(no subject)
И уже совсем в темноте на нас с Грифоном выскочил кто-то мелкий, пыхтящий и блестящий. Выскочил - и замер столбиком, вытаращив глаза. Мы с Грифоном немножко струсили, но виду не подали.
- Не бойся, - сказала я мелкому. - Моя собака совершенно не кусается. Максимум, что она может сделать в такой ситуации - это то-оненько гавкнуть. И то не факт.
Мелкий завороженно кивнул и убежал в темноту, сверкая пятками. Пятки при этом не просто сверкали, а искрили и подмигивали разными огнями - жёлтыми, синими, оранжевыми.
- Мама, мам! - кричал он кому-то в темноту. - Он не кусается, это факт! Потому что его зовут Максимум!
- Вот видишь, - сказала я Грифону. - С детьми всегда надо разговаривать, как со взрослыми. Тогда они всё поймут и тебя не тронут.
- Хочу такой ошейник, как у него сапоги, - сказал мне Грифон.
***
- Эта такая болезнь, - говорит девушка на скамейке другой девушке, сидящей рядом, - Ну, когда, например, видишь в поле корову с обломанным рогом - и плачешь! При этом у тебя не ПМС, заметь!
- Да ладно, - говорит ей другая девушка. - Я вот вообще могу увидеть совсем целую корову, с рогами, с ногами… и всё равно заплакать. А хуже всего - это розовый слон во-он в том киоске, через дорогу. Зачем они делают таких грустных?
Сестра, думаю я, проходя мимо скамейки.
Дома у меня в хомячьей клетке сидит ещё одна моя сестра. При любом постороннем звуке или движении она проворно лезет вверх по прутьям, потом картинно срывается вниз, тонко, противно рыдает, ругается и сучит передними лапами. Когда я просовываю ей в клетку горошину, она непременно вскрикивает, заливается слезами и лишь затем, зыркнув на меня мокрым глазом, говорит: «у, сволочь!», вырывает у меня горошину, суёт себе за щеку и в таком виде пытается успеть меня укусить. Держать у себя дома такое зеркало и стыдно, и приятно.
Перед сном я представляю себе, как бегу по полю от грустного розового слона с обломанным рогом, и мне не до слёз и не до сна.
- Не бойся, - сказала я мелкому. - Моя собака совершенно не кусается. Максимум, что она может сделать в такой ситуации - это то-оненько гавкнуть. И то не факт.
Мелкий завороженно кивнул и убежал в темноту, сверкая пятками. Пятки при этом не просто сверкали, а искрили и подмигивали разными огнями - жёлтыми, синими, оранжевыми.
- Мама, мам! - кричал он кому-то в темноту. - Он не кусается, это факт! Потому что его зовут Максимум!
- Вот видишь, - сказала я Грифону. - С детьми всегда надо разговаривать, как со взрослыми. Тогда они всё поймут и тебя не тронут.
- Хочу такой ошейник, как у него сапоги, - сказал мне Грифон.
***
- Эта такая болезнь, - говорит девушка на скамейке другой девушке, сидящей рядом, - Ну, когда, например, видишь в поле корову с обломанным рогом - и плачешь! При этом у тебя не ПМС, заметь!
- Да ладно, - говорит ей другая девушка. - Я вот вообще могу увидеть совсем целую корову, с рогами, с ногами… и всё равно заплакать. А хуже всего - это розовый слон во-он в том киоске, через дорогу. Зачем они делают таких грустных?
Сестра, думаю я, проходя мимо скамейки.
Дома у меня в хомячьей клетке сидит ещё одна моя сестра. При любом постороннем звуке или движении она проворно лезет вверх по прутьям, потом картинно срывается вниз, тонко, противно рыдает, ругается и сучит передними лапами. Когда я просовываю ей в клетку горошину, она непременно вскрикивает, заливается слезами и лишь затем, зыркнув на меня мокрым глазом, говорит: «у, сволочь!», вырывает у меня горошину, суёт себе за щеку и в таком виде пытается успеть меня укусить. Держать у себя дома такое зеркало и стыдно, и приятно.
Перед сном я представляю себе, как бегу по полю от грустного розового слона с обломанным рогом, и мне не до слёз и не до сна.