Константин Долматов. "ВСТРЕЧА"
Фрагменты последней из неоконченных поэм Константина Юрьевича Долматова kuznec_d_k (09.01.1963-17.01.2020)
Публикуется по завету автора.
ВСТРЕЧА
Ибо слово Божие живо и действенно
и острее всякого меча обоюдоострого:
оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов,
и судит помышления и намерения сердечные.
Евр. 4: 12
Раскрыли́лись обняться.
Орденами горя,
по четыре двенадцать
взяли два пузыря.
Два гвардейских трофея
златогрудым орлам
на скамейке аллеи
надо дуть из горла,
надо близости - русской
до прозрачного дна!
Барбариска закуской
нам на сдачу дана.
Лязгам маршевой меди
вторит пульсовый ритм.
- Васька, знаешь, Победе,
что Христу - тридцать три,
только мир этот ясный
спас не мастер страдать -
сдобный рыбарь из басни,
а ушастый солдат, -
штатно стриженный чижик:
простоватостью свят,
от мальчишеских книжек
взятый в яростный ряд,
за себя не робел он!
Полон света таких
безымянных пробелов
строй посмертной строки!
- Хрустнем пулькой конфетной? -
справно слёз наплескал.
Гусь ты, Юлька! - в поэтах
с фронтового листка.
Дружно хмыкали наши:
«Рифмой фрица убей,
Пушкин химкарандашный -
синь слюнцы на губе».
Но гордились, сучата,
в смехе нежность тая:
«Снова стих пропечатал?
Резво пежишь, Баян!
Лют уклёпывать с ходу:
буром впёр - и куплет.
Пулемётному взводу -
пулемётный поэт!»
Их - бесхитростных, ушлых,
трусоватых, лихих -
в дых, под скифскую душу,
доставали стихи, -
те, что с грифеля грыз ты, -
за: «… наклонный простор,
где комлистые избы
знают кроны родство;
где от полдня безбожней
лупит палевый зной;
где легло раздорожье
пятипалой звездой;
где за глинницу, к риге,
лавой валит кипрей;
где могила комбрига
на лобатом бугре;
где комбригову камню
над лучами дорог
вверен гибельный, главный,
обручальный зарок -
это: глинницу; избы
сообща и вразброд;
ветер; дымную изгарь,
золотящую свод;
мёд из солнечной миски,
влитый пыли в пергу;
лобный холм с обелиском -
ты не выдашь врагу».
Эх, хватало за глотки
стиховое словцо
всех - и наших погодков,
и матёрых бойцов!
И - молчком, без охалья -
взяв газетку в делёж,
мы с махрой выдыхали:
«бляха, крепко дерёшь».
Давний свет самокруток…
Юлька! В дружбу вопрос:
как ты четверо суток
куль контуженный нёс? -
шнырил, шкерился, полз, но
не швырнул воронью
при башке коматозной
жертву - тушку мою?
Помню «мессеры» (мать их!)…
вечер… кру́ченый дым…
Опа! - бес в медсанбате
мечет луч мне в шнифты,
и - под выхлоп спиртяжки,
под чесночное «кхек» -
«Ви годились в губашке,
могодой чейловек.»
Кукиш в бледную харю
вмят курносой куме!
Пушкин! Нет, не прошарю,
как: «Ну… просто - сумел»?!
- Марша паузный дольник…
Сизарей воркотня…
Я ж нах хаус из Моник
списан третьего дня.
Доктора употели -
жгли заразу вовсю.
Догорать с полнедели.
Метастазы, Васюх.
Впору стопы направить
тропкой лунной межи.
Вот мой сборник. На память
подмахну и держи.
Связных знаков соцветья
в раздвояшку листа
садит Сакко-Ванцетти,
карандаш-талисман,
садит, рифмы катая,
нос стирая дотла…
С нами был он, когда я
нёс тебя из «котла».
Видел? - глянец поранен
финкой в гриву и в хвост? -
их двенадцать, - по грани
тонко чирканных звёзд.
Помнит путь наш немалый
код учётной резни:
ночи тут - интервалы,
тройки звёздочек - дни.
Взгляду внятно предъявлен
шалый жанр стрекача -
днями прятаться в плавнях,
к нашим жать по ночам
и, фиксируя этот
растираженный стиль,
вдлинь четыре терцета
карандаш уместил.
Хохлишь чёлку, Васяка? -
де, значочки просты,
но с чего это всякий
день свячён в три звезды?
…Марш подвыдохся, - мухой
шпилит мозги Бернес…
Вмажем! Видишь ли, друг мой,
жизнь есть плотский процесс.
Рюхай, Васик-карасик,
скорых фраз плескотню!
Друг - тебя пидарасил
по три раза на дню:
будуаровым шёлком
ив пришторив привал,
друг ебал тебя в жопу
и не в жопу ебал
и, с пропёрки полдневной
разомлев голяком,
кликал Мёртвой Царевной,
звал своей Сулико,
Катей Пашиной, Эльзой
Блинкин-Мучник… И - глянь -
карандашику резал
пятилучья на грань:
влажность глаз осушая -
избывая печаль -
каждый акт возмужанья
пентаграммой венчал, -
шкрябал свежие знаки,
пиететен к длине…
…До гробешника - «Сакко
и Ванцетти» при мне!
Метам похотной прыти
стилос - ох, тесноват!
Первоопыт соитий
в слитных кроках триад
рдеет, пылко расшкварен,
жжёт, скабрёзно остёр:
это я киноварью
позже звёзды затёр,
основательно позже
(вьюгой стёкла секло)
анабасиса с ношей -
куклой в сорок кило.
…Гнёт поклажи незрячей
на крапивные щи
влёк голяшку отхрячить,
но живым дотащить
и не шибздик бы псовый -
подсвистеть удалось -
ты б отбыл, комиссован,
на протезе в колхоз
до маманьки Алёны -
гладкорылость наесть.
Мандалайкин варёный
отменил твой протез.
Песнь - барбоскино мясо!
Сласть - крапивная муть!
Не свезло тебе, Вася,
от войны увильнуть.
Сдвинул брови? Не мрачь их,
рта пучинку закрой:
нецелованный мальчик
стал мужчиной - с тобой.
Он ведь точно из главных -
что тэтэшке боёк -
в звон отточенный навык
шкворнем тешить бабьё.
Знатно их поимелось -
дам, кошёлок, сикух…
А за впихоумелость -
данке шён Васильку,
брату, что безобманно
лёд и жар претерпел, -
рядовому охранной
роты штаба. Тебе!
Так не кашляй, не ёрзай,
хворый взор уперев
в карандаш краснозвёздный -
мой резной оберег.
Слитной силой тройняшек
(Добр их пламенный пыл!) -
синий химкарандашик
вёл меня и хранил:
пахарь лингвы, недлинный
лингам в чермной резьбе,
охранил - до Берлина;
вывел - в члены СП;
сделал (тапочки, ужин,
безымянник с кольцом)
сверхпорядочным мужем;
неустанным отцом;
дал, навек наградив им -
«Зиму сдуло - айда!» -
барда кепчатый титул
семиструнке в пандан;
и, - владельцем назначив,
гладь, да тишь сворожив, -
переделкинской дачей
обратил тиражи…
Брось губу грызть - дерябни, -
шибче с водовки злость!
Грозный друг! Без тебя бы
ни-че-го не сбылось!
Резковат, поклонюсь-ка.
Дико всхлипну, поддат:
«Исполать тебе, Русский
Терпеливый Солдат!»
Вспомни! Слёз не осиля,
при повестке ушёл
«с дому» Тёлкин Василий,
тихих мест пастушок,
зван - За Тотьму! За Кижи!
За Саранск! За Рязань! -
встать с пехотьем таких же
ясноглазых, как сам.
Вспомни! Сгинул, истаял
смрад тевтонской орды!
Полон винного мая,
под колоннами ты, -
крестник радости Васер,
мел прося неспроста, -
всмех Рейхстаг разукрасил,
сделал надпись: «Пизда!»
Вспомни! Опытный воин,
сын двужилых трудяг,
в вОлОгОдскОм кОнвОе
ты служил не шутя
стражем бездны пологой
и - вторая руда
шла железной дорогой
Ленинград-Воркута.
…Звуки города дробны,
оптом - солнца лучи…
Сука! В хобот мне ёбни,
но потом - не молчи!
А/
Б/
А/Покаянного Слова
Б/---- хорош -
важно сбрякана фраз зычь!
А из стыдных вестей -
лажа Рак Метастазыч:
для слезы напиздел.
.....................................
Длинноухий ослёнок
в самосеве прыщей,
не понюхав пиздёнок
от лексемы «ваще»,
я венчал всякий день свой
действом адской дрочни.
Бля! - курчавое детство
в девятнадцать почти!
Ходового формата, -
поднабрав густоты, -
автохтона Арбата
волновали мечты:
«Ляльке б - хер дать для вкуса…
Лильке - дойки б помять…»
Взяли с первого курса.
Филология, блядь.
Пальцы памяти цепки,
вороваты… но чур -
шрам поганки-учебки
ковырять не хочу.
…И - вокзал; и - теплушки
(пилим в рай - только свист);
и позвал благодушный
рыбоглаз-особист,
вытер потный ебачник,
гуляша повкушав,
сыто чмокнул. И - начал
хуй катать по ушам:
«Рядовой Квирикадзе?
Сядь, говном не теки.
Я в восторге, признаться! -
балабоню стихи.
Но стихи разгильдяя -
Мыши! Кот начеку! -
кто ж свой писк доверяет
вещевому мешку?!
Вот котовья добыча -
всевозможно вкусна:
сорок восемь страничек…
синь обложки… Узнал?
Ой вопросов назрело!
Пошлый метод - пугать,
только скорым расстрелом
шмонит эта тетрадь.
Перед строем исполним!
Слышь, потливая мышь,
не трезвоню нисколько,
информирую лишь.
Вскачь-впрогляд-вперелистку
гаммы смыслов коснусь:
плач по тятьке-троцкисту -
формалистская гнусь;
декадансовой сырью
соплит смурьку «Рояль»
(Де, мамасеньке, ЧСИРу,
восемь в зубы - с хуя ль?);
«Жар» пасхально камланит,
что куличик - свячён;
«Ша! Косарь на кармане!» -
попурри-блатнячок;
«Знаю, стернь не померкнет» -
под Есенина пляс;
станс «Пиздень пионерки» -
откровенная грязь;
дальше - веской поживой -
тусклой мерзью мрачна,
вражит песня про «вшивый
суслонгерский учлаг»;
«Едем» - взыв к паровозу:
«Ты б, жеребчик, издох!» -
эксплозивно-навозный
пораженческий бздёх.
Верь, гнилец прыщелицый,
триппер пчёл трудовых,
две последних вещицы -
гибель, проще - хандык.
Впрочем, мозг твой заразный
шмякать нахуй сдалось:
ночь - и поезд под Вязьмой,
там атака с колёс;
там апрель-похоронщик
острословит: «Приляг
колыбельем воронок
в наст - пластовый трупняк»;
там от зорьки до речки
капан клюквенным путь;
там свинцовки щебечут
долбоклюйное «фьють»;
там лиловую падаль
греет нулик слюды…
А оно тебе надо?
Нет? Так слухай сюды.
Кот немножко пригоден
ковыряться в словах,
коль Серёжку с Володей
как два пальца знавал.
Кот десяткам эстетов
влапил тачку зэка,
он кизяк от конфеты
отличает слегка.
Кот подобье от Дара
отличает легко!
Вот такой я котяра -
Абель Шаевич Кот.
Но гляди, по тетради -
хазе буковок-гнид -
мой вердикт: «Будьте-нате
распиздюк даровит»
Слышь, аэдово семя,
ты ж - Парнаса посол!
И вот это - со всеми
впидарасить в подзол?
Смех! - прикопка под кочку
барыша не дала б:
сверххеровенько почва
умножает талант.
Дай-ка, с плавной проворцей,
обсосу - чтоб ясней -
амплуа стихотворца
в совокупной мясне, -
в той, чья порча - всечасна:
пометался-подох…
Плох для общего счастья
планетарный адок.
Эту старую пакость -
шар смертья - не пора ль
делать станом, где всяк есть
просиянная тварь?
Бремя - с плеч! Через годы -
мы, насев, сокрушим
бессердечье Природы
милосердьем машин!
Космос серой державы -
выпашь, плужный предел -
просто сейф с чертежами
бывших - будущих! - тел.
Лимб суглинков излазав,
ад дресвы искружив,
электрический разум
воплотит чертежи:
скважно недра провихрит,
взяв субстрат на разгрёб,
машинерия микро-
автоматных амёб, -
«…………………………….
……………………………..»
И - как только на плоскость
подзакинут лежать
тихий оловомозгий
массовидный свежак -
высь вселенной опляшет,
повивально-пунцов,
высверк Ленинских Башен,
воскрешая отцов!
Публикуется по завету автора.
ВСТРЕЧА
Ибо слово Божие живо и действенно
и острее всякого меча обоюдоострого:
оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов,
и судит помышления и намерения сердечные.
Евр. 4: 12
Раскрыли́лись обняться.
Орденами горя,
по четыре двенадцать
взяли два пузыря.
Два гвардейских трофея
златогрудым орлам
на скамейке аллеи
надо дуть из горла,
надо близости - русской
до прозрачного дна!
Барбариска закуской
нам на сдачу дана.
Лязгам маршевой меди
вторит пульсовый ритм.
- Васька, знаешь, Победе,
что Христу - тридцать три,
только мир этот ясный
спас не мастер страдать -
сдобный рыбарь из басни,
а ушастый солдат, -
штатно стриженный чижик:
простоватостью свят,
от мальчишеских книжек
взятый в яростный ряд,
за себя не робел он!
Полон света таких
безымянных пробелов
строй посмертной строки!
- Хрустнем пулькой конфетной? -
справно слёз наплескал.
Гусь ты, Юлька! - в поэтах
с фронтового листка.
Дружно хмыкали наши:
«Рифмой фрица убей,
Пушкин химкарандашный -
синь слюнцы на губе».
Но гордились, сучата,
в смехе нежность тая:
«Снова стих пропечатал?
Резво пежишь, Баян!
Лют уклёпывать с ходу:
буром впёр - и куплет.
Пулемётному взводу -
пулемётный поэт!»
Их - бесхитростных, ушлых,
трусоватых, лихих -
в дых, под скифскую душу,
доставали стихи, -
те, что с грифеля грыз ты, -
за: «… наклонный простор,
где комлистые избы
знают кроны родство;
где от полдня безбожней
лупит палевый зной;
где легло раздорожье
пятипалой звездой;
где за глинницу, к риге,
лавой валит кипрей;
где могила комбрига
на лобатом бугре;
где комбригову камню
над лучами дорог
вверен гибельный, главный,
обручальный зарок -
это: глинницу; избы
сообща и вразброд;
ветер; дымную изгарь,
золотящую свод;
мёд из солнечной миски,
влитый пыли в пергу;
лобный холм с обелиском -
ты не выдашь врагу».
Эх, хватало за глотки
стиховое словцо
всех - и наших погодков,
и матёрых бойцов!
И - молчком, без охалья -
взяв газетку в делёж,
мы с махрой выдыхали:
«бляха, крепко дерёшь».
Давний свет самокруток…
Юлька! В дружбу вопрос:
как ты четверо суток
куль контуженный нёс? -
шнырил, шкерился, полз, но
не швырнул воронью
при башке коматозной
жертву - тушку мою?
Помню «мессеры» (мать их!)…
вечер… кру́ченый дым…
Опа! - бес в медсанбате
мечет луч мне в шнифты,
и - под выхлоп спиртяжки,
под чесночное «кхек» -
«Ви годились в губашке,
могодой чейловек.»
Кукиш в бледную харю
вмят курносой куме!
Пушкин! Нет, не прошарю,
как: «Ну… просто - сумел»?!
- Марша паузный дольник…
Сизарей воркотня…
Я ж нах хаус из Моник
списан третьего дня.
Доктора употели -
жгли заразу вовсю.
Догорать с полнедели.
Метастазы, Васюх.
Впору стопы направить
тропкой лунной межи.
Вот мой сборник. На память
подмахну и держи.
Связных знаков соцветья
в раздвояшку листа
садит Сакко-Ванцетти,
карандаш-талисман,
садит, рифмы катая,
нос стирая дотла…
С нами был он, когда я
нёс тебя из «котла».
Видел? - глянец поранен
финкой в гриву и в хвост? -
их двенадцать, - по грани
тонко чирканных звёзд.
Помнит путь наш немалый
код учётной резни:
ночи тут - интервалы,
тройки звёздочек - дни.
Взгляду внятно предъявлен
шалый жанр стрекача -
днями прятаться в плавнях,
к нашим жать по ночам
и, фиксируя этот
растираженный стиль,
вдлинь четыре терцета
карандаш уместил.
Хохлишь чёлку, Васяка? -
де, значочки просты,
но с чего это всякий
день свячён в три звезды?
…Марш подвыдохся, - мухой
шпилит мозги Бернес…
Вмажем! Видишь ли, друг мой,
жизнь есть плотский процесс.
Рюхай, Васик-карасик,
скорых фраз плескотню!
Друг - тебя пидарасил
по три раза на дню:
будуаровым шёлком
ив пришторив привал,
друг ебал тебя в жопу
и не в жопу ебал
и, с пропёрки полдневной
разомлев голяком,
кликал Мёртвой Царевной,
звал своей Сулико,
Катей Пашиной, Эльзой
Блинкин-Мучник… И - глянь -
карандашику резал
пятилучья на грань:
влажность глаз осушая -
избывая печаль -
каждый акт возмужанья
пентаграммой венчал, -
шкрябал свежие знаки,
пиететен к длине…
…До гробешника - «Сакко
и Ванцетти» при мне!
Метам похотной прыти
стилос - ох, тесноват!
Первоопыт соитий
в слитных кроках триад
рдеет, пылко расшкварен,
жжёт, скабрёзно остёр:
это я киноварью
позже звёзды затёр,
основательно позже
(вьюгой стёкла секло)
анабасиса с ношей -
куклой в сорок кило.
…Гнёт поклажи незрячей
на крапивные щи
влёк голяшку отхрячить,
но живым дотащить
и не шибздик бы псовый -
подсвистеть удалось -
ты б отбыл, комиссован,
на протезе в колхоз
до маманьки Алёны -
гладкорылость наесть.
Мандалайкин варёный
отменил твой протез.
Песнь - барбоскино мясо!
Сласть - крапивная муть!
Не свезло тебе, Вася,
от войны увильнуть.
Сдвинул брови? Не мрачь их,
рта пучинку закрой:
нецелованный мальчик
стал мужчиной - с тобой.
Он ведь точно из главных -
что тэтэшке боёк -
в звон отточенный навык
шкворнем тешить бабьё.
Знатно их поимелось -
дам, кошёлок, сикух…
А за впихоумелость -
данке шён Васильку,
брату, что безобманно
лёд и жар претерпел, -
рядовому охранной
роты штаба. Тебе!
Так не кашляй, не ёрзай,
хворый взор уперев
в карандаш краснозвёздный -
мой резной оберег.
Слитной силой тройняшек
(Добр их пламенный пыл!) -
синий химкарандашик
вёл меня и хранил:
пахарь лингвы, недлинный
лингам в чермной резьбе,
охранил - до Берлина;
вывел - в члены СП;
сделал (тапочки, ужин,
безымянник с кольцом)
сверхпорядочным мужем;
неустанным отцом;
дал, навек наградив им -
«Зиму сдуло - айда!» -
барда кепчатый титул
семиструнке в пандан;
и, - владельцем назначив,
гладь, да тишь сворожив, -
переделкинской дачей
обратил тиражи…
Брось губу грызть - дерябни, -
шибче с водовки злость!
Грозный друг! Без тебя бы
ни-че-го не сбылось!
Резковат, поклонюсь-ка.
Дико всхлипну, поддат:
«Исполать тебе, Русский
Терпеливый Солдат!»
Вспомни! Слёз не осиля,
при повестке ушёл
«с дому» Тёлкин Василий,
тихих мест пастушок,
зван - За Тотьму! За Кижи!
За Саранск! За Рязань! -
встать с пехотьем таких же
ясноглазых, как сам.
Вспомни! Сгинул, истаял
смрад тевтонской орды!
Полон винного мая,
под колоннами ты, -
крестник радости Васер,
мел прося неспроста, -
всмех Рейхстаг разукрасил,
сделал надпись: «Пизда!»
Вспомни! Опытный воин,
сын двужилых трудяг,
в вОлОгОдскОм кОнвОе
ты служил не шутя
стражем бездны пологой
и - вторая руда
шла железной дорогой
Ленинград-Воркута.
…Звуки города дробны,
оптом - солнца лучи…
Сука! В хобот мне ёбни,
но потом - не молчи!
А/
Б/
А/Покаянного Слова
Б/---- хорош -
важно сбрякана фраз зычь!
А из стыдных вестей -
лажа Рак Метастазыч:
для слезы напиздел.
.....................................
Длинноухий ослёнок
в самосеве прыщей,
не понюхав пиздёнок
от лексемы «ваще»,
я венчал всякий день свой
действом адской дрочни.
Бля! - курчавое детство
в девятнадцать почти!
Ходового формата, -
поднабрав густоты, -
автохтона Арбата
волновали мечты:
«Ляльке б - хер дать для вкуса…
Лильке - дойки б помять…»
Взяли с первого курса.
Филология, блядь.
Пальцы памяти цепки,
вороваты… но чур -
шрам поганки-учебки
ковырять не хочу.
…И - вокзал; и - теплушки
(пилим в рай - только свист);
и позвал благодушный
рыбоглаз-особист,
вытер потный ебачник,
гуляша повкушав,
сыто чмокнул. И - начал
хуй катать по ушам:
«Рядовой Квирикадзе?
Сядь, говном не теки.
Я в восторге, признаться! -
балабоню стихи.
Но стихи разгильдяя -
Мыши! Кот начеку! -
кто ж свой писк доверяет
вещевому мешку?!
Вот котовья добыча -
всевозможно вкусна:
сорок восемь страничек…
синь обложки… Узнал?
Ой вопросов назрело!
Пошлый метод - пугать,
только скорым расстрелом
шмонит эта тетрадь.
Перед строем исполним!
Слышь, потливая мышь,
не трезвоню нисколько,
информирую лишь.
Вскачь-впрогляд-вперелистку
гаммы смыслов коснусь:
плач по тятьке-троцкисту -
формалистская гнусь;
декадансовой сырью
соплит смурьку «Рояль»
(Де, мамасеньке, ЧСИРу,
восемь в зубы - с хуя ль?);
«Жар» пасхально камланит,
что куличик - свячён;
«Ша! Косарь на кармане!» -
попурри-блатнячок;
«Знаю, стернь не померкнет» -
под Есенина пляс;
станс «Пиздень пионерки» -
откровенная грязь;
дальше - веской поживой -
тусклой мерзью мрачна,
вражит песня про «вшивый
суслонгерский учлаг»;
«Едем» - взыв к паровозу:
«Ты б, жеребчик, издох!» -
эксплозивно-навозный
пораженческий бздёх.
Верь, гнилец прыщелицый,
триппер пчёл трудовых,
две последних вещицы -
гибель, проще - хандык.
Впрочем, мозг твой заразный
шмякать нахуй сдалось:
ночь - и поезд под Вязьмой,
там атака с колёс;
там апрель-похоронщик
острословит: «Приляг
колыбельем воронок
в наст - пластовый трупняк»;
там от зорьки до речки
капан клюквенным путь;
там свинцовки щебечут
долбоклюйное «фьють»;
там лиловую падаль
греет нулик слюды…
А оно тебе надо?
Нет? Так слухай сюды.
Кот немножко пригоден
ковыряться в словах,
коль Серёжку с Володей
как два пальца знавал.
Кот десяткам эстетов
влапил тачку зэка,
он кизяк от конфеты
отличает слегка.
Кот подобье от Дара
отличает легко!
Вот такой я котяра -
Абель Шаевич Кот.
Но гляди, по тетради -
хазе буковок-гнид -
мой вердикт: «Будьте-нате
распиздюк даровит»
Слышь, аэдово семя,
ты ж - Парнаса посол!
И вот это - со всеми
впидарасить в подзол?
Смех! - прикопка под кочку
барыша не дала б:
сверххеровенько почва
умножает талант.
Дай-ка, с плавной проворцей,
обсосу - чтоб ясней -
амплуа стихотворца
в совокупной мясне, -
в той, чья порча - всечасна:
пометался-подох…
Плох для общего счастья
планетарный адок.
Эту старую пакость -
шар смертья - не пора ль
делать станом, где всяк есть
просиянная тварь?
Бремя - с плеч! Через годы -
мы, насев, сокрушим
бессердечье Природы
милосердьем машин!
Космос серой державы -
выпашь, плужный предел -
просто сейф с чертежами
бывших - будущих! - тел.
Лимб суглинков излазав,
ад дресвы искружив,
электрический разум
воплотит чертежи:
скважно недра провихрит,
взяв субстрат на разгрёб,
машинерия микро-
автоматных амёб, -
«…………………………….
……………………………..»
И - как только на плоскость
подзакинут лежать
тихий оловомозгий
массовидный свежак -
высь вселенной опляшет,
повивально-пунцов,
высверк Ленинских Башен,
воскрешая отцов!