Бумажка для отпуска или о том, как плохой стул может испортить жизнь
Не люблю я документы - противные бумаженции, которые теряются, мнутся, пачкаются. Бестолковые и бесполезные, без которых человек - не человек, а не будем говорить что. Вроде бы несешь ее в трех папках, сумке - портфеле все завязано, застегнуто, а она все равно мнется. Честно слово, ну не знаю как - чудеса чудесные.
Еще я не люблю канцелярских работников, которые копаются в ворохах макулатуры в своих пыльных кабинетах. Приносишь документ на подпись - пальцы дрожат в нетерпении потеребить свеженькую справочку поперекладывать с места на место, имитируя бурную деятельность и свою вселенскую важность. Нос у таких людей, честно слово, длинней обычного и кончик ходит из стороны в сторону. Я это давно заметил. Вы попробуйте в паспортный стол документы подать. Так, для развлечения, или ради научного эксперимента. И спорим, что еще с порога вам скажут куда идти и что еще нужно принести. И на кончик носа не забудьте обратить внимания. Он начинает шевелиться, когда они собираются отправить нас подальше и надольше.
И вот, как то раз, нес я с собой одну из тех бумажек, без которых немыслимо человеческое существование, точнее невозможен нормальный отпуск. Нес, чтобы поставить долгожданную закорючку очередной канцелярской крысы. Перед входом в институт я открыл папку, чтобы пересчитать все бумажки и проверить все ли на месте. На самом деле там была всего одна бумажка, но я пока ехал уже семь раз ее пересчитал на всякий случай. И только я в восьмой раз, открыл папку, как на мою единственную и драгоценную справку сверху свалился стул. Ох, если бы это был твердый предмет мебели! Нет же! Наглая ворона уставилась на меня сверху своими немигающими глазами-бусинами, словно хвастаясь своей меткостью. И тут же рядом со мной с громким хлюпом упал второй стул. Пока я искал, чем запустить в эту бестию, моя злополучная справка украсилась еще одной вороней кляксой. Еще большей, чем первая. Никогда больше не буду кормить птиц. Кормишь их, кормишь, а они нам потом документы портят. Вот она, воронья благодарность. Тут я, наконец, подумал о справке. Когда я всерьез понял, что произошло, я решил, что ни одного известного вида казни мерзкая птица не заслуживает. Мало того, что она, скотина, просто две недели псу под хвост, точнее себе из-под хвоста пустила, так вместе с этими двумя неделями хождения по мукам накрылись медным тазом оставшиеся две недели отпуска. Я ведь специально разбил отпуск на две части: в первой - документы собрать, а во второй - отдохнуть как следует за весь год и, особенно, за первую часть отпуска. Ведь у нас как: бумажка за бумажкой, берешь одну, чтобы подтвердить другую, ради которой третья была взята, чтобы подтвердить четвертую. И нет для меня в жизни ничего тяжелее, чем ходить с бумажками. Парадокс, казалось бы, но легче уж кирпичи таскать, чем бумажки.
Я быстро взошел на крыльцо подальше от дерева, кто знает, что еще на уме и в кишечнике у этой бестии. Тут я не удержался от смеха и тихонько хихикнул. Потому что, представил, как сейчас я подойду с благоговейным выражением к младшему секретарю старшего замдиректора по научной работе и пафосно скажу: «Это вам, уважаемая, от всего сердца!» А когда она посмотрит на справку и скривит свой длинный нос. Я скажу: «Это стулья. Работа мастера Гамбса из орехового гарнитура. Специально для вас!». Она, наверное, в гневе замашет руками, заверещит дурным голосом. «Что вы себе позволяете? Да кто вы такой, чтобы мне стулом в нос совать?». А я буду смотреть на ее, выписывающий пируэты и отплясывающий кадриль, кончик носа. И на извергающийся Везувий, покрывающий поверхность стола брызгами слюны, словно лавой.
«Молодой человек, я к Вам обращаюсь. Эй, мужчина, Вы заснули что ли? Заходите быстрей, ваша очередь. Нам что из-за вас, до ночи здесь сидеть?» Я моментально проснулся, взглянул на часы - половина восьмого. Значит, в этой душной комнатенке перед паспортным столом я провел, без малого, девять часов. Немудрено было половину из них проспать, ведь, чтобы занять тридцать первое место в очереди, пришлось встать не свет не заря. К сожалению, не мне одному так хотелось в отпуск.
Внутри кабинета было шумно. Бомбоподобное существо неопределенного пола наносило сантиметровый слой помады ярко малинового цвета на свои бледные, обветренные и испачканные шоколадом губы, одновременно рассматривая журнал с фотографиями худышек - топ-моделей и засовывая в рот столовой ложкой громадный кусок торта прямо из коробки. Две других паспортистки попивали из блюдец чай с сахаром вприкуску и обсуждали причины поражения женской бабслейной сборной. До торта им мешало добраться необъятное существо, время от времени, чавкающее. Оно, кажется, отмечало свой день рождения. Единственная сидевшая за столом женщина пенсионно-бальзаковского, возраста с крашенными, как у Мальвины, волосами беспрерывно работала пилочкой по ногтям, словно на лесопилке. Она говорила хриплым мужским голосом и носила милицейскую форму. Через слово она жалела, что на диете и не может попробовать торт. Но если бы не было никакой диеты, то торта ей все равно бы не досталось, потому что громадное нечто уже доело последнюю ложку и выскабливало коробку.
Я стоял у двери и вежливо прокашливался, а они, не замечая меня, оживленно беседовали о том, что последней прибавке к пенсии хватит лишь на один набор «Орифлейма». Единственная работающая, громко зевая, сказала: «Девчата, на сегодня хватит работать - пора бы уже и о себе подумать, давайте вон этого отпустим и шампусика уговорим, сегодня праздник как никак. Вчера вот не выпили на день паспортиста, и позавчера день офисного работника не отпраздновали. Так что сегодня, девчонки, давайте гульнем!». Вся эта картина напоминала безумное чаепитие в духе Льюиса Кэролла.
«Ложте, мужчина, ложте, шож вы столбом тут растопырились?» обратилась ко мне бальзаковская Мальвина. Подавая документы, я внезапно вспомнил про свою злополучную, помеченную вороной справку, и сразу внутри все похолодело. Я вытаскивал бумаги из папки одну за другой, словно фокусник, достающий из цилиндра кроликов зная, что один из них издох от удушья. По всем законам цирка, это была последняя бумажка, которая торжественно появилась из моей сумки под барабанную дробь сердца. И о чудо, никаких вороних проделок на справке не было. Только небрежная закорючка подписи главной секретарши старшего заместителя, младшего замдиректора, скрепленная гербовой печатью. А стульями даже не пахло. «Что с вами мужчина?»- Паспортистка была явно озадачена изменениями моего лица. «Стул исчез. Стула нет!», вскричал я. Она покачала головой и принялась внимательно изучать мою трудовую книжку в надежде найти объяснение моему поведению. Остальные притихли и смотрели на меня шестью безразличными и одинаково безвкусно накрашенными глазами. Она листала ее минут десять прикидывая в уме, нет ли где пропуска в трудовом стаже, и, не найдя ничего, спросила не вредная ли у меня работа. Я сказал, что не вредная, а очень даже и полезная. Тут она спросила, не наблюдался ли я в наркологическом диспансере. Я понял, что еще чуть, и она попросит справку от туда. Потому что кончик носа у нее оживленно задвигался. «Ну все, пропало десять дней бумажных подвигов и четыре дня дежурств под дверью паспортного стола» - подумал я. «Пропало четырнадцать дней моего будущего отпуска. И все из-за проклятой птицы, которая умудрилась все испортить безо всякого стула». Ее кончик носа принялся танцевать румбу. «Это я к тому, что мне показалось, как у вас отодвинулся стул, и хотел предупредить, чтоб вы не упали» - нашелся я. Ответ ее не совсем удовлетворил, но кончик носа перешел на спокойный вальс, а потом и вовсе успокоился. Она минут двадцать перечитывала все документы. Когда на копии трудовой книжки она заметила следы от шоколада, кончик носа пару раз дернулся и снова застыл. «Что вы на меня так уставились» - наконец не выдержала она? «Нет, ничего» - ответил я, продолжая наблюдать за ее носом. Видно было, что ее это уже начало раздражать, и что она быстрее хочет от меня отделаться. Когда она сгребла в охапку все бумажки и засунула в свою папку, сказав долгожданное «пригласите следующего», я, толи от удивления, толи от и радости громко сказал: «Чтооооо?». Звякнуло разбитое блюдце. Существо в углу нервно икнуло. Даже основная паспортистка на секунду прекратила стругать. Не знаю, зачем я это сделал. Наверное, от волнения. Я на самом деле прекрасно все слышал, но зачем-то сказал это. Так бывает иногда. Ее кончик носа угрожающе задергался, но я пулей вылетел из кабинета, чтоб не намесить еще дел. Оставшиеся в коридоре бедолаги, едва успели расступиться, и в недоумении переглядывались, крутя пальцем у виска. А я бежал, потому что Белый пароход моего отпуска уже отчаянно гудел и отдавал швартовые.
Еще я не люблю канцелярских работников, которые копаются в ворохах макулатуры в своих пыльных кабинетах. Приносишь документ на подпись - пальцы дрожат в нетерпении потеребить свеженькую справочку поперекладывать с места на место, имитируя бурную деятельность и свою вселенскую важность. Нос у таких людей, честно слово, длинней обычного и кончик ходит из стороны в сторону. Я это давно заметил. Вы попробуйте в паспортный стол документы подать. Так, для развлечения, или ради научного эксперимента. И спорим, что еще с порога вам скажут куда идти и что еще нужно принести. И на кончик носа не забудьте обратить внимания. Он начинает шевелиться, когда они собираются отправить нас подальше и надольше.
И вот, как то раз, нес я с собой одну из тех бумажек, без которых немыслимо человеческое существование, точнее невозможен нормальный отпуск. Нес, чтобы поставить долгожданную закорючку очередной канцелярской крысы. Перед входом в институт я открыл папку, чтобы пересчитать все бумажки и проверить все ли на месте. На самом деле там была всего одна бумажка, но я пока ехал уже семь раз ее пересчитал на всякий случай. И только я в восьмой раз, открыл папку, как на мою единственную и драгоценную справку сверху свалился стул. Ох, если бы это был твердый предмет мебели! Нет же! Наглая ворона уставилась на меня сверху своими немигающими глазами-бусинами, словно хвастаясь своей меткостью. И тут же рядом со мной с громким хлюпом упал второй стул. Пока я искал, чем запустить в эту бестию, моя злополучная справка украсилась еще одной вороней кляксой. Еще большей, чем первая. Никогда больше не буду кормить птиц. Кормишь их, кормишь, а они нам потом документы портят. Вот она, воронья благодарность. Тут я, наконец, подумал о справке. Когда я всерьез понял, что произошло, я решил, что ни одного известного вида казни мерзкая птица не заслуживает. Мало того, что она, скотина, просто две недели псу под хвост, точнее себе из-под хвоста пустила, так вместе с этими двумя неделями хождения по мукам накрылись медным тазом оставшиеся две недели отпуска. Я ведь специально разбил отпуск на две части: в первой - документы собрать, а во второй - отдохнуть как следует за весь год и, особенно, за первую часть отпуска. Ведь у нас как: бумажка за бумажкой, берешь одну, чтобы подтвердить другую, ради которой третья была взята, чтобы подтвердить четвертую. И нет для меня в жизни ничего тяжелее, чем ходить с бумажками. Парадокс, казалось бы, но легче уж кирпичи таскать, чем бумажки.
Я быстро взошел на крыльцо подальше от дерева, кто знает, что еще на уме и в кишечнике у этой бестии. Тут я не удержался от смеха и тихонько хихикнул. Потому что, представил, как сейчас я подойду с благоговейным выражением к младшему секретарю старшего замдиректора по научной работе и пафосно скажу: «Это вам, уважаемая, от всего сердца!» А когда она посмотрит на справку и скривит свой длинный нос. Я скажу: «Это стулья. Работа мастера Гамбса из орехового гарнитура. Специально для вас!». Она, наверное, в гневе замашет руками, заверещит дурным голосом. «Что вы себе позволяете? Да кто вы такой, чтобы мне стулом в нос совать?». А я буду смотреть на ее, выписывающий пируэты и отплясывающий кадриль, кончик носа. И на извергающийся Везувий, покрывающий поверхность стола брызгами слюны, словно лавой.
«Молодой человек, я к Вам обращаюсь. Эй, мужчина, Вы заснули что ли? Заходите быстрей, ваша очередь. Нам что из-за вас, до ночи здесь сидеть?» Я моментально проснулся, взглянул на часы - половина восьмого. Значит, в этой душной комнатенке перед паспортным столом я провел, без малого, девять часов. Немудрено было половину из них проспать, ведь, чтобы занять тридцать первое место в очереди, пришлось встать не свет не заря. К сожалению, не мне одному так хотелось в отпуск.
Внутри кабинета было шумно. Бомбоподобное существо неопределенного пола наносило сантиметровый слой помады ярко малинового цвета на свои бледные, обветренные и испачканные шоколадом губы, одновременно рассматривая журнал с фотографиями худышек - топ-моделей и засовывая в рот столовой ложкой громадный кусок торта прямо из коробки. Две других паспортистки попивали из блюдец чай с сахаром вприкуску и обсуждали причины поражения женской бабслейной сборной. До торта им мешало добраться необъятное существо, время от времени, чавкающее. Оно, кажется, отмечало свой день рождения. Единственная сидевшая за столом женщина пенсионно-бальзаковского, возраста с крашенными, как у Мальвины, волосами беспрерывно работала пилочкой по ногтям, словно на лесопилке. Она говорила хриплым мужским голосом и носила милицейскую форму. Через слово она жалела, что на диете и не может попробовать торт. Но если бы не было никакой диеты, то торта ей все равно бы не досталось, потому что громадное нечто уже доело последнюю ложку и выскабливало коробку.
Я стоял у двери и вежливо прокашливался, а они, не замечая меня, оживленно беседовали о том, что последней прибавке к пенсии хватит лишь на один набор «Орифлейма». Единственная работающая, громко зевая, сказала: «Девчата, на сегодня хватит работать - пора бы уже и о себе подумать, давайте вон этого отпустим и шампусика уговорим, сегодня праздник как никак. Вчера вот не выпили на день паспортиста, и позавчера день офисного работника не отпраздновали. Так что сегодня, девчонки, давайте гульнем!». Вся эта картина напоминала безумное чаепитие в духе Льюиса Кэролла.
«Ложте, мужчина, ложте, шож вы столбом тут растопырились?» обратилась ко мне бальзаковская Мальвина. Подавая документы, я внезапно вспомнил про свою злополучную, помеченную вороной справку, и сразу внутри все похолодело. Я вытаскивал бумаги из папки одну за другой, словно фокусник, достающий из цилиндра кроликов зная, что один из них издох от удушья. По всем законам цирка, это была последняя бумажка, которая торжественно появилась из моей сумки под барабанную дробь сердца. И о чудо, никаких вороних проделок на справке не было. Только небрежная закорючка подписи главной секретарши старшего заместителя, младшего замдиректора, скрепленная гербовой печатью. А стульями даже не пахло. «Что с вами мужчина?»- Паспортистка была явно озадачена изменениями моего лица. «Стул исчез. Стула нет!», вскричал я. Она покачала головой и принялась внимательно изучать мою трудовую книжку в надежде найти объяснение моему поведению. Остальные притихли и смотрели на меня шестью безразличными и одинаково безвкусно накрашенными глазами. Она листала ее минут десять прикидывая в уме, нет ли где пропуска в трудовом стаже, и, не найдя ничего, спросила не вредная ли у меня работа. Я сказал, что не вредная, а очень даже и полезная. Тут она спросила, не наблюдался ли я в наркологическом диспансере. Я понял, что еще чуть, и она попросит справку от туда. Потому что кончик носа у нее оживленно задвигался. «Ну все, пропало десять дней бумажных подвигов и четыре дня дежурств под дверью паспортного стола» - подумал я. «Пропало четырнадцать дней моего будущего отпуска. И все из-за проклятой птицы, которая умудрилась все испортить безо всякого стула». Ее кончик носа принялся танцевать румбу. «Это я к тому, что мне показалось, как у вас отодвинулся стул, и хотел предупредить, чтоб вы не упали» - нашелся я. Ответ ее не совсем удовлетворил, но кончик носа перешел на спокойный вальс, а потом и вовсе успокоился. Она минут двадцать перечитывала все документы. Когда на копии трудовой книжки она заметила следы от шоколада, кончик носа пару раз дернулся и снова застыл. «Что вы на меня так уставились» - наконец не выдержала она? «Нет, ничего» - ответил я, продолжая наблюдать за ее носом. Видно было, что ее это уже начало раздражать, и что она быстрее хочет от меня отделаться. Когда она сгребла в охапку все бумажки и засунула в свою папку, сказав долгожданное «пригласите следующего», я, толи от удивления, толи от и радости громко сказал: «Чтооооо?». Звякнуло разбитое блюдце. Существо в углу нервно икнуло. Даже основная паспортистка на секунду прекратила стругать. Не знаю, зачем я это сделал. Наверное, от волнения. Я на самом деле прекрасно все слышал, но зачем-то сказал это. Так бывает иногда. Ее кончик носа угрожающе задергался, но я пулей вылетел из кабинета, чтоб не намесить еще дел. Оставшиеся в коридоре бедолаги, едва успели расступиться, и в недоумении переглядывались, крутя пальцем у виска. А я бежал, потому что Белый пароход моего отпуска уже отчаянно гудел и отдавал швартовые.