ИРКУТСКИЕ ЗАРИСОВКИ "С японским акцентом..."
Доброго понедельника Вам! В края мои потиxонечку подкрадывается зима...снега правда мало совсем а морозец уже ударил! Правда совсем еще небольшой и мягкий! Но как говорили герои одного высокобюджетного мегапопулярного сериала6 "Зима близко!" Но пока нас не до конца примороизло как в плане метеорологическом а также социально-политико-экономическом,продолжим наши развлечения! Сегодня история про японскиX военнопленныx которые оставили след в моем родном городе и крае...
Невероятно, но факт: железнодорожные пути Байкало-Амурской магистрали, трамвайные рельсы и первый асфальт в центре Иркутска содержит частицу японского труда. Их, как и некоторые другие объекты, возводили пленные японцы из Квантунской армии, разгромом которой для Советского Союза завершилась Вторая мировая война.
В наши дни, когда, кажется, можно найти любую информацию (кроме той, что под грифом «совершенно секретно»), никого не удивишь историей скоротечной советско-японской войны 1945 года. Но тридцать-сорок лет назад одно лишь упоминание о любых её последствиях, кроме территориальных приобретений Советского Союза, могло вызвать недоумение у тех, кто не особо интересовался событиями прошлого: куда большее значение имела победа над нацистской Германией или кампании на озере Хасан и реке Халхин-гол. «Как-то был случай, когда меня спросили блондинка и юноша с айфоном из поколения еге: «А чего они здесь оказались, эти японцы?» .- Говорю, что была война, а мне в ответ: «Какая война?» - «Так советско-японская, в августе 1945 года».
Японские военнопленые на строительстве в Иркутске
Между тем по её итогам в плен попали более 609 тыс. японцев, которых, как и пленённых солдат и офицеров Вермахта, направили на восстановление и укрепление советской экономики, пострадавшей от войны. Их было в четыре раза меньше, чем немцев, и они оказались в худших условиях: солдат Квантунской армии по большей части разместили в Сибири и на Дальнем Востоке, в районах Крайнего Севера, за Уралом (лагерь для генералов, впрочем, после переезда из Забайкалья располагался в Ивановской области, а некоторые рядовые бойцы работали даже на территории Украины), а не в европейской части страны с куда более мягким климатом.
Хочу подчеркнуть, что на территории Советского Союза японцы не воевали, так что сравнение с Германией не совсем корректно. Было бы неверным отрицать и провокации в пограничных военных округах в нарушение пакта с Японией о нейтралитете, денонсированного СССР лишь 5 апреля 1945 года, и множественные враждебные действия, но, их вина несравнима с виной фашистских оккупантов, как и мера возмездия. Однако она вполне укладывалось в русло той логики, проявлением которой стала речь Сталина по случаю окончания Второй мировой войны: помимо союзнического долга «у нас есть ещё свой особый счёт к Японии» за войну 1904-1905 годов, оккупацию Дальнего Востока во время гражданской войны в России и кампании тридцатых годов в Монголии.
Асфальт, трамвай, больница
Как бы то ни было, в лагерях на территории Иркутской области оказались более 70 тыс. японских военнопленных. Почти шесть тысяч из них скончались от болезней, дистрофии или несчастных случаев. Смертность в сравнении с царскими временами (в случае с войной 1904-1905 годов она составляла 5%) была высока, но и условия, в которых жили и трудились японцы, были гораздо более суровыми. В этом смысле они ничем не отличались от простых советских заключённых, в том числе репрессированных по политическим соображениям (к слову, многих уже в лагерях даже осудили по 58-й статье Уголовного кодекса РСФСР, обвинив в контрреволюционной деятельности). Репрессий со стороны охраны не было - причиной такого количества смертей стали внешние обстоятельства.
К приёму столь большого числа пленных Главное управление лагерей и мест заключения попросту не было готово. Условия для их размещения были созданы наспех, а это привело к тому, что большая часть смертей среди японцев пришлась на зиму 1945-1946 г. Но кто-то из доживших до репатриации и благополучно вернувшихся в Японию позднее воспринимал все испытания как школу жизни, закалившую характер и научившую выживать в самых непростых ситуациях. Много лет спустя один из них, Оно Юдзо, даже признавался, что давно мечтает «посетить и осмотреть с чувством ностальгии те места, где провёл самое трудное время своей юности».
В Иркутской области немало мест, где работали пленные японцы, занятые в строительстве, лесной отрасли, горнодобывающей промышленности и сельском хозяйстве. Их труд, к примеру, использовали при создании западного участка Байкало-Амурской магистрали от Тайшета до Братска. «Если бы мы работали столько в Японии, сколько в Сибири, то могли бы стать богачами», - вспоминал об этом бывший пленный художник Ямасито Сидзуо, чей альбом с документальными зарисовками о четырёх годах, проведённых в Тайшетском лагере, был издан в девяностые годы прошлого века.
Пленные японцы были в Черемхове, где они строили дома и работали на шахтах, и многих других населённых пунктах области. В Иркутске их задействовали в прокладке трамвайных путей, они приложили руки к созданию знакомого нам облика центра города. Выделить то, что сделали японцы, нельзя, но их участие в строительстве было несомненным. Они просто работали, выполняли задания и производственный план, но никогда не участвовали в проектировании домов. Недавно обнаружили здание, на фронтоне которого в качестве украшения был изображён цветок хризантемы, как на гербе императора, и спрашивала, не было ли это провокацией со стороны японцев. Но это просто казус: те не могли добавить ничего своего к проекту советского архитектора.
К слову, в Иркутске они возвели здание городской клинической больницы № 3 возле Центрального рынка, жилые дома № 24 и № 26 на улице Ленина. Ими построено здание на углу Желябова и Пролетарской, где ныне располагается комитет по экономике администрации города. Один из домов на улице Сурикова, жильцы которого рассказывают о подвале с очень низким потолком, тоже строили японцы. Участвовали они и в возведении корпусов Иркутского завода радиоприёмников, на месте которого сейчас находится торговый центр. Кроме того, они прокладывали первую очередь городской канализации по улице Франк-Каменецкого и укладывали первый в городе асфальт на улице Карла Маркса.
Присмотревшись к зданию № 24 по улице Ленина, на ограждении крыши можно увидеть год постройки - 1947 год. Тогда началась репатриация пленных японцев, значительная часть которых вернулась на родину к 1949 году. Впрочем, немало из них оставалось в Советском Союзе до 1956 года. Время, проведённое в плену, было полно драматизма, о чём можно прочитать в любой книге из почти 2500 мемуаров, написанных японцами в послевоенные годы. Но были и комические случаи, о которых бывшие пленные вспоминали с теплотой.
дом № 26 по ул Ленина в Иркутске,а также перед ним трамвайные рельсы которые впервые тоже были проложены японцами.
Зарисованные художником комиксов Сайто Кунио, который сидел в Иркутске, некоторые из них невольно заставляют улыбнуться. «Японцы - очень законопослушная нация, и обычное для жителей России поведение им казалось странным,
Ему поручили поменять перегоревшие лампочки на столбах, а солдат-конвоир предложил: «Зачем их менять, если они всё равно перегорят? Слезай, хорошую лампочку отдавай мне, и мы её продадим». Для него, японца, это было немыслимо, но после того как на вырученные деньги конвоир купил ему хлеб, тот стал таким способом зарабатывать себе на пропитание». Кто-то из местных жителей и вовсе удивился, что Кунио продаёт «товар» слишком дёшево, посоветовав поднять цену. Тот совету внял: лампочки по три рубля за штуку расходились так же хорошо, как и по одному.
Когда речь идёт об отношениях с местным населением, попадаются очень интересные сюжеты: скажем, и в промышленном городе Канске, что в Красноярском крае, около 50 пленных японцев женились на местных девушках и остались в Советском Союзе. А многие из тех, кто вернулся в Японию и потом написал мемуары, отзывались о русских женщинах исключительно с восхищением и уважением. «Нас защищала Нина Александровна, военврач-капитан, - вспоминал Комори Ацуо из Осаки. - Её красноречие, надёжность и доброту мы никогда не сможем забыть - до самой смерти».
А бывший десантник Киути Нобуо с нежностью писал про «женщину-сержанта», чьи «удивительно красивые глаза были великолепны». Он же пришёл к выводу, что «в любой стране девушки очень добрые», когда одна из тех, кто работал неподалёку в поле, взглянула на оголодавшего военнопленного и протянула ему несколько клубней: «На, японец, держи картошку».
Многие с теплотой вспоминали отзывчивость русских в целом. Сайто Кунио, к примеру, на одной своей «странной картинке» изобразил простого мужика (обязательно в валенках, косоворотке и плоской кепке), делящегося с ним табаком. А другой бывший военнопленный, Такэда Сиро, замечал в мемуарах: «У меня хорошее впечатление о русских из-за их теплоты и сердечности. Когда мы узнавали друг друга лучше, русские становились добрее к японцам. Местные жители время от времени по-доброму разговаривали с нами. Они делились пищей и табаком, хотя у самих было этого немного».
В администрации лагерей, в которых находились бывшие солдаты Квантунской армии, также находились те, кто гуманно относился к содержащимся под стражей пленным. Като Кюдзо вспоминал конвоира Токарева, который «от прочих охранников отличался тем, что любил читать», за что «пользовался уважением у японцев и русских». «По складу мыслей Токарев казался уже немолодым человеком, хотя, может быть, благодаря своему возрасту он хорошо относился к нам, пленным, понимал нас и сочувствовал», - писал Кюдзо. Человеком того же склада оказался и побывавший в немецком плену лейтенант Лупандин из администрации Тайшетлага, где сидел японец. К своему «контингенту» он относился весьма доброжелательно: «В присутствии начальства делал вид, будто держал нас в строгости», но без свидетелей «никогда не выгонял нас на работу, если мы не могли идти».
Между тем официальные власти, памятуя об «особом счёте» к японским империалистам, старались пробудить в рядовых солдатах политическую сознательность. Для этого среди заключённых создавали «Общества друзей» и подобные им «демократические группы», на занятиях которых японцам рассказывали о преимуществах коммунистического строя перед капиталистическим, читали труды Ленина, биографию Сталина и материалы съездов Коминтерна. Многие пленные побаивались политических активистов, а кто-то, напротив, пополнял их ряды в надежде как можно быстрее вернуться домой. Но на практике получалось наоборот: тех, кто проявлял особое рвение и усердие, оставляли до последнего, чтобы они продолжали перевоспитывать своих товарищей.
Японцы также участвовали в демонстрациях, фотографии с которых наряду со снимками повседневной жизни были включены в специальные альбомы, созданные МВД СССР для отчётов перед Международным комитетом Красного Креста об условиях содержания пленных солдат. Среди них распространяли и политически правильное печатное издание, «Японскую газету», рассказывавшее о демократических завоеваниях Советского Союза и борьбе труда с капиталом в империалистических державах. Оно пользовалось успехом, но дело было в интересе не столько к печатным материалам, сколько к материалу, из которого была сделана сама газета - пленным выдавали махорку.
Сложно сказать, насколько индоктринация коммунистических идей оказалась успешной. Но в японской печати 1948 года промелькнула заметка о странных людях, прибывших на корабле из СССР: они прошли по улицам, распевая русские песни, остановились возле штаб-квартиры районного комитета компартии, устроили митинг, а после этого разошлись и никогда больше не собирались. Огромные средства тратились на их перевоспитание, но перевоспитать их, я думаю, не удалось, -
Кладбище японских военнопленных в п.Листвянка.(70 км от Иркутска)
Японцы - великие прагматики, и мне кажется, что всё, касающееся такого рода вещей, они постарались как можно быстрее забыть». В Иркутске остались основательные дома, хотя о судьбах пленных, которые находились здесь несколько лет, долгое время предпочитали не вспоминать. Лишь в последний год существования Советского Союза в Японию передали списки тех, кто скончался в сибирских лагерях, а в 1993 году власти России принесли официальные извинения за эти потери мирного времени. Сейчас прах практически всех японцев, упокоившихся в иркутской земле, вывезен на родину. По крайней мере эта страница драматической истории Второй мировой войны дописана.
СПАСИБО ЗА ВНИМАНИЕ!
Невероятно, но факт: железнодорожные пути Байкало-Амурской магистрали, трамвайные рельсы и первый асфальт в центре Иркутска содержит частицу японского труда. Их, как и некоторые другие объекты, возводили пленные японцы из Квантунской армии, разгромом которой для Советского Союза завершилась Вторая мировая война.
В наши дни, когда, кажется, можно найти любую информацию (кроме той, что под грифом «совершенно секретно»), никого не удивишь историей скоротечной советско-японской войны 1945 года. Но тридцать-сорок лет назад одно лишь упоминание о любых её последствиях, кроме территориальных приобретений Советского Союза, могло вызвать недоумение у тех, кто не особо интересовался событиями прошлого: куда большее значение имела победа над нацистской Германией или кампании на озере Хасан и реке Халхин-гол. «Как-то был случай, когда меня спросили блондинка и юноша с айфоном из поколения еге: «А чего они здесь оказались, эти японцы?» .- Говорю, что была война, а мне в ответ: «Какая война?» - «Так советско-японская, в августе 1945 года».
Японские военнопленые на строительстве в Иркутске
Между тем по её итогам в плен попали более 609 тыс. японцев, которых, как и пленённых солдат и офицеров Вермахта, направили на восстановление и укрепление советской экономики, пострадавшей от войны. Их было в четыре раза меньше, чем немцев, и они оказались в худших условиях: солдат Квантунской армии по большей части разместили в Сибири и на Дальнем Востоке, в районах Крайнего Севера, за Уралом (лагерь для генералов, впрочем, после переезда из Забайкалья располагался в Ивановской области, а некоторые рядовые бойцы работали даже на территории Украины), а не в европейской части страны с куда более мягким климатом.
Хочу подчеркнуть, что на территории Советского Союза японцы не воевали, так что сравнение с Германией не совсем корректно. Было бы неверным отрицать и провокации в пограничных военных округах в нарушение пакта с Японией о нейтралитете, денонсированного СССР лишь 5 апреля 1945 года, и множественные враждебные действия, но, их вина несравнима с виной фашистских оккупантов, как и мера возмездия. Однако она вполне укладывалось в русло той логики, проявлением которой стала речь Сталина по случаю окончания Второй мировой войны: помимо союзнического долга «у нас есть ещё свой особый счёт к Японии» за войну 1904-1905 годов, оккупацию Дальнего Востока во время гражданской войны в России и кампании тридцатых годов в Монголии.
Асфальт, трамвай, больница
Как бы то ни было, в лагерях на территории Иркутской области оказались более 70 тыс. японских военнопленных. Почти шесть тысяч из них скончались от болезней, дистрофии или несчастных случаев. Смертность в сравнении с царскими временами (в случае с войной 1904-1905 годов она составляла 5%) была высока, но и условия, в которых жили и трудились японцы, были гораздо более суровыми. В этом смысле они ничем не отличались от простых советских заключённых, в том числе репрессированных по политическим соображениям (к слову, многих уже в лагерях даже осудили по 58-й статье Уголовного кодекса РСФСР, обвинив в контрреволюционной деятельности). Репрессий со стороны охраны не было - причиной такого количества смертей стали внешние обстоятельства.
К приёму столь большого числа пленных Главное управление лагерей и мест заключения попросту не было готово. Условия для их размещения были созданы наспех, а это привело к тому, что большая часть смертей среди японцев пришлась на зиму 1945-1946 г. Но кто-то из доживших до репатриации и благополучно вернувшихся в Японию позднее воспринимал все испытания как школу жизни, закалившую характер и научившую выживать в самых непростых ситуациях. Много лет спустя один из них, Оно Юдзо, даже признавался, что давно мечтает «посетить и осмотреть с чувством ностальгии те места, где провёл самое трудное время своей юности».
В Иркутской области немало мест, где работали пленные японцы, занятые в строительстве, лесной отрасли, горнодобывающей промышленности и сельском хозяйстве. Их труд, к примеру, использовали при создании западного участка Байкало-Амурской магистрали от Тайшета до Братска. «Если бы мы работали столько в Японии, сколько в Сибири, то могли бы стать богачами», - вспоминал об этом бывший пленный художник Ямасито Сидзуо, чей альбом с документальными зарисовками о четырёх годах, проведённых в Тайшетском лагере, был издан в девяностые годы прошлого века.
Пленные японцы были в Черемхове, где они строили дома и работали на шахтах, и многих других населённых пунктах области. В Иркутске их задействовали в прокладке трамвайных путей, они приложили руки к созданию знакомого нам облика центра города. Выделить то, что сделали японцы, нельзя, но их участие в строительстве было несомненным. Они просто работали, выполняли задания и производственный план, но никогда не участвовали в проектировании домов. Недавно обнаружили здание, на фронтоне которого в качестве украшения был изображён цветок хризантемы, как на гербе императора, и спрашивала, не было ли это провокацией со стороны японцев. Но это просто казус: те не могли добавить ничего своего к проекту советского архитектора.
К слову, в Иркутске они возвели здание городской клинической больницы № 3 возле Центрального рынка, жилые дома № 24 и № 26 на улице Ленина. Ими построено здание на углу Желябова и Пролетарской, где ныне располагается комитет по экономике администрации города. Один из домов на улице Сурикова, жильцы которого рассказывают о подвале с очень низким потолком, тоже строили японцы. Участвовали они и в возведении корпусов Иркутского завода радиоприёмников, на месте которого сейчас находится торговый центр. Кроме того, они прокладывали первую очередь городской канализации по улице Франк-Каменецкого и укладывали первый в городе асфальт на улице Карла Маркса.
Присмотревшись к зданию № 24 по улице Ленина, на ограждении крыши можно увидеть год постройки - 1947 год. Тогда началась репатриация пленных японцев, значительная часть которых вернулась на родину к 1949 году. Впрочем, немало из них оставалось в Советском Союзе до 1956 года. Время, проведённое в плену, было полно драматизма, о чём можно прочитать в любой книге из почти 2500 мемуаров, написанных японцами в послевоенные годы. Но были и комические случаи, о которых бывшие пленные вспоминали с теплотой.
дом № 26 по ул Ленина в Иркутске,а также перед ним трамвайные рельсы которые впервые тоже были проложены японцами.
Зарисованные художником комиксов Сайто Кунио, который сидел в Иркутске, некоторые из них невольно заставляют улыбнуться. «Японцы - очень законопослушная нация, и обычное для жителей России поведение им казалось странным,
Ему поручили поменять перегоревшие лампочки на столбах, а солдат-конвоир предложил: «Зачем их менять, если они всё равно перегорят? Слезай, хорошую лампочку отдавай мне, и мы её продадим». Для него, японца, это было немыслимо, но после того как на вырученные деньги конвоир купил ему хлеб, тот стал таким способом зарабатывать себе на пропитание». Кто-то из местных жителей и вовсе удивился, что Кунио продаёт «товар» слишком дёшево, посоветовав поднять цену. Тот совету внял: лампочки по три рубля за штуку расходились так же хорошо, как и по одному.
Когда речь идёт об отношениях с местным населением, попадаются очень интересные сюжеты: скажем, и в промышленном городе Канске, что в Красноярском крае, около 50 пленных японцев женились на местных девушках и остались в Советском Союзе. А многие из тех, кто вернулся в Японию и потом написал мемуары, отзывались о русских женщинах исключительно с восхищением и уважением. «Нас защищала Нина Александровна, военврач-капитан, - вспоминал Комори Ацуо из Осаки. - Её красноречие, надёжность и доброту мы никогда не сможем забыть - до самой смерти».
А бывший десантник Киути Нобуо с нежностью писал про «женщину-сержанта», чьи «удивительно красивые глаза были великолепны». Он же пришёл к выводу, что «в любой стране девушки очень добрые», когда одна из тех, кто работал неподалёку в поле, взглянула на оголодавшего военнопленного и протянула ему несколько клубней: «На, японец, держи картошку».
Многие с теплотой вспоминали отзывчивость русских в целом. Сайто Кунио, к примеру, на одной своей «странной картинке» изобразил простого мужика (обязательно в валенках, косоворотке и плоской кепке), делящегося с ним табаком. А другой бывший военнопленный, Такэда Сиро, замечал в мемуарах: «У меня хорошее впечатление о русских из-за их теплоты и сердечности. Когда мы узнавали друг друга лучше, русские становились добрее к японцам. Местные жители время от времени по-доброму разговаривали с нами. Они делились пищей и табаком, хотя у самих было этого немного».
В администрации лагерей, в которых находились бывшие солдаты Квантунской армии, также находились те, кто гуманно относился к содержащимся под стражей пленным. Като Кюдзо вспоминал конвоира Токарева, который «от прочих охранников отличался тем, что любил читать», за что «пользовался уважением у японцев и русских». «По складу мыслей Токарев казался уже немолодым человеком, хотя, может быть, благодаря своему возрасту он хорошо относился к нам, пленным, понимал нас и сочувствовал», - писал Кюдзо. Человеком того же склада оказался и побывавший в немецком плену лейтенант Лупандин из администрации Тайшетлага, где сидел японец. К своему «контингенту» он относился весьма доброжелательно: «В присутствии начальства делал вид, будто держал нас в строгости», но без свидетелей «никогда не выгонял нас на работу, если мы не могли идти».
Между тем официальные власти, памятуя об «особом счёте» к японским империалистам, старались пробудить в рядовых солдатах политическую сознательность. Для этого среди заключённых создавали «Общества друзей» и подобные им «демократические группы», на занятиях которых японцам рассказывали о преимуществах коммунистического строя перед капиталистическим, читали труды Ленина, биографию Сталина и материалы съездов Коминтерна. Многие пленные побаивались политических активистов, а кто-то, напротив, пополнял их ряды в надежде как можно быстрее вернуться домой. Но на практике получалось наоборот: тех, кто проявлял особое рвение и усердие, оставляли до последнего, чтобы они продолжали перевоспитывать своих товарищей.
Японцы также участвовали в демонстрациях, фотографии с которых наряду со снимками повседневной жизни были включены в специальные альбомы, созданные МВД СССР для отчётов перед Международным комитетом Красного Креста об условиях содержания пленных солдат. Среди них распространяли и политически правильное печатное издание, «Японскую газету», рассказывавшее о демократических завоеваниях Советского Союза и борьбе труда с капиталом в империалистических державах. Оно пользовалось успехом, но дело было в интересе не столько к печатным материалам, сколько к материалу, из которого была сделана сама газета - пленным выдавали махорку.
Сложно сказать, насколько индоктринация коммунистических идей оказалась успешной. Но в японской печати 1948 года промелькнула заметка о странных людях, прибывших на корабле из СССР: они прошли по улицам, распевая русские песни, остановились возле штаб-квартиры районного комитета компартии, устроили митинг, а после этого разошлись и никогда больше не собирались. Огромные средства тратились на их перевоспитание, но перевоспитать их, я думаю, не удалось, -
Кладбище японских военнопленных в п.Листвянка.(70 км от Иркутска)
Японцы - великие прагматики, и мне кажется, что всё, касающееся такого рода вещей, они постарались как можно быстрее забыть». В Иркутске остались основательные дома, хотя о судьбах пленных, которые находились здесь несколько лет, долгое время предпочитали не вспоминать. Лишь в последний год существования Советского Союза в Японию передали списки тех, кто скончался в сибирских лагерях, а в 1993 году власти России принесли официальные извинения за эти потери мирного времени. Сейчас прах практически всех японцев, упокоившихся в иркутской земле, вывезен на родину. По крайней мере эта страница драматической истории Второй мировой войны дописана.
СПАСИБО ЗА ВНИМАНИЕ!