Холопское "дзякуймо!"
- Британский министр обороны Уоллес заявил, что Запад хочет видеть от Украины большую благодарность за поставки вооружений вместо критики по поводу отказа принимать Киев в состав НАТО. Он призвал Зеленского "почаще благодарить" Запад за поддержку.
Книга рекордов Гиннесса - "дякую" 47 раз за 8 минут:
Как известно, нет ничего нового под луной, и всё уже было до нас, особенно в отношениях пшековского пана и окраинного холопа (т.е. "хлопца", этимология слова именно такая).
Цитата из замалчиваемой в советское время дилогии "Кровавый пуф" В. Крестовского, которого мы знаем только по "Петербургским трущобам". На фоне событий 1861-1863 гг. (польское восстание, петербургские пожары, студенческие волнения) автор, сам выходец из польского дворянского рода, по личным впечатлениям воссоздает один из самых искаженных и оболганных периодов истории после отмены крепостного права, вскрывает тайные пружины объединенных действий разнообразных антирусских сил, направленных на разрушение Российской Империи.
Холопское "дзякуймо!"
Ардальон Полояров не долго наслужил в Северо-Западном крае. Гродненский губернатор, снисходя к его усиленным просьбам, приспособил сего «деятеля» к крестьянскому делу, но увы! - не прошло и нескольких месяцев как «деятель» намудрил, начудесил и... проворовался. Взял он с пана Котырло легкую благодарность, и взял ее вперед, с тем чтоб оставить за ним кое-какие угодия, да и с крестьян тоже заручился благодарностью, и притом за те же самые угодья. Дело всплыло наружу. Произвели негласное расследование и призадумались: как быть с «деятелем»? Формальным образом предать его суду? Оно бы и можно, да не совсем-то ловко: это значило бы дать разным благожелателям повод колоть нам глаза и кричать: "вот они каковы ваши деятели!" И потому местная власть порешила уволить его тотчас же в отставку с предложением немедленно удалиться из Края. Ардальон Полояров почувствовал себя безвинно обиженным, даже кровно оскорбленным "в самых священных своих чувствах и принципах", и потому уехал в Петербург, пылая непримиримым негодованием к виленской администрации. В Петербурге, шатаясь по разным редакциям, он с благородным негодованием стал отзываться о «деятелях» и не без похвальбы сообщил, что удален из Края "за распространение социализма между крестьянами", цитируя эту якобы официальную фразу не иначе как с едкой иронией.
- А вы в самом деле распространяли? - вопрошали его иные.
- Я был только верен самому себе, - серьезно и веско ответствовал Полояров, - "понимай, дескать, как хочешь", и засим далее уже следовала красноречивая фигура умолчания.
Вскоре после этого в умеренно-либеральной и умеренно полякующей газете г. Цемша появился ряд ядовитых «статей», в которых под прозрачным флером изобличалась и порицалась виленская администрация.
- Я отомстил за себя, - многозначительно замечал Ардальон своим приятелям, когда те хвалили ему эти статьи, "исполненные такого благородного сочувствия к цивилизованной и угнетенной нации".
В настоящее время уже не одна виленская администрация, а все, решительно все без разбора служит предметом его угрюмого порицания. Теперь у него уж нет более подразделения людей на мы и подлецы, - теперь у Ардальона Полоярова уже весь свет без исключения обратился в подлецов, и даже самих нигилистов в снисходительные минуты называет он не иначе как мерзавцами. Ходит он каким-то маньяком промеж живых людей, болтается мрачно и здесь, и там, и кто бы ни говорил ему, он только ворчит про себя сквозь зубы: "Знаем, мол, знаем подлецы!.. мерзавцы!" так что, наконец даже и сами приятели Ардальона Полоярова не могут определить с точностью - исключает ли он из числа подлецов свою собственную особу. Из всех идей, волновавших его некогда, одна только глубоким гвоздем засела в его голову и, обратись в некоторую манию, вероятно, не покинет этой головы уже до конца дней злосчастного Ардальона. При воспоминании о ней, он оживляется и еще более начинает злобствовать.
Что же за идея такая и что за воспоминание? Увы!.. Эта идея о том, что он в свое время мог бы целый капитал иметь - "шутка ль сказать, двадцать пять тысяч!" - Капитал! громадный капитал и... всем пренебрег, от всего сам добровольно отказался.
* * *
Чтобы поправить путаницу, которую натворил в своем участке деятель Полояров, надо было посылать на место особую комиссию, в число членов которой был назначен и Хвалынцев. Разобрав дело, комиссия выяснила претензии обеих сторон и привела их к добровольному обоюдному соглашению. Пан Котырло выказал при этом даже замечательную уступчивость в пользу своих бывших «подданных». При заключении этой сделки, кроме членов, пана и сельской «громады», находилось еще и несколько ближайших соседей-помещиков. Наконец, когда все дело было завершено благополучным образом, председатель комиссии обратился к «громаде» с несколькими словами.
- Что ж, братцы, - сказал он, - ваш пан, как видите, разверстался с вами по чести и без спору, вы получили вдосталь всего: и земли и угодий. Ведь надо и поблагодарить его за это? Как вы думаете?
- А вже ж! Як нада, дак нада! - отозвались в громаде.
И вслед за тем из среды крестьян вышел один человек преклонного возраста, который был очевидно побойчее прочих. Выступя вперед и сняв свою шапку, он низенько поклонился пану и окружавшим его помещикам.
- Дзякуймо, пане, - заговорил он при этом, - та и вам паночки здякуймо, што вы зрабили тоё вашо повстанье! Во каб вы его не зрабили, тоб нам и по век такого ужитку та щастя не бачици.
Выслушав столь оригинальную и откровенную благодарность, паны невольно почувствовали некоторую неловкость и слегка сконфузились; члены комиссии, с легкой, сдержанной улыбкой, тоже потупили долу очи.
"Вот оно, приличное нравоучение и вместе с тем эпитафия всему этому повстанью!" подумал себе Хвалынцев, в то время когда вся громада, вслед за своим оратором, не без некоторой добродушной иронии повторила мирское "здякуймо!"
Книга рекордов Гиннесса - "дякую" 47 раз за 8 минут:
Как известно, нет ничего нового под луной, и всё уже было до нас, особенно в отношениях пшековского пана и окраинного холопа (т.е. "хлопца", этимология слова именно такая).
Цитата из замалчиваемой в советское время дилогии "Кровавый пуф" В. Крестовского, которого мы знаем только по "Петербургским трущобам". На фоне событий 1861-1863 гг. (польское восстание, петербургские пожары, студенческие волнения) автор, сам выходец из польского дворянского рода, по личным впечатлениям воссоздает один из самых искаженных и оболганных периодов истории после отмены крепостного права, вскрывает тайные пружины объединенных действий разнообразных антирусских сил, направленных на разрушение Российской Империи.
Холопское "дзякуймо!"
Ардальон Полояров не долго наслужил в Северо-Западном крае. Гродненский губернатор, снисходя к его усиленным просьбам, приспособил сего «деятеля» к крестьянскому делу, но увы! - не прошло и нескольких месяцев как «деятель» намудрил, начудесил и... проворовался. Взял он с пана Котырло легкую благодарность, и взял ее вперед, с тем чтоб оставить за ним кое-какие угодия, да и с крестьян тоже заручился благодарностью, и притом за те же самые угодья. Дело всплыло наружу. Произвели негласное расследование и призадумались: как быть с «деятелем»? Формальным образом предать его суду? Оно бы и можно, да не совсем-то ловко: это значило бы дать разным благожелателям повод колоть нам глаза и кричать: "вот они каковы ваши деятели!" И потому местная власть порешила уволить его тотчас же в отставку с предложением немедленно удалиться из Края. Ардальон Полояров почувствовал себя безвинно обиженным, даже кровно оскорбленным "в самых священных своих чувствах и принципах", и потому уехал в Петербург, пылая непримиримым негодованием к виленской администрации. В Петербурге, шатаясь по разным редакциям, он с благородным негодованием стал отзываться о «деятелях» и не без похвальбы сообщил, что удален из Края "за распространение социализма между крестьянами", цитируя эту якобы официальную фразу не иначе как с едкой иронией.
- А вы в самом деле распространяли? - вопрошали его иные.
- Я был только верен самому себе, - серьезно и веско ответствовал Полояров, - "понимай, дескать, как хочешь", и засим далее уже следовала красноречивая фигура умолчания.
Вскоре после этого в умеренно-либеральной и умеренно полякующей газете г. Цемша появился ряд ядовитых «статей», в которых под прозрачным флером изобличалась и порицалась виленская администрация.
- Я отомстил за себя, - многозначительно замечал Ардальон своим приятелям, когда те хвалили ему эти статьи, "исполненные такого благородного сочувствия к цивилизованной и угнетенной нации".
В настоящее время уже не одна виленская администрация, а все, решительно все без разбора служит предметом его угрюмого порицания. Теперь у него уж нет более подразделения людей на мы и подлецы, - теперь у Ардальона Полоярова уже весь свет без исключения обратился в подлецов, и даже самих нигилистов в снисходительные минуты называет он не иначе как мерзавцами. Ходит он каким-то маньяком промеж живых людей, болтается мрачно и здесь, и там, и кто бы ни говорил ему, он только ворчит про себя сквозь зубы: "Знаем, мол, знаем подлецы!.. мерзавцы!" так что, наконец даже и сами приятели Ардальона Полоярова не могут определить с точностью - исключает ли он из числа подлецов свою собственную особу. Из всех идей, волновавших его некогда, одна только глубоким гвоздем засела в его голову и, обратись в некоторую манию, вероятно, не покинет этой головы уже до конца дней злосчастного Ардальона. При воспоминании о ней, он оживляется и еще более начинает злобствовать.
Что же за идея такая и что за воспоминание? Увы!.. Эта идея о том, что он в свое время мог бы целый капитал иметь - "шутка ль сказать, двадцать пять тысяч!" - Капитал! громадный капитал и... всем пренебрег, от всего сам добровольно отказался.
* * *
Чтобы поправить путаницу, которую натворил в своем участке деятель Полояров, надо было посылать на место особую комиссию, в число членов которой был назначен и Хвалынцев. Разобрав дело, комиссия выяснила претензии обеих сторон и привела их к добровольному обоюдному соглашению. Пан Котырло выказал при этом даже замечательную уступчивость в пользу своих бывших «подданных». При заключении этой сделки, кроме членов, пана и сельской «громады», находилось еще и несколько ближайших соседей-помещиков. Наконец, когда все дело было завершено благополучным образом, председатель комиссии обратился к «громаде» с несколькими словами.
- Что ж, братцы, - сказал он, - ваш пан, как видите, разверстался с вами по чести и без спору, вы получили вдосталь всего: и земли и угодий. Ведь надо и поблагодарить его за это? Как вы думаете?
- А вже ж! Як нада, дак нада! - отозвались в громаде.
И вслед за тем из среды крестьян вышел один человек преклонного возраста, который был очевидно побойчее прочих. Выступя вперед и сняв свою шапку, он низенько поклонился пану и окружавшим его помещикам.
- Дзякуймо, пане, - заговорил он при этом, - та и вам паночки здякуймо, што вы зрабили тоё вашо повстанье! Во каб вы его не зрабили, тоб нам и по век такого ужитку та щастя не бачици.
Выслушав столь оригинальную и откровенную благодарность, паны невольно почувствовали некоторую неловкость и слегка сконфузились; члены комиссии, с легкой, сдержанной улыбкой, тоже потупили долу очи.
"Вот оно, приличное нравоучение и вместе с тем эпитафия всему этому повстанью!" подумал себе Хвалынцев, в то время когда вся громада, вслед за своим оратором, не без некоторой добродушной иронии повторила мирское "здякуймо!"