Хорошо, что я не журналист... (чисто местное)
Вот выложила всю историю Зоси - и не пишется. Хоть и рука уже давно не болит.
Опять мутное какое-то время наступило и мысли всякие одолели, а от шампанского голова болит и «Женитьба Фигаро» не утешает.
От новостей никуда не денешься, да и новости своего, ближнего круга не радуют - такая уж полоса пошла.
В позапрошлую пятницу, аккурат, как собралась подобрать музыку к посту, позвонила университетская подруга из Москвы - у неё умерла старшая сестра - на два года всего старше меня. Не так уж внезапно, болела долго и тяжело, но всё равно - трудно назвать это ожидаемым. Проговорили почти до шабата - какой уж там пост и какая музыка...
На исходе субботы попал в больницу с инфарктом очень близкий знакомый - до сих пор в тяжёлом состоянии на ИВЛ. Тоже почти ровесник.
В прошлую пятницу - израильтянам объяснять не надо - весь этот ужас на горе Мерон.
Комментировать не хочется. Хорошо, что есть работа, хорошо, что её много, хорошо, что снова езжу в офис, хорошо, что я не журналист, обязанный немедля реагировать, откликаться на актуалии и кому-то что-то доказывать, потому что даже редкие посещения Интернета и новостных программ в такое время наносят заметный ущерб душевному здоровью.
Плюс перманентный правительственный кризис идёт своим чередом, некоторые запасаются попкорном и семками, не замечая того, что подписываются на очередной сериал по вытащенному из нафталина и до тошноты предсказуемому сценарию.
Но что делать, «бывали хуже времена...», да, и вопреки следующей строке - подлее тоже бывали.
Вчера шуму наделал выходящий в тираж телеведущий Ярон Лондон. Соригинальничал - решил напомнить о себе, рассказав не о пережитых подростковых травмах, а похваставшись собственной подлостью - погордился тем, что на погибших ортодоксов ему плевать. Это, панимашь, не его народ. Навроде китайцев - чаво по ним страдать?
Мне как-то приходилось уже объяснять в сходной ситуации, что никто по посторонним людям страдать не обязан. Каждый день в ежедневных газетах целые колонки и страницы полны разнообразными траурными объявлениями, и если речь там не идёт о наших близких, мы с чистой совестью пролистываем их, не читая. Это в детстве ребёнок ужасается каждой встреченной похоронной процессии - с возрастом мы от этой избыточной чувствительности избавляемся, и это правильно. Скажу больше - равнодушие к горю того, кто тебе лично не знаком, чувство легитимное, эмоции мы бережём для ближнего круга, ресурсы наши душевные не беспредельны. Но это только, если речь именно о полноценном равнодушии: я не могу ничем помочь, а потому не хочу и не буду об этом думать и говорить, закрою газету, выключу телевейзмер, найду сериал на Нетфликсе, постараюсь забыть и займусь своими делами.
А вот когда человек, имеющий доступ к СМИ, вопит на весь белый свет: «Они умерли, а мне пофиг!» - это никакое не равнодушие. Это как раз очень даже неравнодушное, откровенное и декларативное злорадство. Когда чужих тебе погибших людей ты норовишь ещё и пнуть посмертно - это подлость.
Комментаторы на «Walla», правда, вломили ему от души - на что интеллектуал скорбно заметил, что некоторые не понимают, что такое истинная свобода мнений... (О том, что комментаторы могут той самой свободой мнений и слововыражений пользоваться, разумеется, речи быть не может).
Но поскорбит он недолго - раз и навсегда назначившие себя почему-то властителями дум, сраму не имут, коллеги по цеху пожурят слегонца, да и позабудут, снова будут встречаться на одних тусовках, ручки жать, коктейлями чокаться (или нет - интеллектуалы не чокаются), толковать о демократии и сами себя любить. Какое всё-таки счастье, что время этих динозавров плавно уходит вместе с регулярными просмотрами телепередач (лишь бы Тик-Ток не освоили, дело-то нехитрое).
Что делать - и это уже было, и нет ничего нового под солнцем, как учил один умный еврей. Переживём как-нибудь.
Как учил другой умный еврей, старичок-ремесленник, которого встретила незабвенная Сашенька Яновская в передвижном зверинце дореволюционного Вильно:
«Видишь это полосатое? - говорит он внуку. - Так это зеберь… - И, обращаясь уже к моей маме, старичок добавляет: - Этот зеберь, я вам скажу, мадам, - это пункт в пункт человеческая жизня… Черная полоса - горе, а за ней белая полоса - радость, и так до самой смерти! И потому, когда начинается белая полоса, надо идти по ней медленно, тупу-тупу-тупочки, надо пить ее маленькими глотками, как вино…
- А когда потом приходит черная полоса, - с улыбкой спрашивает мама, - что делать тогда?
- Тогда, - очень решительно отвечает старичок в картузе, - надо нахлобучить шапку поглубже, на самые глаза, поднять воротник повыше ушей, застегнуться на все пуговицы, - и фью-ю-ю! - бегом по черной полосе, чтоб скорей пробежать ее! И самое главное, мадам, - старичок наставительно поднимает узловатый палец, - когда бежишь по черной полосе, надо все время помнить: за нею придет светлая полоса… Непременно придет!»
(Моим читателям, я надеюсь, ссылку на великую Книгу нашего детства давать не надо).