Поэт в России больше, чем поэтка
В последнее время оживилось обсуждение т.н. феминитивов - женских вариантов лексем, обозначающих людей (профессии, роли и т.п.). Самый свежий пример - недавнее принятие на правительственном уровне новых норм правописания, поощряющих такие образования в украинском языке. Но и на русском поле дискуссий хватает. Появляются тексты с заголовками вроде "Будут и «авторка», и «докторка»... Почему феминитивы непременно победят" и заявлениями, набранными жирным шрифтом: "Никакие меры по так называемой «защите чистоты русского языка» ... не смогут остановить процесс его феминизации". В другой статье "Уважаемая директриса: Почему феминизация языка неизбежна" автор, а точнее, как нетрудно догадаться, авторша, утверждает:
"Формы женского рода, даже если они существуют для социально важных и привилегированных должностей, имеют негативную коннотацию (например, «докторша»), но чаще всего их просто нет. Вертикальное разделение - то есть женщина может дойти до определенного уровня авторитетности, но ни шагу дальше. Мы можем быть ассистентками и лаборантками, но становимся профессорами и лауреатами, как только поднимаемся по карьерной лестнице."
Говорят чуть ли не о встроенной в структуру языка мизогинии, для вящей солидности ссылаясь на гипотезу Сепира-Уорфа. На мой взгляд, мы здесь имеем классическую иллюстрацию крылатого изречения "вам шашечки или ехать"? Вот честное слово, если бы реабилитация слов вроде "докторша" или "профессорша" или введение в обиход их аналогов с другими суффиксами хоть немного повысило долю женщин, добившихся престижных профессий, степеней и званий, то даже такой ревнитель чистоты русского языка, как ваш покорный слуга, обескураженно воскликнул бы "сдаюсь!" Боюсь, однако, что если девочке с юных лет твердить "учи уроки как следует - профессоршей станешь", то это мало поможет делу. Да и "профессоркой" тоже.
Шутки шутками, но вот что меня удивляет в таких рассуждениях. Откуда вообще берётся уверенность, что язык феминизируется? Да, феминитивы типа пресловутой "авторки" употребительны в определённой среде, составляя часть профессионального феминистского сленга. Но их сферу употребления можно расширить только насильно, захватив контроль над значительной частью СМИ. Естественного процесса феминизации в русском языке нет. "Авторкам" кажется, что если "редакторки", "членкини", "поэтки", "директорки" и прочая будут чаще мозолить глаза, то публика к ним привыкнет. И надо признать, кажется не зря, у нас перед глазами примеры, когда люди и от родного языка отказываются, что там далеко ходить. Но я всё-таки сейчас говорю о свободном развитии языка.
Основная ошибка таких рассуждений в том, что подобные слова рассматриваются изолированно, вне языковой системы. Сторонники "новых феминитивов" упускают из виду категориальный характер запретов на их проникновение в речь. Сначала пример из фонологии. Вспомним, как смягчившиеся было согласные перед "е" в словах иностранного происхождения начали в ряде слов заново отвердевать, когда во 2-й половине 20 века в РЯ категория парности согласных по твёрдости-мягкости распространилась на позицию перед "е". И вместо уже устоявшегося "сЕкс" стали говорить "сЭкс", вместо "бассЕйн" - "бассЭйн" и даже "прЭсса" вместо "прЕсса". Так вот, судя по всему, - и я это попытаюсь показать ниже - определённая группа слов изначально относящихся к мужскому роду, сохраняющая его формальные грамматические признаки и обозначающая, главным образом, профессии и статусы, пополнила категорию общего рода, куда входят, например, такие слова, как "пьяница", "зануда", "староста", "судья" и т.п. Или весьма близка к этому. Т.е. придумывать "директорку" или "политикиню" в качестве пар к "директору" и "политику" столь же нелепо, как изобретать "старостессу" или "судьицу".
В обоих приведённых примерах язык следует за изменениями, происходящими в жизни. В первом случае он не устоял перед бурным потоком заимствований и был вынужден узаконить вариантную твёрдость согласного перед "е". Во втором - активное освоение женщинами до поры преимущественно мужских профессий и ролей перевело значительную группу существительных в категорию общего рода. И возмущение по этому поводу напоминает борьбу с ветряными мельницами. Соответственно, возникает вопрос - чем ломать копья по поводу феминитивотворчества, быть может, стоит просто улучшить качество преподавания русского языка?
В.В.Виноградов, который подробно разбирает этот вопрос в своём отнюдь не утратившем значения фундаментальном труде "Русский язык. Грамматическое учение о слове" (1947), ещё не относил явным образом такие слова к общему роду, однако на такую возможность ясно указывают его рассуждения:
"Легко заметить, что и в чисто русских словах, являющихся названиями лиц, т. е. людей, формой мужского рода подчеркивается не столько идея пола, сколько общее представление о лице, отнесение к классу или разряду людей, обозначение социальной роли человека. Например, для общего логического обозначения понятия о людях, принадлежащих к классу крестьян, мы воспользуется словом мужского рода крестьянин, отнюдь не подразумевая при этом мужчин, а имея в виду лиц обоего пола. (...) Все это говорит о том, что в категории мужского рода ярче выражена идея лица, чем идея пола (ср. человек и отсутствие формы человечица). В именах существительных, являющихся именами женщин, идея пола ощущается резче и определеннее. (...)
Отсутствие соотносительных слов женского рода во многих обозначениях лиц по профессии, должности, званию и - вследствие этого - применение слов мужского рода и к женщинам обусловлены разными причинами. Сюда относится: 1) преобладание мужского труда в кругу соответствующих должностей и профессий, особенно в дореволюционную эпоху (например: доцент, профессор, инженер, поп, дьякон, ... и т. п.); 2) консерватизм, противодействие самой языковой системы, например: суффикс -ша, обязательный для большей части названий женщин по профессии и должности (особенно соотносительно с именами на -ор, -ер), обозначает женщину не только в сфере ее труда, но и в ее семейной роли, как жену кого-нибудь (ср.: профессорша, инженерша и т. п.); возможность двусмысленного понимания препятствует широкому распространению профессиональных обозначений с суффиксом -ша, 3) гораздо больший интеллектуальный вес и семантический объем, а также объективность, свобода от экспрессивных примесей и обобщенный характер официальных должностных обозначений мужского рода, сравнительно с экспрессивно окрашенными парными словами женского рода, имеющими суффиксы -ша, -иха (ср. врачиха) и -к- (-ичка, -чка); ср., например, техничка, медичка, историчка и т. п. для обозначения студенток соответствующих специальностей; 4) отсутствие живых, продуктивных образований женского рода от многих бессуффиксных слов, относящихся к категории лица и имеющих общее родовое значение, например от слов человек, друг, враг, товарищ; ...
Формой мужского рода характеризуется имя человека вообще. Поэтому названия лиц в форме мужского рода могут относиться и к женщинам, если нет упора на половую дифференциацию особей."
Как видим, всё давным-давно разжёвано и в рот положено. То есть, как женщина, так и мужчина могут сказать о себе "я учитель русского языка", и "учитель" будет в данном случае только именем таксона, не соотносимым напрямую с его денотатом. А вот когда мы говорим "в класс вошёл учитель/вошла учительница", то имеем в виду конкретного человека мужского/женского пола, которого можно описать или представить себе. Предельно наглядно это проявляется в формах множественного числа. Если, например, в немецком языке нормативным является обращение "Liebe Studentinnen und Studenten!", то в русском ему соответствует просто "Дорогие студенты!" Здесь наше множественное вбирает в себя родовые признаки обоих полов, хотя и образовано от формы мужского рода, что интуитивно понятно любому образованному носителю языка. Феминистская калька с этого обращения "Дорогие студентки и студенты!" искусственно разделяет аудиторию по признаку пола, невротически акцентируя внимание на гендерных различиях. Тем самым она утрачивает нейтральность и даёт эффект, противоположный декларируемому.
Разумеется, существует масса названий лиц, для которых имеются соотносительные мужские и женские формы. Они сложились в процессе длительного исторического развития языка и в целом не могут быть осмыслены вне диахронического подхода. Тем не менее, есть вполне очевидные признаки, которые мотивируют потребность в таких параллельных формах. Прежде всего, это важность указания на пол/гендер. В парах "актёр - актриса", "певец - певица", "натурщик - натурщица", "теннисист - теннисистка" такое указание нам по разным причинам небезразлично. Актрису мы воспринимаем сквозь призму её амплуа и конкретных - женских - ролей (ср. также гоголевское "С хорошенькими актрисами знаком!"), певицу узнаём по голосу, естественно, женскому, ну а спортсмену без пола вообще никуда, так что разделение здесь очень строгое, независимо от популярности вида спорта.
Другой аспект, актуализирующий потребность в мужских и женских формах, - массовость употребления. Продавцы и продавщицы, студенты и студентки, комосмольцы и комсомолки по мотивации словообразования примыкают к старым пластам языка, где такое разделение охватывало огромное количество людей и совершенно естественным образом ставило в закономерное соответствие гендер и грамматический род: "супруг - супруга", "работник - работница", "сосед - соседка", "хозяин - хозяйка", "гость - гостья" и мн.др. При этом с возникновением новой реалии, как в случае с комсомолом, одновременно и независимо, по имеющимся моделям, производятся и обе гендерные формы.
В сравнительно небольшой группе названий профессий и ролей, где женские формы отсутствуют или нагружены нежелательными коннотациями, имя роли в силу исторических причин оказалось, как мы уже выяснили, отчуждено от семы, обозначающей гендер. Попытки преодолеть "гендерную недостаточность" в таких случаях легко оборачиваются неуместной апелляцией к полу и телесности, вплоть до откровенной объективации. Боюсь, это не совсем то, за что ратуют феминистки. Сравните фразы: "На утреннем заседании выступила депутат Петрова" и "- Был в Заксобрании? Ну и как там, симпатичные депутатки есть?" Это, кстати, абсолютно реальная речевая ситуация. Во втором случае "чистое" имя таксона сливается с разговорным обозначением одного из его денотатов, утрачивая стилистическую нейтральность и профессиональную строгость.
Никакой мизогинии в подобном устройстве языка, разумеется, нет. Во многих случаях слова с грамматическими признаками мужского рода действительно используются для обозначения престижных профессий и социально значимых ролей. Врач (и почти все медицинские специальности), физик (и другие научные специальности), инженер, адвокат, режиссёр, декан, министр, дизайнер, редактор... Но, как отмечал Виноградов, здесь полно ограничений, не имеющих вообще никакого отношения к гендерности и обусловленных исключительно структурой языка. Скажем, доярка вполне может сказать о себе "оператор машинного доения" (а уборщица - что-нибудь вроде "оператор клининга"). Слово "оператор" ничего престижного и исторически мужского не обозначает - хотя бы потому, что оно довольно новое. Тем не менее, "операторка" звучит ничуть не менее нелепо, чем "профессорка" и иже с нею. Можно обратиться и к собственно русским словам - "строитель" тоже не имеет соотносительной формы ж.р. Просто потому, что суффикс ж.р. -к- в РЯ вообще "не дружит" с основами названий лиц на -ор, -ер, -ир. А в каких-то случаях при образовании феминитива и вовсе происходит изменение смысла, порой курьёзное. "Техничка" - это отнюдь не техник в юбке, а та же уборщица. Образование женских форм от слов "водолаз", "электрик" и "овчар" предоставляется читателю в качестве самостоятельного упражнения.
Добавим, что отсутствие или ущербность женских форм совсем не обязательно связано не только с монополизацией мужчинами определённых социальных ролей, но и вообще с какими-либо социальными ролями. Возьмите фразу "Он жуткий нытик и зануда." Здесь "он" свободно можно заменить на "она", не меняя остальных словоформ, поскольку не существует ни отдельного мужского варианта для "зануда", ни женского для "нытик". Оба слова, таким образом, попадают в категорию общего рода, придя в неё, так сказать, с разных концов. То же самое можно сказать и о слове "лунатик", и о носителях четырёх темпераментов - во всех этих случаях лексема с формальными признаками м.р. употребляется для обозначения и мужчин, и женщин, и ни с какими гендерными преференциями это, разумеется, не связано. Причины такого положения вещей коренятся глубоко в структуре языка.
Нелишним будет заметить, что вся эта современная возня с феминитивами есть неуклюжая попытка влить новое вино в старые прокисшие мехи. Всё это уже было, было, было... У Даля, например, можно найти женскую форму от "редактор" - "редакторша". Виноградов в цитированной работе напоминает, что до середины 19 века в ходу было слово "литераторка". Не прижилось. У И.С.Тургенева: "Я не люблю восторженных девиц... (...) иная же - помилуй бог - поэтка." И в письмах матери Тургенева слово "поэтка" используется (так она называла княжну Шаховскую). Куда делось? В 8-м номере "Журнала землевладельцев" за 1858 год опубликовано письмо филолога В.А.Половцева, большого сторонника женской эмансипации, высмеянное Н.А.Добролюбовым в статье "Почитатель дворянок". Там есть такие рассуждения:
"Не знаю, почему нет у нас слова "другиня", т. е. друг женского пола, другое и даже первое я. (Тут уже филологические тенденции овладевают г. Половцовым, и он дает нам редкий случай наблюдать за грамматиком, рассуждающим об общественных вопросах. Внимайте же! - комментарий Добролюбова) Это совсем не подруга, подружка, подруженька, которые веют на нас молодостью; и друг - не то, это мужчина. "Другиня" ... могло бы быть самым почетным из всех званий женщины и даже девицы. Жена-друг - вот другиня..."
Ну как тут не задаться вопросом, почему у нас так и нет биологинь, химичек и так далее - вернее, они как бы есть, но где-то на периферии языка. Где можно отвлечься от официоза, расслабиться и где-то как-то даже поскабрезничать. Зато, скажем, "поэтесса" есть, но тоже устраивает далеко не всех, начиная с таких известных женщин, как Анна Ахматова и Марина Цветаева, которые предпочитали называться поэтами в попытке дистанцироваться от "женского рукоделия" в стихах. Как бы полемизируя с ними, а заодно и с Евгением Евтушенко, чья слегка перефразированная максима вынесена в заголовок этой записи, другая женщина-поэт, Юнна Мориц, провозглашает:
Ни в мраморе, ни в бронзе не хочу,
Амбиций мелких нет в моей природе,
Такие глыбы мне не по плечу,
Тем более, когда их пошлость в моде.
(...)
Ни славы блеск, ни бешеный успех
Не внятны мне как зажигательные средства.
Поэтка, я поэтствую для тех,
Кто мне, живьём, люблями платит за поэтство.
Интересно, что феминистки с восторгом ухватились за окказионализм "поэтка", а "поэтессу" уже как-то задвинули. То есть, получается, не во всех случаях проблема в отсутствии феминитива, претензии возможны и к его качеству. Но если "поэтесса" успела подёрнуться книжной пылью, то у "поэтки" ощутима стилистически сниженная, просторечная окраска, и удачное использование в конкретном стихотворении ситуацию не спасает.
Исторически сложившуюся гендерную диспропорцию в некоторых названиях лиц языки могут преодолевать разными способами. Большинство славянских языков пошли по пути регулярного присоединения суффиксов женского рода к исходной "маскулинной" основе. Скорее всего, это связано с сильнейшим влиянием немецкого и отчасти других европейских языков с регулярным суффиксальным образованием женских форм. Так, в польском языке есть и poetka, и autorka, и reżyserka и многое другое. Хотя, например, "канцлер" даже в случае Ангелы Меркель обозначается словом м.р. kanclerz (но в менее строгих стилях возможно и kanclerka). Другие славянские языки пошли здесь ещё дальше, там нормой является образование феминитива даже в таком изолированном случае: чешск. kancléřka, слов. kancelárka, словен. kanclerka, серб. канцеларка. (Замечу в скобках, что исключительно продуктивный в ряде славянских языков суффикс -к-, что так назойливо предлагается для образования "новых феминитивов", скорее всего, указывает на торчащие уши галицких (по крайней мере, ментально) феминисток, от которых вся эта ересь в отсутствие языкового барьера идёт и к русским. Не побывав в условном Львове, до "авторки" не всякий додумается.)
Ну а русский язык пошёл по принципиально другому пути ревизии сущностей, изменив родовую принадлежность ряда "неудобных" слов и освободив тем самым простор для тонкой игры смыслов и коннотаций при восприятии суффиксальных феминитивов в разных стилях и идиолектах. В этом отношении наш язык чрезвычайно своеобразен, уникален в своей группе. И вот какие-то жертвы ЕГЭ хватают этот уникальный инструмент с деликатнейшей настройкой и изумительной палитрой выразительных средств, вертят в руках так и эдак и разве что не пукают в него, извлекая престранные звуки подобно герою незабвенной сказки Носова, который пытался играть на трубе. Только недостаёт им Незнайкиной ясноглазой простоты. Руководствуясь пресловутыми "благими намерениями", они с кавалерийской целеустремлённостью хотят у нас эту уникальность отобрать, устроив из языка плац, по которому маршируют регулярные слова-уродцы. Но, может быть, стоит сначала подучиться, прежде чем, задрав штаны, бросаться улучшать мир? Повысить, так сказать, общий культурный уровень? Впрочем, о чём это я. У вас есть отличный полигон для языковых экспериментов - бывшая УССР называется. Вот там и упражняйтесь.
Илл.: http://portal-kultura.ru/archive/number/235893/?ID=235893&PAGEN_1=2
"Формы женского рода, даже если они существуют для социально важных и привилегированных должностей, имеют негативную коннотацию (например, «докторша»), но чаще всего их просто нет. Вертикальное разделение - то есть женщина может дойти до определенного уровня авторитетности, но ни шагу дальше. Мы можем быть ассистентками и лаборантками, но становимся профессорами и лауреатами, как только поднимаемся по карьерной лестнице."
Говорят чуть ли не о встроенной в структуру языка мизогинии, для вящей солидности ссылаясь на гипотезу Сепира-Уорфа. На мой взгляд, мы здесь имеем классическую иллюстрацию крылатого изречения "вам шашечки или ехать"? Вот честное слово, если бы реабилитация слов вроде "докторша" или "профессорша" или введение в обиход их аналогов с другими суффиксами хоть немного повысило долю женщин, добившихся престижных профессий, степеней и званий, то даже такой ревнитель чистоты русского языка, как ваш покорный слуга, обескураженно воскликнул бы "сдаюсь!" Боюсь, однако, что если девочке с юных лет твердить "учи уроки как следует - профессоршей станешь", то это мало поможет делу. Да и "профессоркой" тоже.
Шутки шутками, но вот что меня удивляет в таких рассуждениях. Откуда вообще берётся уверенность, что язык феминизируется? Да, феминитивы типа пресловутой "авторки" употребительны в определённой среде, составляя часть профессионального феминистского сленга. Но их сферу употребления можно расширить только насильно, захватив контроль над значительной частью СМИ. Естественного процесса феминизации в русском языке нет. "Авторкам" кажется, что если "редакторки", "членкини", "поэтки", "директорки" и прочая будут чаще мозолить глаза, то публика к ним привыкнет. И надо признать, кажется не зря, у нас перед глазами примеры, когда люди и от родного языка отказываются, что там далеко ходить. Но я всё-таки сейчас говорю о свободном развитии языка.
Основная ошибка таких рассуждений в том, что подобные слова рассматриваются изолированно, вне языковой системы. Сторонники "новых феминитивов" упускают из виду категориальный характер запретов на их проникновение в речь. Сначала пример из фонологии. Вспомним, как смягчившиеся было согласные перед "е" в словах иностранного происхождения начали в ряде слов заново отвердевать, когда во 2-й половине 20 века в РЯ категория парности согласных по твёрдости-мягкости распространилась на позицию перед "е". И вместо уже устоявшегося "сЕкс" стали говорить "сЭкс", вместо "бассЕйн" - "бассЭйн" и даже "прЭсса" вместо "прЕсса". Так вот, судя по всему, - и я это попытаюсь показать ниже - определённая группа слов изначально относящихся к мужскому роду, сохраняющая его формальные грамматические признаки и обозначающая, главным образом, профессии и статусы, пополнила категорию общего рода, куда входят, например, такие слова, как "пьяница", "зануда", "староста", "судья" и т.п. Или весьма близка к этому. Т.е. придумывать "директорку" или "политикиню" в качестве пар к "директору" и "политику" столь же нелепо, как изобретать "старостессу" или "судьицу".
В обоих приведённых примерах язык следует за изменениями, происходящими в жизни. В первом случае он не устоял перед бурным потоком заимствований и был вынужден узаконить вариантную твёрдость согласного перед "е". Во втором - активное освоение женщинами до поры преимущественно мужских профессий и ролей перевело значительную группу существительных в категорию общего рода. И возмущение по этому поводу напоминает борьбу с ветряными мельницами. Соответственно, возникает вопрос - чем ломать копья по поводу феминитивотворчества, быть может, стоит просто улучшить качество преподавания русского языка?
В.В.Виноградов, который подробно разбирает этот вопрос в своём отнюдь не утратившем значения фундаментальном труде "Русский язык. Грамматическое учение о слове" (1947), ещё не относил явным образом такие слова к общему роду, однако на такую возможность ясно указывают его рассуждения:
"Легко заметить, что и в чисто русских словах, являющихся названиями лиц, т. е. людей, формой мужского рода подчеркивается не столько идея пола, сколько общее представление о лице, отнесение к классу или разряду людей, обозначение социальной роли человека. Например, для общего логического обозначения понятия о людях, принадлежащих к классу крестьян, мы воспользуется словом мужского рода крестьянин, отнюдь не подразумевая при этом мужчин, а имея в виду лиц обоего пола. (...) Все это говорит о том, что в категории мужского рода ярче выражена идея лица, чем идея пола (ср. человек и отсутствие формы человечица). В именах существительных, являющихся именами женщин, идея пола ощущается резче и определеннее. (...)
Отсутствие соотносительных слов женского рода во многих обозначениях лиц по профессии, должности, званию и - вследствие этого - применение слов мужского рода и к женщинам обусловлены разными причинами. Сюда относится: 1) преобладание мужского труда в кругу соответствующих должностей и профессий, особенно в дореволюционную эпоху (например: доцент, профессор, инженер, поп, дьякон, ... и т. п.); 2) консерватизм, противодействие самой языковой системы, например: суффикс -ша, обязательный для большей части названий женщин по профессии и должности (особенно соотносительно с именами на -ор, -ер), обозначает женщину не только в сфере ее труда, но и в ее семейной роли, как жену кого-нибудь (ср.: профессорша, инженерша и т. п.); возможность двусмысленного понимания препятствует широкому распространению профессиональных обозначений с суффиксом -ша, 3) гораздо больший интеллектуальный вес и семантический объем, а также объективность, свобода от экспрессивных примесей и обобщенный характер официальных должностных обозначений мужского рода, сравнительно с экспрессивно окрашенными парными словами женского рода, имеющими суффиксы -ша, -иха (ср. врачиха) и -к- (-ичка, -чка); ср., например, техничка, медичка, историчка и т. п. для обозначения студенток соответствующих специальностей; 4) отсутствие живых, продуктивных образований женского рода от многих бессуффиксных слов, относящихся к категории лица и имеющих общее родовое значение, например от слов человек, друг, враг, товарищ; ...
Формой мужского рода характеризуется имя человека вообще. Поэтому названия лиц в форме мужского рода могут относиться и к женщинам, если нет упора на половую дифференциацию особей."
Как видим, всё давным-давно разжёвано и в рот положено. То есть, как женщина, так и мужчина могут сказать о себе "я учитель русского языка", и "учитель" будет в данном случае только именем таксона, не соотносимым напрямую с его денотатом. А вот когда мы говорим "в класс вошёл учитель/вошла учительница", то имеем в виду конкретного человека мужского/женского пола, которого можно описать или представить себе. Предельно наглядно это проявляется в формах множественного числа. Если, например, в немецком языке нормативным является обращение "Liebe Studentinnen und Studenten!", то в русском ему соответствует просто "Дорогие студенты!" Здесь наше множественное вбирает в себя родовые признаки обоих полов, хотя и образовано от формы мужского рода, что интуитивно понятно любому образованному носителю языка. Феминистская калька с этого обращения "Дорогие студентки и студенты!" искусственно разделяет аудиторию по признаку пола, невротически акцентируя внимание на гендерных различиях. Тем самым она утрачивает нейтральность и даёт эффект, противоположный декларируемому.
Разумеется, существует масса названий лиц, для которых имеются соотносительные мужские и женские формы. Они сложились в процессе длительного исторического развития языка и в целом не могут быть осмыслены вне диахронического подхода. Тем не менее, есть вполне очевидные признаки, которые мотивируют потребность в таких параллельных формах. Прежде всего, это важность указания на пол/гендер. В парах "актёр - актриса", "певец - певица", "натурщик - натурщица", "теннисист - теннисистка" такое указание нам по разным причинам небезразлично. Актрису мы воспринимаем сквозь призму её амплуа и конкретных - женских - ролей (ср. также гоголевское "С хорошенькими актрисами знаком!"), певицу узнаём по голосу, естественно, женскому, ну а спортсмену без пола вообще никуда, так что разделение здесь очень строгое, независимо от популярности вида спорта.
Другой аспект, актуализирующий потребность в мужских и женских формах, - массовость употребления. Продавцы и продавщицы, студенты и студентки, комосмольцы и комсомолки по мотивации словообразования примыкают к старым пластам языка, где такое разделение охватывало огромное количество людей и совершенно естественным образом ставило в закономерное соответствие гендер и грамматический род: "супруг - супруга", "работник - работница", "сосед - соседка", "хозяин - хозяйка", "гость - гостья" и мн.др. При этом с возникновением новой реалии, как в случае с комсомолом, одновременно и независимо, по имеющимся моделям, производятся и обе гендерные формы.
В сравнительно небольшой группе названий профессий и ролей, где женские формы отсутствуют или нагружены нежелательными коннотациями, имя роли в силу исторических причин оказалось, как мы уже выяснили, отчуждено от семы, обозначающей гендер. Попытки преодолеть "гендерную недостаточность" в таких случаях легко оборачиваются неуместной апелляцией к полу и телесности, вплоть до откровенной объективации. Боюсь, это не совсем то, за что ратуют феминистки. Сравните фразы: "На утреннем заседании выступила депутат Петрова" и "- Был в Заксобрании? Ну и как там, симпатичные депутатки есть?" Это, кстати, абсолютно реальная речевая ситуация. Во втором случае "чистое" имя таксона сливается с разговорным обозначением одного из его денотатов, утрачивая стилистическую нейтральность и профессиональную строгость.
Никакой мизогинии в подобном устройстве языка, разумеется, нет. Во многих случаях слова с грамматическими признаками мужского рода действительно используются для обозначения престижных профессий и социально значимых ролей. Врач (и почти все медицинские специальности), физик (и другие научные специальности), инженер, адвокат, режиссёр, декан, министр, дизайнер, редактор... Но, как отмечал Виноградов, здесь полно ограничений, не имеющих вообще никакого отношения к гендерности и обусловленных исключительно структурой языка. Скажем, доярка вполне может сказать о себе "оператор машинного доения" (а уборщица - что-нибудь вроде "оператор клининга"). Слово "оператор" ничего престижного и исторически мужского не обозначает - хотя бы потому, что оно довольно новое. Тем не менее, "операторка" звучит ничуть не менее нелепо, чем "профессорка" и иже с нею. Можно обратиться и к собственно русским словам - "строитель" тоже не имеет соотносительной формы ж.р. Просто потому, что суффикс ж.р. -к- в РЯ вообще "не дружит" с основами названий лиц на -ор, -ер, -ир. А в каких-то случаях при образовании феминитива и вовсе происходит изменение смысла, порой курьёзное. "Техничка" - это отнюдь не техник в юбке, а та же уборщица. Образование женских форм от слов "водолаз", "электрик" и "овчар" предоставляется читателю в качестве самостоятельного упражнения.
Добавим, что отсутствие или ущербность женских форм совсем не обязательно связано не только с монополизацией мужчинами определённых социальных ролей, но и вообще с какими-либо социальными ролями. Возьмите фразу "Он жуткий нытик и зануда." Здесь "он" свободно можно заменить на "она", не меняя остальных словоформ, поскольку не существует ни отдельного мужского варианта для "зануда", ни женского для "нытик". Оба слова, таким образом, попадают в категорию общего рода, придя в неё, так сказать, с разных концов. То же самое можно сказать и о слове "лунатик", и о носителях четырёх темпераментов - во всех этих случаях лексема с формальными признаками м.р. употребляется для обозначения и мужчин, и женщин, и ни с какими гендерными преференциями это, разумеется, не связано. Причины такого положения вещей коренятся глубоко в структуре языка.
Нелишним будет заметить, что вся эта современная возня с феминитивами есть неуклюжая попытка влить новое вино в старые прокисшие мехи. Всё это уже было, было, было... У Даля, например, можно найти женскую форму от "редактор" - "редакторша". Виноградов в цитированной работе напоминает, что до середины 19 века в ходу было слово "литераторка". Не прижилось. У И.С.Тургенева: "Я не люблю восторженных девиц... (...) иная же - помилуй бог - поэтка." И в письмах матери Тургенева слово "поэтка" используется (так она называла княжну Шаховскую). Куда делось? В 8-м номере "Журнала землевладельцев" за 1858 год опубликовано письмо филолога В.А.Половцева, большого сторонника женской эмансипации, высмеянное Н.А.Добролюбовым в статье "Почитатель дворянок". Там есть такие рассуждения:
"Не знаю, почему нет у нас слова "другиня", т. е. друг женского пола, другое и даже первое я. (Тут уже филологические тенденции овладевают г. Половцовым, и он дает нам редкий случай наблюдать за грамматиком, рассуждающим об общественных вопросах. Внимайте же! - комментарий Добролюбова) Это совсем не подруга, подружка, подруженька, которые веют на нас молодостью; и друг - не то, это мужчина. "Другиня" ... могло бы быть самым почетным из всех званий женщины и даже девицы. Жена-друг - вот другиня..."
Ну как тут не задаться вопросом, почему у нас так и нет биологинь, химичек и так далее - вернее, они как бы есть, но где-то на периферии языка. Где можно отвлечься от официоза, расслабиться и где-то как-то даже поскабрезничать. Зато, скажем, "поэтесса" есть, но тоже устраивает далеко не всех, начиная с таких известных женщин, как Анна Ахматова и Марина Цветаева, которые предпочитали называться поэтами в попытке дистанцироваться от "женского рукоделия" в стихах. Как бы полемизируя с ними, а заодно и с Евгением Евтушенко, чья слегка перефразированная максима вынесена в заголовок этой записи, другая женщина-поэт, Юнна Мориц, провозглашает:
Ни в мраморе, ни в бронзе не хочу,
Амбиций мелких нет в моей природе,
Такие глыбы мне не по плечу,
Тем более, когда их пошлость в моде.
(...)
Ни славы блеск, ни бешеный успех
Не внятны мне как зажигательные средства.
Поэтка, я поэтствую для тех,
Кто мне, живьём, люблями платит за поэтство.
Интересно, что феминистки с восторгом ухватились за окказионализм "поэтка", а "поэтессу" уже как-то задвинули. То есть, получается, не во всех случаях проблема в отсутствии феминитива, претензии возможны и к его качеству. Но если "поэтесса" успела подёрнуться книжной пылью, то у "поэтки" ощутима стилистически сниженная, просторечная окраска, и удачное использование в конкретном стихотворении ситуацию не спасает.
Исторически сложившуюся гендерную диспропорцию в некоторых названиях лиц языки могут преодолевать разными способами. Большинство славянских языков пошли по пути регулярного присоединения суффиксов женского рода к исходной "маскулинной" основе. Скорее всего, это связано с сильнейшим влиянием немецкого и отчасти других европейских языков с регулярным суффиксальным образованием женских форм. Так, в польском языке есть и poetka, и autorka, и reżyserka и многое другое. Хотя, например, "канцлер" даже в случае Ангелы Меркель обозначается словом м.р. kanclerz (но в менее строгих стилях возможно и kanclerka). Другие славянские языки пошли здесь ещё дальше, там нормой является образование феминитива даже в таком изолированном случае: чешск. kancléřka, слов. kancelárka, словен. kanclerka, серб. канцеларка. (Замечу в скобках, что исключительно продуктивный в ряде славянских языков суффикс -к-, что так назойливо предлагается для образования "новых феминитивов", скорее всего, указывает на торчащие уши галицких (по крайней мере, ментально) феминисток, от которых вся эта ересь в отсутствие языкового барьера идёт и к русским. Не побывав в условном Львове, до "авторки" не всякий додумается.)
Ну а русский язык пошёл по принципиально другому пути ревизии сущностей, изменив родовую принадлежность ряда "неудобных" слов и освободив тем самым простор для тонкой игры смыслов и коннотаций при восприятии суффиксальных феминитивов в разных стилях и идиолектах. В этом отношении наш язык чрезвычайно своеобразен, уникален в своей группе. И вот какие-то жертвы ЕГЭ хватают этот уникальный инструмент с деликатнейшей настройкой и изумительной палитрой выразительных средств, вертят в руках так и эдак и разве что не пукают в него, извлекая престранные звуки подобно герою незабвенной сказки Носова, который пытался играть на трубе. Только недостаёт им Незнайкиной ясноглазой простоты. Руководствуясь пресловутыми "благими намерениями", они с кавалерийской целеустремлённостью хотят у нас эту уникальность отобрать, устроив из языка плац, по которому маршируют регулярные слова-уродцы. Но, может быть, стоит сначала подучиться, прежде чем, задрав штаны, бросаться улучшать мир? Повысить, так сказать, общий культурный уровень? Впрочем, о чём это я. У вас есть отличный полигон для языковых экспериментов - бывшая УССР называется. Вот там и упражняйтесь.
Илл.: http://portal-kultura.ru/archive/number/235893/?ID=235893&PAGEN_1=2