Октябрьский рубеж. Революция 1917 и мировой прогресс
Привычный термин "Великая Революция" - это вовсе не оценочная категория. Это, в первую очередь, означает одно: революция, приведшая к фундаментальным изменениям. В стране или в мире. Или - и в стране, и в мире. Как минимум, в этом отношении, Октябрьская революция 1917 года в России - это, безусловно, Великая революция. То есть революция, оказавшая более чем большое, громадное воздействие на страну и весь мир. Кто-то может считать это воздействие и эти перемены прогрессивными и положительными. Кто-то может считать, что всякий прогресс от лукавого. Кто-то может думать, что изменения, которые произошли в мире в результате Октябрьской революции и попытки осуществления Советского проекта - негативны. Хотя в последнем случае пришлось бы, в частности, признать, что современный Западный мир стал менее справедлив и менее цивилизован, нежели он был в начале XX столетия. Октябрь 1917 года - вовсе не изолированное событие Большой Истории. Не только в плане его исторических предпосылок и последствий, не только в плане его увязки с общим современным ему течением истории. Октябрьская революция 1917 года входит в число Большой триады революций: трех Великих Революций, кардинально изменивших старый классический мир - Английской XVII века, Французской XVIII века, Русской XX века.
Великая Триада
Все они похожи по своему течению.
Если быть более точным, в череде тектонических потрясений, покончивших со Старым Миром, можно назвать пять революций, к названным добавив Нидерландскую XVI века и Американскую XVIII века. Однако последние, все же, имели на тот момент относительно изолированное значение, и хотя и были составными частями модернизационного процесса, явно оставляют лидерство за тремя Великими Революциями трех Великих держав Европы.
Причем эти революции сменяют друг друга как тектонические волны истории, как валы, следующие один за другим с примерно равными промежутками времени при нарастающей мощи и увеличивающихся масштабах последствий. Французскую революцию (1789-94 гг.) от Английской (1640-49 гг.) отделяет порядка 140 лет. Октябрьскую 1917 г. от Великой Французской - порядка 130 лет.
Все революции происходят по схожей динамике: от умеренных к радикальным. Все революции включают в себя Гражданскую войну и казнь бывших монархов.
Каждый последующий исторический вал становится все более масштабным, история как бы пробует - какой мощности потрясения необходимы для изменения всего его облика.
Английская революция, в общем-то, своими непосредственными политическими последствиями затрагивает только Британские острова (включая Ирландский поход Кромвеля). Европа в целом остается незатронутой событиями.
Французская революция прокатывается по всей Европе вплоть до Москвы, на какой-то момент в Наполеоновской Империи, поглотившей континент, растворяются старые традиционные очертания, как призрак появляется мираж нового мира и нового политического устройства, которое как призрак и исчезает. Но разгромленный революционный проект начинает внутренними волнами сотрясать Францию чередой новых революций - пока в новом обличье не утверждается в семидесятые годы XVII века, одновременно продолжая потрясать не только свою страну, но и всю Европу.
Октябрьская революция потрясает уже весь мир. Собственно, если Английская революция была в значительной степени сугубо Английским продуктом, Французская была порождена тремя составными - интеллектуальной революцией Века Просвещения, политическим воздействием утверждения его идей в Американском эксперименте и экономическим развитием Франции, то Октябрьская революция рождается совокупностью мировых изменений. В ней сливается интеллектуальная революция XIX века, утверждение веры в возможность создания принципиально нового мира, экономического развития мира, рождение эпохи империалистического соперничества (Мировая война), нерешенность и запущенность собственно Октябрьская революция - это революция производственной модернизации российских проблем, организованное международное социалистическое и рабочее движение.
Мир менялся. От чего, к чему - в зависимости от избираемой методологии и идеологии можно по разному отвечать на этот вопрос. Но мир менялся: уже несколько веков его сотрясали каждые сто лет все более и более мощные исторические цунами. Явно проявлялись признаки неких глобальных исторических родов нового цивилизационного устройства.
Все эти три Великие Революции - Великая Триада мировой истории - имели как много общего, так и много особенного в своем осуществлении. Все они проходили, с одной стороны, на разных этапах мировой истории, но применительно к странам, где они совершались, в очень схожих условиях: когда в этих обществах непозволительно задерживалось традиционное классическое общество, то есть когда оказывались неликвидированными остатки феодального строя, мешавшие модернизационному развитию. Но поскольку общеисторические и цивилизационные условия были разными, эти революции делали во многом исторически разные силы, по-разному организованные и по-разному интеллектуально подготовленные, имевшие разные интересы и выражавшие их в разной идеологии.
Все эти три революции включают в себя как собственно фазу революции и утверждения нового социального устройства, так и фазу контрреволюции, реставрации дореволюционного порядка.
В Англии новый проект останавливается тогда, когда генерал Монк вернул Стюартов в 1660 году.
Во Франции роялисты того же первоначально ждали от взявшего власть в 1799 году Бонапарта, но последний предпочел вывести революционное развитие на новую фазу и стал всерьез, в меру своего понимания, обустраивать постреволюционную почву, одновременно вынеся революцию за пределы страны. Реставрация побеждает силами контрреволюционной Европы в 1815 году.
В России Октябрьский проект идейно и экономически сворачивается и побеждает реставрация в 91-92 гг., а политически - в 1993 г.
В первый раз победу революции от победы реставрации отделяет около 10 лет, во второй - четверть века, в третий - почти три четверти века. Таким образом, каждый раз фаза реализации проекта существует все дольше и дольше, возрастая в разы.
Одновременно можно заметить, что в Английском и Французском вариантах Реставрации, в конечном счете, упраздняются новыми революциями - Славной революцией 1688 года и Июльской революцией 1830 года.
В Англии реставрация длится 28 лет и относится к сроку "первичной революционной фазы" как три к одному. Во Франции Реставрация продержалась 15 лет и относится к сроку первичной революционной фазы как три к пяти.
При этом, если в Англии после Славной революции метаморфозы и изменение политического устройства в общем-то останавливаются, устанавливается ограниченная монархия, так или иначе существующая до сих пор, во Франции процесс идет дальше. Июльскую Монархию через 18 лет сменяет Вторая республика, Вторая Империя, Коммуна и Третья Республика, то есть через череду колебаний и метаморфоз утверждается в новом виде именно республиканский проект.
Иначе говоря, в первый раз, в Англии Реставрация сменяется умеренным и компромиссным устройством, во второй, во Франции, она, задержавшись в умеренной форме, шаг за шагом тяготеет к все большей радикализиции.
Отсюда получается, что имеется тенденция к явному удлинению сроков первой революционной фазы. Второе - есть основания, на опыте первых двух из трех примеров, говорить о сокращении длительности фазы реставрации. Третье - можно на основе сказанного делать предположение о том, что чем дальше, чем больше период первой фазы и меньше отношение к нему фазы Реставрации, тем к большей радикальности тяготеет характер смены фазы Реставрации фазой вторичной революции.
В каком-то смысле может показаться, что Третий пример - Россия - не подтверждает эти предположения. Здесь, с одной стороны, фаза Реставрации длится уже пятнадцать лет, с другой - явно не просматривается сил, готовых и способных осуществить глубокую зачистку реставрационного порядка.
Однако, соответственно, выше речь шла не о сокращении самого срока Реставрации, а о сокращении его отношения к первой революционной фазе.
На сегодняшний день в третьем случае мы имеем соотношение срока "Фазы русской реставрации" к "Фазе русской революции" как один к пяти, то есть самый пока меньший срок из всех трех случаев.
Конечно, здесь практически бессмысленно пытаться в строгих числах определить возможный срок падения нынешнего Реставрационного устройства, но даже если символически его связать с 2017 годом (столетием революции), соотношение срока реставрации со сроком первой революционной фазы будет сопоставимо с соотношениями в первых двух случаях.
Что же касается наличия политических сил, способных к глубокому упразднению реставрационного порядка, то они могли показаться отсутствующими и в канун Славной революции в Англии, и в канун Июльской Революции во Франции. Если же искать ближе, то за пять лет до ликвидации постоктябрьского устройства - в 1985-86 году - тоже сложно было бы рассмотреть силы, способные лишить КПСС власти.
С одной стороны, старый порядок на первом этапе расшатывают не столько революционеры, сколько соперничающие между собой фракции старой элиты. С другой - собственно революционеры на первом плане возникают как лава из трещин вулкана, обнаруживаемые элитой и обывателем лишь тогда, когда существующее устройство дает трещины и открывает путь тому, кого раньше либо никто не принимал всерьез, либо как раз в этот момент вызывает себе на подмогу кто-то из представителей расколотой элиты.
Три смысла Октября
Можно выделить три смысловых пласта значения Октября 1917 года.
Общецивилизационно-ролевой смысл. В самом широком плане это некое глобальное ролевое событие в череде историко-тектонических изменений
Страна была сильна, в первую очередь, как попытка осуществления "царства свободы"
мира, в глобальном переходе от "общества традиции" к "обществу развития". Эти термины даны в самом общем и самом условном виде, поскольку более тонкое определение категорий требует отдельного и более детального историко-философского анализа. В классической старой, привычной нам, схеме Английская и Французская революции - это переход от феодализма к капитализму, Октябрь - начало перехода от капитализма к социализму.
Саму по себе эту схему вряд ли стоит сбрасывать со счетов только на том основании, что постоктябрьское устройство, постоктябрьский проект потерпели поражение на рубеже 80-90-х гг. XX века. Как уже говорилось, все Великие Революции сменялись Реставрациями, но во всех прежних примерах Реставрации оказывались временным явлением и сменялись, а то и сметались Новыми Революциями.
Проблема скорее в том, что использование данной схемы не вполне универсально, поскольку сама обозначенная методология принимается далеко не всеми, и вместо анализа ситуации мы получаем спор о методологии.
Второй своеобразный момент описанной схемы - это то, что на период феодализма отводится несколько столетий (полтора тысячелетия), а на последующую формацию - капитализм - всего одно-два столетия. Фазы оказываются не вполне равновесны.
В тоже время три Великие Революции, сконцентрированные в мировой истории на относительно непродолжительном этапе и обладающие многими схожими чертами и явной повторяемостью динамики и событий, дают некоторое основание предположить, что мы имеем дело не с тремя разными явлениями, а с неким одним, что все это нечто единое, что через кору традиции в этих событиях как бы прорывается сама казалось бы упорядоченная история.
Если в упомянутом, самом общем плане представить, что речь идет о том, что эта Великая Триада есть рубеж, отделяющий "общество традиции" от "общества развития" или, может быть, эпоху "горизонтального развития" от эпохи "вертикального развития" (опять же, при некоторой условности этих терминов), то Октябрьская Революция - не только действительно Великая Революция, но некий необходимый ролевой заключительный акт в прорыве к этой эпохе ускоренного развития.
Такое предположение, в частности, объясняет то, что за ней следует не новая эпоха стабильности, а эпоха нарастающих изменений, - ведь это не переход от одного стабильного состояния к другому, а переход от стабильности как таковой к динамичности как таковой, когда сама динамичность становится стабильной. То есть, мы приходим к обществу постоянного изменения - и в этом смысле обретает новое звучание фраза Маркса о переходе от предыстории к подлинной истории.
Здесь, в частности, и лежит возможная причина поражения (или временного поражения) Октябрьского проекта: будучи изначально сформирован как проект "Мира Фронтира", мира постоянного восхождения ("Клячу истории загоним! Левой! Левой! Левой!"), он в какой-то момент, по некой совокупности причин, о которых надо говорить отдельно, обернулся "миром нового постоянства" - и с ним произошло то, что происходит с колесом, которое может стоять, только пока крутится: при остановке оно падает.
Вместо оформления проекта "Мира Фронтира", мира нарастающих ускорений в проект альтернативного "обществу потребления" "общества познания", его перенацелили на попытку создать "альтернативное общество потребления" - и тут оказалось, что для этого проект не приспособлен.
Как бы то ни было, Октябрь - это явная ключевая точка в этом переходе и в этом отношении. Это действительно великий рубеж в прорыве самого фактора исторического прогресса из подспудно действующих в истории сил в состояние зримой и Марксистско-большевистская идея мировой революции действительно была реализована
доминирующей силы, то есть это рубеж превращения Истории в самоценность, превращения ее из совокупности накопленных раритетов - в фабрику непосредственного развития.
Смысл модернизационного перехода. Второй пласт значения Октябрьской революции - ее значение рубежа модернизации мира. В данном случае речь идет не об ограниченном понимании термина "модернизация" как эвфемизма "вестернизации", а об утверждении и упрочении собственно "модерна" - то есть современной истории, основанной на промышленном развитии в смысле утверждения мира рациональности, мира производства, индустрии и постиндустриальности, оформленного в современные демократические и социальные формы.
Октябрь - это безусловный продукт мирового развития, как в плане новой эпохи международного соперничества, так и в плане, и в значительно большей степени - мирового промышленного развития и международного рабочего и социалистического движения.
Мировое промышленное развитие, проникая в Россию и охватывая Россию, создало высокую концентрацию промышленного производства на сравнительно узких участках, а следовательно, высокопрофессиональный и высоко концентрированный географически промышленный рабочий класс, находящийся в меньшинстве в общей структуре населения. Мировое соперничество, вылившееся в Мировую войну, создало ситуацию, когда интенсивность противостояния мировых центров силы не позволяла им сосредотачивать внимание на относительно вторичных (как им казалось) участках мирового развития, а поэтому политические процессы в России смогли развиваться при определенном "попустительстве" тех самых политических центров и стран, которые обычно обвиняют в управлении российскими событиями. И к моменту, когда Мировая война закончилась и страны победительницы сделали попытку взять под контроль российские события, они оказались под угрозой аналогичных событий у себя дома: рабочее движение ведущих стран, воодушевленное русским примером, не только требовало оставить Россию в покое, но и непрочь было само последовать ее примеру.
Ведущим странам пришлось больше думать не о свержении большевиков в России, а об извлечении уроков из их успеха и умиротворении протестного движения в собственных странах. В результате, старое общество передовых индустриальных стран шаг за шагом начало искать пути такой модернизации, которая позволила бы смягчить социальные издержки развития и само развитие сделать более управляемым.
Собственно говоря, под воздействием как большевистской революции, так и последовавшей индустриальной модернизации страны, старая капиталистическая система вынуждена была сама решится на колоссальную трансформацию: с конца 20-х годов практически начинается отказ от рыночной организации экономики (то, что экономику современных западных стран принято называть "рыночной" - есть отчасти продукт привычки, отчасти, - лукавства, отчасти - неграмотности тех, кто ее так называет); делается ставка на развитие научно-технического прогресса и внедрение его достижений; осуществляется переход к новому типу международного разделения труда, когда в ведущих странах по возможности оставляются лишь те участки производства, где оказывается выгодным и допустимым платить высокую заработную плату.
И в плане организации экономики, и в плане политического раздела власти (именно после Октября все шире утверждается практика допуска к власти социал-демократических партий), и в плане создания глубоко эшелонированной социальной системы мир, в первую очередь, ведущие капиталистические страны становится иным. Они становятся иными в плане самих производственных основ: умирающий индустриальный капитализм, проиграв историческое соревнование с индустриальным социализмом, вынужден был модифицироваться в постиндустриальный капитализм.
Причем с теоретической точки зрения, с точки зрения основной классической модели Маркса, этого не могло произойти в рамках собственно капиталистического развития. Это стало возможным только за счет внешней системной конкуренции со стороны советской социалистической системы.
Дэниэл Белл в одном из предисловий к своему "Грядущему постиндустриальному обществу" отмечает, что в основе всего его анализа лежит марксистский подход, но несколько нетрадиционно реализованный. Белл пишет о наличии в "Капитале" Маркса не одной, а двух моделей развития капиталистического общества. Первая, классическая, дана в Первом томе и предполагает максимальное обострение отношений между классами и развития их борьбы до взрыва, уничтожающего капиталистическое общество. Вторая - в Третьем, и предполагает модификацию капитализма - с отделением собственности от контроля в управлении предприятиями, с возникновением "административного класса "белых воротничков", число которых может стать непропорционально большим по сравнению с рабочим классом". Белл отмечает, что по основной схеме Маркса, на первый план должны были выйти общественные отношения и привести к бескомпромиссной классовой борьбе. "Однако, - пишет Белл - в реальности такая поляризация не произошла, а наиболее важным стал упор на технику и индустриализацию". Что Белл рассматривает как подтверждение марксовой теории развития производительных сил.
То есть, строго говоря, Белл подметил, и мы можем об этом всерьез говорить, что Маркс видел два варианта развития капитализма. Первый, основной, наиболее естественный, связанный с обострением всех его противоречий и гибелью в катастрофе. Второй, "запасной" - путь модификации, вступления на путь длительного перерождения и исторического ухода, который не вытекал напрямую из его логики, но мог быть осуществлен при наличии совокупности определенных условий.
По сути, этот второй путь, "запасная модель" капитализма, означал максимально возможное в его рамках развитие производительных сил и предельно возможную социализацию экономических отношений.
То есть, первый путь - это путь гибели капитализма в прямом столкновении с силами нарождающегося социалистического общества. Второй путь - это путь его медленного исторического отступления с рубежа на рубеж под давлением наступающих новых социальных сил - отступления, в котором он сохраняется постольку, поскольку позволяет обществу продвигаться вперед по пути исторического прогресса и способствует этому продвижению.
Собственно говоря, Октябрь - в плане рубежа мировой модернизации - это как раз тот удар по старому миру, который, покончив на тот момент с не вполне развитым капитализмом в России и открыв путь ее исторической трансформации (удачной или неудачной - это отдельный вопрос, хотя, все же, в целом, скорее, удачной), заставил старую капиталистическую индустриальную систему начать меняться. И не просто начать меняться, а менять модель развития с основной на запасную, значительно более эффективную и социальную.
То есть Октябрьская революция - это в известном смысле действительно не только российская, но и мировая революция, революция как минимум сменившая для капитализма модель развития, в экономике обернувшаяся отказом от собственно рыночной экономики на пострыночную (плановую, если иметь ввиду под этим не сугубо произвольное административное, а производственно-экономическое планирование), в развитии производства подтолкнувшая его к переходу от индустриальной к постиндустриальной фазе, в политике заставившая в значительной степени утвердится формально демократической организации, противостоящей тенденциям олигархизации и авторитаризации. Наконец, в плане социальности не только отрывшая возможность попытаться создать в России социально-ответственное государство, но и практически заставившая остальной мир с той или иной скоростью пойти по пути создания государств с сильными социально-защитными функциями.
Нынешнее состояние мира, во всяком случае, наиболее благополучной его части, есть прямой продукт Октябрьской революции и в этом плане, несмотря на поражение (или временное поражение) прямого октябрьского проекта в России, мы с полной основательностью можем утверждать, что "Дело Октября живет и побеждает!".
В третьем плане, российском, тоже можно выделить несколько уровней.
Во-первых, сама по себе Октябрьская революция 1917 года - это, прежде всего, собственно демократическая (буржуазно-демократическая) революция, то есть революция, решившая те вопросы, которые так и не были решены после Февраля.
Кончено, понятно, что в центре противостояния 1917 года стояли два хрестоматийных вопроса: Земля и Мир. Можно тем или иным политикам или историкам бесконечно иронизировать по вопросу о том, что большевики, провозгласив передачу земли крестьянам, отобрали ее в 1929 году (что просто неправда, поскольку формально земля так и оставалась у коллективных крестьянских хозяйств) или по вопросу о том, что вместо выхода из Мировой войны Россия получила Гражданскую войну (что тоже не вполне корректно, поскольку, с одной стороны, не большевики начали последнюю, а их противники, и поскольку Гражданская война явилась как раз результатом глубокого социального противостояния в обществе, и в этом отношении вообще была явлением положительным, как любое восстание угнетенных против угнетателей).
Но дело то не в этом. Дело в том, что эти две проблемы реально имели место - и никто кроме большевиков их не попытался решить: хотя вообще-то их решение требовало не социалистических, а чисто демократических мер. Ни царская власть, ни несколько коалиционных составов Временного Правительства не взяли на себя ответственность ни за передачу земли крестьянам, ни за выход России из войны. Если кто-то считает, что эти проблемы можно было не решать - хорошо было бы ему выйти осенью 1917 года к солдатам и попытаться аргументировать свою позицию.
Законодательное уничтожение сословий, предоставление гражданских прав женщинам, отделение Церкви от государства с признанием права выбора вероисповедания, начало социальных гарантий неимущим - в широком перечне гражданских свобод, утвержденных в результате победы коалиции революционно-демократических партий, практически невозможно найти таких, которые не считались бы в сегодняшнем мире естественными и общепринятыми. То есть, все демократические права и социальные гарантии современной России своими истоками восходят именно к Октябрю 1917 года.
К тому же, и первая Конституция России была принята именно в результате октябрьских событий. Кто-то может считать ее хорошей, кто-то - плохой, но она была принята именно тогда.
Во-вторых, в производственно-цивилизационном плане Октябрьская революция - это революция производственной модернизации. К 1917 году Россия застряла на этапе перехода из аграрной фазы в фазу индустриальную. К 1913 году промышленный потенциал России составлял примерно 10 % от потенциала США, в промышленности было занято менее 10 % трудоспособного населения.
Именно поэтому одно из первых стратегических начинаний большевиков - чисто технократическое решение: хрестоматий План ГОЭЛРО.
Наконец, в третьих, для России это была действительно масштабная и во многом успешная первая в мире попытка создания государства социальной ответственности. И, в конечном счете, она стала примером и опытом и для стран альтернативной экономической системы. И в этом отношении Октябрь, конечно, стал неким историческим завершением традиции русской социально-освободительной борьбы. Впервые в России социальные низы выступили в качестве полноценного политического и исторического субъекта. Впервые в мире они сумели победить и ротировать старую элиту. Не просто как политическую, но как элиту социальную. То есть, впервые в мире неимущие не только восстали, не только свергли имущих, но и сумели, так или иначе, создать общественное устройство без их участия. Кто-то может сетовать на то, что "были уничтожены лучшие представители, России - предприниматели, аристократы, священники, мыслители". Дело даже не в том, что по большому счету сожалеть об их уничтожении - это все равно, что сожалеть о "новом русском", взорванном в его "Мерседесе". Дело в том, что именно эти "лучшие люди" привели страну к кризису и катастрофе. Они привели к вызреванию клубка проблем, которые кроме как взрывообразно решить не представлялось возможным. Они утонули в собственной безответственности и нерешительности - и сами сделали возможным собственное уничтожение - как лишнего, бесполезного и вредоносного элемента общества. Впервые в мире неимущие создали свое государство и осуществили свой глобальный историко-социальный эксперимент. Кому-то он нравится, кому-то - нет. Но он впервые в мире был осуществлен.
Октябрьская Революция изменила мир, изменила характер его развития. Дело не в обычной трактовке, согласно которой в Октябре 1917 года мир стал развиваться по двум направлениям, раздвоился на капиталистическую и социалистическую системы. Это внешне так, но, по сути, не так.
Октябрь, как уже было сказано, изменил не только те страны, в которых к власти тогда или в последствии пришли партии революционных марксистов. Октябрь действительно изменил весь мир. Он не только создал первый опыт социалистического общества. Он изменил саму модель развития и капитализма, заставив его пойти по иному, значительно более демократичному и социализированному пути, благодаря чему капитализм, модифицировавшись, сохранился до сих пор. То есть, в этом, широком смысле, марксистско-большевистская идея мировой революции действительно была реализована. Октябрь действительно изменил мир - и возвращение к дооктябрьскому состоянию уже невозможно.
В каком-то смысле капитализм сохраняется и развивается сегодня лишь потому, что отступает. Его сохранение и развитие основано на использовании инструментов и методов иного, социалистического общества. Он сохраняется в той степени и постольку, поскольку все меньше остается собственно капитализмом - хотя в системном плане он им все еще остается. И здесь возникает следующий и последний вопрос. Изменение модели развития капитализма означает пресловутую конвергенцию и синтез систем, или это некий промежуточный этап, некая отсрочка? То есть, в конечном счете, интересно: вопрос пролетарской революции, вызвавший к жизни Октябрь, деактуилизирован или нет?
Завершилась ли Октябрьская Революция?
В большинстве развитых капиталистических стран пролетариат не достигает победы. Исключением стала Россия и ряд стран, на которые она произвела решающее воздействие - однако и в ней Октябрьский, т.е. пролетарский проект терпит поражение в силу ряда причин, которые в данном случае мы оставляем за скобками. В этом отношении ситуация как бы округляется до ситуации поражения Крестьянских войн в странах Европы.
Однако и здесь социально-политическое устройство, оставшееся от фазы прямых классовых столкновений буржуазии и пролетариата более чем существенно модифицировано по сравнению с классической эпохой.
Это уже не система прямого господства буржуазии, как и абсолютистское государство не было государством единоличного господства феодалов, это система социальных государств, в значительной степени отказавшихся от рыночной экономики, экономическое и политическое устройство которых базируется на союзе бюрократии, обладателей финансового капитала и высших групп класса людей, продающих свою рабочую силу. То есть, как старое третье сословие (крестьянство) когда-то расслоилось на собственно обладателей мелких средств производства, которые они использовали в своем труде (крестьян и ремесленников, мелкую буржуазию) и собственно буржуазию, обладателей денег и средств производства, так и классический пролетариат расслоился на традиционных рабочих и "неопролетариат" - т.е. обладателей особо квалифицированной рабочей силы, "знаний и умений", "интеллектуального капиатала": менеджеров, ученых, программистов, инженеров и т.д.
Политическая организация власти современных "социализированных" капиталистических государств есть раздел власти и влияния между обладателями финансового и интеллектуального капитала, обладателями денег и обладателями информации. В этом отношении сильные социальные бюрократические государства есть некий исторический момент распался образующий их союз и организаторы нового, промышленного товарно-денежного производства предъявили претензию на всю полноту политической власти, так и здесь можно предвидеть в тот или иной момент распад союза бюрократии, финансового капитала и обладателей "знания и умения", продаваемых ими сегодня по старой классической схеме, но за совсем иные деньги.
Исторический момент предъявления такой претензии зависит от многих различных обстоятельств, в немалой степени - от того, когда произойдет субъективное осознание "неопролетариатом" своей роли и своего права на такую претензию. С одной стороны, субъективно такое осознание еще в полной мере не произошло, с другой, - роль обладателей "знания и умения" объективно достаточна для этой претензии.
Тут мы, очевидно, встретимся с неким новым "Веком Просвещения", некой интеллектуальной революцией, которая в какой-то момент десакрализует старые основания легитимности господства частной собственности. Закономерности и этапы такого процесса можно анализировать отдельно.
В данном контексте для нас, пожалуй, интересны два момента.
Первый заключается в том, что хотя современный развитой (постиндустриальный) мир, в котором утверждается информационное производство, выглядит комфортно-мирным и рождает предположения о бесспорно эволюционном характере своего последующего развития, весьма вероятно, что эти представления окажутся наивными. В период устойчивости позднего абсолютизма, когда крестьянские и религиозные войны отошли в прошлое, будущие гражданские войны и восстания тоже могли показаться маловероятными.
Второй заключается в том, что с точки зрения описанного в последней части данного материала предположения можно с серьезными основаниями сказать, что Октябрьская Эпоха, как таковая вовсе не закончилась. Ни применительно к собственно России - о чем шла речь в одной из первых частей материала, ни применительно даже к самой комфортной и благополучной части мира - нынешним социальным государствам модифицированного капитализма.
Когда исполнилось 90 лет казни Карла Первого (1739), могло казаться, что это осталось далеко в прошлом и уж безусловно подобная участь не грозит иным монархам Европы. Но уже начинался Век Просвещения, писали Вольтер и Дидро, впереди было Бостонское чаепитие, штурм Бастилии и революционная диктатура якобинцев.
Когда исполнилось 90 лет революционного террора Французской республики (1883), тоже казалось, что эпоха революций ушла в прошлое. Но уже был казнен народовольцами русский император, в Европе крепли рабочие партии, в России начиналась пропаганда марксизма, впереди было создание партии большевиков, восстание на "Потемкине" и штурм Зимнего.
Сегодня исполняется 90 лет Великой Октябрьской революции и тоже кажется, что все в прошлом, что мир стабилен и устойчив, а человечество забыло свои юношеские увлечения... Кажется.
Правда, что все Великие Революции сменялись Реставрациями. Но правда и то, что все Реставрации сметались Новыми Революциями.
Сергей ЧЕРНЯХОВСКИЙ/ Октябрьский рубеж (7 ноября 2007)
Опубликовано с сокращениями. Полный текст:
http://www.novopol.ru/article29992.html
Великая Триада
Все они похожи по своему течению.
Если быть более точным, в череде тектонических потрясений, покончивших со Старым Миром, можно назвать пять революций, к названным добавив Нидерландскую XVI века и Американскую XVIII века. Однако последние, все же, имели на тот момент относительно изолированное значение, и хотя и были составными частями модернизационного процесса, явно оставляют лидерство за тремя Великими Революциями трех Великих держав Европы.
Причем эти революции сменяют друг друга как тектонические волны истории, как валы, следующие один за другим с примерно равными промежутками времени при нарастающей мощи и увеличивающихся масштабах последствий. Французскую революцию (1789-94 гг.) от Английской (1640-49 гг.) отделяет порядка 140 лет. Октябрьскую 1917 г. от Великой Французской - порядка 130 лет.
Все революции происходят по схожей динамике: от умеренных к радикальным. Все революции включают в себя Гражданскую войну и казнь бывших монархов.
Каждый последующий исторический вал становится все более масштабным, история как бы пробует - какой мощности потрясения необходимы для изменения всего его облика.
Английская революция, в общем-то, своими непосредственными политическими последствиями затрагивает только Британские острова (включая Ирландский поход Кромвеля). Европа в целом остается незатронутой событиями.
Французская революция прокатывается по всей Европе вплоть до Москвы, на какой-то момент в Наполеоновской Империи, поглотившей континент, растворяются старые традиционные очертания, как призрак появляется мираж нового мира и нового политического устройства, которое как призрак и исчезает. Но разгромленный революционный проект начинает внутренними волнами сотрясать Францию чередой новых революций - пока в новом обличье не утверждается в семидесятые годы XVII века, одновременно продолжая потрясать не только свою страну, но и всю Европу.
Октябрьская революция потрясает уже весь мир. Собственно, если Английская революция была в значительной степени сугубо Английским продуктом, Французская была порождена тремя составными - интеллектуальной революцией Века Просвещения, политическим воздействием утверждения его идей в Американском эксперименте и экономическим развитием Франции, то Октябрьская революция рождается совокупностью мировых изменений. В ней сливается интеллектуальная революция XIX века, утверждение веры в возможность создания принципиально нового мира, экономического развития мира, рождение эпохи империалистического соперничества (Мировая война), нерешенность и запущенность собственно Октябрьская революция - это революция производственной модернизации российских проблем, организованное международное социалистическое и рабочее движение.
Мир менялся. От чего, к чему - в зависимости от избираемой методологии и идеологии можно по разному отвечать на этот вопрос. Но мир менялся: уже несколько веков его сотрясали каждые сто лет все более и более мощные исторические цунами. Явно проявлялись признаки неких глобальных исторических родов нового цивилизационного устройства.
Все эти три Великие Революции - Великая Триада мировой истории - имели как много общего, так и много особенного в своем осуществлении. Все они проходили, с одной стороны, на разных этапах мировой истории, но применительно к странам, где они совершались, в очень схожих условиях: когда в этих обществах непозволительно задерживалось традиционное классическое общество, то есть когда оказывались неликвидированными остатки феодального строя, мешавшие модернизационному развитию. Но поскольку общеисторические и цивилизационные условия были разными, эти революции делали во многом исторически разные силы, по-разному организованные и по-разному интеллектуально подготовленные, имевшие разные интересы и выражавшие их в разной идеологии.
Все эти три революции включают в себя как собственно фазу революции и утверждения нового социального устройства, так и фазу контрреволюции, реставрации дореволюционного порядка.
В Англии новый проект останавливается тогда, когда генерал Монк вернул Стюартов в 1660 году.
Во Франции роялисты того же первоначально ждали от взявшего власть в 1799 году Бонапарта, но последний предпочел вывести революционное развитие на новую фазу и стал всерьез, в меру своего понимания, обустраивать постреволюционную почву, одновременно вынеся революцию за пределы страны. Реставрация побеждает силами контрреволюционной Европы в 1815 году.
В России Октябрьский проект идейно и экономически сворачивается и побеждает реставрация в 91-92 гг., а политически - в 1993 г.
В первый раз победу революции от победы реставрации отделяет около 10 лет, во второй - четверть века, в третий - почти три четверти века. Таким образом, каждый раз фаза реализации проекта существует все дольше и дольше, возрастая в разы.
Одновременно можно заметить, что в Английском и Французском вариантах Реставрации, в конечном счете, упраздняются новыми революциями - Славной революцией 1688 года и Июльской революцией 1830 года.
В Англии реставрация длится 28 лет и относится к сроку "первичной революционной фазы" как три к одному. Во Франции Реставрация продержалась 15 лет и относится к сроку первичной революционной фазы как три к пяти.
При этом, если в Англии после Славной революции метаморфозы и изменение политического устройства в общем-то останавливаются, устанавливается ограниченная монархия, так или иначе существующая до сих пор, во Франции процесс идет дальше. Июльскую Монархию через 18 лет сменяет Вторая республика, Вторая Империя, Коммуна и Третья Республика, то есть через череду колебаний и метаморфоз утверждается в новом виде именно республиканский проект.
Иначе говоря, в первый раз, в Англии Реставрация сменяется умеренным и компромиссным устройством, во второй, во Франции, она, задержавшись в умеренной форме, шаг за шагом тяготеет к все большей радикализиции.
Отсюда получается, что имеется тенденция к явному удлинению сроков первой революционной фазы. Второе - есть основания, на опыте первых двух из трех примеров, говорить о сокращении длительности фазы реставрации. Третье - можно на основе сказанного делать предположение о том, что чем дальше, чем больше период первой фазы и меньше отношение к нему фазы Реставрации, тем к большей радикальности тяготеет характер смены фазы Реставрации фазой вторичной революции.
В каком-то смысле может показаться, что Третий пример - Россия - не подтверждает эти предположения. Здесь, с одной стороны, фаза Реставрации длится уже пятнадцать лет, с другой - явно не просматривается сил, готовых и способных осуществить глубокую зачистку реставрационного порядка.
Однако, соответственно, выше речь шла не о сокращении самого срока Реставрации, а о сокращении его отношения к первой революционной фазе.
На сегодняшний день в третьем случае мы имеем соотношение срока "Фазы русской реставрации" к "Фазе русской революции" как один к пяти, то есть самый пока меньший срок из всех трех случаев.
Конечно, здесь практически бессмысленно пытаться в строгих числах определить возможный срок падения нынешнего Реставрационного устройства, но даже если символически его связать с 2017 годом (столетием революции), соотношение срока реставрации со сроком первой революционной фазы будет сопоставимо с соотношениями в первых двух случаях.
Что же касается наличия политических сил, способных к глубокому упразднению реставрационного порядка, то они могли показаться отсутствующими и в канун Славной революции в Англии, и в канун Июльской Революции во Франции. Если же искать ближе, то за пять лет до ликвидации постоктябрьского устройства - в 1985-86 году - тоже сложно было бы рассмотреть силы, способные лишить КПСС власти.
С одной стороны, старый порядок на первом этапе расшатывают не столько революционеры, сколько соперничающие между собой фракции старой элиты. С другой - собственно революционеры на первом плане возникают как лава из трещин вулкана, обнаруживаемые элитой и обывателем лишь тогда, когда существующее устройство дает трещины и открывает путь тому, кого раньше либо никто не принимал всерьез, либо как раз в этот момент вызывает себе на подмогу кто-то из представителей расколотой элиты.
Три смысла Октября
Можно выделить три смысловых пласта значения Октября 1917 года.
Общецивилизационно-ролевой смысл. В самом широком плане это некое глобальное ролевое событие в череде историко-тектонических изменений
Страна была сильна, в первую очередь, как попытка осуществления "царства свободы"
мира, в глобальном переходе от "общества традиции" к "обществу развития". Эти термины даны в самом общем и самом условном виде, поскольку более тонкое определение категорий требует отдельного и более детального историко-философского анализа. В классической старой, привычной нам, схеме Английская и Французская революции - это переход от феодализма к капитализму, Октябрь - начало перехода от капитализма к социализму.
Саму по себе эту схему вряд ли стоит сбрасывать со счетов только на том основании, что постоктябрьское устройство, постоктябрьский проект потерпели поражение на рубеже 80-90-х гг. XX века. Как уже говорилось, все Великие Революции сменялись Реставрациями, но во всех прежних примерах Реставрации оказывались временным явлением и сменялись, а то и сметались Новыми Революциями.
Проблема скорее в том, что использование данной схемы не вполне универсально, поскольку сама обозначенная методология принимается далеко не всеми, и вместо анализа ситуации мы получаем спор о методологии.
Второй своеобразный момент описанной схемы - это то, что на период феодализма отводится несколько столетий (полтора тысячелетия), а на последующую формацию - капитализм - всего одно-два столетия. Фазы оказываются не вполне равновесны.
В тоже время три Великие Революции, сконцентрированные в мировой истории на относительно непродолжительном этапе и обладающие многими схожими чертами и явной повторяемостью динамики и событий, дают некоторое основание предположить, что мы имеем дело не с тремя разными явлениями, а с неким одним, что все это нечто единое, что через кору традиции в этих событиях как бы прорывается сама казалось бы упорядоченная история.
Если в упомянутом, самом общем плане представить, что речь идет о том, что эта Великая Триада есть рубеж, отделяющий "общество традиции" от "общества развития" или, может быть, эпоху "горизонтального развития" от эпохи "вертикального развития" (опять же, при некоторой условности этих терминов), то Октябрьская Революция - не только действительно Великая Революция, но некий необходимый ролевой заключительный акт в прорыве к этой эпохе ускоренного развития.
Такое предположение, в частности, объясняет то, что за ней следует не новая эпоха стабильности, а эпоха нарастающих изменений, - ведь это не переход от одного стабильного состояния к другому, а переход от стабильности как таковой к динамичности как таковой, когда сама динамичность становится стабильной. То есть, мы приходим к обществу постоянного изменения - и в этом смысле обретает новое звучание фраза Маркса о переходе от предыстории к подлинной истории.
Здесь, в частности, и лежит возможная причина поражения (или временного поражения) Октябрьского проекта: будучи изначально сформирован как проект "Мира Фронтира", мира постоянного восхождения ("Клячу истории загоним! Левой! Левой! Левой!"), он в какой-то момент, по некой совокупности причин, о которых надо говорить отдельно, обернулся "миром нового постоянства" - и с ним произошло то, что происходит с колесом, которое может стоять, только пока крутится: при остановке оно падает.
Вместо оформления проекта "Мира Фронтира", мира нарастающих ускорений в проект альтернативного "обществу потребления" "общества познания", его перенацелили на попытку создать "альтернативное общество потребления" - и тут оказалось, что для этого проект не приспособлен.
Как бы то ни было, Октябрь - это явная ключевая точка в этом переходе и в этом отношении. Это действительно великий рубеж в прорыве самого фактора исторического прогресса из подспудно действующих в истории сил в состояние зримой и Марксистско-большевистская идея мировой революции действительно была реализована
доминирующей силы, то есть это рубеж превращения Истории в самоценность, превращения ее из совокупности накопленных раритетов - в фабрику непосредственного развития.
Смысл модернизационного перехода. Второй пласт значения Октябрьской революции - ее значение рубежа модернизации мира. В данном случае речь идет не об ограниченном понимании термина "модернизация" как эвфемизма "вестернизации", а об утверждении и упрочении собственно "модерна" - то есть современной истории, основанной на промышленном развитии в смысле утверждения мира рациональности, мира производства, индустрии и постиндустриальности, оформленного в современные демократические и социальные формы.
Октябрь - это безусловный продукт мирового развития, как в плане новой эпохи международного соперничества, так и в плане, и в значительно большей степени - мирового промышленного развития и международного рабочего и социалистического движения.
Мировое промышленное развитие, проникая в Россию и охватывая Россию, создало высокую концентрацию промышленного производства на сравнительно узких участках, а следовательно, высокопрофессиональный и высоко концентрированный географически промышленный рабочий класс, находящийся в меньшинстве в общей структуре населения. Мировое соперничество, вылившееся в Мировую войну, создало ситуацию, когда интенсивность противостояния мировых центров силы не позволяла им сосредотачивать внимание на относительно вторичных (как им казалось) участках мирового развития, а поэтому политические процессы в России смогли развиваться при определенном "попустительстве" тех самых политических центров и стран, которые обычно обвиняют в управлении российскими событиями. И к моменту, когда Мировая война закончилась и страны победительницы сделали попытку взять под контроль российские события, они оказались под угрозой аналогичных событий у себя дома: рабочее движение ведущих стран, воодушевленное русским примером, не только требовало оставить Россию в покое, но и непрочь было само последовать ее примеру.
Ведущим странам пришлось больше думать не о свержении большевиков в России, а об извлечении уроков из их успеха и умиротворении протестного движения в собственных странах. В результате, старое общество передовых индустриальных стран шаг за шагом начало искать пути такой модернизации, которая позволила бы смягчить социальные издержки развития и само развитие сделать более управляемым.
Собственно говоря, под воздействием как большевистской революции, так и последовавшей индустриальной модернизации страны, старая капиталистическая система вынуждена была сама решится на колоссальную трансформацию: с конца 20-х годов практически начинается отказ от рыночной организации экономики (то, что экономику современных западных стран принято называть "рыночной" - есть отчасти продукт привычки, отчасти, - лукавства, отчасти - неграмотности тех, кто ее так называет); делается ставка на развитие научно-технического прогресса и внедрение его достижений; осуществляется переход к новому типу международного разделения труда, когда в ведущих странах по возможности оставляются лишь те участки производства, где оказывается выгодным и допустимым платить высокую заработную плату.
И в плане организации экономики, и в плане политического раздела власти (именно после Октября все шире утверждается практика допуска к власти социал-демократических партий), и в плане создания глубоко эшелонированной социальной системы мир, в первую очередь, ведущие капиталистические страны становится иным. Они становятся иными в плане самих производственных основ: умирающий индустриальный капитализм, проиграв историческое соревнование с индустриальным социализмом, вынужден был модифицироваться в постиндустриальный капитализм.
Причем с теоретической точки зрения, с точки зрения основной классической модели Маркса, этого не могло произойти в рамках собственно капиталистического развития. Это стало возможным только за счет внешней системной конкуренции со стороны советской социалистической системы.
Дэниэл Белл в одном из предисловий к своему "Грядущему постиндустриальному обществу" отмечает, что в основе всего его анализа лежит марксистский подход, но несколько нетрадиционно реализованный. Белл пишет о наличии в "Капитале" Маркса не одной, а двух моделей развития капиталистического общества. Первая, классическая, дана в Первом томе и предполагает максимальное обострение отношений между классами и развития их борьбы до взрыва, уничтожающего капиталистическое общество. Вторая - в Третьем, и предполагает модификацию капитализма - с отделением собственности от контроля в управлении предприятиями, с возникновением "административного класса "белых воротничков", число которых может стать непропорционально большим по сравнению с рабочим классом". Белл отмечает, что по основной схеме Маркса, на первый план должны были выйти общественные отношения и привести к бескомпромиссной классовой борьбе. "Однако, - пишет Белл - в реальности такая поляризация не произошла, а наиболее важным стал упор на технику и индустриализацию". Что Белл рассматривает как подтверждение марксовой теории развития производительных сил.
То есть, строго говоря, Белл подметил, и мы можем об этом всерьез говорить, что Маркс видел два варианта развития капитализма. Первый, основной, наиболее естественный, связанный с обострением всех его противоречий и гибелью в катастрофе. Второй, "запасной" - путь модификации, вступления на путь длительного перерождения и исторического ухода, который не вытекал напрямую из его логики, но мог быть осуществлен при наличии совокупности определенных условий.
По сути, этот второй путь, "запасная модель" капитализма, означал максимально возможное в его рамках развитие производительных сил и предельно возможную социализацию экономических отношений.
То есть, первый путь - это путь гибели капитализма в прямом столкновении с силами нарождающегося социалистического общества. Второй путь - это путь его медленного исторического отступления с рубежа на рубеж под давлением наступающих новых социальных сил - отступления, в котором он сохраняется постольку, поскольку позволяет обществу продвигаться вперед по пути исторического прогресса и способствует этому продвижению.
Собственно говоря, Октябрь - в плане рубежа мировой модернизации - это как раз тот удар по старому миру, который, покончив на тот момент с не вполне развитым капитализмом в России и открыв путь ее исторической трансформации (удачной или неудачной - это отдельный вопрос, хотя, все же, в целом, скорее, удачной), заставил старую капиталистическую индустриальную систему начать меняться. И не просто начать меняться, а менять модель развития с основной на запасную, значительно более эффективную и социальную.
То есть Октябрьская революция - это в известном смысле действительно не только российская, но и мировая революция, революция как минимум сменившая для капитализма модель развития, в экономике обернувшаяся отказом от собственно рыночной экономики на пострыночную (плановую, если иметь ввиду под этим не сугубо произвольное административное, а производственно-экономическое планирование), в развитии производства подтолкнувшая его к переходу от индустриальной к постиндустриальной фазе, в политике заставившая в значительной степени утвердится формально демократической организации, противостоящей тенденциям олигархизации и авторитаризации. Наконец, в плане социальности не только отрывшая возможность попытаться создать в России социально-ответственное государство, но и практически заставившая остальной мир с той или иной скоростью пойти по пути создания государств с сильными социально-защитными функциями.
Нынешнее состояние мира, во всяком случае, наиболее благополучной его части, есть прямой продукт Октябрьской революции и в этом плане, несмотря на поражение (или временное поражение) прямого октябрьского проекта в России, мы с полной основательностью можем утверждать, что "Дело Октября живет и побеждает!".
В третьем плане, российском, тоже можно выделить несколько уровней.
Во-первых, сама по себе Октябрьская революция 1917 года - это, прежде всего, собственно демократическая (буржуазно-демократическая) революция, то есть революция, решившая те вопросы, которые так и не были решены после Февраля.
Кончено, понятно, что в центре противостояния 1917 года стояли два хрестоматийных вопроса: Земля и Мир. Можно тем или иным политикам или историкам бесконечно иронизировать по вопросу о том, что большевики, провозгласив передачу земли крестьянам, отобрали ее в 1929 году (что просто неправда, поскольку формально земля так и оставалась у коллективных крестьянских хозяйств) или по вопросу о том, что вместо выхода из Мировой войны Россия получила Гражданскую войну (что тоже не вполне корректно, поскольку, с одной стороны, не большевики начали последнюю, а их противники, и поскольку Гражданская война явилась как раз результатом глубокого социального противостояния в обществе, и в этом отношении вообще была явлением положительным, как любое восстание угнетенных против угнетателей).
Но дело то не в этом. Дело в том, что эти две проблемы реально имели место - и никто кроме большевиков их не попытался решить: хотя вообще-то их решение требовало не социалистических, а чисто демократических мер. Ни царская власть, ни несколько коалиционных составов Временного Правительства не взяли на себя ответственность ни за передачу земли крестьянам, ни за выход России из войны. Если кто-то считает, что эти проблемы можно было не решать - хорошо было бы ему выйти осенью 1917 года к солдатам и попытаться аргументировать свою позицию.
Законодательное уничтожение сословий, предоставление гражданских прав женщинам, отделение Церкви от государства с признанием права выбора вероисповедания, начало социальных гарантий неимущим - в широком перечне гражданских свобод, утвержденных в результате победы коалиции революционно-демократических партий, практически невозможно найти таких, которые не считались бы в сегодняшнем мире естественными и общепринятыми. То есть, все демократические права и социальные гарантии современной России своими истоками восходят именно к Октябрю 1917 года.
К тому же, и первая Конституция России была принята именно в результате октябрьских событий. Кто-то может считать ее хорошей, кто-то - плохой, но она была принята именно тогда.
Во-вторых, в производственно-цивилизационном плане Октябрьская революция - это революция производственной модернизации. К 1917 году Россия застряла на этапе перехода из аграрной фазы в фазу индустриальную. К 1913 году промышленный потенциал России составлял примерно 10 % от потенциала США, в промышленности было занято менее 10 % трудоспособного населения.
Именно поэтому одно из первых стратегических начинаний большевиков - чисто технократическое решение: хрестоматий План ГОЭЛРО.
Наконец, в третьих, для России это была действительно масштабная и во многом успешная первая в мире попытка создания государства социальной ответственности. И, в конечном счете, она стала примером и опытом и для стран альтернативной экономической системы. И в этом отношении Октябрь, конечно, стал неким историческим завершением традиции русской социально-освободительной борьбы. Впервые в России социальные низы выступили в качестве полноценного политического и исторического субъекта. Впервые в мире они сумели победить и ротировать старую элиту. Не просто как политическую, но как элиту социальную. То есть, впервые в мире неимущие не только восстали, не только свергли имущих, но и сумели, так или иначе, создать общественное устройство без их участия. Кто-то может сетовать на то, что "были уничтожены лучшие представители, России - предприниматели, аристократы, священники, мыслители". Дело даже не в том, что по большому счету сожалеть об их уничтожении - это все равно, что сожалеть о "новом русском", взорванном в его "Мерседесе". Дело в том, что именно эти "лучшие люди" привели страну к кризису и катастрофе. Они привели к вызреванию клубка проблем, которые кроме как взрывообразно решить не представлялось возможным. Они утонули в собственной безответственности и нерешительности - и сами сделали возможным собственное уничтожение - как лишнего, бесполезного и вредоносного элемента общества. Впервые в мире неимущие создали свое государство и осуществили свой глобальный историко-социальный эксперимент. Кому-то он нравится, кому-то - нет. Но он впервые в мире был осуществлен.
Октябрьская Революция изменила мир, изменила характер его развития. Дело не в обычной трактовке, согласно которой в Октябре 1917 года мир стал развиваться по двум направлениям, раздвоился на капиталистическую и социалистическую системы. Это внешне так, но, по сути, не так.
Октябрь, как уже было сказано, изменил не только те страны, в которых к власти тогда или в последствии пришли партии революционных марксистов. Октябрь действительно изменил весь мир. Он не только создал первый опыт социалистического общества. Он изменил саму модель развития и капитализма, заставив его пойти по иному, значительно более демократичному и социализированному пути, благодаря чему капитализм, модифицировавшись, сохранился до сих пор. То есть, в этом, широком смысле, марксистско-большевистская идея мировой революции действительно была реализована. Октябрь действительно изменил мир - и возвращение к дооктябрьскому состоянию уже невозможно.
В каком-то смысле капитализм сохраняется и развивается сегодня лишь потому, что отступает. Его сохранение и развитие основано на использовании инструментов и методов иного, социалистического общества. Он сохраняется в той степени и постольку, поскольку все меньше остается собственно капитализмом - хотя в системном плане он им все еще остается. И здесь возникает следующий и последний вопрос. Изменение модели развития капитализма означает пресловутую конвергенцию и синтез систем, или это некий промежуточный этап, некая отсрочка? То есть, в конечном счете, интересно: вопрос пролетарской революции, вызвавший к жизни Октябрь, деактуилизирован или нет?
Завершилась ли Октябрьская Революция?
В большинстве развитых капиталистических стран пролетариат не достигает победы. Исключением стала Россия и ряд стран, на которые она произвела решающее воздействие - однако и в ней Октябрьский, т.е. пролетарский проект терпит поражение в силу ряда причин, которые в данном случае мы оставляем за скобками. В этом отношении ситуация как бы округляется до ситуации поражения Крестьянских войн в странах Европы.
Однако и здесь социально-политическое устройство, оставшееся от фазы прямых классовых столкновений буржуазии и пролетариата более чем существенно модифицировано по сравнению с классической эпохой.
Это уже не система прямого господства буржуазии, как и абсолютистское государство не было государством единоличного господства феодалов, это система социальных государств, в значительной степени отказавшихся от рыночной экономики, экономическое и политическое устройство которых базируется на союзе бюрократии, обладателей финансового капитала и высших групп класса людей, продающих свою рабочую силу. То есть, как старое третье сословие (крестьянство) когда-то расслоилось на собственно обладателей мелких средств производства, которые они использовали в своем труде (крестьян и ремесленников, мелкую буржуазию) и собственно буржуазию, обладателей денег и средств производства, так и классический пролетариат расслоился на традиционных рабочих и "неопролетариат" - т.е. обладателей особо квалифицированной рабочей силы, "знаний и умений", "интеллектуального капиатала": менеджеров, ученых, программистов, инженеров и т.д.
Политическая организация власти современных "социализированных" капиталистических государств есть раздел власти и влияния между обладателями финансового и интеллектуального капитала, обладателями денег и обладателями информации. В этом отношении сильные социальные бюрократические государства есть некий исторический момент распался образующий их союз и организаторы нового, промышленного товарно-денежного производства предъявили претензию на всю полноту политической власти, так и здесь можно предвидеть в тот или иной момент распад союза бюрократии, финансового капитала и обладателей "знания и умения", продаваемых ими сегодня по старой классической схеме, но за совсем иные деньги.
Исторический момент предъявления такой претензии зависит от многих различных обстоятельств, в немалой степени - от того, когда произойдет субъективное осознание "неопролетариатом" своей роли и своего права на такую претензию. С одной стороны, субъективно такое осознание еще в полной мере не произошло, с другой, - роль обладателей "знания и умения" объективно достаточна для этой претензии.
Тут мы, очевидно, встретимся с неким новым "Веком Просвещения", некой интеллектуальной революцией, которая в какой-то момент десакрализует старые основания легитимности господства частной собственности. Закономерности и этапы такого процесса можно анализировать отдельно.
В данном контексте для нас, пожалуй, интересны два момента.
Первый заключается в том, что хотя современный развитой (постиндустриальный) мир, в котором утверждается информационное производство, выглядит комфортно-мирным и рождает предположения о бесспорно эволюционном характере своего последующего развития, весьма вероятно, что эти представления окажутся наивными. В период устойчивости позднего абсолютизма, когда крестьянские и религиозные войны отошли в прошлое, будущие гражданские войны и восстания тоже могли показаться маловероятными.
Второй заключается в том, что с точки зрения описанного в последней части данного материала предположения можно с серьезными основаниями сказать, что Октябрьская Эпоха, как таковая вовсе не закончилась. Ни применительно к собственно России - о чем шла речь в одной из первых частей материала, ни применительно даже к самой комфортной и благополучной части мира - нынешним социальным государствам модифицированного капитализма.
Когда исполнилось 90 лет казни Карла Первого (1739), могло казаться, что это осталось далеко в прошлом и уж безусловно подобная участь не грозит иным монархам Европы. Но уже начинался Век Просвещения, писали Вольтер и Дидро, впереди было Бостонское чаепитие, штурм Бастилии и революционная диктатура якобинцев.
Когда исполнилось 90 лет революционного террора Французской республики (1883), тоже казалось, что эпоха революций ушла в прошлое. Но уже был казнен народовольцами русский император, в Европе крепли рабочие партии, в России начиналась пропаганда марксизма, впереди было создание партии большевиков, восстание на "Потемкине" и штурм Зимнего.
Сегодня исполняется 90 лет Великой Октябрьской революции и тоже кажется, что все в прошлом, что мир стабилен и устойчив, а человечество забыло свои юношеские увлечения... Кажется.
Правда, что все Великие Революции сменялись Реставрациями. Но правда и то, что все Реставрации сметались Новыми Революциями.
Сергей ЧЕРНЯХОВСКИЙ/ Октябрьский рубеж (7 ноября 2007)
Опубликовано с сокращениями. Полный текст:
http://www.novopol.ru/article29992.html