Живой побег от живого корня
Как известно, для восточнославянских языков, в отличие от западно- и южнославянских, характерно так называемое полногласие: из праславянских сочетаний *er, *el, *or, *ol в корне слова между согласными в восточнославянских языках возникли сочетания ere, olo(elo), oro, olo. Соответственно, например, из праславянского *bergъ возникло русское берег, из *melko - молоко, из *chelmъ - шелом, из *storna - сторона, из *golsъ - голос. Аналогичные лексемы есть также в украинском и белорусском языках. В старославянском (древнеболгарском) языке, относящемся к южнославянской группе, эти же слова выглядели как брѣгъ, млѣко, шлѣмъ, страна, гласъ.
В современном русском языке имеется большое количество дублетных форм - парных слов-когнатов, одно из которых является по происхождению собственно русским, а второе заимствовано из церковнославянского языка, как называют древнеболгарский, перенесённый на русскую почву и используемый для нужд богослужения и в качестве мовы книжной. В первую очередь, это слова с корневым полногласием и без него. Чаще всего они обозначают почти совпадающие понятия, различаясь лишь стилем употребления (дерево/древо, шелом/шлем, золото/злато, ворота/врата), но могут обозначать и понятия смежные (молочный/млечный, голова/глава, сторона/страна) или даже совсем разные (волость/власть, порох/прах). Наличие таких этимологических и отчасти синонимических пар - один из важных факторов, обусловливающий богатство выразительных средств русского языка.
Но далеко не всегда в литературном языке присутствуют оба когната, исконно русский и церковнославянский. Например, русскому "холоп" соответствует цсл. "хлапъ", но мы не находим его следов в современном русском языке. Нет в нём и слова "млеко", которому отвечает собственно русское "молоко", хотя этот церковнославянский корень можно найти в словах "млечный", "млекопитающее". И наоборот, пришедшему из цсл. языка слову "благо" отвечает исконно русское "болого", которое сохранилось исключительно в названии города и станции Бологое. Хорошо всем знакомое слово "вред" имеет исконно русское соответствие "веред" - рана, нарыв (ср. "привередливый"), которое сегодня уже требует перевода.
Таким образом, в лексике современного русского языка просматривается известное количество вакансий, пустых ячеек, которые, однако, легко заполняются в силу наличия регулярных соответствий между дублетными этимологическими вариантами лексем, различающихся по признаку полногласия. И здесь мы видим две противоположные ситуации, заметно различные в конструктивном отношении: когда в литературном языке присутствует собственно русское слово (а соответствующий церковнославянизм неизвестен или вышел из употребления) и наоборот, когда церковнославянизм вытеснил русское слово.
К случаям оттеснения исконно русских слов на периферию языка их церковнославянскими гомологами имеет смысл присмотреться в первую очередь, поскольку именно они указывают наиболее естественные и востребованные пути обогащения русского корнеслова. Наибольший интерес представляют примеры, когда в языке сохраняется "живое" корневое гнездо, к которому можно добавить восстанавливаемое слово. Рассмотрим подробнее пример с синонимической парой "сладкий/солодкий".
Прилагательное "солодкий" (укр. солодкий, бел. салодкi) отсутствует в литературном русском языке и заменено церковнославянизмом "сладкий" (из ст.-сл. сладъкъ, прасл. *soldъkъ). Вместе с тем, хорошо известны другие слова с этим корнем: солод, солодить, солодуха (опара), солодка (она же лакрица) и другие. Мы находим "солодкий" в словаре Даля со значениями "сладкий", а также "смачный", "вкусный". Словарь русских народных говоров отмечает его не только для говоров юго-запада, но и запада нынешней РФ, а также Сибири, указывая значения "сладкий", "вкусный", "сладковатый, отдающий солодом", ср. там же "солодкое молоко" - не кислое или же парное. Слово упомянуто также в этимологическом словаре Фасмера. Всё это позволяет ввести слово "солодкий" в нормированный русский язык как совершенно прозрачное по смыслу и требующее лишь надлежащей стилистической отделки и семантической дифференцировки.
В моём восприятии "солодкий" - это не просто сладкий, а именно сладковатый, хотя и необязательно с привкусом солода. Например: "на его губах остался вкус крови - густой, солодкий и отдающий железом". Здесь важно, что слово свободно от коннотаций наслаждения, присущих его церковнославянскому когнату, и по этой причине может восприниматься очень своеобразно и свежо.
Экскурс по Национальному корпусу русского языка показывает, что русские авторы, хотя и робко, используют такой приём языкового расширения, как выразился бы А.И.Солженицын:
"Цинциннатъ взялъ одну изъ этихъ слезъ и попробовалъ на вкусъ: не соленая и не солодкая, ― просто капля комнатной воды." (В. В. Набоков. Приглашение на казнь, 1935-1936)
"... в тайге еще жили майские льдистые снега, лужи в лесосеке покрывала радужная нефтяная пленка, солодкий запах оттаивающей земли щипал губы; резиновые сапоги по щиколотку проваливались в кашу из хвои и снега, сосны хлюпали на ветру ветками, как мокрое белье на веревке." (Виль Липатов. И это все о нем, 1984)
Ещё примеры из Сети:
"Пиво хоpошее, классический чешский солодкий вкус, с еле уловимой гоpчинкой - где-то похоже на "Пpаздpой"." Источник
"Русские люди называли астрагалы по-разному: божьи ручки, кошачий горох, сладима, солодкая трава, солодкое зелье." Источник
Есть и примеры, где употребление лексемы "солодкий" в русском тексте апеллирует к украинскому языку. Однако в данном случае кажется совершенно неоправданным искусственно ограничивать возможности РЯ, обрубая живой побег от абсолютно живого корня и возводя непроходимую стену между малорусским и общерусским литературным языком. Отказ от "живого великорусского языка" (то есть, одного из источников общерусского) означает историческую капитуляцию перед теми, кто веками мечтал о раздроблении Единой Руси, водворении в ней хаоса и разлада. И здесь нет мелочей - нужно биться за каждое слово, чтобы не дать превратить себя в манкуртов, покорно принимающих большевистскую концепцию "трёх братских народов". Перспектива такого манкуртства - эрэфянская нация с упрощённым и заскорузлым "российским языком".
Подвиг В.И.Даля ещё и в том, что сегодня его словарь, вобравший в себя огромное количество "украинских" слов и форм, активно противостоит украинскому и белорусскому языковому сепаратизму и утверждает единство всех ветвей русского народа, явленное в том числе и через диалектный континуум русской языковой области. Есть такое выражение - книги-бойцы. Так вот, Далев словарь - именно такая книга. Он даёт нам ориентиры в развитии и обновлении нашего сегодняшнего языка, которое требует учёта новых вызовов, абсолютно немыслимых в дореволюционной России. В 21 веке язык как никогда ранее становится нашим оружием в борьбе за Единую Русь.
В современном русском языке имеется большое количество дублетных форм - парных слов-когнатов, одно из которых является по происхождению собственно русским, а второе заимствовано из церковнославянского языка, как называют древнеболгарский, перенесённый на русскую почву и используемый для нужд богослужения и в качестве мовы книжной. В первую очередь, это слова с корневым полногласием и без него. Чаще всего они обозначают почти совпадающие понятия, различаясь лишь стилем употребления (дерево/древо, шелом/шлем, золото/злато, ворота/врата), но могут обозначать и понятия смежные (молочный/млечный, голова/глава, сторона/страна) или даже совсем разные (волость/власть, порох/прах). Наличие таких этимологических и отчасти синонимических пар - один из важных факторов, обусловливающий богатство выразительных средств русского языка.
Но далеко не всегда в литературном языке присутствуют оба когната, исконно русский и церковнославянский. Например, русскому "холоп" соответствует цсл. "хлапъ", но мы не находим его следов в современном русском языке. Нет в нём и слова "млеко", которому отвечает собственно русское "молоко", хотя этот церковнославянский корень можно найти в словах "млечный", "млекопитающее". И наоборот, пришедшему из цсл. языка слову "благо" отвечает исконно русское "болого", которое сохранилось исключительно в названии города и станции Бологое. Хорошо всем знакомое слово "вред" имеет исконно русское соответствие "веред" - рана, нарыв (ср. "привередливый"), которое сегодня уже требует перевода.
Таким образом, в лексике современного русского языка просматривается известное количество вакансий, пустых ячеек, которые, однако, легко заполняются в силу наличия регулярных соответствий между дублетными этимологическими вариантами лексем, различающихся по признаку полногласия. И здесь мы видим две противоположные ситуации, заметно различные в конструктивном отношении: когда в литературном языке присутствует собственно русское слово (а соответствующий церковнославянизм неизвестен или вышел из употребления) и наоборот, когда церковнославянизм вытеснил русское слово.
К случаям оттеснения исконно русских слов на периферию языка их церковнославянскими гомологами имеет смысл присмотреться в первую очередь, поскольку именно они указывают наиболее естественные и востребованные пути обогащения русского корнеслова. Наибольший интерес представляют примеры, когда в языке сохраняется "живое" корневое гнездо, к которому можно добавить восстанавливаемое слово. Рассмотрим подробнее пример с синонимической парой "сладкий/солодкий".
Прилагательное "солодкий" (укр. солодкий, бел. салодкi) отсутствует в литературном русском языке и заменено церковнославянизмом "сладкий" (из ст.-сл. сладъкъ, прасл. *soldъkъ). Вместе с тем, хорошо известны другие слова с этим корнем: солод, солодить, солодуха (опара), солодка (она же лакрица) и другие. Мы находим "солодкий" в словаре Даля со значениями "сладкий", а также "смачный", "вкусный". Словарь русских народных говоров отмечает его не только для говоров юго-запада, но и запада нынешней РФ, а также Сибири, указывая значения "сладкий", "вкусный", "сладковатый, отдающий солодом", ср. там же "солодкое молоко" - не кислое или же парное. Слово упомянуто также в этимологическом словаре Фасмера. Всё это позволяет ввести слово "солодкий" в нормированный русский язык как совершенно прозрачное по смыслу и требующее лишь надлежащей стилистической отделки и семантической дифференцировки.
В моём восприятии "солодкий" - это не просто сладкий, а именно сладковатый, хотя и необязательно с привкусом солода. Например: "на его губах остался вкус крови - густой, солодкий и отдающий железом". Здесь важно, что слово свободно от коннотаций наслаждения, присущих его церковнославянскому когнату, и по этой причине может восприниматься очень своеобразно и свежо.
Экскурс по Национальному корпусу русского языка показывает, что русские авторы, хотя и робко, используют такой приём языкового расширения, как выразился бы А.И.Солженицын:
"Цинциннатъ взялъ одну изъ этихъ слезъ и попробовалъ на вкусъ: не соленая и не солодкая, ― просто капля комнатной воды." (В. В. Набоков. Приглашение на казнь, 1935-1936)
"... в тайге еще жили майские льдистые снега, лужи в лесосеке покрывала радужная нефтяная пленка, солодкий запах оттаивающей земли щипал губы; резиновые сапоги по щиколотку проваливались в кашу из хвои и снега, сосны хлюпали на ветру ветками, как мокрое белье на веревке." (Виль Липатов. И это все о нем, 1984)
Ещё примеры из Сети:
"Пиво хоpошее, классический чешский солодкий вкус, с еле уловимой гоpчинкой - где-то похоже на "Пpаздpой"." Источник
"Русские люди называли астрагалы по-разному: божьи ручки, кошачий горох, сладима, солодкая трава, солодкое зелье." Источник
Есть и примеры, где употребление лексемы "солодкий" в русском тексте апеллирует к украинскому языку. Однако в данном случае кажется совершенно неоправданным искусственно ограничивать возможности РЯ, обрубая живой побег от абсолютно живого корня и возводя непроходимую стену между малорусским и общерусским литературным языком. Отказ от "живого великорусского языка" (то есть, одного из источников общерусского) означает историческую капитуляцию перед теми, кто веками мечтал о раздроблении Единой Руси, водворении в ней хаоса и разлада. И здесь нет мелочей - нужно биться за каждое слово, чтобы не дать превратить себя в манкуртов, покорно принимающих большевистскую концепцию "трёх братских народов". Перспектива такого манкуртства - эрэфянская нация с упрощённым и заскорузлым "российским языком".
Подвиг В.И.Даля ещё и в том, что сегодня его словарь, вобравший в себя огромное количество "украинских" слов и форм, активно противостоит украинскому и белорусскому языковому сепаратизму и утверждает единство всех ветвей русского народа, явленное в том числе и через диалектный континуум русской языковой области. Есть такое выражение - книги-бойцы. Так вот, Далев словарь - именно такая книга. Он даёт нам ориентиры в развитии и обновлении нашего сегодняшнего языка, которое требует учёта новых вызовов, абсолютно немыслимых в дореволюционной России. В 21 веке язык как никогда ранее становится нашим оружием в борьбе за Единую Русь.