед продажей, как Ивана-дурака, окунали в молодильный колодец.
Хм. Ну, допустим, всю эту бронзу предварительно как следует вычистили. Фарфор - вымыли с мылом и до блеска вытерли. Мебель пропылесосили и заново отполировали. Но книги-то, книги! Старые книги просто не могут так выглядеть, даже если они никем никогда не читаны, даже если и вовсе не разрезаны.
Не может же быть, чтобы всё это были подделки. Целый магазин подделок? Да и почему их тогда искусственно не состарили для убедительности?
Вот что - я знаю, в чём дело. Где-то здесь есть временнАя дыра. Возможно, прямо вон за той дверью, над которой написано «порошок, уходи!»
Я так и вижу, как через неё, оглядываясь, лезет из своего тыща девятьсот двадцатого года шустрая тощая тётка с котомкой под мышкой, чтобы обменять новенький кузнецовский молочник на колбасу, муку и сахар. А вслед за ней, так же оглядываясь и вздыхая, протискивается бывший учитель гимназии с пачкой книг, перевязанных бечёвкой, и тоже просит за них хлеба и табаку. А за ним - студент ВХУТЕМАСа с двумя бронзовыми подсвечниками, которые его послали обменять на шерстяные носки, масляные краски и слоновую бумагу, но слоновой у антиквара нет, и студент, сплюнув, соглашается на ксероксную пачку из Комуса.... И, в общем, нет ничего незаконного в этом обмене, и все в конечном итоге довольны, но всё равно тех, приходящих, как-то ужасно жаль и хочется сделать им что-нибудь хорошее....
В общем, картина эта так меня растрогала, что по пути домой я купила у встречной бабушки шерстяные носки за пятьсот рублей. Хотя она просила четыреста, а красная цена им от силы двести пятьдесят.
Но того антикварного на Таганке, где они мне примерещились, давно уже нет, а в других местах есть антикварные, но нет и в помине этих чёток. Хотя есть много чего другого, такого же увесистого и иллюзорного.
- Смотри, сколько хрени всякой, офигеть! - говорит, тормозя у витрины, один подросток другому.
- Дур-рак ты. Это не хрень, это антиквариат. Старые вещи.
- А чего же они такие новые, если старые?
А и правда, думаю я.
В самом деле - удивительно какой-то бодрый вид у этого антиквариата. Как будто каждую вещь перед продажей, как Ивана-дурака, окунали в молодильный колодец.
Хм. Ну, допустим, всю эту бронзу предварительно как следует вычистили. Фарфор - вымыли с мылом и до блеска вытерли. Мебель пропылесосили и заново отполировали. Но книги-то, книги! Старые книги просто не могут так выглядеть, даже если они никем никогда не читаны, даже если и вовсе не разрезаны.
Не может же быть, чтобы всё это были подделки. Целый магазин подделок? Да и почему их тогда искусственно не состарили для убедительности?
Вот что - я знаю, в чём дело. Где-то здесь есть временнАя дыра. Возможно, прямо вон за той дверью, над которой написано «порошок, уходи!»
Я так и вижу, как через неё, оглядываясь, лезет из своего тыща девятьсот двадцатого года шустрая тощая тётка с котомкой под мышкой, чтобы обменять новенький кузнецовский молочник на колбасу, муку и сахар. А вслед за ней, так же оглядываясь и вздыхая, протискивается бывший учитель гимназии с пачкой книг, перевязанных бечёвкой, и тоже просит за них хлеба и табаку. А за ним - студент ВХУТЕМАСа с двумя бронзовыми подсвечниками, которые его послали обменять на шерстяные носки, масляные краски и слоновую бумагу, но слоновой у антиквара нет, и студент, сплюнув, соглашается на ксероксную пачку из Комуса.... И, в общем, нет ничего незаконного в этом обмене, и все в конечном итоге довольны, но всё равно тех, приходящих, как-то ужасно жаль и хочется сделать им что-нибудь хорошее....
В общем, картина эта так меня растрогала, что по пути домой я купила у встречной бабушки шерстяные носки за пятьсот рублей. Хотя она просила четыреста, а красная цена им от силы двести пятьдесят.