На слова Гоголя...
«Причина той веселости, которую заметили в первых сочинениях моих, показавшихся в печати, заключалась в некоторой душевной потребности. На меня находили припадки тоски, мне самому необъяснимой, которая происходила, может быть, от моего болезненного состояния. Чтобы развлекать себя самого, я придумывал себе всё смешное, что только мог выдумать. Выдумывал целиком смешные лица и характеры, поставлял их мысленно в самые смешные положения, вовсе не заботясь о том, зачем это, для чего, и кому от этого выйдет какая польза» (Н.В.Гоголь, "Авторская исповедь").
В том разнобразии жизненных ситуаций и событий, которых непосредственным участником является человек, все наполнено как радостными, так и горькими моментами. Рефлексия на эти моменты бывает различна у каждого человека. Вот, Гоголь был сатириком. Борьбой с тоскою и болезненностью в нем явилась та веселость, о которой он пишет. У человека всегда была и есть потребность заполнять ту пустоту внутри, которая образуется в нас от суеты житейской, от всех горечей и бед, досад, невзгод и обид. Кто-то ищет утешения в тишине, одиночестве, чтении, музыке, прогулке и т.д. Такая душевная потребность как бы преследует человека, и человек в этих условиях начинает искать способы удовлетворения этой потребности. Гоголь особым образом нашел смех.
Однако, стоит признать, что потребность осмеять злоключения нашей жизни свойственна, наверное, любому в большей или меньшей степени. Ведь проблема довлеет, обессиливает, озадачивает, то есть приносит тяготы и заботы, неудобный груз. Чтобы сбросить это иго, надо выставить проблему в нелепом свете: так, чтобы она казалась несущественной и неважной. Все невзгоды это словно наш враг, а врага надо победить и унизить, выкупать в грязи, да так, чтобы было смешно и забавно. Это как бы душевная сила противодействия на все эти беды нашего существования.
Кроме того, что груз проблемы будет облегчен, смех также имеет возможность проблему обличить. Но тонкий и обличительный тон произведений Гоголя не всегда верно понимался читателями. Все понимали, что было смешно, но за сатирой не замечали главного, что хотел донести автор. Это чем-то напоминает одно произведение Шекспира, где он описывал, как в одном театре сюжетом для постановок являлись реальные житейские ситуации. Зритель, придя в театр, мог неожиданно для себя обнаружить, что какой-нибудь дурной поступок, совершенный им, в точности обыгран на сцене этого театра. Такой человек испытывал крайний стыд от произошедшего так случайно (казалось бы) обличения. Но это у Шекспира на бумаге, а на деле у Гоголя, как правило, почти всегда все выходило иначе.
У Гоголя хорошо получалось выдумывать характерные образы, этим он и пользовался как орудием. В первую очередь, это он делал для себя, так как это была именно его личная душевная потребность. Хотя, по всей справедливости, верно то, что удовлетворение оной потребности не будет завершено никогда. Высмеять проблему это не означает избавиться от нее. Это временное бегство, временное утешение, суетное развлечение и некая напраслина. Скорее всего, Гоголь понял это со временем, что предопределило его уход в поиск духовного и религиозного, но к нему уже привыкли, как к известному и успешному сатирику.
В том разнобразии жизненных ситуаций и событий, которых непосредственным участником является человек, все наполнено как радостными, так и горькими моментами. Рефлексия на эти моменты бывает различна у каждого человека. Вот, Гоголь был сатириком. Борьбой с тоскою и болезненностью в нем явилась та веселость, о которой он пишет. У человека всегда была и есть потребность заполнять ту пустоту внутри, которая образуется в нас от суеты житейской, от всех горечей и бед, досад, невзгод и обид. Кто-то ищет утешения в тишине, одиночестве, чтении, музыке, прогулке и т.д. Такая душевная потребность как бы преследует человека, и человек в этих условиях начинает искать способы удовлетворения этой потребности. Гоголь особым образом нашел смех.
Однако, стоит признать, что потребность осмеять злоключения нашей жизни свойственна, наверное, любому в большей или меньшей степени. Ведь проблема довлеет, обессиливает, озадачивает, то есть приносит тяготы и заботы, неудобный груз. Чтобы сбросить это иго, надо выставить проблему в нелепом свете: так, чтобы она казалась несущественной и неважной. Все невзгоды это словно наш враг, а врага надо победить и унизить, выкупать в грязи, да так, чтобы было смешно и забавно. Это как бы душевная сила противодействия на все эти беды нашего существования.
Кроме того, что груз проблемы будет облегчен, смех также имеет возможность проблему обличить. Но тонкий и обличительный тон произведений Гоголя не всегда верно понимался читателями. Все понимали, что было смешно, но за сатирой не замечали главного, что хотел донести автор. Это чем-то напоминает одно произведение Шекспира, где он описывал, как в одном театре сюжетом для постановок являлись реальные житейские ситуации. Зритель, придя в театр, мог неожиданно для себя обнаружить, что какой-нибудь дурной поступок, совершенный им, в точности обыгран на сцене этого театра. Такой человек испытывал крайний стыд от произошедшего так случайно (казалось бы) обличения. Но это у Шекспира на бумаге, а на деле у Гоголя, как правило, почти всегда все выходило иначе.
У Гоголя хорошо получалось выдумывать характерные образы, этим он и пользовался как орудием. В первую очередь, это он делал для себя, так как это была именно его личная душевная потребность. Хотя, по всей справедливости, верно то, что удовлетворение оной потребности не будет завершено никогда. Высмеять проблему это не означает избавиться от нее. Это временное бегство, временное утешение, суетное развлечение и некая напраслина. Скорее всего, Гоголь понял это со временем, что предопределило его уход в поиск духовного и религиозного, но к нему уже привыкли, как к известному и успешному сатирику.