Императрица Мария Федоровна и благотворительность.
Сегодня выставляю отрывок из записок М.С. Мухановой, посвященный императрице Марии Федоровне. Делаю это специально, поскольку несколько раз у недобросовестных авторов встречала цитаты из этого текста применительно к … Елизавете Алексеевне. Я, конечно, понимаю, что в начале XIX века в России было ДВЕ императрицы, но как можно их спутать?
Императрица Мария Федоровна. Доу. До 1825 г. Русский музей.
"Вдовствующая Императрица, по положению, должна была получать 200.000 р. карманных денег, но Государь просил ее принять миллион. Из этого миллиона она тратила на свои прихоти и туалет только 17.000; все прочее раздавалось бедным, а прежде всего она составляла капитал на свои заведения. Великим Князьям она имела привычку дарить по 10.000 р. на имянины, но в 1812 году она приостановила на год свои подарки, представляя на вид, что нужно помогать раненым и сиротам.
Она безпрестанно занималась делами своих заведений; ничто не могло отвлечь ее от этих занятий - ни путешествия, во время которых она читала и писала в карете, ни сердечныя горести. Когда привезено было тело Александра Павловича в Петербург, она и тут делила свое время между молитвою у тела и своими занятиями; между тем император Александр был главным предметом ея любви в жизни. Детей, воспитанных в ея заведениях, она никогда не покидала впоследствии, а во всю жизнь им помогала, входила во все подробности, до них касавшияся, и была истинною матерью для всех. Никто из служивших ей не умирал во дворце иначе, как в ея присутствии. Она всех утешала до конца и всегда закрывала глаза умиравшим. Однажды сказали ей врачи, что, жившая на Васильевском острове, отставная ея камер-юнгфера страдает сильно от рака в груди, что можно было бы ее спасти, но она не соглашается на операцию иначе, как если во время производства ея будет находиться сама Императрица. - «Ну что же?» сказала она, «если только от этого зависит ея выздоровление, то я исполню ея желание». Она поехала к ней и во все время операции держала ей голову.
Она входила в малейшия подробности по своим заведениям и не только следила за воспитанием детей, но и не забывала посылать им лакомств и доставлять всякия удовольствия. Один мальчик принужден был долго лежать в постели по болезни; она доставляла ему рисунки, карандаши и разныя вещицы. Со всяким курьером ей доносили о состоянии его здоровья (она тогда была в Москве). При назначении почетных опекунов выбор был самый строгий; с каждым из них она переписывалась сама еженедельно, осведомлялась о воспитанниках и воспитанницах, о их поведении и здоровье, и всегда давала мудрые и человеколюбивые советы. Директрисы учебных заведений были в большом почете, имели голос в Опекунском Совете и не играли роли старших классных дам и угодниц почетных опекунов. Это происходило от того, что оне имели, кажется, право переписываться с Государынею и представлять ей о нуждах заведений. По крайней мере таким правом пользовалась г-жа Цеймерн.
Все воспитанницы института при Воспитательном Доме во всю жизнь пользовались покровительством дома, их воспитавшаго, и могли возвращаться туда, когда были недовольны своими местами в частных домах. Все было придумано нежным сердцем для пользы, радости и покоя всех от нея зависящих. Это было не сухое, безжизненное покровительство, но материнское попечение. За то приезд ея в институт был настоящим праздником. «Маmаn, mаmаn! Мütterchen!» слышалось отвсюду. Бывало, за большим обедом, она приказывала снимать десерт и отсылать его в который нибудь институт поочередно. А как просила она в своем духовном завещании опекунов помнить, что первым основанием всех действий должно быть благодеяние! Особенным вниманием ея пользовались покинутые своими матерями младенцы. Однажды отец мой, почти всегда ее сопровождавший при посещениях ею заведений, выразил удивление, что она так нежно целовала маленькие члены этих несчастных, осматривала белье на кормилицах и проч. «Ах!» отвечала она, «все эти брошенныя дети теперь мои и во мне должны находить попечение, котораго они лишены».
В последние годы ея жизни, Государь, найдя Обуховскую больницу умалишенных в самом жалком виде, просил императрицу Марию Феодоровну принять ее под свое покровительство, что она и исполнила с радостию, и многие из помещенных там больных выздоровели, благодаря кроткому с ними обхождению. Она вступала в их круг, давала целовать им свою руку, что немало пугало моего отца, и они называли ее «благодетельная мадам». Она придумала устроить для них загородный дом, где бы каждый имел свой садик. Все это изобретала сама, а мало заимствовала из теорий, хотя со вниманием выслушивала и читала их. Один только упрек можно сделать памяти Марии Феодоровны, что она уже слишком много любила все Немецкое и много призвала Немцев в Россию; но это происходило от ея любящаго сердца, не могшаго оторваться от ранних привязанностей. Государственных общих взглядов она не имела, да и кто в то время знал Россию?... И мы все знали ее только из иностранных книг."
Императрица Мария Федоровна. Доу. До 1825 г. Русский музей.
"Вдовствующая Императрица, по положению, должна была получать 200.000 р. карманных денег, но Государь просил ее принять миллион. Из этого миллиона она тратила на свои прихоти и туалет только 17.000; все прочее раздавалось бедным, а прежде всего она составляла капитал на свои заведения. Великим Князьям она имела привычку дарить по 10.000 р. на имянины, но в 1812 году она приостановила на год свои подарки, представляя на вид, что нужно помогать раненым и сиротам.
Она безпрестанно занималась делами своих заведений; ничто не могло отвлечь ее от этих занятий - ни путешествия, во время которых она читала и писала в карете, ни сердечныя горести. Когда привезено было тело Александра Павловича в Петербург, она и тут делила свое время между молитвою у тела и своими занятиями; между тем император Александр был главным предметом ея любви в жизни. Детей, воспитанных в ея заведениях, она никогда не покидала впоследствии, а во всю жизнь им помогала, входила во все подробности, до них касавшияся, и была истинною матерью для всех. Никто из служивших ей не умирал во дворце иначе, как в ея присутствии. Она всех утешала до конца и всегда закрывала глаза умиравшим. Однажды сказали ей врачи, что, жившая на Васильевском острове, отставная ея камер-юнгфера страдает сильно от рака в груди, что можно было бы ее спасти, но она не соглашается на операцию иначе, как если во время производства ея будет находиться сама Императрица. - «Ну что же?» сказала она, «если только от этого зависит ея выздоровление, то я исполню ея желание». Она поехала к ней и во все время операции держала ей голову.
Она входила в малейшия подробности по своим заведениям и не только следила за воспитанием детей, но и не забывала посылать им лакомств и доставлять всякия удовольствия. Один мальчик принужден был долго лежать в постели по болезни; она доставляла ему рисунки, карандаши и разныя вещицы. Со всяким курьером ей доносили о состоянии его здоровья (она тогда была в Москве). При назначении почетных опекунов выбор был самый строгий; с каждым из них она переписывалась сама еженедельно, осведомлялась о воспитанниках и воспитанницах, о их поведении и здоровье, и всегда давала мудрые и человеколюбивые советы. Директрисы учебных заведений были в большом почете, имели голос в Опекунском Совете и не играли роли старших классных дам и угодниц почетных опекунов. Это происходило от того, что оне имели, кажется, право переписываться с Государынею и представлять ей о нуждах заведений. По крайней мере таким правом пользовалась г-жа Цеймерн.
Все воспитанницы института при Воспитательном Доме во всю жизнь пользовались покровительством дома, их воспитавшаго, и могли возвращаться туда, когда были недовольны своими местами в частных домах. Все было придумано нежным сердцем для пользы, радости и покоя всех от нея зависящих. Это было не сухое, безжизненное покровительство, но материнское попечение. За то приезд ея в институт был настоящим праздником. «Маmаn, mаmаn! Мütterchen!» слышалось отвсюду. Бывало, за большим обедом, она приказывала снимать десерт и отсылать его в который нибудь институт поочередно. А как просила она в своем духовном завещании опекунов помнить, что первым основанием всех действий должно быть благодеяние! Особенным вниманием ея пользовались покинутые своими матерями младенцы. Однажды отец мой, почти всегда ее сопровождавший при посещениях ею заведений, выразил удивление, что она так нежно целовала маленькие члены этих несчастных, осматривала белье на кормилицах и проч. «Ах!» отвечала она, «все эти брошенныя дети теперь мои и во мне должны находить попечение, котораго они лишены».
В последние годы ея жизни, Государь, найдя Обуховскую больницу умалишенных в самом жалком виде, просил императрицу Марию Феодоровну принять ее под свое покровительство, что она и исполнила с радостию, и многие из помещенных там больных выздоровели, благодаря кроткому с ними обхождению. Она вступала в их круг, давала целовать им свою руку, что немало пугало моего отца, и они называли ее «благодетельная мадам». Она придумала устроить для них загородный дом, где бы каждый имел свой садик. Все это изобретала сама, а мало заимствовала из теорий, хотя со вниманием выслушивала и читала их. Один только упрек можно сделать памяти Марии Феодоровны, что она уже слишком много любила все Немецкое и много призвала Немцев в Россию; но это происходило от ея любящаго сердца, не могшаго оторваться от ранних привязанностей. Государственных общих взглядов она не имела, да и кто в то время знал Россию?... И мы все знали ее только из иностранных книг."