Тириар: выгнать США и создать Европу. Ч. 2
Продолжение статьи А. Иванова «ЖАН ТИРИАР ПРОДОЛЖАЕТ БОРЬБУ». Начало здесь.
"Безграничная солидарность"
Главным врагом для Тириара всегда были и оставались США. Крах СССР уменьшил возможности европейских стран противостоять этому врагу. Постоянной целью американской политики с 1945 года, как считал Тириар, было создание помех политическому объединению Европы. Он предлагал судить о политике США по фактам. “Чтобы помешать рождению политической единой Европы, они делают все, что можно, например, чтобы сохранить ее под опекой НАТО, посылают британского троянского коня, стерилизуют Европу, лишая ее атомной промышленности, Наконец, они делают все возможное, чтобы избежать сближения СССР с Европой”. США действуют по отношению к Европе по принципу “разделяй и властвуй”. Тириар сравнивал положение Европы после 1945 года с положением Германии после окончания Тридцатилетней войны и заключения Вестфальского мира в 1648 году. Разделять Германию, ослабить ее, натравить одни государства на другие, протестантов на католиков, - такой была французская политика в ХVII веке в отношении Германии. Триста лет спустя изменились только названия. Роль Франции теперь играют США, роль Германии - Европа. Объединению Европы мешают не только его внешние противники, но и любители вспоминать прошлое, отмечать годовщины битв между европейцами, противопоставлять латинян германцам и т.п.
Для французов Вестфальский договор был абсолютно французским миром, создавшим французскую Европу. Если заменить слова, мы получим то, что имеем сегодня: американский мир и американскую Европу.
С точки зрения Тириара, геополитика полностью отрицает историческую жизнеспособность сообщества США - Западная Европа. “Дистанцироваться от США” для Тириара было мало: необходимо “выгнать США из Европы”, используя для этого любые средства. Тириар даже предлагал довольно кровожадный план одновременного уничтожения 200-300 американских оккупантов сразу в нескольких странах Европы с последующим разъяснением, кем и почему это сделано. Поскольку эти рассуждения были чисто теоретическими, никто не обвинял Тириара в “терроризме” и он спокойно ездил в США и общался там с американскими коллегами.
Тириар понимал, что Европа не будет независимой, пока не выйдет из союзов и организаций в которых господствуют США, прежде всего из НАТО. Отношения между США и европейскими странами внутри НАТО никак нельзя назвать союзническими: это отношения между хозяином и подчиненными. “Союзники” США по НАТО низведены до такого положения, какое когда-то во французской армии занимали сенегальцы. Еще во времена противостояния СССР и США Тириар объяснял непонятливым, что НАТО это не военный союз, направленный против Москвы, а механизм, предназначенный для увековечения политического подчинения Западной Европы посредством американской оккупации. Раньше эта мысль мало до кого доходила, теперь же, после краха СССР, начинает доходить и до самых тупых.
Выступая за объединение Европы, Тириар исходил из того, что сегодня нации численностью менее 250-300 млн. человек не имеют никакого международного веса, поэтому пора сдавать в музей французский, испанский и прочие национализмы, не говоря уже о баскском или корсиканском, которые вообще возвращают нас в эпоху дилижансов.
Кстати, точно так же он относился к ограниченному русскому национализму. До 1939 года формальное объединение Европы не было настоятельной необходимостью, потому что каждая из европейских держав в отдельности была сильней США. Тириар был против гегемонии какой-либо из этих держав на европейском континенте, французская Европа Ришелье его не устраивала, равно как и немецкая Европа, которую пытался создать Гитлер. Однажды Лаваль дал Гитлеру умный совет: “Вы хотите выиграть войну, чтобы создать Европу; так не лучше ли создать Европу, чтобы выиграть войну?” По словам Тириара, Гитлер, этот ограниченный провинциал, упустил в 1940 году, когда англичане разбомбили французский флот, прекрасный шанс заключить с Францией почетный мир и привлечь ее на свою сторону в войне против Англии. Но “в ногах у Германии пугался чертов Муссолини, игрушечный фашист”, за 18 лет так и не подготовивший Италию к войне. Италия была ярым противником любого франко-германского сближения и в 1942 году даже помешала французской делегации приехать в Вену на 1-й Европейский конгресс молодежи. А в союзе с Францией Германия могла бы прорваться через Сирию в Ирак.
Другой ошибкой Гитлера Тириар считал его согласие на испанский нейтралитет и отказ от блокады Средиземного моря, что было бы смертельным ударом по Англии. “Франко спас Англию”, - таково было мнение Тириара. Второй мировой конфликт был катастрофой, это была европейская гражданская война, победителями из которой вышли США. Из субъекта истории Европа стала с 1945 года объектом, нацией-добычей. Чтобы снова обрести свою мощь, Европа должна перейти от многонациональной к мононациональной форме. Однако, та форма объединения Европы, которую предлагал Тириар, не имела и не имеет никакой исторической перспективы.
Идеалом Тириара была унитарная Империя. “Европу отечеств” де Голля он считал “самой глупой концепцией”, а поддерживавших ее итальянских неофашистов из МСИ называл “идиотами” [«Movimento Sociale Italiano» (MSI) - неофашистская организация, впоследствии национально-консервативная политическая партия в Италии 1946-95 гг. - ch.]. Не менее порочной была, с его точки зрения, также идея конфедерации. Об утопичности и порочности концепции самого Тириара я писал еще при его жизни в газете “Русский Вестник” № 33 за 1992 год.
С Тириаром, на мой взгляд, сыграло злую шутку его юношеское увлечение идеологами т.н. “Великой” французской революции, - он сам называл свою концепцию единой Европы “якобинской и имперской”. Впоследствии он стал ориентироваться на другие авторитеты, но от рецидивов былых привязанностей так никогда до конца и не избавился. Так идеи государственного строительства он черпал у аббата Сьейеса, масона ложи “9 сестер”, деятеля вышеупомянутой революции, о котором Е. Тарле писал как о “пустоцвете”, “надутом и самоуверенном политическом резонере”.
Позже к аббату Сьейесу добавился Ортега-и-Гассет, но картина от этого ясней не стала. дело в том, что Ортега-и-Гассет, когда он рассматривал проблему возникновения таких национальных государств, как Испания и Франция, исходил при этом из совершенно ложной посылки, будто “сравнительная однородность расы и языка являются результатом предварительного политического объединения. Следовательно, ни кровь, ни язык не создают национальное государство, наоборот, национальное государство нивелирует первоначальные различия кровяных шариков и артикулированных звуков”.
Ортега-и-Гассет приписывал государству прямо-таки сверхъестественные способности. Ни одному государству в мире не под силу “нивелировать различия” даже “артикулированных звуков”, не говоря уже о “кровяных шариках”. Можно навязать стране единый государственный язык, но на нем все равно будут говорить с акцентом те, у кого речевой аппарат устроен иначе, чем у других. Можно ликвидировать диалекты, да и то не всегда и не совсем, но нельзя ликвидировать языки. У той же Испании до сих пор проблемы с Каталонией и Галисией, у Франции - с Корсикой и Бретанью, и у обоих государств - с басками.
А уж как представлял себе Ортега-и-Гассет “нивелировку различий кровяных шариков”, например, у живущих в США белых и негров, можно только гадать. Прочные и органические объединения образуются только на основе изначально близких друг к другу расовых компонентов, все прочие - искусственны и недолговечны.
Главным кумиром Тириара со времен “Молодой Европы” был Вильфредо Парето. Тириар ставил его выше Маркса и был прав. Тириару нравилось, что Парето, как инженер, пользовался логико-экспериментальным методом. Это был действительно интересный и глубокий мыслитель, копавший, все же, недостаточно глубоко. У Парето мы встречаем нечто вроде хорошо знакомых нам “базиса” и “надстройки”, только под другими названиями, причем понятие надстройки совпадает с марксистсквм, а базисом является не экономика, а поведение людей, определяемое глубинными психологическими импульсами. Однако и это отнюдь не базис, а всего лишь прослойка, поскольку инстинкты людей, их поведение и психология развиваются на вполне конкретной и определенной расовой основе, от которой зависят их различия. Это и есть подлинный базис, и любая теоретическая постройка без него это здание без фундамента.
Такой же была, увы, и попытка Тириара синтезировать ‘немарксистский коммунизм с нерасовым национал-социализмом”. Гитлеровскую теорию высшей расы он называл “романтической” и ставил ей в вину, как уже говорилось, введение иерархии среди европейских рас, справедливо считая этот подход вредным с точки зрения европейского единства. Он заявлял, что верит в равенство в рамках одной расы, но не верит в равенство рас, и призывал обратить внимание на качество расы у нас, в белых обществах, т.е. применить евгенический подход. Тириар понимал, что европейские народы биологически истощены, поэтому нельзя требовать от них повышения рождаемости, а надо помешать наплыву в Европу “черных, зеленых, синих и т.п.”
Так что нельзя сказать, что фундамент у Тириара вообще отсутствует, но он у него странным образом находится где-то рядом со зданием, а не под ним, как положено. Процесс же возникновения государств он представлял себе чисто волюнтаристски, как и любимый им Ортега-и-Гассет, который писал: “Чтобы нация возникла, достаточно, если она имеет план своего собственного существования”. Т.е. нации еще нет, а план у нее, которой нет, уже есть.
План, конечно, не может родиться из ничего, - это только Бог, по Библии, создал из ничего Вселенную. В нашем случае должны быть какие-то заменители Бога, конкретные носители “божественного плана”. “Есть такие носители, ибо есть такая партия!” - сказал Тириар, повторяя В. И. Ленина и имея в виду партию “ленинского типа”. Но таковая не состоялась, поскольку для рагу нужен заяц, для монархии - король, а для партии ленинского типа - как минимум Ленин.
В своих рекомендациях по организационным вопросам, которые и сегодня не мешало бы внимательно прочесть деятелям всех радикальных партий, Тириар, правда, издевался над теми, кто ищет алиби для бездействия, прикрываясь воздыханиями типа, “К сожалению, у нас нет Ленина!”. Тириар напоминает, что и в те времена, когда были Ленин и Гитлер, говорили: “У нас нет Энгельса” или “У нас нет Бисмарка”. Тириар не верил, что т.н. “здоровые элементы нации” могут сплотиться сами по себе и выдвинуть вождей. Историческое сознание революционной партии опережает сознание масс, а вожди гораздо раньше своих партий осознают возможный ход развития будущих событий. Вожди существуют до революций, именно поэтому они и вожди. Ленин существовал, когда еще не было большевизма, Гитлер - когда еще не было национал-социализма, де Голль - когда еще не было голлизма.
Уже начавшаяся революция - неподходящее время не только для выдвижения вождей, но даже для набора рядовых членов, потому что в этот момент в партии устремляются всякие отбросы, психически нестабильные и деклассированные элементы и эксгибиционисты. События надо встречать с уже готовой организацией.
И надо всегда держать руку на пульсе событий и в нужный момент начинать действовать, не слушая псевдомудрецов, которые всегда ищут алиби для того, чтобы ничего не делать, и у которых всегда либо “еще рано”, либо “уже поздно”.
Ошибкой считал Тириар и привлечение разных знаменитостей, людей из т.н. “элиты”. Эти люди всегда стараются быть на стороне победителей. Революция обойдется без знаменитостей - она их купит потом. Самые ценные кадры - те, кто присоединяется к партии, видя в этом свой долг и отнюдь не будучи уверенными в победе.
С точки зрения Тириара, нет ничего пагубней расплывчатой идеологии. Поэтому фиксированные, безоговорочно принятые догмы должны помешать честолюбивым личностям прикрывать свои раскольнические действия идеологическими разногласиями. Не надо слушать и профессиональных придир, тоскующих по идеальному совершенству, искателей своего рода политического Грааля. Не представляют интереса и люди, которые требуют, чтобы их “убедили”. Как правило, они вовсе не хотят “убедиться” - им надо только поспорить.
“Сильный сильнее всего, когда он остается один”. Тириар приводит эту цитату, не называя источника (“Майн Кампф”), в подкрепление своего призыва, всегда категорически отказываться от союзов с другими партиями - заключать с ними только временные блоки. Когда ищут общий знаменатель для объединения, качественный уровень становится тем ниже, чем больше кандидатов на слияние. Наоборот, доказательство значимости революционной группы - враждебное отношение к ней других групп, считающихся “дружественными” и “союзными”. Чем больше поношений со стороны политических “бедных родственников”, чем больше воплей: “Провокаторы! Сумасшедшие!” и т.п., тем лучше.
Рекомендации Тириара, конечно, хороши и правильны, но бывают и такие случаи, когда партия, действительно, не находит своего вождя, Ленина или как его там, и исчезают с политической сцены, так ничего и не свершив. Печальным примером служит судьба его собственной партии.
Тириар всерьез верил, что зародышем объединенной европейской нации может стать революционная партия, которая “родит” Европу путем всеобщей борьбы за национальное освобождение. При этом делались ссылки на ту трактовку “Государя” Макиавелли, которую давал Грамши: “Современный Государь, миф о Государе, не может быть реальной, конкретной личностью... Слово “Государь” можно перевести на современный язык как “политическая партия”.
Тириар писал: “Некогда единство десятков наций создавалось вокруг династии, некогда средневековый Запад выжил благодаря духовному объединению вокруг католической церкви. Завтра европейское единство создастся вокруг партии... Когда Капетинги создавали единую Францию, не существовало еще “французских националистов”, последние появились через несколько веков после первых. Как Капетинги создали Францию, единая европейская партия создаст Европу. Вчера объединяющим центром была династия, завтра им будет партия авангарда. Европу сможет объединить только партия, одушевленная верой религиозного ордена и скрепленная дисциплиной военного ордена”.
Стоп. Тириар не раз заявлял, что он материалист и атеист. Так “откуда у хлопца испанская грусть”, откуда у атеиста вдруг тоска по вере религиозного ордена Конечно, у Тириара перед глазами был пример - превращение марксизма в своего рода светскую религию, и сам Сталин тоже сравнивал партию большевиков с орденом меченосцев. Но превращение это свершилось благодаря появлению харизматической личности Сталина, без которого Тириар был уверен, и Советский Союз просуществовал бы недолго. Сам Тириар такой личностью не был, мечтал о ее появлении (в компании с А. Зиновьевым), а тот комплекс противоречивых идей, которые он проповедовал вместо искомой “стройной историко-политической доктрины”, сам по себе “веру религиозного ордена” породить не мог. Партия не состоялась, зародыш единой Европы умер в зародыше.
Самое интересное во всей этой истории то, что сценарий, расписанный Тириаром, в принципе вполне возможен: можно даже сослаться на хорошо известный исторический прецедент. Объединенная Греция никак не могла появиться: ненадолго ее объединили македонцы, на более длительный период - римляне, но все это были внешние скрепы, внутреннее единство по-прежнему отсутствовало. Его удалось достичь только благодаря христианской религии. Возникшая на развалинах Римской империи Византия была первым действительно общегреческим государством, но с древней Грецией ее мало что связывало.
К христианству Тириар относился крайне негативно. Он считал, что эта религия была для Европы огромной катастрофой. “С III века н.э. на нас опустилась иудео-христианская ночь”, - писал он. Взгляды Тириара на эту религию были правильными, только смотрел он на нее не в том ракурсе, в каком надо. Чтобы понять христианство как исторический феномен, нужно взглянуть на него с метаисторической точки зрения, она же метафизическая, мистическая или как кому угодно. Но для материалиста и атеиста Тириара это измерение не существовало, а это ограничивало кругозор. Если же учесть приведенный исторический пример, можно с достаточно высокой долей вероятности предположить, что и объединенная Европа возникнет, подобно Византии, на базе новой религии и тех организаций, которые ею будут созданы, но это уже другая тема.
Отвергая христианство, Тириар видел, однако, положительный пример в иезуитах, иерархия которых была такова: сначала орден, потом католицизм, потом своя страна. И европейским активистам предлагали, чтобы и для них сначала была партия, потом Европа, а потом лишь своя страна. Но увлечение иезуитами, хотя ему отдал дань даже Ницше, не делает чести тому, кто ему подвержен. У иезуитов господствовал принцип: подчиненный должен повиноваться начальнику “как труп”. Немецкие теоретики вождизма считали это правило баска Лойолы совершенно “ненордическим” и противопоставляли ему отношения между германским вождем и его дружиной, основанные на добровольности и свободе выбора.
Помнить, как делали в свое время христиане, - вовсе не значит делать точно так же, как они. То, что зарождается сейчас в Европе, принципиально отлично от христианства. Последнее было религией безродных низов, людей, оторванных от корней. Подлинное европейское объединение начинается с объединения элит. Тириар был учеником Парето, его теорию “циркуляции элит”, разумеется, хорошо знал, но теория эта требовала развития с учетом изменившейся ситуации. В вырождающихся обществах циркуляция элит не происходит, в них появляются лжеэлиты, а настоящим элитам ради самосохранения надо вырабатывать иной жизненный принцип, и принцип этот - международная кооперация элит. Не элиты отрываются от народов - народы предают сами себя, теряя свою самобытность, и единственными ее хранителями остаются эти отвергнутые им элиты. Они идут своими путями, предоставляя народам идти своими, “воистину темными путями, не освещенными ни единой надеждой”, они помогают друг другу, опираются друг на друга, и отношения между ними не могут по самой природе их строиться на иезуитских правилах или на уставе партии ленинского типа”.
За вычетом указанной плоскости остаются политическая и экономическая. В политике Тириар исходил из положения, которое сформулировал тот же Ортега-и-Гассет: “Быть левым или правым, значит, выбрать один из бесчисленных способов, предоставленных человеку, чтобы он мог быть дураком. В действительности это две формы моральной гемиплегии”, т.е. одностороннего паралича. В основу своей классификации Тириар клал работы В. Парето, Сергея Чахотина (ученика Павлова) и английского психолога немецко-еврейского происхождения Ганса Эйзенка. Эти авторы позволяют увидеть в новом свете политический выбор на основе преобладания определенных черт характера, темперамента. Как показал Эйзек, фашист это активный пессимист, а коммунист сталинского типа - активный оптимист. Сходство характеров между ними объясняет очень частые переходы с одного фланга на другой. Сама манера совершения и понимания политических акций одна и та же. Активный и авторитарный темперамент находит выражение в тоталитаризме, отсюда многочисленные сходные черты между разными формами тоталитаризма ХХ века, В этом смысле “противоестественным” был союз не Сталина с Гитлером в 1939 году, а союз СССР с демократиями после 1941 года. Германо-советский пакт знаменовал союз политических братьев-врагов.
Столь же сходны темпераменты либералов и “леваков”. Близость этих течений проявляется в общей вере в равенство и демократию. Переходы между этими двум направлениями столь же, если не более, часты. Не случайно левацкие студенческие лидеры конца б0-х годов в большинстве своем быстро превратились в добрых буржуа и интегрировались в систему.
Спор о правых и левых затрагивает вопрос о национализме. Считается, будто национализм это оружие правых, но это неверно. Пример Франции доказывает, что французский национализм сначала был левым, а правым он стал только в конце ХIХ века, после дела Дрейфуса. Националисты стран “третьего мира” большей частью левые или не укладываются в западные схемы.
Тириар задавался вопросом: каким же должен быть европейский национализм? Он не хотел отдавать его на откуп ни правым, ни левым. Правых он обвинял в том, что они цепляются за Традицию (непременно с большой буквы), за прошлое, причем идеализированное, левые устремлены в будущее, но они гоняются за миражом коммунизма, за утопией. Тириар пытался уловить реальные черты будущей объединенной Европы, но, как мы уже видели, у него это не очень хорошо получалось. В утопизм впадал и он сам.
Тириар предлагал “третий путь” между капитализмом и коммунизмом. Его последователь Люк Мишель основал в 1984 году т.н. Национал-европейскую коммунотарную партию именно как партию “третьего пути”. Термин “коммунотарный” очень режет слух русскому читателю своим сходством с “коммунистическим” и “коммунальным” и заведомо его отпугивает. Я специально провел опыт: дал в 1992 году телефон для желающих ознакомиться с программой этой партии. Позвонило всего четыре человека.
Тириар сам признавал, что капиталистический способ производства гораздо более эффективен, чем социалистический. Спрашивается: зачем же менять шило ни мыло и придумывать еще какой-то “третий путь”?
Картина становится более ясной, когда вместо неудобопроизносимого “коммунотаризма” употребляется другой термин - “экономический национализм”. Тириар отвергал тот капитализм, который ради немедленной прибыли жертвует долгосрочными национальными интересами, и видел главную цель в максимальном развитии национального потенциала. Нельзя жертвовать национальными ресурсами в интересах безродных дельцов, - говорил он.
Когда Тириар говорил о “национальном”, он всегда имел в виду европейскую нацию. Англосаксы проводят сегодня курс на глобализацию под своим старым лозунгом свободы торговли. Тириар выступал за политику автаркии на европейском уровне, оговаривая, что это политика экономической независимости, а не экономической изоляции.
Теоретиками экономического национализма были для него и Г. Фихте и немецкий экономист Фридрих Лист.
Тириар и его сторонники выступали против дикого, плутократического, финансового капитализма, но не отвергали в принципе свободу предпринимательства. Они предлагали национализировать все сектора стратегического значения и большую часть сырьевых (уголь, нефть, гидроэнергия), ввести смешанное управление с участием всех производителей в таких отраслях, как металлургия и химическая промышленность, и частное владение в легкой промышленности, на малых предприятиях, в сети торговли и услуг.
Накануне визита Тириара в Москву “Русский Вестник” в № 30-31 за 1992 год опубликовал его статью “Европа до Владивостока”. Тириар писал в ней: “То, что происходит в России в последние два года, - безумие. Современный российский режим осуществляет либерализацию экономики в самом гибельном направлении, какое только может быть. Он начал с того, что призвал международных финансистов. Сделав это, Ельцин показал, что он дилетант, человек, не имеющий ни малейших познаний ни в экономике, ни в истории”.
“Правильно было бы: немедленно приватизировать все мелкие предприятия с числом рабочих менее 50, а через 2-3 года приватизировать предприятия с числом рабочих от 50 до 500. Нужно было идти снизу вверх, от самых мелких предприятий к самым крупным через 7-8 лет”.
“Свободное предпринимательство оказывает стимулирующее воздействие на экономику. А международный спекулятивный финансовый капитал ищет только немедленной прибыли”.
“В Москву для лечения болезней экономики пригласили коновалов, худших авантюристов международного финансового мира, и распродали по дешевке плоды труда трех поколений советских людей”.
Тириар считал расчленение СССР непростительной исторической ошибкой и осуждал новых российских лидеров за то, что они побежали в Вашингтон вместо того, чтобы вести переговоры об экономической помощи с Западной Европой. “США геополитически и исторически - враг СССР. Историческая стратегия США это разъединение Европы и расчленение СССР”. Россия теперь - “страна, у которой нет своей судьбы, как у Германии после 1945 года и у Франции после 1962 года. Если мечтатели лелеют надежду на “Великую Россию’, державу первого плана, то пусть знают, что у Вашингтона есть еще много запасных ножей в рукаве, чтобы завершить в случае надобности расчленение СССР расчленением России. Если понадобится, он без малейших колебаний разыграет против Москвы карту Пекина или исламского мира”.
“Альтернатива для русских такова: или дать Вашингтону себя прикончить, кастрировать, или принять участие в строительстве европейского дома. Третий путь, одинокая Великая Россия, это иллюзия”.
Ранее Тириар писал о Европе: “Когда правящий класс чувствует, что он стареет, он без колебаний взывает к зарубежным силам, чтобы сохранить свои привилегии... В 1880 году пекинский и стамбульский дворы действовали против китайского и турецкого народов, продавали свои страны за несколько ящиков золота для собственных нужд. Такая же ситуация сегодня в Европе. Политики Брюсселя, Гааги, особенно Лондона - золоченые марионетки Вашингтона”. Таковы же, добавим от себя, стимулы той, столь удивившей Тириара политики, которую проводит, с позволения сказать, “правящий” класс современной России.
Был ли Тириар социалистом? Он осуждал паразитический, бюрократический социализм и определял коммунотаризм как социализм, освобожденный от бюрократии, утопий, догм и стереотипов. Однако он видел, что т.н. реальный социализм разбился на несколько течений - югославское, китайское и т.д. и понимал, что в истории национальный фактор, борьба наций преобладает над борьбой классов.
Можно ли считать Тириара национал-социалистом? В смысле НСДАП, - безусловно, нет. Тириар прекрасно осознавал, что этот национал-социализм безвозвратно ушел в прошлое. Я как-то спросил Тириара, что представляет собой Дегрель. Тириар был с ним, разумеется, знаком лично, но он лишь сокрушенно покачал головой: “Дегрель весь в прошлом”.
Тириар не хотел жить прошлым, он жил будущим, мучительно пытался угадать его очертания. Он не случайно тянулся к молодежи, но никогда ее не идеализировал. Он предупреждал ее, в какие ловушки она может попасть. Он знал, что сионисты специально создают декоративные “фашистские группы”, чтобы потом тыкать в них пальцем, поднимать “гвалт” вокруг мнимой “фашистской угрозы” и под шумок давить всех, мыслящих инако, чем они. А молодежь идет в эти группы, поскольку западает на “крутизну”, а что может быть круче фашизма? Но, по наблюдениям самого Тириара, эти увлечения “в порядке весенней эмоции” недолговечны. В политике остается от силы два процента, а средний молодой человек, перебесившись, женится на дочке нотариуса и становится серым конформистом.
Жав Тириар принадлежал к тем двум процентам, которые до конца жизни остаются молодыми. Не случайно он и на склоне лет продолжал выходить в открытое море на паруснике. Неизведанная даль влекла его так же, как его предков-викингов. Одни из них основали княжества и королевства, другие открыли Америку, третьи безвестно сгинули в волнах. Но после них остались саги, вдохновлявшие на подвиги новые поколения. О жизни Тириара тоже можно было бы сложить сагу, сагу о человеке, которые чуть ли не в одиночку осмелился бросить вызов величайшей державе мира, страшному дракону, чудовищному и безмозглому, каким и положено быть дракону. Тириару не под силу было его победить, дракон этот живет и здравствует и поныне, он стал еще наглей и может пожрать любого из нас. Кого-то эта перспектива даже обрадует: попадем в желудок дракона - напьемся пепси, но тех, кто осознает угрозу, я надеюсь, все-таки больше. Об этой угрозе Гитлер предупреждал Молотова, беседуя с ним в Берлине 12 ноября 1940 года. Он сказал тогда о США: “В 1970 или 1980 году... эта англосаксонская держава станет угрожать свободе других народов”. Тириар тоже предупреждал советских вождей об опасности проводимой ими политики “разрядки” (“не война, а мир изнуряет СССР”), упрекал их в непонимании плана сионистов достичь мирового господства при посредстве США. Он писал еще в 1967 году в журнале “Европейская нация”, печатном органе “Молодой Европы”: “Еврейский политический заговор это не фантазия”. “Победа США в 1945 году была в действительности победой сионистского окружения Рузвельта. Эта победа опьянила сионистов, и они окончательно вообразили себя владыками мира”.
Жан Тириар продолжает говорить с нами, как живой с живыми, его слова звучат сегодня даже еще более злободневно. Он не срубил ни одну голову дракона - срубить эти головы-небоскребы было суждено другим.