Снова эпос. Про Каракуш.
Никуда после Бабая идти я не собиралась. На Каракуш не собиралась идти в особенности, о чем и проинформировала Герыча, едва сползши с домашней моей горы Бабайки. Герыч на мои слова лишь ухмыльнулся и покивал умной головой.
Но, как уже было подмечено, я не мужик, и слово свое не держу. А тут еще с огромным трудом приобретенная мозоль на мизинце поджила. Ну, думаю, мозоли нет. Надо идти.
Пропуская все эти «загрузились-поехали-приехали-выгрузились», очутимся сразу на повороте к кишлаку Ирташ, на трассе, соединяющей Долину со всей прочей Родиной, где ждал нас конь буланый, бежевого цвета, марки Нива, и коневод по имени Вахоб - ака. Один пессимистичный участник сказал, что 5-ро в одной Ниве с рюкзаками - это самоубийство. Но, согласитесь, не стоит самоубиваться только потому, что у тебя нет второй Нивы или есть рюкзак. Поэтому Герыча мы усадили вперед , рюкзаки покидали в багажник, а сами развалились вчетвером сзади. И поехали.
Вопреки ожиданиям, «страшно разбитая дорога, это даже и не дорога, в общем то», до погранпоста оказалась вполне себе сносной, а по меркам Ташкентской области так вообще неплохой. Кто сомневается - милости прошу проверить на улице Северной города Ангрен. Скачки - это когда по Северной едешь, а до погранпоста и потом до метеостанции - вполне цивильно. Даже асфальт кое где проглядывает.
Серьезный погранец в полной выкладке пошевелил губами и поморщил лоб, пересчитывая буковки в паспортах, потом поинтересовался, есть ли у нас фотоаппарат. Я честно замотала головой - нет, нету. Ну на фига он мне, если у Ильи не камера, а гаубица, а у Герыча с Кристи шрапнель помельче, но тоже с объективом? Да и вообще, мне б себя донести, а фотоаппараты пусть несут те, кто посильнее. Те, кто посильнее, ограничились скромными улыбками. Погранца это удовлетворило, а может, копаться в пяти рюкзаках у него не было желания. Выяснив у водителя, во сколько тот за нами собирается (как будто водитель решает, ага), доблестный привратник Родины поднял шлагбаум, и мы покатили к нашей горе.
За первый день предстояло нам набрать чуть более километра в высоту. Чутьболеекилометр вверх распределялся на 6, 5 километров горизонтальных, из которых собственно горизонтальными являлось от силы метров 300 в общей сложности. Вроде бы немного, да? Вот и я повелась…
Ах, осень в горах Узбекистана!.. Пронзительно синее небо, и прожженно -ржавая, иссушенная за лето земля, солнце, так ярко светившее, но мало гревшее, сай, который то выныривал из камней, то снова в них заныривал, пока наконец не занырнул насовсем, оставив нас с жалкими коктейльными трубочками для сбора воды, и крошечными родничками, для которых было крайне сложно выдать на-гора по 1,5 литра воды за раз. Камни всех форм, калибров и цветов, пыль, реденькие пучки травки, чудом увернувшиеся от бараньих челюстей, тоска и Марс… «Хочу домой, на Землю», - думала я, бредя по склону.
Часам к трем дня ноги мои все настойчивей задавали вопрос, какого пуркуа я их сюда затащила, и зачем все время вверх? Странно, на Бабае я за ними такой болтливой настойчивости не замечала. Хорошо, что шли мы, растянувшись по склону, не то сдали бы меня ребятки на диспансеризацию по 5му трамваю за диалоги с самой собой.
Сначала я шла, тратя свои шаги щедро и бездумно, россыпями швыряя их на склон. Потом стала экономить - делаю по 120 шагов на каждую ногу, и отдыхаю. Потом 60. Потом 30. Потом количество шагов сократилось до 5-ти, после которых я стояла, наслаждаясь бездвижьем, как стоят ослики, там, где застигнет их желание постоять.
Паша, несколько раз переспросив меня, дойду ли я сама, ускакал вперед с нечеловеческой скоростью. Время от времени он оглядывался, убеждался, что серый рюкзак все же ползет далеко внизу, и бежал выше. А я показывала язык Пашкиной спине - а чего он так быстро по горам бегает?..
Где то наверху был еще один участник, я знаю точно, что он был, я его потом на ночевке видела, но вот где и как он шел, и откуда потом пришел на эту самую ночевку - я не знаю. Был ли это Черный Альпинист или еще какой горный фольклор - тоже не знаю.
Зато Герыча и Крис я видела очень хорошо. С Крис мы мужественно боролись с сыпухой на финальном взлете на седловину. По идее, за счет небольшого веса, скатываться вниз мы не должны. А может, должны. Но только по идее. Набираешь с огромным трудом сопливые полметра вверх, скатываешься вниз на целых 20 сантиметров, стоишь, как ослик, и все сначала.
Герыч шел впереди, в пределах голосовой досягаемости, и время от времени радовал сообщениями, что нашел родник. Из карманов он их, что ли, вытаскивал?.. или все таки из рукавов?
Где то там, наверху, Паша вспомнил, что я слабая женщина, и, оставив свой рюкзак, скатился ко мне вниз, для моральной поддержки. Однако, посмотрев на мою мрачную, готовую зареветь физиономию, тут же оказал и физическую- забрал рюкзак, и уже не бежит вперед, а поднимается вместе со мной, подбадривая нотациями.
Примерно в 16.20, погоняв группу для приличия по перевальной седловине( спасибо, что рюкзаки разрешил снять), Герыч, наконец, объявляет ночевать. Выбираем место для ночевки - ровную поляну, где мало камней и много сухой травы. Наперегонки ставим палатки и одеваемся. Ветер, обрадовавшись, что наконец то и ему есть где погреться, забирается под свитера и майки, выдувая тепло. Из выдоенных из горы 4,5 литров воды выделяем целых 3 на пятерых для чая и ужина. Голодный коллективный желудок, который нам частенько заменяет коллективный разум, извлек откуда то неучтенную куриную колбаску. Вслед за неучтенкой приступаем к учтенке. Съев колбасу, лепешки и сыр, решаем приготовить ужин, для чего перемещаемся в Герины сиреневые апартаменты. Домовитый Герыч уже успел прибарахлиться, и посреди палатки красовались мебеля - круглый плоский камень. На мебель Герыч водрузил горелку «Индезит».
Если кто помнит, у Булгакова в незабвенной моей «Мастер и Маргарите» есть пассаж о четвертом измерении. Так вот - очень часто это четвертое измерение встречается в двухместных палатках. В двухместном ярко-желтом BD Ильи, по утверждению Прохожего, можно спать втроем и еще рюкзаки. В нашем с Пашей продукте китайского ширпотребпрома скромного синего цвету помещаемся мы с сестрой и двумя рюкзами - поверьте, мы с сестрой - это целых четыре человека, плюс еще рюкзаки. А наши рюкзаки тоже ворочаются и пинаются по ночам.
И, наконец, Герин гламурный гексагон. В эту двухместную палатку мы помещаемся вшестером, если сидя. Если лежа - то вчетвером, ибо лежачего Геру за одного считать никак нельзя. На сей раз загрузились в гексагон впятером, поэтому четверо сидели, а один почти лежал.
Для контроля забортной погоды наружу выставили градусник, выполненный в виде двух ног в трековых ботинках. Пока готовился ужин, градусник удивленным, почему то, голосом сказал, что холодно. Мы хором предложили ему занести ноги в палатку, на что получили отказ снимать ботинки. «Задохнетесь же», - сказал градусник-гуманист. Я недоуменно посмотрела на четыре пары разутых ног. Перехватив мой взгляд, Герыч сказал, что носки он лично поменял. «Ага, с правой на левую», - бормочу я несмело. Несмело - потому что один угол по прежнему остается пустым, и Герыч может меня в него поставить за вредность.
Пока ужинали и пили чай из полутора литров воды, выяснилось, что нарды, кальян и пинг-понг все забыли дома. Из развлечений остается ложиться спать. И если кто думает, что самая длинная ночь в году это 21 декабря, то он крайне ошибается. Самая длинная ночь в году - это когда ложишься спать в 18.30.
Хорошо еще, у меня есть свои маленькие ночные радости. Снять линзы, например. Сначала надо вытащить все нужное для этой хитрой процедуры: спирт, футляр, ватный диск. Я совсем не собираюсь пить спирт, да еще и в гордом одиночестве. Пить медицинский спирт в одиночку - моветон. Спиртом надо протереть грязные пальцы. Теперь можно лезть пальцем в глаз и отбирать у него линзу. Потом вторую. Умудриться поместить каждую из них в контейнер, а не в спальник или в палатку. Надеть непонятно зачем очки. Оглядеться вокруг. Убедиться, что пейзаж все тот же. Раздеться, а потом сразу же, безо всякой логики, одеться. Убрать все ненужное так, чтобы утром не было мучительно долго его разыскивать. Все, пакуюсь в спальник и пишу смс сестре в Ташкент (так как забрались довольно высоко, сигнал отличный) - «Спокойной ночи!», и получаю обиженный ответ - «Я еще с работы не пришла, а ты уже спать!»
И наступает самая длинная ночь в году. Недолго повоевав с нехваткой воздуха - 3400 все таки! - я проваливаюсь в некрепкий сон. Сон довольно таки быстро прерывается нехваткой воздуха (плохо я ее победила), и Кристинкиной жалобой из соседней палатки: «Я вообще не поняла, где нахожусь..»
Засыпаю снова. И тут - снится мне сон. Будто ставим мы лагерь на том самом месте, где уже поставили его наяву. И стоит Паша, с примерно килограммом сырой печени, и просит меня сделать печеночные котлетки. Я говорю, что мясорубки нету (бесхозяйственная, ага), делать фарш на котлетки нечем. Паша предлагает мелко - мелко нарезать печень и добавить сырое яйцо. Не знаю, чем дело с мясорубкой закончилось, и с кого мы добыли сырое яйцо, только в следующем кадре сна я жарила котлетки из печени. Жарила я их на своей чугунной сковородке - ее, видать, я не забыла прихватить.
Во второй раз разбудил меня мощный такой (тихо же на улице!) звук открывающейся молнии: ХЫРЩЩЩ! Кто то вылезает из палатки. Вылез. Шаги. Я жду логичного продолжения этих звуков. Продолжения не следует. «Перехотел», - думаю я и снова засыпаю.
Третья и все последующие не помню сколько побудок происходят при помощи звука хырщщ и последующих шагов. Часам к 11-ти вечера я полностью проснулась. Как, все - таки, непостоянен человек в своих желаниях! Дома, на диване, самая длинная ночь закончилась бы часов в 10 утра, да и то, принудительно. В палатке же я еле убедила себя, что лежать и ничего не делать (тем более, что битва с нехваткой кислорода снова закончилась моей убедительной победой), гораздо приятнее, чем плестись все время вверх незнамо куда. Лежала и ничего не делала, разве что баранов считала. Хотя баранов в наших краях гораздо больше, чем двуногих, я, видимо, знала их всех в лицо, здоровалась с каждым, и ни разу не уснула. Самая длинная ночь в году превратилась в череду бесцельных вращений вокруг своей оси, и в бесплодные попытки поспать. Плюс в том, что належалась и ничегоненаделалалсь я всласть.
Млечный Путь. Фото И. Тобольчика
Фото И. Тобольчика
Утро, как обычно, наступило. На живот. В смысле, пришло крайне неожиданно. Вроде вот только была самая длинная ночь, и раз - вставать пора. Лежа в палатке, прислушиваюсь к голосам снаружи, пытаясь по их тональностям определить температуру и силу ветра снаружи. Голоса голосят без мата, умеренно громко. Паша молча, но с большим успехом пытается собрать палатку вместе со мной внутри. Значит, шансов нет - надо выбираться наружу, навстречу солнцу, ветру, друзьям, очередным вертикальным метрам и сердцу в глотке.
Утренний моцион по окрестным камням прерван был неожиданно и неописуемо. Светило наше ясное вдруг окрасило ближний склон в багровый, а дальние - во все оттенки красного, пурпурного и розового. Суровый снежный хребет на горизонте накинул на себя целомудренную розово - голубую чадру. Розовато - сиреневая кисея укрыла плато Ангрен далеко внизу. Окрестные скалы запылали кровью. Замерев с открытыми ртами и полусказанными словами, смотрели мы на небесную феерию. Кто о чем думает в такие минуты? О величии этого мира, о том, что человек со всей своей манией пупа творения - песок, о том, что через много сотен лет, когда от меня, моих спутников, да, может, и от всего человечества - кто знает! - на Земле не останется даже памяти, они все равно будут - равнодушные и ослепительно - прекрасные горные рассветы. И душащая слезами благодарность неизвестно кому - за увиденное и почувствованное в этот миг.
Рассвет. Фото И. Тобольчика
Однако, за мной, читатель, почти как за котом Бегемотом, в холод осеннего горного утра на высоте 3400, собирать рюкзаки, палатки и волю в кулак.
Собираем лагерь, складываем скарб в осыпную воронку, и выдвигаемся к перевалу Терекли, откуда ведет нас наш путь к горе.
Первоначально мы планировали завтракать и пить чай на перевале, натопив водицы из перевального снега. Однако и там решили не рассиживаться - надеюсь, не потому, что я подползла к седловине последней, вся в проклятиях и одышке. Оглядевшись по сторонам, выбрали нужное направление, и пошли далее.
Далее вела противнейшая сыпуха, по которой я передвигалась в полном согласии с Дарвином - на четвереньках. На двух ногах сползала нафиг. Убедившись, что я вполне уверенно стою на своих четырех, Паша ушел разведывать путь напрямую через скалы. Забрался куда то наверх, в каменное гнездо, и позвал меня по имени - «Э-ля». «Горняшка, галики» - отмахнулась я, продолжая свой суровый четырехногий подъем. Однако, столкнувшись с Пашкой нос к носу за перегибом, поняла, что горняшка мне на 3600 не грозит, и галики тоже. Вполне осязаемый, сильный и веселый Пашка стоял передо мной, запыхавшейся и покрытой пылью.
Дальнейший путь до очередной седловины со странной конструкцией под названием снегомер мы проделали уже вдвоем, путь этот лежал по скалкам, и солировать на скалках Паша мне не доверил. Я ж всем известна ловкостью, и усвистать могу даже дома с родной табуретки, не то, что с камушка. Тем более, что в каждом камушке виделась мне родная табуретка, на которую хотелось присесть и никуда не идти - не только вверх, но и вниз тоже. Поселиться, короче, хотелось, не смотря на грозившую голодуху - холодину.
Понукаемая и подгоняемая Пашей, добрела я, наконец, до снегомера. Под снегомером сидела компания - один здоровый такой, в тельняге, второй покомпактнее, но тоже не маленький, без тельняги, но в ковбойской шляпе. Третий был совсем мелкий, в розовой водолазке и бейсболке. Смесь морфлота и дикого Запада привела мою бедную голову в замешательство. Откуда взялась тут эта троица, было совершенно непонятно. «Моря ж нет тут, да? и на прерии не похоже, нет?» - испуганно подумала половина мозга, ожидавшая горняшку и кислородное недоедание. «Альпклуб это. «Розовые зайцы», - буркнула здоровая половина мозга, - один только в форме». Сосредоточившись на Пашкином облике - уж его то я даже в метро в полседьмого вечера на раз нахожу в толпе, - постепенно вспомнила и остальных - Герыча, Крис и Илью.
Перед нами красовался громадный скальный взлет, очень похожий на акулий плавник. - Нам осталось только вот туда взлететь - и все, - сообщил Герыч, указывая на вершину плавника. Вот, оказывается, где смыкались горные походы и морфлот - на акульем плавнике, куда собрались взлететь Герыч в тельняшке, ковбой, и розовый смешливый зайчишка.
Взлетаем. Фото И. Тобольчика
И мы полетели. Поначалу косяком.
Герыч летел, тяжко хлопая могучими крыльями. Кристи для порядка пролетела пару минут строем, а потом растаяла в рыже - голубой дали. Илья бодро цокал трекинговыми палками, вполне заменявшими крылья.
Кряхтя, вздыхая и матерясь, пробовала встать на крыло я.
Паша же шел на бреющем позади меня, каждую минуту готовый подбодрить, поймать и пнуть летучую черепашку, усевшуюся ему на шею полтора года назад, и с тех пор прочно на ней обосновавшуюся.
Если бы черепахи умели летать - они б летели именно как я - часто-часто махали бы коротенькими крылышками и хватали ртом как можно больше воздуха. Спотыкаясь о каждый мало мальски пригодный для спотыкания предмет, я уговаривала Пашу бросить меня прям вот тут, и подобрать на обратном пути. Паша молча тыкал пальцем вперед и вверх. Не осмеливаясь ослушаться, я плелась вперед и вверх.
Где то примерно на середине «плавника» меня одолела таки злость. Какого хрена, спрашивала я себя, мне не сидится дома и не идется в горах? Я понимаю, знак Весов - вечный выбор и поиск равновесия, и все такое. Но равновесия между диваном и горами нет и быть не может! тут только две крайности - или ты дома или ты идешь! - так я убеждала себя. Ноги с доводами не соглашались, они то вообще были ни при чем, голова гнала их, куда даже глаза не глядели, никогда не спрашивая мнения ног.
На злости я проползла еще четверть взлета. Герыча и Крис видно не было давно. Надо мной на фоне синего неба бултыхался вверх-вниз рюкзак Ильи. Расстояние между мной и болтающимся рюкзаком ввергало в уныние. Камни вокруг манили удобством. Пашка позади меня терпеливо и неуклонно толкал меня вперед.
Наконец, вместо очередного «Э-ля. И-ди» Паша сказал - смотри! Вон, Илья уже не идет! Я глянула наверх. Над головой ничего не болталось. Это означало, что либо Илья тоже поплевал на вершину, чего быть никак не может, либо что вершина уже в измеримом расстоянии. Измеримом в минутах.
Кряхтя, вздыхая и матерясь, в мрачнейшем расположении духа выползла я на вершину пика Каракуш, 3864 метра.
Цирк. Фото И. Тобольчика
Как водится, люди на гору идут за наградой. Так и пишут потом: наградой за восхождение было… И перечисляют то, что, по их мнению, является адекватной ценой за пахоту, усталость, колени, ноги, руки, пальцы. Особо упертым в награду достается их жизнь, а особо невезучим - их же смерть. Хотя это, знаете, сильно зависит от горы, от которой собираешься получить награду. Я вот скупердяев - восьмитысячников стороной обхожу, да. Очень дальней. В пару - тройку тысяч километров, годы тренировок,и прочее мастерство. Поэтому награды за горы у меня поменьше - не жизнь, там, и не ледорубы из драгметаллов и прочие ценности.
Лично для меня наградой за восползание Каракуш приготовил три вида: зеленоватый глазок подвершинного озера, совсем крохотного сверху, такого далекого, и похожего на картинку то ли к сказкам Толкиена, то ли к легендам о викингах. Скальный цирк ржаво-коричнево - красного цвета. И ледник, который начинается почти с вершины. Благодаря этим наградам, мало кому теперь удается вывести меня из себя. Как только возникает угроза моему внутреннему равновесию, я мысленно быстренько забираюсь на вершину акульего плавника, и смотрю, смотрю, смотрю вниз на ледник и скальный цирк, в зеленоватый глаз озера, смотрю до тех пор, пока не начинаю понимать, что все - суета сует, кроме ледника, и зеленоватого озера, и рыжего скального цирка.
Ледник. Фото И. Тобольчика
Все фото - Ильи Тобольчика, все буквы - мои).