1800 метров... 7 дней... 7 ночей - III часть Вершина!!
III часть очерка Льва Филимонова посвященного восхождению на г. Дых-тау по северо-восточной стене.
1954 год. Руководитель Виталий Абалаков.
23 августа
Ни ночью, ни утром погода не ухудшилась. Выходим с первыми лучами солнца, оставив в щели между камнями банку с запиской и головку сломанного ледоруба - второй контрольный тур на стене.
С первого же шага, еще не сойдя с площадки, каждый прощелкивает веревку в карабин на крюке. Идем на непрерывном крюковом охранении. Наш путь вначале лежит влево и вверх к середине кулуара, затем снежник, выход на скалы, чтобы пробиться на гребень центрального контрфорса. Остальные варианты труднее и опаснее.
Идем сначала по сухой и теплой скальной полочке. Затем густо заснеженными скальными блоками с малым количеством зацепок. Вновь соединяем все веревки в одну и вытягиваемся в гигантскую связку. Движемся очень медленно. Больше всего времени уходит на то, чтоб Виталий прошел 10-15 метров и забил очередной крюк. Переместившись к нему вновь застываем в ожидании.
Кажется, что очень редко наша цепочка бывает расположена так, чтобы то от одного, то от другого из тех, кто повыше, на тебя не валился сверху снег или лед, сбиваемый со скал. Чтобы найти зацепку для руки или уступ для ноги, сначала надо очистить от снега большую площадь скалы. Совершенно автоматически, не раздумывая, каждый срубает лед, раздробляя его в мелкую труху: крупные куски могут покалечить идущего ниже. Бывают, конечно, и неверные движения - скалывается большой кусок льда или летит вниз потревоженный камень,- и тогда раздается предостерегающий крик: «Льдышка!», «Камень!»
Виталий лезет медленно. Если его не видишь, невольно думаешь, куда же уходит время, почему не продвигаемся вперед? Но вот он появляется, и убеждаешься в том, что он непрерывно напряженно работает. Вот он стоит на носке одной ноги и, слегка придерживаясь рукой за скалу, ледорубом с клювом-лопаткой методически расчищает от снега скалу. Минута, другая- и зацепка найдена. Виталий рукавицей смахивает крошки льда с уступа, опирается на него рукой, переставляет ногу и снова рубит, едва прилепившись к скале, в позе, требующей тонкого чувства равновесия и колоссального напряжения. И так чуть не каждый шаг.
Кулуар сплошь залеплен натечным льдом. Сверху, со снежных полей, ветер непрерывно сметает снежную пыль, и потоки ее длинными шлейфами тянутся в кулуар. Так как в первой половине дня часть скал освещается солнцем, то снег на них частично тает, давая начало бесчисленным струйкам воды, которые охлаждаются и замерзают на затененных участках. Возникают самые причудливые формы натечного льда. Тут и толстые пласты, и тончайшая глазурь, ровным скользким слоем покрывающая камни, и бесчисленные сосульки некоторые метров, пожалуй, пять. Сверкая под солнцем, они сплетаются в кружева, и все это, наверное, очень красиво. Но восприятию красоты мешает наш профессиональный подход к делу. Увидев над головой очередную сосульку, прежде всего оцениваешь, насколько прочно она держится, не собирается ли падать, по какому пути скатятся ее осколки, как защититься от их ударов...
Продвижение требует очень большого внимания.
Через некоторое время Вано не выдерживает напряжения и, едва подойдя к очередному крюку молит принять его на следующем. Ему все время кажется, что место на котором он стоит, самое невыгодное, что впереди удобнее, что там более надежное укрытие. Вначале его неумение трезво оценить обстановку удивляло. Но по-настоящему я понял состояние Вано по выражению его лица в момент, когда на нас летела очередная порция ледышек.
Пока все обходится благополучно: ледышки обладают счастливым свойством сильно дробиться при ударах о скалы, камни падают редко и, кроме того, почти всегда можно спрятать голову за укрытием. Правда, каждому из нас уже досталось по нескольку ударов по голове и. по рукам, но без серьезных последствий.
Часам к двум дня оказываемся на склоне центрального контрфорса, на выходе из зоны камнепадов и рушащихся сосулек. Однако путь и здесь не легче. Вначале это подъем по тем же заснеженным и оледенелым скальным блокам. Затем метров сорок по отвесной, чисто скальной стенке, и только после этого - гребень контрфорса. Сегодня мы прошли очень мало, всего метров двести по высоте отделяет нас от места прежней ночевки. Наша площадка на снежнике видна, как на ладони, вплоть до галок, торопливо выковыривающих остатки свиной тушенки из консервных банок.
Виталий что-то очень долго вглядывается в сорокаметровую стенку, берет у Володи несколько крючьев с карабинами, и первая двойка начинает подъем. Остальные пока остаются на своих местах, у крюков, так как собраться вместе негде. Чуть не целый час возятся на стенке Виталий и Володя. А мы находимся в тени центрального контрфорса и страшно зябнем, хотя и натянули на себя полный комплект шерстяных вещей. На каждом двое шерстяных вязаных брюк, два, три, а то и все четыре шерстяных свитера под штормовым костюмом, шерстяная шапочка на голове, плотные кожаные рукавицы с фланелевой подкладкой. И, тем не менее, мы нещадно мерзнем. Обидно так страдать от холода в августе, да еще на Кавказе.
Наконец сверху передают, что можно подходить к Виталию.
Впереди должны идти три самых сильных мужика, которые будут вытягивать на веревке остальных. Раньше такого не бывало, следовательно, место исключительное.
Миша и Буслай выходят из-за укрытия и начинают подниматься к стенке, за ними, на нижней страховке, - Яков. Я не вижу и не слышу передних - мне виден только Саша, стоящий у крюка впереди меня. И вдруг глухой возглас:
- Держите Яшку!
Впереди какое-то непонятное мне замешательство. Через некоторое время Саша объясняет: Якова ударило по голове небольшим камнем, скатившимся откуда-то сверху, и он потерял сознание. Подойти к пострадавшему очень трудно, а когда это, наконец, удалось, он уже очнулся. Раны нет - камень прошел по касательной, стукнув Якова: по затылку. Однако получилось что-то вроде сотрясения мозга: Якова рвет, он жалуется на очень сильную головную боль, именно головную, а не боль в месте ушиба.
В подобных случаях человеку необходимы покой и тепло. А здесь даже на ногах то стоять толком негде, не то что посадить больного. Остается идти вверх.
Мы помогаем Якову спуститься вниз, к крюку, и кое-как устраиваем его там. Я отвязываюсь от Вано и прицепляюсь между Буслаем и Валей. С поясами и поясными карабинами это делается быстро. Будем тащить беднягу по стене - по той самой, где и здоровым - то людям должны помогать три самых сильных.
Выхожу к крюку Буслая. Михаил уже взят на верхнюю страховку. Держась руками за спущенный ему второй конец веревки, намертво привязанной к крюку около Виталия, он собирается подниматься по стенке к Володе. Тот стоит, зацепившись рантовыми триконями одного ботинка за трещину в отвесной стене, а другой ногой упираясь в длинный камень, выступающий из стены и висящий над нашими головами. Веревка, закрепленная на поясе у Михаила, пропущена между ног у Володи. Виталий лепится где-то сзади, рядом с Кизелем, стоя неизвестно на чем. Для третьего человека места нет, и Виталий должен будет освободить свое место в момент, когда Михаил окажется у ног Володи и сможет заклиниться между стеной и выступающим из нее камнем. Ну и местечко.
Михаил пытается подняться, но срывается и повисает на двух веревках в воздухе... Вот он спустился чуть ниже, укрепился на стене и осматривается, готовясь к новой попытке. Она оказывается удачной. Миша закрепляется в щели между стеной и камнем, Виталий отходит чуть вверх, Володя - на его место, Михаил - на место Володи, и вдвоем они долго возятся с веревками, готовясь принять Буслая.
Но как же втащить сюда Якова?
Надо как-то спрямить путь, чтобы можно было ограничиться только подъемом по веревке, не цепляясь за стену. Это можно сделать, если не пользоваться крюком, у которого стою сейчас я. Но тогда нужно передать веревку от Миши непосредственно Саше, Якову и Вале. Для этого потребуется самая длинная из наших веревок - сорокаметровая, к счастью, та самая, конец которой закреплен у меня на поясе и ведет к Саше. Перекрикиваемся с Виталием и Сашей об изменении схемы движения. Надо чтобы Саша отцепился от коуша и остался только на самостраховочной петле у крюка, а затем соединил карабином нижний конец моей веревки с верхнем концом веревки, идущей от него к Вале. Тогда Саша, выдав мне вначале всю свою веревку, сможет выбрать её к себе обратно, а вместе с нею притянуть и конец моей веревки как только я освобожусь.
На реорганизацию опять уходит страшно много времени, слишком уж скован в действиях каждый из нас. Чтобы один сделал какое-то движение по склону,несколько человек должны предварительно изменить свое положение.
После того как все, наконец, сделано, мне удалось подняться. Опять долговозимся с веревками, лепясь теперь уже втроем в районевыступающего камня: надо высвободить веревку Виталия и Володи, чтобы они могли двигаться дальше. Внизу уже теряют терпение: Якова знобит и рвет, да и остальным очень холодно. Наконец освобождаем Виталия и Володю, они уходят отыскивать место для ночлега.
Надо скорее устраивать Якова. Мы с Мишей и Буслаем пытаемся вытянуть на страховочной веревке Валю, но та кричит что задыхается: веревка давит ей на грудь. Наконец Валя заявляет, что отдохнула и попытается лезть сама.
Опять спускаем вниз обе веревки. Теперь будем поднимать Якова. Как-то нам это удастся? Ведь он куда тяжелее Вали, да вдобавок травмирован.
К нашему удивлению, Яков проходит весь путь превосходно. Правда, его то и дело рвет, но с небольшими перерывами он проходит верхнюю часть стены быстрее Вали и почти самостоятельно, а, поднявшись к нам, еще ухитряется отпустить какую-то шуточку.
Настроение поднимается: очевидно, дела у пострадавшего не так уж плохи, как показалось сначала. Валя заставляет Якова проглотить какие-то пилюли, оставленные Володей, исполняющим у нас обязанности доктора - он несет маленькую аптечку.
Устраиваем сидячее место для Якова и быстро принимаем остальных. От нас к Якову и Вале ведет небольшой кулуар, в котором лежат «на взводе» несколько больших камней. При таком скоплении народа много шансов на то, что кто-то свалит эти камни на нас. Вано требует, чтобы его пропустили вперед: он не намерен получить камнем по голове. Что ж, пусть идет. Пролезая наверх, Вано валит камень, который, к счастью, пролетает мимо.
Наконец мы наверху. Устраиваем для Якова и Вали временные сидячие места на камнях, сбоку от «строительной площадки».
Стемнело. Работаем с фонариком, срубая подмерзший снег и лед. Льда мало, приходится удалять его, чтобы добраться до породы. Камни и земля за день пропитались водой, теперь все смерзлось в прочный конгломерат, и каждый десяток сантиметров приходится отвоевывать.
Тяжко! На приготовление двух площадок шириной сантиметров сорок и длиной не более полутора метров ушло часа два. У Виталия места побольше,на его ступеньке помещается 5 человек. У нас - с трудом четвером. На ступеньку входом вверх положили палатку-памирку. Внутрь засунули четырехместный спальный мешок. Посадив в него Якова, привязываем все: людей, палатку и спальный мешок - к веревочным перилам натянутым на крючьях так, чтобы, сидя в мешке, можно было верхним его краемего краем и полотнищем палатки загородиться от льда за спиной и накрыть головы. Снимаем ботинки, привязываем их капроновым репшнуром к перилам и кладем всю связку внутрь палатки, на спальный мешок. Кажется, приняты все меры, чтобы ничего не упало. Особенно заботят нас ботинки. Отсаться на стене босиком - значит потерять способность к самостоятельному движению.
Один за другим садимся в мешок, предварительно натянув на себя все теплые вещи. Очень тесно и неудобно - ступенька слишком узка и коротка, мы едва умещаемся на ней, опереть ноги не на что, они то и дело соскакивают со специально пропущенной под палаткой вереочной петли - и ты повисаешь на перилах. Зато относительно тепло. Это главное. Спать все равно толком не придется, будем только дремать, но хоть не поморозимся.
Закуриваем, возимся, норовя устроится поудобнее, затем затихаем, пытаясь заснуть.
Якову это удается. Он уже похрапывает. Остальные сидят тихо, не шевелясь и не разговаривая, чтобы не разбудить его. Только время от времени кто-нибудь достанет папиросу, чиркнет спичкой, прикуривая и глядя на часы.
Погода превосходная, на чистом иссиня-черном небе - нереально яркие звезды. Далеко на северо-востоке отчетливо видны огни Нальчика.
Перед рассветом часа на два засыпаем.
24 августа
Очнулся, когда звезды еще только начинали меркнуть на светлевшем небе, и долго сидел не шевелясь, наблюдая, как медленно розовеет небо над гребнем Коштана. Проснулся и Саша, потянулся за папироской. Осветилась, зарозовела вершина Коштана, и первые лучи солнца несмело заиграли на серебристой ткани палатки.
Я вылез, обулся, наколол льда, наполнил кастрюлю, разжег примус. От его шума проснулся на соседней площадке Володя и целится фотоаппаратом на пищеблок.
Несмотря на то, что пройдено не более трехсот метров и восхождение явно затягивается, решаем закусить поплотнее: впереди очень трудная работа.
Яков чувствует себя лучше. Правда, дает себя знать сильная головная боль, но он твердо заявляет, что может идти самостоятельно.
Завтракаем, упаковываем рюкзак выбиваем крючья, сдаем их Володе.
По-прежнему идем длинной связью в девять человек. Яков без груза, в его рюкзаке оставлено лишь немного теплых вещей, чтобы надеть, если станет холоднее.
Трудности опять начинаются с первого же шага, страховка на крючьях применяется весь день. В ход пошли и ледовые крючья. Опять сильно заснеженные и оледенелые скалы и чередование коротких «пологих», крутизной градусов 50, ступенек с отвесными стенками. Часто применяем подъем по веревке. Придерживаемся правого (по ходу) склона контрфорса. Левый склон, более щедро освещаемый солнцем, теплее и суше, но он сильнее разрушен и стенки длиннее.
Далеко над нами, над видимой границей, скал, просматривается короткий снежный гребень, - наверное, тот, который был виден снизу. Гадаем, будем ли мы на нем ночевать. Саша считает, что будем, я сомневаюсь: по-моему, темнота застанет нас много ниже. Заключаем пари. По правде говоря, мне никогда не хотелось так проиграть, как в этот раз. Забегая вперед, с огорчением должен признаться, что пари я выиграл.
Погода нас по-прежнему балует. Резко обрывающаяся дымка все еще сохраняется на небе. Правда, она постепенно густеет, и далеко на северо-востоке, над равниной, уже появились белые кучевые облака. По словам Боровикова (он метеоролог), это не страшно, хорошая погода продержится.
Успеть бы нам только дойти до верхних полей!
Мы уже попривыкли и к характеру пути и к страшно медленному темпу движения и не очень-то переживаем, встречая одну за другой заснеженные стенки. Такие уж на Дых-Тау порядки, ничего не поделаешь... На этот раз стену предстоит траверсировать справа налево, одновременно несколько поднимаясь вверх. Вначале надо пройти по гладкой крутой плите, где даже самым длинным приходится буквально раздираться, чтобы дотянуться от одной неширокой трещины до другой, еще более узкой, за которую едва цепляешься кончиками пальцев. Затем надо выжаться и залезть на отщепившийся от стены камень с плоской верхушкой. Потом опять немного спуститься, пройти по узкой полочке над громадным отвесом и вылезти, наконец, на гребень.
На гребне - никакого подобия площадки, лишь сильно заснеженная плита крутизной градусов 60 и ни хороших зацепок, ни подходящих трещин для крючьев. Собраться втроем можно, только привесившись к крюку на длинных петлях веревки, откинув тело назад и опираясь ногами в воображаемый уступ, а в действительности почти гладкий склон.
Часам к шести мы поднялись метров на двести пятьдесят от ночевки, ни разу не встретив места хотя бы для сидячего бивака. Сейчас перед нами, под скальной стенкой метров в десять высотой,- два маленьких снежника, каждый площадью чуть больше письменного стола. Ни выше, ни вокруг ничего лучшего. Придется заночевать здесь: То ли помогло то, что мы не спешили, то ли снежники были лучше, но на этот раз ступени для сидения получились более удобные. Они вырублены целиком во льду.
Очень трудно было рубить натечный лед нашими айсбайлями, совершенно затупившимися вчера, когда мы в темноте рубили главным образом камни. При слабых ударах клюв айсбайля скользил, при сильных лед скалывался огромными кусками- одного неверного удара было достаточно, чтобы вместо намеченного сидячего бивака мы получили стоячий, непоправимо изуродовав ступеньку. На этот раз нас сильно выручила неистребимая способность Вано «ограждать себя от переутомления». Вчера он ухитрился ни разу не ударить айсбайлем, и потому сегодня клюв на инструменте был таким же острым, как н в Нальчике. С его помощью дела пошли у нас на лад, и через час в нашем распоряжении оказалась скамейка шириной сантиметров пятьдесят, слегка углубленная к скальной спинке.
С помощью сложной системы веревочных растяжек Буслаев ухитрился выкроить между спальным мешком и палаткой место для примуса, и, пока растапливался лед и грелся чай, мы блаженствовали в жарко натопленной палатке, сидя на удобной скамейке, покуривая, болтая ногами, свисающими над обрывом, тщетно стараясь обойти в своих разговорах погоду и продукты-темы вовсе не обывательские в наших условиях. Кончался щестой день восхождения, на которое первоначально отводилось не более пяти дней, подходил к концу запас продуктов и бензина, а километровая стена была далеко еще не пройдена. Сколько же дней потребуется нам, чтобы добраться до вершины? Сколько дней продержится ясная погода?
Кучевые облака забили теперь не только равнину над Нальчиком, но и долины Пастбищного и Скалистого хребтов слева от нас. Погода медленно, но неуклонно ухудшалась. Саша обещал нам лишь два-три хороших дня, после чего облака, по его мнению, должны появиться и над нами. Значит, завтра надо приложить все усилия, чтобы выйти на верхние снежные склоны, где и движение будет проще, и снегопад не страшен, и поспать удастся лежа...
25 августа
Утром поднялись с солнышком, даже от горячего завтрака отказались. Съели по порции корейки и немного рыбных консервов
Шли, как и вчера, придерживаясь середины центрального контрфорса. Да и характер пути оставался таким же. Теперь уже хорошо виднелась граница скал над головой. Но это еще не конец стены-предстоит переход на левый контрфорс и длинный подъем по нему. Впрочем, там путь, повидимому, будет проще, за это говорит характер скал на нем, пониже нас и рядом с нами.
На верхних склонах разыгрался сильный юго-западный ветер, и оттуда в кулуар несется мельчайшая снежная пыль. Ветер то уносит снег далеко вправо от нас, то бросает влево, и -тогда, при безоблачном небе и ярком солнце, мы попадаем в пургу. Снег залепляет очки, набивается за шиворот, мгновенно заносит зацепки на скалах, ступеньки на фирне, только что пройденные соседом по связке. Движемся медленно: часто приходится выжидать, пока изменится направление ветра.
Центральный контрфорс как-то расплывается, его гребень становится все менее выраженным, превращаясь скорее в слегка наклонную стену, и это дает нам возможность постепенно уходить влево, избавляясь от порывов снежной пыли.
В полдень подходим к большому снежнику, о возможности ночевки на котором мы заключали вчера пари с Боровиковым. Снежник оледенел, он очень крут, и без крюкового охранения на нем не обойтись. Забив несколько крючьев, выбираемся на его округлый гребень. Здесь уже не так круто. Траверсируем склон, не набирая высоту. Через несколько десятков метров выходим на осыпь из крупных камней, среди которых текут ручейки. Страшно хочется пить, и, сняв рюкзаки, мы рассаживаемся на камнях у ручейка - все вместе, рядом. Не нужно крюковой страховки, не нужно развешивать рюкзаки - их можно просто положить на камни! Мы чувствуем себя, как на курорте. Жадно выпиваем огромное количество воды, подкисляя ее лимонной кислотой, открываем банку молока и банку кофе - и снова пьем, пьем, пьем...
Через полчаса, разбившись на обычные связки, отправляемся дальше. Траверсируем осыпь и выходим на наклонную полочку. На ней трудные скалы, по которым можно лезть, как всегда лазят все альпинисты, со страховкой через крючья или уступы. Но после стенок контрфорса лазание здесь воспринимается. как ходьба по тротуару. Однако полочка кончается, скалы становятся потруднее. Часам к пяти Виталий и Володя выбираются на заледеневший гребень. Ура, скальная стена пройдена, мы на верхних снежных полях!
Конек гребня очень круто вздымается вверх, гребень острый, оба склона резко уходят вниз. Но это не беда. Главное в том, что основная наша задача выполнена.
Начинается медленная и методическая рубка ступеней, идем с непрерывным охранением на ледовых крючьях. Основная затрата времени у Виталия - он рубит ступени. Подолгу ждем у каждого крюка, переминаясь с ноги на ногу н пытаясь хоть немного согреться. Темнеет, но ночевать негде: гребень так крут, что вырубать в нем ступеньку для палатки нерационально. Несколько выше крутизна склона уменьшается, да и прослойка фирна все толще.
На горизонтальном участке гребня готовим площадки для палаток. Они получились на разных уровнях: одна повыше другой примерно на метр.
Трудно передать, с каким наслаждением после ужина мы вытянулись впятером в спальном мешке! Две сидячие ночевки сделали свое: мы проспали всю ночь как убитые и проснулись уже при солнце.
26 августа
Утром сидим в палатке вокруг примуса, покуривая и собираясь в дорогу. В кастрюле растапливается лед. Для лучшей теплоизоляции кастрюлю накрыли не только крышкой, но и тряпкой. Через несколько минут в палатке запахло тлеющей тканью. Мы с Вано схватили тряпку и стали ее осматривать, когда вдруг Саша и Буслай, сидевшие у задней стенки, с криком «Горим!» отодвинулись друг от друга, и стало видно, что горит вовсе не тряпка, а заднее полотнище палатки.
Саша стал энергично хлопать по горящему перкалю руками штормовкой - чем попало. Когда пожар был ликвидирован, в полотнище оказалось здоровенное окно, а за ним - освещенная солнцем ледовая стенка в срубленном вчера вечером гребне.
Свирепый ветер, ворвавшись в дыру, мигом выгнал из палатки и запах гари и остатки тепла.
Начали исследовать: откуда же огонь? Оказалось, что Буслай по легкомыслию выкинул в вентиляционное окошко непотушенный окурок, он ударился о ледовую стенку, откатился обратно к палатке и поджег перкаль... В половине седьмого возобновили движение. Метрах в двухстах над нами склон ограничивался вертикальной, частично нависающей стенкой ледового сброса высотой 20-40 метров. Разглядеть снизу путь через сброс не удавалось, а нам не оставалось ничего другого, как идти к нему вертикально вверх - сначала по гребню, затем по склону на кошках с охранением через ледоруб. Яков уже почти оправился, рвота прекратилась, и оставалась лишь слабая головная боль. Часам к девяти подошли под сброс. Виталий, охраняясь на ледовых крючьях, траверсировал вправо, где метрах в пятидесяти от нас сброс был рассечен широкой трещиной. Вскоре он и Володя скрылись в трещине, проверяя возможность выхода по ней на верх. Но это было не так просто, как казалось. Вначале - ледовая стенка крутизной градусов под 80, затем - небольшая площадочка и опять - стенка метров в 15. На преодоление стенок ушло часа два. Виталий вылез зайльцугом на ледовых крючьях, остальные - по спущенной им веревке.
Ледовый сброс был последним существенным препятствием. После него вышли на более пологую часть склона. Место выхода на северный гребень оказалось в двадцати минутах ходьбы от главной вершины Дых-Тау.
В 16 часов 26.08.54 г. в тур на вершине была вложена записка о восхождении, и, захватив с гребня несколько камешков, мы неторопливо зашагали вниз, по направлению к Миссес-Тау.
Все мы испытывали огромное облегчение. Спуск по северному гребню казался началом отдыха после восхождения. На спуске не было ничего, хотя бы отдаленно похожего на напряжение при подъеме по стене.
Следует, может быть, сказать несколько слов о впечатлении, которое сложилось от восхождения по северо-восточной стене Дых-Тау.
Пожалуй, самая главная особенность этого восхождения состоит в том, что его невозможно сравнить ни с каким другим. Среди других наших маршрутов Дых-Тау стоит как-то обособленно. Глубоко врезался в память двухнедельный траверс Безингийской стены - такого исключительного напряжения он потребовал. По силе, глубине и остроте пережитых ощущений Дых-Тау равнозначен Безингийской стене, которую мы прошли в 1948 году. Но то было восхождение совсем иного класса, к тому же протекавшее на три четверти в обстановке жестокой непогоды, которая во многом обусловила и природу вставших перед нами трудностей, и расход времени, и нехватку продуктов. Яков говорил мне, что траверс Коштан-Тау - Дых-Тау, сделанный в хорошую погоду, не оставил впечатления, подобного Безингийскому. Между тем, стену Дых-Тау мы «брали» в исключительно благоприятную погоду: со снегопадом был один день - 20 августа.
Надо сказать и о жестоком просчете при предварительной оценке трудности подъема по контрфорсам стены и при оценке времени на преодоление этого участка: вместо одного дня на подъем было фактически затрачено четыре. В этом отношении Дых-Тау напоминает северное ребро Мижирги во время нашего восхождения в 1952 году. По-видимому, здесь заключена одна из особенностей перехода от технически трудных стен на четырехтысячниках к технически трудным стенам на пятитысячниках: наблюдателю трудно отрешиться от привычных масштабов и правильно оценить предстоящие трудности.
На стенах пика Щуровского, Уллу-Тау-Чаны, Шхельды, Вольной Испании тоже были и отвесы, и натечный лед, и заснеженные и заглаженные участки скал; общая протяженность стен на них (например, на пике Щуровского) не уступала протяженности стены на Дых-Тау. Однако они брались на аккорд, за два-три дня. По-видимому, дело не в том, что за два-три дня эти стены не успевали вымотать наши силы,- нет. В последний день подъема по контрфорсам Дых-Тау мы прошли по высоте почти столько же, сколько за два дня перед этим, хотя к этому времени все, конечно, устали значительно больше, чем в первые дни подъема. Дело, очевидно, в том, что «удельная насыщенность трудностями на единицу высоты стены» на Дых-Тау оказалась выше тех, к которым мы привыкли.
При возвращении со стены мы в первые дни еще не анализировали своих впечатлений. Мы были переполнены одним чувством - бесконечного облегчения от того, что окончилось это страшное напряжение. В памяти каждого еще совсем свежи были воспоминания о том, ка
к трудно давался каждый этап пути, каждый день; еще не рассеялось чувство опасностей, которое возникало в дни отсидки, когда каждый понимал, чем грозит пребывание на контрфорсах в непогоду. Но все это было позади.
Стена пройдена!
Безинги - Москва.
1954 год. Руководитель Виталий Абалаков.
23 августа
Ни ночью, ни утром погода не ухудшилась. Выходим с первыми лучами солнца, оставив в щели между камнями банку с запиской и головку сломанного ледоруба - второй контрольный тур на стене.
С первого же шага, еще не сойдя с площадки, каждый прощелкивает веревку в карабин на крюке. Идем на непрерывном крюковом охранении. Наш путь вначале лежит влево и вверх к середине кулуара, затем снежник, выход на скалы, чтобы пробиться на гребень центрального контрфорса. Остальные варианты труднее и опаснее.
Идем сначала по сухой и теплой скальной полочке. Затем густо заснеженными скальными блоками с малым количеством зацепок. Вновь соединяем все веревки в одну и вытягиваемся в гигантскую связку. Движемся очень медленно. Больше всего времени уходит на то, чтоб Виталий прошел 10-15 метров и забил очередной крюк. Переместившись к нему вновь застываем в ожидании.
Кажется, что очень редко наша цепочка бывает расположена так, чтобы то от одного, то от другого из тех, кто повыше, на тебя не валился сверху снег или лед, сбиваемый со скал. Чтобы найти зацепку для руки или уступ для ноги, сначала надо очистить от снега большую площадь скалы. Совершенно автоматически, не раздумывая, каждый срубает лед, раздробляя его в мелкую труху: крупные куски могут покалечить идущего ниже. Бывают, конечно, и неверные движения - скалывается большой кусок льда или летит вниз потревоженный камень,- и тогда раздается предостерегающий крик: «Льдышка!», «Камень!»
Виталий лезет медленно. Если его не видишь, невольно думаешь, куда же уходит время, почему не продвигаемся вперед? Но вот он появляется, и убеждаешься в том, что он непрерывно напряженно работает. Вот он стоит на носке одной ноги и, слегка придерживаясь рукой за скалу, ледорубом с клювом-лопаткой методически расчищает от снега скалу. Минута, другая- и зацепка найдена. Виталий рукавицей смахивает крошки льда с уступа, опирается на него рукой, переставляет ногу и снова рубит, едва прилепившись к скале, в позе, требующей тонкого чувства равновесия и колоссального напряжения. И так чуть не каждый шаг.
Кулуар сплошь залеплен натечным льдом. Сверху, со снежных полей, ветер непрерывно сметает снежную пыль, и потоки ее длинными шлейфами тянутся в кулуар. Так как в первой половине дня часть скал освещается солнцем, то снег на них частично тает, давая начало бесчисленным струйкам воды, которые охлаждаются и замерзают на затененных участках. Возникают самые причудливые формы натечного льда. Тут и толстые пласты, и тончайшая глазурь, ровным скользким слоем покрывающая камни, и бесчисленные сосульки некоторые метров, пожалуй, пять. Сверкая под солнцем, они сплетаются в кружева, и все это, наверное, очень красиво. Но восприятию красоты мешает наш профессиональный подход к делу. Увидев над головой очередную сосульку, прежде всего оцениваешь, насколько прочно она держится, не собирается ли падать, по какому пути скатятся ее осколки, как защититься от их ударов...
Продвижение требует очень большого внимания.
Через некоторое время Вано не выдерживает напряжения и, едва подойдя к очередному крюку молит принять его на следующем. Ему все время кажется, что место на котором он стоит, самое невыгодное, что впереди удобнее, что там более надежное укрытие. Вначале его неумение трезво оценить обстановку удивляло. Но по-настоящему я понял состояние Вано по выражению его лица в момент, когда на нас летела очередная порция ледышек.
Пока все обходится благополучно: ледышки обладают счастливым свойством сильно дробиться при ударах о скалы, камни падают редко и, кроме того, почти всегда можно спрятать голову за укрытием. Правда, каждому из нас уже досталось по нескольку ударов по голове и. по рукам, но без серьезных последствий.
Часам к двум дня оказываемся на склоне центрального контрфорса, на выходе из зоны камнепадов и рушащихся сосулек. Однако путь и здесь не легче. Вначале это подъем по тем же заснеженным и оледенелым скальным блокам. Затем метров сорок по отвесной, чисто скальной стенке, и только после этого - гребень контрфорса. Сегодня мы прошли очень мало, всего метров двести по высоте отделяет нас от места прежней ночевки. Наша площадка на снежнике видна, как на ладони, вплоть до галок, торопливо выковыривающих остатки свиной тушенки из консервных банок.
Виталий что-то очень долго вглядывается в сорокаметровую стенку, берет у Володи несколько крючьев с карабинами, и первая двойка начинает подъем. Остальные пока остаются на своих местах, у крюков, так как собраться вместе негде. Чуть не целый час возятся на стенке Виталий и Володя. А мы находимся в тени центрального контрфорса и страшно зябнем, хотя и натянули на себя полный комплект шерстяных вещей. На каждом двое шерстяных вязаных брюк, два, три, а то и все четыре шерстяных свитера под штормовым костюмом, шерстяная шапочка на голове, плотные кожаные рукавицы с фланелевой подкладкой. И, тем не менее, мы нещадно мерзнем. Обидно так страдать от холода в августе, да еще на Кавказе.
Наконец сверху передают, что можно подходить к Виталию.
Впереди должны идти три самых сильных мужика, которые будут вытягивать на веревке остальных. Раньше такого не бывало, следовательно, место исключительное.
Миша и Буслай выходят из-за укрытия и начинают подниматься к стенке, за ними, на нижней страховке, - Яков. Я не вижу и не слышу передних - мне виден только Саша, стоящий у крюка впереди меня. И вдруг глухой возглас:
- Держите Яшку!
Впереди какое-то непонятное мне замешательство. Через некоторое время Саша объясняет: Якова ударило по голове небольшим камнем, скатившимся откуда-то сверху, и он потерял сознание. Подойти к пострадавшему очень трудно, а когда это, наконец, удалось, он уже очнулся. Раны нет - камень прошел по касательной, стукнув Якова: по затылку. Однако получилось что-то вроде сотрясения мозга: Якова рвет, он жалуется на очень сильную головную боль, именно головную, а не боль в месте ушиба.
В подобных случаях человеку необходимы покой и тепло. А здесь даже на ногах то стоять толком негде, не то что посадить больного. Остается идти вверх.
Мы помогаем Якову спуститься вниз, к крюку, и кое-как устраиваем его там. Я отвязываюсь от Вано и прицепляюсь между Буслаем и Валей. С поясами и поясными карабинами это делается быстро. Будем тащить беднягу по стене - по той самой, где и здоровым - то людям должны помогать три самых сильных.
Выхожу к крюку Буслая. Михаил уже взят на верхнюю страховку. Держась руками за спущенный ему второй конец веревки, намертво привязанной к крюку около Виталия, он собирается подниматься по стенке к Володе. Тот стоит, зацепившись рантовыми триконями одного ботинка за трещину в отвесной стене, а другой ногой упираясь в длинный камень, выступающий из стены и висящий над нашими головами. Веревка, закрепленная на поясе у Михаила, пропущена между ног у Володи. Виталий лепится где-то сзади, рядом с Кизелем, стоя неизвестно на чем. Для третьего человека места нет, и Виталий должен будет освободить свое место в момент, когда Михаил окажется у ног Володи и сможет заклиниться между стеной и выступающим из нее камнем. Ну и местечко.
Михаил пытается подняться, но срывается и повисает на двух веревках в воздухе... Вот он спустился чуть ниже, укрепился на стене и осматривается, готовясь к новой попытке. Она оказывается удачной. Миша закрепляется в щели между стеной и камнем, Виталий отходит чуть вверх, Володя - на его место, Михаил - на место Володи, и вдвоем они долго возятся с веревками, готовясь принять Буслая.
Но как же втащить сюда Якова?
Надо как-то спрямить путь, чтобы можно было ограничиться только подъемом по веревке, не цепляясь за стену. Это можно сделать, если не пользоваться крюком, у которого стою сейчас я. Но тогда нужно передать веревку от Миши непосредственно Саше, Якову и Вале. Для этого потребуется самая длинная из наших веревок - сорокаметровая, к счастью, та самая, конец которой закреплен у меня на поясе и ведет к Саше. Перекрикиваемся с Виталием и Сашей об изменении схемы движения. Надо чтобы Саша отцепился от коуша и остался только на самостраховочной петле у крюка, а затем соединил карабином нижний конец моей веревки с верхнем концом веревки, идущей от него к Вале. Тогда Саша, выдав мне вначале всю свою веревку, сможет выбрать её к себе обратно, а вместе с нею притянуть и конец моей веревки как только я освобожусь.
На реорганизацию опять уходит страшно много времени, слишком уж скован в действиях каждый из нас. Чтобы один сделал какое-то движение по склону,несколько человек должны предварительно изменить свое положение.
После того как все, наконец, сделано, мне удалось подняться. Опять долговозимся с веревками, лепясь теперь уже втроем в районевыступающего камня: надо высвободить веревку Виталия и Володи, чтобы они могли двигаться дальше. Внизу уже теряют терпение: Якова знобит и рвет, да и остальным очень холодно. Наконец освобождаем Виталия и Володю, они уходят отыскивать место для ночлега.
Надо скорее устраивать Якова. Мы с Мишей и Буслаем пытаемся вытянуть на страховочной веревке Валю, но та кричит что задыхается: веревка давит ей на грудь. Наконец Валя заявляет, что отдохнула и попытается лезть сама.
Опять спускаем вниз обе веревки. Теперь будем поднимать Якова. Как-то нам это удастся? Ведь он куда тяжелее Вали, да вдобавок травмирован.
К нашему удивлению, Яков проходит весь путь превосходно. Правда, его то и дело рвет, но с небольшими перерывами он проходит верхнюю часть стены быстрее Вали и почти самостоятельно, а, поднявшись к нам, еще ухитряется отпустить какую-то шуточку.
Настроение поднимается: очевидно, дела у пострадавшего не так уж плохи, как показалось сначала. Валя заставляет Якова проглотить какие-то пилюли, оставленные Володей, исполняющим у нас обязанности доктора - он несет маленькую аптечку.
Устраиваем сидячее место для Якова и быстро принимаем остальных. От нас к Якову и Вале ведет небольшой кулуар, в котором лежат «на взводе» несколько больших камней. При таком скоплении народа много шансов на то, что кто-то свалит эти камни на нас. Вано требует, чтобы его пропустили вперед: он не намерен получить камнем по голове. Что ж, пусть идет. Пролезая наверх, Вано валит камень, который, к счастью, пролетает мимо.
Наконец мы наверху. Устраиваем для Якова и Вали временные сидячие места на камнях, сбоку от «строительной площадки».
Стемнело. Работаем с фонариком, срубая подмерзший снег и лед. Льда мало, приходится удалять его, чтобы добраться до породы. Камни и земля за день пропитались водой, теперь все смерзлось в прочный конгломерат, и каждый десяток сантиметров приходится отвоевывать.
Тяжко! На приготовление двух площадок шириной сантиметров сорок и длиной не более полутора метров ушло часа два. У Виталия места побольше,на его ступеньке помещается 5 человек. У нас - с трудом четвером. На ступеньку входом вверх положили палатку-памирку. Внутрь засунули четырехместный спальный мешок. Посадив в него Якова, привязываем все: людей, палатку и спальный мешок - к веревочным перилам натянутым на крючьях так, чтобы, сидя в мешке, можно было верхним его краемего краем и полотнищем палатки загородиться от льда за спиной и накрыть головы. Снимаем ботинки, привязываем их капроновым репшнуром к перилам и кладем всю связку внутрь палатки, на спальный мешок. Кажется, приняты все меры, чтобы ничего не упало. Особенно заботят нас ботинки. Отсаться на стене босиком - значит потерять способность к самостоятельному движению.
Один за другим садимся в мешок, предварительно натянув на себя все теплые вещи. Очень тесно и неудобно - ступенька слишком узка и коротка, мы едва умещаемся на ней, опереть ноги не на что, они то и дело соскакивают со специально пропущенной под палаткой вереочной петли - и ты повисаешь на перилах. Зато относительно тепло. Это главное. Спать все равно толком не придется, будем только дремать, но хоть не поморозимся.
Закуриваем, возимся, норовя устроится поудобнее, затем затихаем, пытаясь заснуть.
Якову это удается. Он уже похрапывает. Остальные сидят тихо, не шевелясь и не разговаривая, чтобы не разбудить его. Только время от времени кто-нибудь достанет папиросу, чиркнет спичкой, прикуривая и глядя на часы.
Погода превосходная, на чистом иссиня-черном небе - нереально яркие звезды. Далеко на северо-востоке отчетливо видны огни Нальчика.
Перед рассветом часа на два засыпаем.
24 августа
Очнулся, когда звезды еще только начинали меркнуть на светлевшем небе, и долго сидел не шевелясь, наблюдая, как медленно розовеет небо над гребнем Коштана. Проснулся и Саша, потянулся за папироской. Осветилась, зарозовела вершина Коштана, и первые лучи солнца несмело заиграли на серебристой ткани палатки.
Я вылез, обулся, наколол льда, наполнил кастрюлю, разжег примус. От его шума проснулся на соседней площадке Володя и целится фотоаппаратом на пищеблок.
Несмотря на то, что пройдено не более трехсот метров и восхождение явно затягивается, решаем закусить поплотнее: впереди очень трудная работа.
Яков чувствует себя лучше. Правда, дает себя знать сильная головная боль, но он твердо заявляет, что может идти самостоятельно.
Завтракаем, упаковываем рюкзак выбиваем крючья, сдаем их Володе.
По-прежнему идем длинной связью в девять человек. Яков без груза, в его рюкзаке оставлено лишь немного теплых вещей, чтобы надеть, если станет холоднее.
Трудности опять начинаются с первого же шага, страховка на крючьях применяется весь день. В ход пошли и ледовые крючья. Опять сильно заснеженные и оледенелые скалы и чередование коротких «пологих», крутизной градусов 50, ступенек с отвесными стенками. Часто применяем подъем по веревке. Придерживаемся правого (по ходу) склона контрфорса. Левый склон, более щедро освещаемый солнцем, теплее и суше, но он сильнее разрушен и стенки длиннее.
Далеко над нами, над видимой границей, скал, просматривается короткий снежный гребень, - наверное, тот, который был виден снизу. Гадаем, будем ли мы на нем ночевать. Саша считает, что будем, я сомневаюсь: по-моему, темнота застанет нас много ниже. Заключаем пари. По правде говоря, мне никогда не хотелось так проиграть, как в этот раз. Забегая вперед, с огорчением должен признаться, что пари я выиграл.
Погода нас по-прежнему балует. Резко обрывающаяся дымка все еще сохраняется на небе. Правда, она постепенно густеет, и далеко на северо-востоке, над равниной, уже появились белые кучевые облака. По словам Боровикова (он метеоролог), это не страшно, хорошая погода продержится.
Успеть бы нам только дойти до верхних полей!
Мы уже попривыкли и к характеру пути и к страшно медленному темпу движения и не очень-то переживаем, встречая одну за другой заснеженные стенки. Такие уж на Дых-Тау порядки, ничего не поделаешь... На этот раз стену предстоит траверсировать справа налево, одновременно несколько поднимаясь вверх. Вначале надо пройти по гладкой крутой плите, где даже самым длинным приходится буквально раздираться, чтобы дотянуться от одной неширокой трещины до другой, еще более узкой, за которую едва цепляешься кончиками пальцев. Затем надо выжаться и залезть на отщепившийся от стены камень с плоской верхушкой. Потом опять немного спуститься, пройти по узкой полочке над громадным отвесом и вылезти, наконец, на гребень.
На гребне - никакого подобия площадки, лишь сильно заснеженная плита крутизной градусов 60 и ни хороших зацепок, ни подходящих трещин для крючьев. Собраться втроем можно, только привесившись к крюку на длинных петлях веревки, откинув тело назад и опираясь ногами в воображаемый уступ, а в действительности почти гладкий склон.
Часам к шести мы поднялись метров на двести пятьдесят от ночевки, ни разу не встретив места хотя бы для сидячего бивака. Сейчас перед нами, под скальной стенкой метров в десять высотой,- два маленьких снежника, каждый площадью чуть больше письменного стола. Ни выше, ни вокруг ничего лучшего. Придется заночевать здесь: То ли помогло то, что мы не спешили, то ли снежники были лучше, но на этот раз ступени для сидения получились более удобные. Они вырублены целиком во льду.
Очень трудно было рубить натечный лед нашими айсбайлями, совершенно затупившимися вчера, когда мы в темноте рубили главным образом камни. При слабых ударах клюв айсбайля скользил, при сильных лед скалывался огромными кусками- одного неверного удара было достаточно, чтобы вместо намеченного сидячего бивака мы получили стоячий, непоправимо изуродовав ступеньку. На этот раз нас сильно выручила неистребимая способность Вано «ограждать себя от переутомления». Вчера он ухитрился ни разу не ударить айсбайлем, и потому сегодня клюв на инструменте был таким же острым, как н в Нальчике. С его помощью дела пошли у нас на лад, и через час в нашем распоряжении оказалась скамейка шириной сантиметров пятьдесят, слегка углубленная к скальной спинке.
С помощью сложной системы веревочных растяжек Буслаев ухитрился выкроить между спальным мешком и палаткой место для примуса, и, пока растапливался лед и грелся чай, мы блаженствовали в жарко натопленной палатке, сидя на удобной скамейке, покуривая, болтая ногами, свисающими над обрывом, тщетно стараясь обойти в своих разговорах погоду и продукты-темы вовсе не обывательские в наших условиях. Кончался щестой день восхождения, на которое первоначально отводилось не более пяти дней, подходил к концу запас продуктов и бензина, а километровая стена была далеко еще не пройдена. Сколько же дней потребуется нам, чтобы добраться до вершины? Сколько дней продержится ясная погода?
Кучевые облака забили теперь не только равнину над Нальчиком, но и долины Пастбищного и Скалистого хребтов слева от нас. Погода медленно, но неуклонно ухудшалась. Саша обещал нам лишь два-три хороших дня, после чего облака, по его мнению, должны появиться и над нами. Значит, завтра надо приложить все усилия, чтобы выйти на верхние снежные склоны, где и движение будет проще, и снегопад не страшен, и поспать удастся лежа...
25 августа
Утром поднялись с солнышком, даже от горячего завтрака отказались. Съели по порции корейки и немного рыбных консервов
Шли, как и вчера, придерживаясь середины центрального контрфорса. Да и характер пути оставался таким же. Теперь уже хорошо виднелась граница скал над головой. Но это еще не конец стены-предстоит переход на левый контрфорс и длинный подъем по нему. Впрочем, там путь, повидимому, будет проще, за это говорит характер скал на нем, пониже нас и рядом с нами.
На верхних склонах разыгрался сильный юго-западный ветер, и оттуда в кулуар несется мельчайшая снежная пыль. Ветер то уносит снег далеко вправо от нас, то бросает влево, и -тогда, при безоблачном небе и ярком солнце, мы попадаем в пургу. Снег залепляет очки, набивается за шиворот, мгновенно заносит зацепки на скалах, ступеньки на фирне, только что пройденные соседом по связке. Движемся медленно: часто приходится выжидать, пока изменится направление ветра.
Центральный контрфорс как-то расплывается, его гребень становится все менее выраженным, превращаясь скорее в слегка наклонную стену, и это дает нам возможность постепенно уходить влево, избавляясь от порывов снежной пыли.
В полдень подходим к большому снежнику, о возможности ночевки на котором мы заключали вчера пари с Боровиковым. Снежник оледенел, он очень крут, и без крюкового охранения на нем не обойтись. Забив несколько крючьев, выбираемся на его округлый гребень. Здесь уже не так круто. Траверсируем склон, не набирая высоту. Через несколько десятков метров выходим на осыпь из крупных камней, среди которых текут ручейки. Страшно хочется пить, и, сняв рюкзаки, мы рассаживаемся на камнях у ручейка - все вместе, рядом. Не нужно крюковой страховки, не нужно развешивать рюкзаки - их можно просто положить на камни! Мы чувствуем себя, как на курорте. Жадно выпиваем огромное количество воды, подкисляя ее лимонной кислотой, открываем банку молока и банку кофе - и снова пьем, пьем, пьем...
Через полчаса, разбившись на обычные связки, отправляемся дальше. Траверсируем осыпь и выходим на наклонную полочку. На ней трудные скалы, по которым можно лезть, как всегда лазят все альпинисты, со страховкой через крючья или уступы. Но после стенок контрфорса лазание здесь воспринимается. как ходьба по тротуару. Однако полочка кончается, скалы становятся потруднее. Часам к пяти Виталий и Володя выбираются на заледеневший гребень. Ура, скальная стена пройдена, мы на верхних снежных полях!
Конек гребня очень круто вздымается вверх, гребень острый, оба склона резко уходят вниз. Но это не беда. Главное в том, что основная наша задача выполнена.
Начинается медленная и методическая рубка ступеней, идем с непрерывным охранением на ледовых крючьях. Основная затрата времени у Виталия - он рубит ступени. Подолгу ждем у каждого крюка, переминаясь с ноги на ногу н пытаясь хоть немного согреться. Темнеет, но ночевать негде: гребень так крут, что вырубать в нем ступеньку для палатки нерационально. Несколько выше крутизна склона уменьшается, да и прослойка фирна все толще.
На горизонтальном участке гребня готовим площадки для палаток. Они получились на разных уровнях: одна повыше другой примерно на метр.
Трудно передать, с каким наслаждением после ужина мы вытянулись впятером в спальном мешке! Две сидячие ночевки сделали свое: мы проспали всю ночь как убитые и проснулись уже при солнце.
26 августа
Утром сидим в палатке вокруг примуса, покуривая и собираясь в дорогу. В кастрюле растапливается лед. Для лучшей теплоизоляции кастрюлю накрыли не только крышкой, но и тряпкой. Через несколько минут в палатке запахло тлеющей тканью. Мы с Вано схватили тряпку и стали ее осматривать, когда вдруг Саша и Буслай, сидевшие у задней стенки, с криком «Горим!» отодвинулись друг от друга, и стало видно, что горит вовсе не тряпка, а заднее полотнище палатки.
Саша стал энергично хлопать по горящему перкалю руками штормовкой - чем попало. Когда пожар был ликвидирован, в полотнище оказалось здоровенное окно, а за ним - освещенная солнцем ледовая стенка в срубленном вчера вечером гребне.
Свирепый ветер, ворвавшись в дыру, мигом выгнал из палатки и запах гари и остатки тепла.
Начали исследовать: откуда же огонь? Оказалось, что Буслай по легкомыслию выкинул в вентиляционное окошко непотушенный окурок, он ударился о ледовую стенку, откатился обратно к палатке и поджег перкаль... В половине седьмого возобновили движение. Метрах в двухстах над нами склон ограничивался вертикальной, частично нависающей стенкой ледового сброса высотой 20-40 метров. Разглядеть снизу путь через сброс не удавалось, а нам не оставалось ничего другого, как идти к нему вертикально вверх - сначала по гребню, затем по склону на кошках с охранением через ледоруб. Яков уже почти оправился, рвота прекратилась, и оставалась лишь слабая головная боль. Часам к девяти подошли под сброс. Виталий, охраняясь на ледовых крючьях, траверсировал вправо, где метрах в пятидесяти от нас сброс был рассечен широкой трещиной. Вскоре он и Володя скрылись в трещине, проверяя возможность выхода по ней на верх. Но это было не так просто, как казалось. Вначале - ледовая стенка крутизной градусов под 80, затем - небольшая площадочка и опять - стенка метров в 15. На преодоление стенок ушло часа два. Виталий вылез зайльцугом на ледовых крючьях, остальные - по спущенной им веревке.
Ледовый сброс был последним существенным препятствием. После него вышли на более пологую часть склона. Место выхода на северный гребень оказалось в двадцати минутах ходьбы от главной вершины Дых-Тау.
В 16 часов 26.08.54 г. в тур на вершине была вложена записка о восхождении, и, захватив с гребня несколько камешков, мы неторопливо зашагали вниз, по направлению к Миссес-Тау.
Все мы испытывали огромное облегчение. Спуск по северному гребню казался началом отдыха после восхождения. На спуске не было ничего, хотя бы отдаленно похожего на напряжение при подъеме по стене.
Следует, может быть, сказать несколько слов о впечатлении, которое сложилось от восхождения по северо-восточной стене Дых-Тау.
Пожалуй, самая главная особенность этого восхождения состоит в том, что его невозможно сравнить ни с каким другим. Среди других наших маршрутов Дых-Тау стоит как-то обособленно. Глубоко врезался в память двухнедельный траверс Безингийской стены - такого исключительного напряжения он потребовал. По силе, глубине и остроте пережитых ощущений Дых-Тау равнозначен Безингийской стене, которую мы прошли в 1948 году. Но то было восхождение совсем иного класса, к тому же протекавшее на три четверти в обстановке жестокой непогоды, которая во многом обусловила и природу вставших перед нами трудностей, и расход времени, и нехватку продуктов. Яков говорил мне, что траверс Коштан-Тау - Дых-Тау, сделанный в хорошую погоду, не оставил впечатления, подобного Безингийскому. Между тем, стену Дых-Тау мы «брали» в исключительно благоприятную погоду: со снегопадом был один день - 20 августа.
Надо сказать и о жестоком просчете при предварительной оценке трудности подъема по контрфорсам стены и при оценке времени на преодоление этого участка: вместо одного дня на подъем было фактически затрачено четыре. В этом отношении Дых-Тау напоминает северное ребро Мижирги во время нашего восхождения в 1952 году. По-видимому, здесь заключена одна из особенностей перехода от технически трудных стен на четырехтысячниках к технически трудным стенам на пятитысячниках: наблюдателю трудно отрешиться от привычных масштабов и правильно оценить предстоящие трудности.
На стенах пика Щуровского, Уллу-Тау-Чаны, Шхельды, Вольной Испании тоже были и отвесы, и натечный лед, и заснеженные и заглаженные участки скал; общая протяженность стен на них (например, на пике Щуровского) не уступала протяженности стены на Дых-Тау. Однако они брались на аккорд, за два-три дня. По-видимому, дело не в том, что за два-три дня эти стены не успевали вымотать наши силы,- нет. В последний день подъема по контрфорсам Дых-Тау мы прошли по высоте почти столько же, сколько за два дня перед этим, хотя к этому времени все, конечно, устали значительно больше, чем в первые дни подъема. Дело, очевидно, в том, что «удельная насыщенность трудностями на единицу высоты стены» на Дых-Тау оказалась выше тех, к которым мы привыкли.
При возвращении со стены мы в первые дни еще не анализировали своих впечатлений. Мы были переполнены одним чувством - бесконечного облегчения от того, что окончилось это страшное напряжение. В памяти каждого еще совсем свежи были воспоминания о том, ка
к трудно давался каждый этап пути, каждый день; еще не рассеялось чувство опасностей, которое возникало в дни отсидки, когда каждый понимал, чем грозит пребывание на контрфорсах в непогоду. Но все это было позади.
Стена пройдена!
Безинги - Москва.