Снова дОма. Возвращение Энея
Кашель Бога. Его портреты
продают в соседнем киоске армяне.
Весна не настанет по всем приметам,
да никто и не ждёт:
сразу осень настанет.
А пока - всюду снег. Им набиты могилы.
Рты оврагов наполнены непрожёванным снегом -
земля задохнулась и последние силы
тратит на борьбу
с пытающимся лечь в неё человеком.
На кладбищах было бы тихо, если бы не лопаты,
грызущие мёрзлую кожу суглинка.
Мать целует сына. Брат прощается с братом.
А потом все тихонько уходят.
Видимо - на поминки.
Закат. Чуть кровава десна небосвода.
И если бы не пронизывающий запах хвои,
можно вдруг испугаться, что цинга у природы,
что все выпадут из неё,
и останемся шататься только мы - двое.
Потому вдоль забора, что пунктиром в сугробах исчезнет,
мы спешим, как собаки, за кроличьей шапкой измятой:
это там пешеход ковыляет неспешно по снегу к дороге железной.
Мы с тобой, о Вергилий!
И нам нужно ехать куда-то.
Трупы троп кто-то плотно посыпал золою
обгоревших строений, сломанных храмов, сараев.
Ты усталою кажешься, кажешься злою,
да и старой какой-то,
выветрившейся что ли, не знаю.
Поворачиваешься - и вдруг говоришь: "Послушай".
Поворачиваешься - и вдруг говоришь: "Ну, ладно,
Ты ведь знал:
окоченело здесь всё - и уши, и души.
Только честно:
зачем возвращался обратно?"
Я смотрю, как сгущается тёмное небо.
Я ладонь поднимаю твою, а потом отвечаю:
"Если уж всякий путь нас ведет в ледяные пространства Эреба,
почему не пройти по дороге, которую знаю?
Почему не пройти там, где были любимы и зимы,
где распят горизонт на холмах точно ситец на пяльцах,
где пронзительно так и отчётливо так различимы
все оттенки тепла в твоих мёрзнущих пальцах?"
И мы снова спешим по дорожке, как прежде спешили.
Но теперь прижимаемся нежно всё ближе и ближе друг к другу.
В этой Трое отёчной нас трое теперь:
я, ты и Вергилий.
Мы садимся на поезд. И поезд наш едет по кругу, по кругу.