Работа без авторства
В последние дни часто вспоминаю этот фильм. В нем две ключевые точки.
Первая - когда Курт Барнерт прибегает к отцу и говорит: "Я понял смысл всего!" - отец улыбается ему, а потом повесится, а он сам после смерти отца пройдет через долгий период (годы и годы) поисков самого себя и ненужных успехов, вернувшись в конце концов к мытью полов (подобных тем, которые тоже драил перед самоубийством отец). И оказавшись в итоге перед невозможностью нарисовать хоть что-то, оставляя изо дня в день пустоту на равнодушном холсте. И все это уже будет происходить после того как был понят "смысл всего". Но нет никаких оснований сомневаться, что тогда он действительно "понял".
Вторая точка - когда Курт Барнерт просто берет фотографию и тщательно перерисовывает ее. И когда он ее уже тщательнейшим образом перерисовал, для него открывается возможность нарисовать, наконец, что-то подлинное, за границами этого.
Такое впечатление, что мир поражен двумя видами безумия. Во-первых, полно утверждающих, что они понимают "смысл всего" или хотя бы "смысл происходящего" и спешащих вывалить свои дымящиеся мысли на головы полуравнодушным слушателям. Во-вторых, слишком много фотографий кругом, свидетельств, мнений, оценок, аналитик, картинок, селфи, прелестных мгновений жизни, причем большинство отфотошоплены и преукрашены. Прямое свидетельство ужаса на этом фоне не значит почти ничего.
Мне одному кажется, что прочитав такое, на улицы городов должны выйти миллионы россиян и остановить гребаную "спецоперацию"? Да, так бы и было в августе 1991 года, который я вспоминаю как лучшие дни своей жизни. И совершенно невозможно, чтобы такое случилось во фрагментированной, впустившей в себя миллион бесов РФ.
Из запрещенного в РФ СМИ:
Запах в камере сладковатый и совершенно незнакомый. «Сзади аккуратно», - предупреждает главврач морга Валерий Алексеевич, когда я начинаю пятиться к стене: оказывается, другие тела сложены возле нее в несколько аккуратных рядов.
На верхнем пакете белым маркером написано «Хороним мы» - это значит, что за погребение на временном кладбище отвечает само судебно-медицинское бюро.
Одно из тел на каталках заметно меньше остальных. «У нас ребенок восьми лет лежит - от минометного обстрела [погиб], его отец еще в реанимации, в тяжелейшем состоянии, - объясняет Валерий Алексеевич. - Жутко смотреть на это. Даже мне, с 29-летним стражем работы. Когда, по сути дела, мои внуки… Тяжело».
Это единственное тело, которое в морге одели, а не завернули в пакет или простыню. Женские носки, джинсы не по размеру, кофта с написанным по-французски благотворительным призывом «Спасти лес» - ничто из этого не подходит ребенку. Все вещи санитарка Елена, которая занималась бальзамированием тела, раздобыла сама.
«Он у меня одет [по принципу]: походили, попросили, нашли, - говорит Елена. - У родителей ничего нету просто. Родители [после обстрела тоже] сейчас лежат в больнице».
Морозильные камеры без электричества не работают; стены морга сохраняют в хранилище температуру «градусов в девять», объясняет Валерий. Это «на шесть выше положенной». Поэтому бюро теперь прибегает к бальзамированию. «Чтобы сохранить [тело ребенка] - неизвестно же, когда заберут, - объясняет Валерий. - До последнего будем держать».
Голова ребенка обернута пакетом из супермаркета. Кисти рук обмотаны бинтами. «Там формалин - поняли? - спрашивает у корреспондента Елена. - Чтобы он дольше сохранился. Маска такая у него».
Глаза от формалина щиплет. «Но это все [сделано так тщательно] просто потому, что это ребенок - всех мы так не можем сделать, это физически тяжело», - уточняет Елена.
К перемотанной бинтами кисти привязана розовая карточка, которую ребенок как бы придерживает у себя на животе. На ней написано: «2013 года рождения, дата поступления - 19 марта в 12:55, дата смерти - 20 марта в 13:00. Диагноз - минно-взрывная травма».
Михаил Чех - отец ребенка, погибшего от «минно-взрывной травмы», - в отделении интенсивной терапии. Он выглядит очень молодо. Из-под шерстяного больничного пледа торчат голые плечи; над ключицей начинается и уходит на спину огромная гематома. Хирург Станислав Коваленко описывает его состояние как «полузабытье».
Тяжелые ранения правой руки, множество осколочных, кровопотеря, шок - Чеху сейчас легко навредить, и говорить с ним о сыне нельзя, предупреждает врач-анестезиолог Геннадий Стукало.
Первая - когда Курт Барнерт прибегает к отцу и говорит: "Я понял смысл всего!" - отец улыбается ему, а потом повесится, а он сам после смерти отца пройдет через долгий период (годы и годы) поисков самого себя и ненужных успехов, вернувшись в конце концов к мытью полов (подобных тем, которые тоже драил перед самоубийством отец). И оказавшись в итоге перед невозможностью нарисовать хоть что-то, оставляя изо дня в день пустоту на равнодушном холсте. И все это уже будет происходить после того как был понят "смысл всего". Но нет никаких оснований сомневаться, что тогда он действительно "понял".
Вторая точка - когда Курт Барнерт просто берет фотографию и тщательно перерисовывает ее. И когда он ее уже тщательнейшим образом перерисовал, для него открывается возможность нарисовать, наконец, что-то подлинное, за границами этого.
Такое впечатление, что мир поражен двумя видами безумия. Во-первых, полно утверждающих, что они понимают "смысл всего" или хотя бы "смысл происходящего" и спешащих вывалить свои дымящиеся мысли на головы полуравнодушным слушателям. Во-вторых, слишком много фотографий кругом, свидетельств, мнений, оценок, аналитик, картинок, селфи, прелестных мгновений жизни, причем большинство отфотошоплены и преукрашены. Прямое свидетельство ужаса на этом фоне не значит почти ничего.
Мне одному кажется, что прочитав такое, на улицы городов должны выйти миллионы россиян и остановить гребаную "спецоперацию"? Да, так бы и было в августе 1991 года, который я вспоминаю как лучшие дни своей жизни. И совершенно невозможно, чтобы такое случилось во фрагментированной, впустившей в себя миллион бесов РФ.
Из запрещенного в РФ СМИ:
Запах в камере сладковатый и совершенно незнакомый. «Сзади аккуратно», - предупреждает главврач морга Валерий Алексеевич, когда я начинаю пятиться к стене: оказывается, другие тела сложены возле нее в несколько аккуратных рядов.
На верхнем пакете белым маркером написано «Хороним мы» - это значит, что за погребение на временном кладбище отвечает само судебно-медицинское бюро.
Одно из тел на каталках заметно меньше остальных. «У нас ребенок восьми лет лежит - от минометного обстрела [погиб], его отец еще в реанимации, в тяжелейшем состоянии, - объясняет Валерий Алексеевич. - Жутко смотреть на это. Даже мне, с 29-летним стражем работы. Когда, по сути дела, мои внуки… Тяжело».
Это единственное тело, которое в морге одели, а не завернули в пакет или простыню. Женские носки, джинсы не по размеру, кофта с написанным по-французски благотворительным призывом «Спасти лес» - ничто из этого не подходит ребенку. Все вещи санитарка Елена, которая занималась бальзамированием тела, раздобыла сама.
«Он у меня одет [по принципу]: походили, попросили, нашли, - говорит Елена. - У родителей ничего нету просто. Родители [после обстрела тоже] сейчас лежат в больнице».
Морозильные камеры без электричества не работают; стены морга сохраняют в хранилище температуру «градусов в девять», объясняет Валерий. Это «на шесть выше положенной». Поэтому бюро теперь прибегает к бальзамированию. «Чтобы сохранить [тело ребенка] - неизвестно же, когда заберут, - объясняет Валерий. - До последнего будем держать».
Голова ребенка обернута пакетом из супермаркета. Кисти рук обмотаны бинтами. «Там формалин - поняли? - спрашивает у корреспондента Елена. - Чтобы он дольше сохранился. Маска такая у него».
Глаза от формалина щиплет. «Но это все [сделано так тщательно] просто потому, что это ребенок - всех мы так не можем сделать, это физически тяжело», - уточняет Елена.
К перемотанной бинтами кисти привязана розовая карточка, которую ребенок как бы придерживает у себя на животе. На ней написано: «2013 года рождения, дата поступления - 19 марта в 12:55, дата смерти - 20 марта в 13:00. Диагноз - минно-взрывная травма».
Михаил Чех - отец ребенка, погибшего от «минно-взрывной травмы», - в отделении интенсивной терапии. Он выглядит очень молодо. Из-под шерстяного больничного пледа торчат голые плечи; над ключицей начинается и уходит на спину огромная гематома. Хирург Станислав Коваленко описывает его состояние как «полузабытье».
Тяжелые ранения правой руки, множество осколочных, кровопотеря, шок - Чеху сейчас легко навредить, и говорить с ним о сыне нельзя, предупреждает врач-анестезиолог Геннадий Стукало.